Камо

8

Выбор падает на столовую Петербургского технологического института. С полного одобрения Надежды Константиновны Крупской.

«…Очень удобно, так как через столовку за день проходила масса народу… Никто не обращал на нас внимания. Раз только пришел на явку Камо. В народном кавказском костюме он нес в салфетке какой-то шарообразный предмет. Все в столовой бросили есть и принялись рассматривать необычайного посетителя: «Бомбу принес», — мелькала, вероятно, у большинства мысль. Но это оказалась не бомба, а арбуз. Камо принес нам с Ильичем гостинцев — арбуз, засахаренные орехи. «Тетка прислала», — пояснил как-то застенчиво Камо. Этот отчаянной смелости, непоколебимой силы воли, бесстрашный боевик был в то же время каким-то чрезвычайно цельным человеком, немного наивным и нежным товарищем. Он страстно был привязан к Ильичу, Красину и Богданову. Бывал у нас в Куоккале[19]. Подружился с моей матерью, рассказывал ей о тетке, сестрах. Камо часто ездил из Финляндии в Питер, всегда брал с собой оружие, и мама каждый раз особо заботливо увязывала ему револьверы на спине».

Бывал у нас в Куоккале… Времени Надежда Константиновна не называет. Только что явка в столовой Технологического — зимой. Март в державном городе на Неве — еще зима. А раньше марта Камо в Петербурге появиться никак не в состоянии. Физически немыслимо до ухода из Метех. И бессмысленно до отнятия «правительственных денежных средств для обращения их на нужды восстания». Это Ленин;. «Задачи отрядов революционной армии»[20].

При всей изобретательности и быстроте Камо в один февраль всего не затиснуть. Прощание с Метехами, подбор и минимальное обучение боевой группы, экспроприации в двух губерниях. На Коджорском тракте за Тифлисом. На перекрестке четырех бойких улиц в Кутаисе.

Сведения противоборствующих сторон — Имеретино-Мингрельского комитета РСДРП и особого отдела канцелярии наместника — полностью совпадают. Ящик с деньгами кутаисского казначейства отбит у конной стражи в начале марта. При ярком солнечном свете. На глазах у гуляющей публики. Один мужчина и две миловидные девушки сразу после взрыва бомбы перебросили оный ящик с казенной линейки на рессорный экипаж некоего имеретинского дворянина…

На Архиерейской улице в квартире Барона Бибинейшвили, по приятному совпадению респектабельного банковского деятеля, деньги укладываются в немало послужившие винную бочку и бурдюк. То и другое с небольшой особенностью — двойным дном, двойными непроницаемыми шкурками. До Петербурга бочонок поедет в багажном вагоне, бурдюк — с хозяином в спальном купе. Какой уважающий себя грузин пустится в длительное путешествие без хорошего домашнего вина.

О благополучном исходе путешествия в знакомом дневнике Арчила Бебуришвили:

«Я снова в Петербурге, не рассчитывая когда-нибудь вновь встретиться с Камо. Он находился в тюрьме, открытие его подлинного имени угрожало ему виселицей.

Третьего дня, возвратившись домой, я нашел у себя чужие чемоданы и бурдюк с вином. Мне сказали, что был приезжий с Кавказа, оставил вещи и обещал зайти вечером. И вот вечером ввалился ко мне собственной своей особой Камо, по-прежнему живой и кипучий, точь-в-точь такой, каким я его видел накануне рокового 18 декабря.

Мы проговорили с ним напролет всю ночь. Положение в Тифлисе было очень тяжелое, но Камо не унывал и чертил блестящие перспективы для ближайшего будущего. Он должен был выехать в Финляндию к В. И. Ленину. На мой вопрос, зачем ему понадобилось везти с собой бурдюк с вином, он, смеясь, сказал, что везет в подарок Ленину. Хорошо зная Камо, я не сомневался, что в бурдюке, кроме вина, еще более ценное содержимое. У него не узнаешь…»

От степенного Финляндского вокзала в Петербурге до поселка Куоккала всей езды неполный час. «Как от Тифлиса до летних дач в Мцхетах», — позднее определит Камо. А в первый раз показалось изнуряюще долго. Спасибо, хоть дача эта, «Ваза», вблизи вокзала.

По внешнему виду ничего особенно привлекательного: мцхетские, боржомские дачи красивее, наряднее. Не так неуклюже вытянуты в длину. На воротах, вопреки описаниям Арчила, никакого изображения вазы. Выдастся время посвободнее — Надежда Константиновна объяснит: название дачи дал ее владелец Энгестрем в честь своего родного города на севере Финляндии. Сам Энгестрем политикой мало интересуется, возможно, по большой занятости в пароходстве. Зато супруга «мадам Наво» рвется в бой. Переправляет подпольщиков в безопасные места, доставляет оружие, в чем Камо вскорости убедится.

Владимиру Ильичу отведена комната в углу, в сторонке, чтобы без помех мог писать, принимать людей. Там и первая беседа с Камо.

Подробностей обидно мало. Считанные строки в рукописи Софьи Васильевны Медведевой: «Свое первое свидание с Лениным Камо мне описал так: Ильич встретил его сдержанно, сел к нему боком и прикрыл глаза ладонью, как бы защищая их от света лампы, Камо все же заметил между неплотно сложенными пальцами рук испытующий взгляд Владимира Ильича.

Беседа затянулась. Ленин расспрашивал о ходе партизанской войны на Кавказе, он ставил ее в пример другим краям. Благодарил за деньги, доставленные Военно-техническому бюро большевиков. С нарастающим интересом наблюдал, как Камо потрошил «странную штуку». Между двойных шкурок бурдюка лежали документы огромной важности: отчет о работе кавказских большевиков, планы, связанные с подготовкой к Объединительному съезду, перечень вопросов, ответить на которые мог лишь Владимир Ильич.

Помолчав, Камо добавил: «Чай потом пили. Ленин из кухни принес чайник, заварил. Вино, сказал, не пьет».

Итак, вероятнее всего, что первая встреча Камо с Владимиром Ильичем — в марте девятьсот шестого[21] года. После кутаисской экспроприации и накануне Объединительного съезда РСДРП — в апреле в Стокгольме.

Недели через две с половиной — три Камо снова появляется в Петербурге. С иным, весьма непохожим «видом на жительство».

В столбце светской хроники столичных изданий подряд:

«В Петербурге проездом из Тифлиса в Новгород находится довольно популярная инокиня — игуменья Ювеналия, в миру княжна Тамара Чавчавадзе… Игуменье всего 34 года…

Князь Коки Дадиани отдал предпочтение апартаментам «Европейской» гостиницы. Молодой отпрыск старинного грузинского рода единственный наследник всего состояния владетелей Мингрелии. По материнской линии князь в близком родстве с французским принцем наполеоновских времен Мюратом…»

Не мирское дело вникать в превратности карьеры популярной игуменьи Ювеналии. Можно только о князе Коки Дадиани.

В один благословенный день вожделенные золотые червонцы сыплются из длинного кожаного мешочка, мехом вверх. Князь сосредоточенно подгребает их к себе. Судьбою посланный незнакомец отводит глаза. Нисколько не торопит. Когда последняя монета скрывается в давно пустовавшем материнском ларце, князь Коки как бы раздваивается. Ни на один день не отлучаясь из своего «имения», он шумно гуляет в Петербурге. Под магическим воздействием золотых десятирублевок отпрыск вконец обедневших титулованных кутил сдает в аренду… фамильные документы, с ними вместе все родовые регалии. Богатый ровесник князя обуреваем страстью блеснуть в петербургском свете, завести знакомства исключительно с благородными дамами… Единственное препятствие — он… низкого происхождения. Если бы князь согласился на недолгое время…

Князь соглашается. Благодарный Камо приумножает славу сиятельного рода Дадиани.

Еще по пути в Петербург он покоряет соседа-генерала своей четкой политической программой: «Всех, кто чуть левее кадетов, публично вешать!.. Непокорных туземцев сослать в Сибирь. Поголовно!..»

Вполне благосклонно к блистательному князю относится и супруга крупного столичного инженера. В данное время она в том же вагоне первого класса возвращается с курорта. Князь Коки окружает ее вниманием. Сразу чувствуется порода, врожденный аристократизм… Камо умеет. С тифлисскими озорными кинто — он кинто. С князьями — князь, с офицерами — офицер. В роль вживается мгновенно.

По сему поводу Леонид Борисович Красин — Максиму Горькому:

— А помните, в Москве вас удивило, что я на улице подмигнул щеголеватому офицеру-кавказцу? Вы, удивясь, спросили: кто это? Я назвал вам: князь Дадешкелиани, знакомый по Тифлису. Помните? Мне показалось, вы не поверили в мое знакомство с таким петухом и как будто даже заподозрили меня в озорстве. А это был Камо. Отлично он играл роль князя!..

Вполне достаточной симпатией князь Дадиани пользуется также в лаборатории Технологического института. Там, вдали от посторонних глаз, он полностью отдается своей истинной страсти. Не терпит вторжения самых близких друзей. «Я застал его один раз, — признается Арчил Бебуришвили. — Он не стал разговаривать со мной и предложил «убраться к черту» — так трудно было ему оторваться от нее».

Камо не упрекнешь. Даже очень заслуживает внимания она — эта новая бомба. Изобретение профессора М. М. Тихвинского и Никитича.

Для кого Никитич, для Камо хороший его знакомый по Баку, инженер Красин. Красивый, удачливый, превосходный конспиратор и заведующий строительством электростанции на Баиловском мысу. Теперь, к превеликому удовольствию Камо, он руководит боевым центром большевиков. Самый нужный Камо человек. Авторитет непререкаемый в обстоятельствах очень разных. Один только раз не прислушивается к голосу Никитича. За что едва не заплатит собственной жизнью…

Бомба, испытанная при взрыве дачи Столыпина — пока просто министра внутренних дел, — хороша по всем статьям. Она, по словам Ленина, «становится необходимой принадлежностью народного вооружения»[22]. Ради нее вся апрельская поездка Камо. Необходимо ему в срок наикороткий досконально постичь технологию, чтобы открыть свои филиалы. Для начала хотя бы в Баку, Тифлисе, Грозном, Батуме, Кутаисе. Делать так делать. С размахом, с блеском — с кавказской широтой!

Порой приходится отвлекаться от главного дела. Менять род занятий. В записях Владимира Дмитриевича Бонч-Бруевича:

«…Боевики тотчас же взяли «Володьку» на учет, проследили его до мелочей и, когда они вновь установили его полную причастность к охранному отделению, то он был уничтожен боевой группой, действовавшей под руководством Камо. Это было сделано так, что он, исчезнув с квартиры, больше, конечно, туда не явился и нигде не был найден. Вероятнее всего, течение реки Невы труп его отнесло подо льдом куда-либо очень далеко, после того как он был спущен в прорубь на глухом переходе через Неву».

Далеко за полночь или совсем под утро приходится князю Коки Дадиани возвращаться в свои апартаменты. Дежурный швейцар совместно с коридорным заботливо поддерживают под локотки утомленного приключениями сиятельного гостя. Каждый шаг князю дается с трудом и очень хочется ему петь… Никакого другого беспокойства от князя не исходит. За все услуги щедро платит.

Вполне вероятно, что Петербург еще некоторое время получал бы удовольствие от пребывания обворожительного князя Дадиани. Он и сам надеялся. Увы, человек только предполагает!.. Хроникеру «Биржевки» дозволено тонко намекнуть: «Огорчительный отъезд князя Дадиани, по циркулирующим слухам, связан с особыми видами на него высшей администрации Кавказа».

Виды, правда, особые. У Камо — тем или иным путем надо освободить из Метех Миха Бочоридзе, наборщиков, печатников — всех, кто связан с разгромленной Авлабарской типографией. Долг, честь, человеческие взаимные обязанности требуют, чтобы он, Камо, вернул этих людей на свободу.

Сборы закончены. Назначен день отъезда. Остается самый пустяк. Сдать в багаж массивный кованый сундук со звоном. Память о принце Мюрате. Великий маршал, конечно, не возил в своем сундуке какие-нибудь безделицы, побрякушки. И князь Коки не станет. Только образцы зарядов для бомб, револьверы новейшей марки, обоймы с патронами.

Такой фамильный багаж, естественно, не всякому-каждому доверишь. Спасибо, в утреннем выпуске «Биржевых ведомостей» обнадеживающее известие: «Как нам передают, на всех вокзалах Петербургского железнодорожного узла введена охрана агентов для наблюдения за прибытием и отбытием пассажиров». Подходит, пожалуй.

К парадному подъезду Николаевского вокзала лихо подкатывает на дутых шинах экипаж. Некто в светло-серой черкеске с флигель-адъютантскими погонами и аксельбантами слегка приподнимается на кожаных подушках. Манит к себе жандарма, маячащего у входа. Тот рысцой. Рука приросла к козырьку. Флигель-адъютант, нисколько не сомневаясь в своем праве отдавать любые распоряжения, велит позаботиться о его сундуке. «Квитанцию принесешь в ресторан… Сдачу оставишь себе…» В руках несколько оторопелого жандарма кредитка впечатляющего достоинства и адрес, по которому следует бережно отправить фамильные ценности флигель-адъютанта — князя Коки Дадиани. Все устраивается наилучшим образом.

И в Тифлисе тоже. Еще до возвращения любимого племянника тетушка Бабе — бывало, принимала она господина пристава в домике над Авлабарской типографией, подносила вина, соленья, печенья — так тетушка Бабе подыскала достаточно сносное жилье. Флигелек на две комнатки в дальнем конце двора. Напротив двери старая шелковица. В жару можно посидеть в тени. Авось и в комнатах не будет особенно жарко — одна совсем без окна.

Племянник подтверждает: все очень удачно. Тем более что к осени он твердо рассчитывает разбогатеть. Тогда они с тетушкой переедут прямо в Сололаки!.. Пока можно особенно сырую стенку, ту, что вплотную примыкает к Метехской тюрьме, завесить плотной кошмой или старой буркой.

На хлеб насущный тетушка Бабе зарабатывает стиркой. Слава богу, руки у него здоровые. А полоскать белье — по тифлисскому обычаю обязательно в Куре — относит племянник. Иногда вдвоем с приятелем. Корзины с землей, вынутой из подкопа, чуть прикрытой простынями и наволочками, достаточно тяжелы.

Кто знает, предчувствие или коммерческий строгий расчет — только обещание племянника полностью сбывается. Даже раньше осени. Разбогатели они с тетушкой Бабе — съехали из флигелька-развалюшки. Они, и Миха Бочоридзе, и еще тридцать один «политический» — все, кому следует, покинули Метехи. Через подземный ход Камо.

Миссия обворожительного князя Коки Дадиани до конца исчерпана. Для большой поездки по Европе готовы другие документы. Безупречные. Собственной выделки.