Камо

26

Ленин — Реввоенсовету республики:

«Я знаю одного товарища досконально, как человека совершенно исключительной преданности, отваги и энергии (насчет взрывов и смелых налетов особенно).

Предлагаю:

(1) дать ему возможность поучиться командному делу (принять все меры для ускорения, особенно чтения лекций и проч.).

что можно сделать?

(2) поручить ему организовать особый отряд для взрывов etc. в тылу противника»[52].

Единственно, что Владимир Ильич начисто отклоняет, — это намерение Камо формировать свой отряд из опытных подпольных работников, коммунистов с дореволюционным стажем. «И не думайте — не дадим. На таких людях, как вы просите, работа в целых губерниях держится. По всем резонам надо бросить клич к партийной молодежи, детям рабочих».

Тут же решение. Первый предварительный отбор добровольцев за секретарем Московского городского комитета партии Владимиром Михайловичем Загорским. После с каждым беседует секретарь ЦК Елена Дмитриевна Стасова. Тех, кого она признает наиболее подходящими, знакомит с Камо. Запись добровольцев в количестве небольшом дозволяется и на Кремлевских пулеметных курсах.

С глазу на глаз в неприметном, скрытом в глубине сада флигельке при третьем Доме Советов или просто прогуливаясь в тихом переулке, Камо ошарашивает вопросами: «Говорил о вызове кому-нибудь?.. Пил ли когда-нибудь вино?.. Что такое любовь?.. Кем хотел бы стать?..»

Комсомолке Анне Литвейко:

— Безобразие! На кого ты похожа? Зачем подстриглась?

Анна, более всего уповающая на то, что ее боевой вид убедит командира отряда в пригодности для опасного дела, выпаливает:

— Все теперь ходят так!

Камо, загораясь:

— Кто ты, женщина или мужчина? Какая глупая мода!.. — Потом участливо: — Работа опасна. Почему дала согласие? Может, одумаешься? Не поздно еще отказаться.

— Я давно просилась на фронт. Считаю, что там мое место.

— Подумаешь, фронт! Фронт — это просто. Тут стреляют, там стреляют. Может, не попадут. А тут среди врагов надо жить. Уметь держаться, чтобы никто не понял, да еще вредить им… Запомни адрес, где меня найти. Записывать ничего нельзя!

Разговор с более старшим годами Романом Разиным-Аксеновым:

«Камо долго беседовал со мной о моей родословной, подробно расспрашивал о революционной деятельности в Октябрьские дни. Но когда он узнал, что единственным родственником у меня является мать, он многозначительно покачал головой:

— Ай-яй-яй, одна мать, бедная мать. Пожалей ее. Ведь ты не вернешься, будешь убит. Понимаешь?

— Ну не обязательно должны убить, — ответил я.

— Нет, обязательно. Ты сам себя убьешь.

Такая постановка вопроса, прямо скажу, меня очень озадачила, и я задумался: «Как же так — я себя должен убить? С какой стати? Зачем?» Мне это непонятно было. Камо, видимо, понял ход моих мыслей и продолжал:

— Понимаешь, нужно взорвать штаб. Привяжу тебе вот сюда, — он показал рукой на мой живот. — бомбу, пойдешь в штаб врага и взорвешься с ней. Страшно? А?

— Нет, — не подумав, сразу ответил я.

— Э-э-э, зачем неправду говоришь? Почему не страшно? Нет таких людей, которые смерти не боятся. Всем страшно, до последней секунды смерти страшно. Подумай лучше и мать пожалей.

Он выговорил это быстро, с ярко выраженным кавказским акцентом и усиленно жестикулировал обеими руками. Его протяжные «э-э-э!..», «понимаешь», «почему» и неправильное произношение многих русских слов едва удерживало меня от улыбки. Но когда я ему сказал, что я уже сутки думал, и что мне теперь все ясно, и я не остановлюсь ни перед какой опасностью в тылу врага, он сказал:

— А все-таки мать надо жалеть, подумай!»

Отбор закончен. В тихом флигеле весь отряд. Первый день на то, чтобы оглядеться, познакомиться. На второй — вовсе непредусмотренное Камо. Бунт. Возмущение против господских, почти что контрреволюционных замашек командира. «Вся страна на голодном пайке, а мы, как буржуи, объедаемся!» На завтрак — икра, сыр, каша с маслом, чай с сахаром. На обед два мясных блюда, кисель, хлеба сколько угодно. На ужин тушеное мясо, картофель, чай и белый хлеб. Возмутительно!

Камо сначала принял отправленную к нему делегацию, затем скомандовал общий сбор.

— Вы уже знаете, где предстоит нам бывать, — в офицерской среде, в гостях у купцов, священников. Так кто же поверит в ваше «благородное происхождение», если на вас одна кожа да кости? Разведчик обязан быть сильным, ловким, выносливым и сытым. Понимаете, да?

Приказ разучивать модные танцы, правила хорошего тона (девушкам дополнительно занятия по косметике и подбору туалетов — в качестве учебника с трудом добытая книжка «Элегантная женщина») принят без ропота. Хотя и с некоторой долей тоски…

Военная обстановка требовала быстроты действий. Начатое было контрнаступление войск Южного фронта на армии Деникина желанных успехов не приносило. Конный корпус Мамонтова прорвался в тыл советских частей.

Третьего сентября после новой встречи с Камо Ленин на бланке Председателя Совета Рабочей и Крестьянской обороны пишет:

«Удостоверение

Предъявитель сего, тов. К. Петров[53], имеющий билет № 483 (по 1. X 1919) на пропуск в здание ЦИК и работающий в одном отделе ЦИК.

Лично мне известен.

Прошу все советские учреждения, военные и прочия власти оказывать тов. К. Петрову полное доверие и всяческое содействие.

Предс. Сов. Обор.

В. Ульянов (Ленин)»[54].

На заре следующего дня Камо подымает отряд. Долго едут на грузовиках. Потом, оставив машины на опушке, шагают по просекам, по тропинкам — изрядно углубляются в старый лес. Здесь последние перед выступлением на фронт стрельбы. Каждый стремится показать себя с лучшей стороны, не уступить в меткости командиру, запросто всадившему в одну точку все пули из своего маузера. Камо не препятствует. Напротив, подбадривает, подстрекает: «Правой рукой всякий сумеет. Ты левой, левой!»

Незаметно истрачены полностью патроны. Волей-неволей занятиям конец. Девушки стелют чистую холстину. Парни открывают консервы, нарезают хлеб. На аппетит никто не жалуется. За едой, как всегда, завязывается шумный разговор. Подтрунивают друг над другом. Вносит свой вклад Камо, мастер веселых розыгрышей…

Если бы кто предвидел заранее, позаботился выставить часовых! Спохватываются безнадежно поздно. Когда возникают из-за деревьев, быстро набегают какие-то разъяренные люди в военной форме, кажется — царской России. Винтовки наперевес. Брань, крики: «Руки вверх!.. Ни с места, красные гады!.. Не шевелись, красная сволочь!»

Еще можно успеть рывком достать револьверы. Бесполезные. Пустые, без патронов. Нет даже того последнего, что привычно, годами Камо берег для себя… Он неузнаваем. Сник. Замер на пеньке, понурив голову.

Этаким фертом, поигрывая плеткой, на передний план выходит смуглый полковник. Ухмыляется.

— Ну-ка, голубчики, представьте своего комиссара!

Никто не отзывается. Полковник внимательно оглядывает всех. Взгляд задерживается на Камо. Он выглядит более старшим годами. На нем кожаная куртка, галифе, отлично начищенные сапоги.

— Начинайте с этого типа! — полковник тычет плеткой в грудь Камо.

Солдаты поднимают Камо. Бьют в спину прикладами. Уводят. Трещат ружейные выстрелы.

Конвоиры возвращаются. Делят сорванную с Камо одежду. Никаких сомнений: отряд — легкая добыча белой банды, вероятно мамонтовцев. По своей прихоти полковник одних приказывает расстрелять, других повесить.

Очередь Разина-Аксенова. Его отводят, ставят у дерева. Чуть в стороне распростертый у сосны Камо. Изорванная рубашка залита кровью. Никого другого из ранее уведенных не видно. «Побросали в овраг», — мелькает мысль. Солдаты подымают винтовки, целятся. Команда полковника: «Отставить!»

Голосом самым ласковым:

— Дорогой, видишь, что тебя ждет? Надеюсь, будешь благоразумнее. Расскажи, что это за отряд, есть ли здесь поблизости красные войска? Ну!

Исчерпывающий ответ коммуниста:

— Ничего не скажу!

— Не скажешь?! — удар плетью. — Расстрелять!

Снова подняты винтовки.

— По изменнику веры, царя… Отставить!.. Повесить его!

Накинута на шею петля. Один солдат держит, двое тянут веревку… Нечем дышать… Уходят остатки сознания…

В нос ударяет острый запах нашатырного спирта. Парень открывает глаза. Над ним склоняется невредимый, веселый Камо. Целует.

— Понимаешь, испытание было!

Протягивает руку свирепый полковник.

— Молодец, отлично держался!.. Рад познакомиться — Георгий Атарбеков, чекист…

Идея, продиктованная наилучшими побуждениями, от того не менее жестокая. Никогда Камо не покидавшая.

В двенадцатом году Мартыну Лядову: «Придем к тебе, арестуем, пытать будем, на кол посадим. Начнешь болтать: ясно будет, чего ты стоишь. Выловим так всех провокаторов, всех трусов».

И несколько недель назад перед отъездом из Баку Анастасу Микояну: «Хочешь, я останусь здесь, не поеду с Серго. Буду проверять наших работников в Ленкорани. Они далеко, кругом белогвардейцы, могут изменить, оказаться предателями. Как, доверяете? Я поеду с бакинскими коммунистами, переоденемся в деникинскую форму. Ночью неожиданно захватим ленкоранских руководителей, поведем их как будто бы на расстрел. Кто струсит, попросит пощады или начнет выдавать, тех в самом деле убьем. Перед верными товарищами извинимся. Поймут: проверка страхом, потом абсолютное доверие».

Сейчас ко всем прошлым мотивам прибавляется крайняя тревога за успех отряда, за жизнь молодых коммунистов. Сам достаточно пострадавший от донесений провокаторов, от «чистосердечных признании» отступников, он готов на крайние меры. Лишь бы уберечь своих бойцов — в его мыслях воспитанников, продолжателей — от ударов в спину. Ударов смертельных в условиях, в которых отряду придется действовать.

Во благо или во вред в эти дни в Москву приезжает смелый, порой излишне решительный, категоричный в оценках чекист Георгий Атарбеков. Давно знакомые по нелегальной партийной работе, оба весьма симпатизируют друг другу. Сейчас Атарбеков охотно берется сыграть роль отпетого злодея — белогвардейского полковника.

Результатами экстраординарной проверки оба более чем довольны. В отряде, за исключением одного-двух, превосходные парни и девушки. Твердые в своих убеждениях, волевые, бескомпромиссные. Пополнение, с которым ветеранам надежно идти в разведку, в атаку, в решительный бой. Не обходится также без разоблачения подлинного вражеского лазутчика — ловко засланного иностранного разведчика.

Назавтра или на третий день разговор о происшедшем с Владимиром Ильичем. Отнюдь не по инициативе Камо. Не на радость ему. По строгому требованию Ленина.

— Отчитал меня как следует, — не скрывает Камо. — Я ему говорю — понимаете, Владимир Ильич, шпиона поймал. Он задумался, потоки говорит: все равно нехорошо, нельзя так делать. Другое нужно было придумать, есть нормальные способы проверки людей.