Камо

6

На последних страницах оборванной автобиографии:

«В 1905 году я имел типографию в Сололаках[15], на Бебутовской улице. Как-то во время работы, после нескольких бессонных ночей, я вышел в другую комнату, чтобы принести бумагу. Вернулся — вижу, наборщик Павел Урушадзе заснул, положив руку на машину. Меня это очень обидело, я захлопнул машину и ущемил ему руку. Павел стал упрекать меня в злости. Я сказал ему, что, когда много дела, человек не спит, человек работает!»

Заказ совершенно неотложный. Деловая услуга недавно назначенному директору департамента полиции господину Лопухину. Перевод для кавказцев его секретного доклада комитету министров:

«Все оказалось негодным… с тех пор, как революционное движение настоящим образом проникло в народ… Ослабли пружины полицейских механизмов, недостаточны одни только военные силы. Надо разжигать национальную, расовую вражду, надо организовывать «черные сотни»… надо превращать борьбу полиции с кружками в борьбу одной части народа против другой части народа». А в империи Российской — от Тихого океана до Черного моря, от Памира до Варшавы и Балтики — пятьдесят семь процентов населения национальные меньшинства!..

На документе в правом верхнем углу двумя черными линейками отбито: «Составлен исключительно для высших государственных установлений». Камо этим нисколько не пренебрегает. Напротив, преисполнен уважения. По-хорошему завидует тому, кто сумел известить Ленина. Владимир Ильич тайно снятую копию доклада обнародовал в Женеве. В тысячах экземплярах. Со своим простым резюме: «Мы тоже стоим за гражданскую войну… да здравствует революция, да здравствует открытая народная война против царского правительства и его сторонников!»[16] Тем экземплярам, что предназначены для Кавказа, пути-дороги проторены большевиками через Балканы в черноморские порты Турции. Оттуда на фелюгах с апельсинами, табаком, кожами в Батум и Поти. Или из Швейцарии в Персию. Дальше с верблюжьими караванами в Баку, Эривань, Тифлис.

Так что, по рассуждению Камо, на его долю остается обидно мало. Позаботиться, чтобы сокровенные мысли директора департамента полиции принесли ему заслуженную славу. Только бы кавказцы узнали, а уж оценить по достоинству сумеют!

Крутая воля времени подстегивает, торопит.

В газетах политически благонадежных, обязательных в приемных присяжных поверенных, частнопрактикующих врачей, а также в клубе Французского общества и модных магазинах барона фон Кученбаха на Головинском проспекте и Воронцовской набережной, все чаще…

«Кавказ», пятого июня:

«Наместнику на Кавказе графу Воронцову-Дашкову высочайше предоставлены новые полномочия».

«Русское слово», девятого:

«В Тифлисе манифестация «Патриотического общества» священника Городцова из второй Миссионерской церкви. На балкон своего дворца вышел наместник граф Воронцов-Дашков, с ним супруга графиня Елизавета Андреевна, дочь графа Ирина Илларионовна и невестка графиня Ирина Васильевна».

«Русское слово», одиннадцатого:

«На заседании городской думы имели место повышенно эмоциональные речи господ гласных.

Гласный Кючарянц:

— Мы содержим городовых, а они нас же бьют. Этого оказалось недостаточным, и нам навязали еще дворников. Мы содержим и последних, но и они тоже бьют. Таким образом, мы изображаем из себя, в сущности, гоголевскую унтер-офицершу, которая сама себя бьет.

— Если в городе таковы плоды усиленной охраны, то можете себе представить положение деревень, предоставленных стражникам.

Городской голова Вермишев покорнейше просит не выходить за рамки повестки дня, не допускать выпадов.

Гласный Богдасаров:

— Наша полиция незаконно привлекает 3 тысячи дворников к борьбе с обывателями. Пристав 4-го участка поломал ребра управляющему домом за увольнение дворника. Это только частицы общего бесправия и отсутствия гарантии личности российского обывателя. Я сам был очевидцем, как городовые везли двух рабочих, с которых кровь лилась на мостовую от немилосердных побоев… (Долгий колокольчик городского головы. Шум.)

Гласный Свешников:

— Полиция напускает дворников на обывателей не по простому призыву, а предварительно собирает их на особых дворах и обучает искусству драться с населением, тренируя их для большей резвости, как обыкновенно тренируют охотники борзых, или жокей — скаковых лошадей…»

«Кавказ», четырнадцатого:

«Полицеймейстер Тифлиса Ковалев поправляется после совершенного на него покушения. По выздоровлении он получит новое назначение. Должность полицеймейстера займет жандармский ротмистр Цисс».

«Кавказское обозрение», восемнадцатого:

«В центре Тифлиса, на Головинском проспекте, случилось следующее неприятное событие: члены «Патриотического общества» появились в конце проспекта и с криками «ура!» направились ко дворцу. Манифестанты, поравнявшись с гимназией, потребовали от публики, стоявшей у ворот гимназии, снять шапки и присоединиться к шествию. Это требование некоторыми из публики, а также и гимназистами, не было выполнено, почему манифестанты стали избивать их и ворвались во двор гимназии.

В домах Зубалова, редакции «Тифлисского листка» и Артистического общества перебиты все стекла… В продолжение этого времени часть манифестантов с казаками подвергли погрому все три этажа дома Манташева. Отнимали все ценности, какие только попадались под руку: деньги, украшения и т. п. Слышались выстрелы, вопли женщин и крики детей.

Патриотическая манифестация не оставалась на одном месте. С флагами, портретами царя и пением гимна она направилась дальше ко дворцу, где несмолкаемым криком «ура!» приветствовала наместника.

В Михайловскую больницу ночью было доставлено 38 трупов и 66 раненых».

«Русское слово», двадцатого:

«На улицах царит необыкновенное оживление обывателей. Спешно делают закупки, запасаясь главным образом провизией. Мяса уже нет, хлеб можно достать с трудом. Движение трамвая с пяти часов приостановилось. Началась всеобщая забастовка».

Требования самые насущные: освободить политических, упразднить военные патрули, вооружить народную милицию, запретить «общество патриотов» — сколоченные по петербургскому рецепту попом Филимоном Городцовым «черные сотни» погромщиков и убийц.

За Тифлисом вся Грузия. Замирают порты в Батуме и Поти. Покидают рудники добытчики марганца в Чиатурах. Железнодорожники узловой станции Михайлово разбирают пути у Сурамского туннеля. Прерывается связь Черноморья с Каспийским побережьем. Перепуганный наместник испрашивает разрешения объявить военное положение. Свистят казачьи нагайки, трещат залпы. Впереди события еще более кровавые.

В августовский тягостно душный день пять казачьих сотен окружают городскую думу. В зал заседаний, переполненный делегатами тифлисских заводов и Закавказской железной дороги, врываются полицейские. Приказ: «Немедленно разойтись!» Никто не двигается, да и бесполезно. Проходы уже забиты спешенными казаками. На делегатов наведены карабины. Стреляют в упор.

На грохот залпов к зданию думы сбегаются толпы горожан. Стрельба, рукопашные схватки. Около четырехсот человек убито, ранено, искалечено. «Лужи человеческой крови стояли на тротуарах до вечера», — пишет матери свидетельница расстрела писательница Леся Украинка.

В сущности, о том же — известный грузинский юрист, защитник на крупных политических процессах, Арчил Бебуришвили:

«Приехал я в Тифлис 29 августа. Дата памятна навсегда, так как в этот день устроена бойня в здании городской думы. Под неимоверно тяжким впечатлением мы в кругу товарищей обсуждаем случившееся, и здесь я впервые вижу Камо. Он страшно взволнован, мечется, негодует, требует немедленных героических действий.

В следующие дни он проявляет неутомимую деятельность: выясняет количество убитых и раненых, их личность, организовывает помощь нуждающимся в ней, укрывает тех, кому, по нашим представлениям, угрожает арест. Старшие товарищи отличают его как крупного подпольщика, конспиратора. Он налаживает где-то в пригороде начинку самодельных бомб, обучает рабочие дружины самообороны, доставляет нелегальную литературу, ведет типографию».

Камо не знает об этой записи в дневнике Бебуришвили, не то употребил бы самые крепкие выражения. Далеко не педант, он мгновенно взрывается, если кто отступает от правил: «Без особой нужды никого не посвящай в свои дела. Что нельзя знать врагу, не открывай другу. Так в случае провала лучше друзьям и самому легче держаться на допросах». В пользу Арчила лишь то, что размах занятий Камо он несколько преуменьшил, сузил.

Не упомянул о добытых Камо, пока тщательно припрятанных винтовках. И бомбы не так просто начиняются где-то в пригороде. В июле «Правительственный вестник» основательно подбодрил тифлисцев. «В 3 часа дня на улице была задержана женщина с корзиной, в которой обнаружено 3 начиненные бомбы… Полиция установила, что изготовленные из таких элементов бомбы фабрикуются на одной якобы пустующей даче в Тифлисском уезде между Мцхетом и Авчалами. В связи с этим под вечер команда из казаков под начальством жандармского ротмистра окружила и захватила это здание. Среди обнаруженных на даче материалов найдены 24 еще недоделанные бомбы, 4 начиненные динамитом, несколько пудов динамита, 500 пачек нитроглицерина, склянка с гремучей ртутью и бикфордов шнур… Во время обыска из садов раздавались револьверные и ружейные выстрелы, на что казаки ответили стрельбой».

Приняв посильное участие в перестрелке, Камо ушел — от Авчал до Мцхета сады сплошь, стеной… Остальные мастерские ничего, работают. Готовят металлические оболочки, взрывчатку, бомбу полностью оснащают. В разных концах Тифлиса, в ближних селениях.

Типография тоже не одна. Бебуришвили знает о той, что в Сололаках, а фирма «Едзие» еще переоборудовала, расширила типографию Имеретино-Мингрельского комитета в Кутаиси, устроила новую в Чиатурах. Есть типография и вблизи Метехского тюремного замка на Авлабаре.

Два года назад один из Авлабарских пустырей оказался за глухим высоким забором. Никакого препятствия со стороны городской управы или прибывших на место чинов полиции не последовало, поскольку все в строгих рамках закона.

Поднакопивший некоторую сумму денег бывший рабочий Тифлисских главных мастерских Закавказской железной дороги Давид Михайлович Ростомашвили пожелал построить собственный дом. G верандой, с погребком-ледником и колодцем. Чтобы вода в колодце оставалась чистой и холодной, над ним дощатый сарайчик. Еще при доме огород для своей торговли овощами. Ради того и вместительный ледник.

Ппошение Ростомашвили после должной консультации с губернским жандармским управлением благосклонно рассмотрено. Проект дома утвержден. Слажено и с подрядчиком. Неким Бочоридзе Михаилом Захарьевичем. Будто из дальних родственников хозяина.

Нагляднее, полнее всех других отношение к подрядчику выказывает Камо на заседании Кавказского союзного комитета РСДРП. Едва Бочоридзе разложил свои чертежи и принялся объяснять сложную систему подземных ходов и колодцев, Камо сгреб его в свои объятия, расцеловал. «Пожалуйста, дорогой, возьми в помощники!»

Оба знают толк в таких занятиях. Только Миха Бочоридзе поосмотрительнее, поспокойнее. Начинал в кружке механика Федора Афанасьева, «имевшего жительство в «Красногорской коммуне», вместе с мастеровым Алексеем Пешковым, он же, по агентурным данным, писатель Максим Горький». Все они, и Миха тоже, работали в Главных мастерских Закавказской железной дороги. Оттуда и знакомство с Ростомашвили.

При таких подрядчиках хозяину тревожиться нечего. Все делается наилучшим образом. В сроки самые короткие. На исходе сентября вынуты первые лопаты земли. Под Новый, девятьсот четвертый, год — первые листовки со скоропечатной машины «Аугсбург». С немалым трудом ее перевезли из Баку, устроили в просторном, перекрытом кирпичным сводчатым потолком подземном помещении. Над потолком толстый слой земли, потом полуподвальная кухня, надо всем первый этаж — жилые комнаты.

На шумном новоселье Камо отсутствует, он в одиночке батумской тюрьмы. Вернется, застанет дом на Авлабаре в полном благополучии. Заказов невпроворот. Прокламации, брошюры, книги на грузинском, русском, армянском языках. Газета «Пролетариатис брдзола» — «Борьба пролетариата». Своя, большевистская!

Время от времени, обходя околоток, наведывается пристав. Домоправительница тетушка Бабе усаживает желанного гостя на тахту, покрытую цветным паласом, просит уважить — отведать домашнего вина, солений, печений. Можно заводить неторопливый разговор. Опытная подпольщица вовремя нажала на кнопку электрического звонка под ковром. Сигнал наборщикам, печатникам — в доме посторонний человек, работу немедленно прекратить. Никакого шума! Два звонка — опасность миновала. Три звонка — приглашение к столу. И на «прогулку» — по очереди посидеть, подышать свежим, не отравленным свинцовой ядовитой пылью воздухом в дощатом сарайчике над колодцем. Всегда настороже…

Полиция нагрянет еще не скоро. Во второй половине апреля 1906 года. Камо в ту пору представлен санкт-петербургскому свету под именем владетельного князя Коки Дадиани. Снимает апартаменты в «Европейской» гостинице. Наносит визиты. У себя принимает немногих достойных. Особенно охотно — хроникера «Биржевых ведомостей», издания, славящегося своей близостью к полиции. Тот за необременительное для князя вознаграждение поставляет придворные сплетни, пикантные слухи. Что весьма необходимо для поддержания репутации занятного, осведомленного собеседника.

В пятницу, двадцать первого числа, хроникер стучится раньше обычного.

— Тысяча извинений! Из Тифлиса новая телеграмма. Абсолютная сенсация!..

Князь снисходит, читает:

«Тифлис, 20 апр. (Российское агентство).

В «Кавказе» напечатаны дальнейшие подробности об обнаруженной на Авлабаре типографии.

Кроме типографских машин, шрифтов, огромного количества нелегальной литературы, там же открыта мастерская фальшивых паспортов и хорошо оборудованная лаборатория для снаряжения взрывчатых снарядов: жидкости, кислоты и большой жестяной снаряд, начиненный динамитом…»

Еще совершенно доверительно, только князю:

— Бога ради, никому!.. Из верного источника. Для доклада министру внутренних дел затребован заведующий полицией на Кавказе жандармский генерал Ширинкин. Князь, вероятно, пожелает с ним повидаться?

— Не исключено… — небрежно бросает князь. Ему время завтракать.

Больше в эту пятницу князь никого не принимает. Камо, запершись в ванной комнате, плачет, по-детски всхлипывает. От предельной обиды. От невозможности примириться с тем, что какие-то обстоятельства сильнее, что ничего на этот раз изменить нельзя. От деда-священника он не раз слышал, что на Кавказе, на всем Востоке с времен незапамятных люди молили: «Господи, дай мне силы, чтобы смиряться с тем, чего я не могу изменить; дай мне мужество, чтобы бороться с тем, что я должен изменить». Возражал упрямо: «Смиряться совсем не годится!»

Пока еще нестерпимо душный август девятьсот пятого. Первые часы после бойни в городской думе. Со скоропечатной машины Авлабарской типографии сбегают прокламации. Тысячи штук. На трех языках.

«Льется кровь, готовьтесь к восстанию!

Нам нечего ждать от самодержавия, кроме пуль и нагаек! Нам нечего ждать от Государственной думы, кроме укрепления царского трона! Да здравствует мщение, да здравствует восстание!»

«Льется кровь, готовьтесь к восстанию!» — выстукивают телеграфисты по всей Закавказской железной дороге.

«Льется кровь, готовьтесь к восстанию!» — подхватывает общероссийская газета большевиков «Пролетарий».

Почти официальное — первого сентября «Кавказ» и «Русское слово»: «Как сообщили нашему корреспонденту в канцелярии наместника… В Тифлисе с утра закрыты все магазины, рестораны, торгово-промышленные заведения, мастерские, съестные и мясные лавки. Трамвай не работает. Фуникулер бездействует. Фонари на улицах гореть не будут. Прекратилась работа в Главных мастерских и депо железной дороги. На всех фабриках и заводах всеобщая забастовка. О своем намерении присоединиться к забастовщикам сделали оповещение присяжные поверенные, почему дела в Судебной палате и Окружном суде отложены».

Только предвестие. До бомб дойдет лишь в конце сентября. «Новое обозрение» двадцать пятого числа: «Вечером, начиная с 7 часов 20 минут, брошены бомбы в казармы сотен Полтавского полка в Орточалах, в казармы, на улице Броссе, в казарму конвоя наместника. Много убитых и раненых казаков.

На улицах патрули. Некоторые дома оцеплены. Спектакли отменены. Производятся обыски и аресты».

Бомбы начинают потрясать основы. Наместник Кавказа — Николаю Второму, самодержцу: «Несомненно, что все движение имеет явно революционный характер с ярко определенной социал-демократической окраской большевистского тона».

Бомбы действуют отлично. А что изготовлены в тайных мастерских Камо, об этом вслух не надо. Ему и так скоро придется познакомиться с виселицей…