Капли крови: Город Греха (СИ)

Глава 14

Вместе со всеми, кто был привлечен звоном, я поспешила на второй этаж. Хозяин особняка еще не подошел, а рабам никто не дал указаний, так что нас никто не остановил.

К моему удивлению, ничего особенного не произошло. Просто большое зеркало, стоявшее в коридоре на втором этаже, разлетелось на мелкие осколки. Рядом с ним дородная рабыня-негритянка причитала в голос, чуть не плача:

— Горе мне, горе, нечистый разбил зеркало, горе нашей семье, горе хозяевам!

От зеркала осталась одна золоченая рама в завитушках, да пара крупных осколков, которые в ней застряли. Все остальное было под ногами рабыни, и она ходила по этому босиком. Мне стало не по себе, даже слегка замутило. И она не кричала! Как будто совсем не чувствовала боли!

Кто-то из гостей поднял шум, и начал орать, что грязная рабыня ведет себя неадекватно, и ее надо продать в богадельню за бесценок. Я поморщилась. Южан видно сразу. Но не успела я кинуться к женщине, размазывающей слезы по полным щекам, как из-за спин собравшейся толпы показался хозяин дома, холеный молодой мужчина, к которому не получалось присмотреться, из-за того, что он все время вертел головой и размахивал руками.

Негритянке он довольно тихо прошептал:

— Тихо, Матушка Роуз, все хорошо. Никто нас не тронет. Мальчишки уберут осколки, иди на кухню, а то пирог сгорит.

Она вяло покивала, надела оставленные здесь же домашние тапки, и убрела вниз, благо, удивленная толпа перед ней расступилась, пропуская ее на первый этаж. Я отметила, что хозяин говорил с ней, как с любимой лошадью, и поморщилась. Когда люди поймут, что покупка и продажа других людей — абсурд, который должен исчезнуть? После проигрыша Севера, наверное, этого может и никогда не произойти. Он даже раненые ноги ей не перевязал!

Я слегка тряхнула головой. Хозяин же лучезарно нам улыбнулся, и произнес:

— Прошу простить за это маленькое недоразумение. Пожалуйста, спускайтесь обратно. Я скоро подойду.

И все любопытствующие гости, включая меня, покивали в ответ, пристыженно пробормотали «ничего страшного» на все лады, и вернулись обратно на первый этаж, к столикам. Магия голоса какая-то. Я ведь собиралась спросить его, почему его рабыня уверена, будто разбившееся зеркало как-то связано со сверхъестественными силами?

Хотела бы я уметь парой фраз включать у людей нужные мне эмоции. Хотя, наверное, поэтому он и находится в этом доме, может проводить огромные мероприятия и открывать приюты, а я изображаю наживку для маньяка, хорошенько накрасившись. Н-да.

Алаверо оказался шустрее меня и занял наш прежний столик, так что я поспешила к нему. Мероприятие скоро начнется, и был шанс, что в процессе кто-то себя выдаст.

Меня не слишком интересовало, что конкретно скажет хозяин вечера, но я решила к нему присмотреться. Особенно после этой… ситуации. Раз уж у него есть такой приличный загородный дом, значит, он не последний человек в городе. И О’Дэйли тоже здесь. Маньяк убивал либо туристов, либо тех, кто был как-то связан с мэром, насколько я могу судить, и поэтому любой такой человек нуждался в пристальном внимании.

Я встала практически на другом конце большого зала, заставленного круглыми столиками на две персоны, а он — успел прийти на трибуну, возвышаясь над всеми гостями вечера, среди которых я находила взглядом не так уж и много знакомых лиц. И благодаря этому я могла внимательно его осмотреть, что не удалось мне наверху.

Молодой мужчина, лет тридцати пяти на вид, он обладал странной внешностью: и привлекательной, и невзрачной одновременно. Когда я всматривалась в его лицо, он казался мне красивым, чем-то похожим на Алаверо, с «породистым» лицом, но стоило мне отвернуться, и я толком не могла вспомнить, как он выглядит. Только то, что его карие глаза как будто немного отливают красным, а короткие волосы довольно приятного золотистого оттенка каштанового. Но вот черты лица… они очень быстро ускользали из памяти, как будто я не смотрела на него буквально несколько секунд назад.

К тому же, у меня начала болеть голова. Это, конечно, вряд ли было связано с ним, но несколько осложняло все участие в мероприятии. Может быть, потому я и не могла запомнить, как этот тип выглядит? Я успела вовремя остановиться, и не начать массировать виски: сложная прическа, которую держал сейчас лак, могла от этого испортиться, да и вездесущим тональным средством пачкать руки не стоило. Ненавижу косметику. Я глубоко вздохнула, и сосредоточилась на тех деталях, которые не вызывали у меня головную боль.

В частности, одет он был в простой, но явно недешевый коричневый костюм из хорошей ткани, на лацкане пиджака я заметила брошь с бриллиантом приличного размера. Из какого металла сделана сама вещица я разглядеть не смогла, но почему-то не сомневалась, что это белое золото. Больше на нем не было никаких украшений, даже галстука, но, если продать одну эту брошь, мне бы хватило денег на год, не меньше. Так что пустить пыль в глаза у него получилось. Мне даже показалось, что взгляды большинства присутствующих прикованы именно к этой дорогой безделушке, а вовсе не к самому лектору. Может, он на это и рассчитывал?

Говорить он начал не сразу. Сначала обвел всех в помещении каким-то нечитаемым взглядом, от которого стало слегка не по себе, и представился:

— Позвольте представиться, дамы и господа. Я — Рэй Виоло, и мы собрались здесь по случаю открытия Приюта имени Бертрана О’Дэйли, и каждый из вас так или иначе поучаствовал в этом богоугодном и полезном деле. Я — временный куратор данного проекта, и я расскажу вам, как будет проходить адаптация воспитанников к новым условиям, как их будут содержать, и, самое главное, находить. Помимо меня выступит так же шеф полиции мистер Андерсен, и еще несколько человек, ответственных за благополучие и дисциплину будущих воспитанников. С полным списком выступающих вы можете ознакомиться на обороте своего приглашения.

Голос у него был приятный, среднего тембра и как будто обволакивающий. Мне даже захотелось подремать под слова этого Виоло. Я, конечно, встряхнулась и не стала этого делать, но странный эффект все же отметила. Как-то он на меня не вполне адекватно влияет. Хуже, чем Алаверо.

Эта мысль слегка отрезвила, и я подошла ближе к Рику. Что там будет с приютом меня не особенно интересовало: они все одинаковы, если верить моим друзьям детства, и не несут беспризорникам ничего хорошего, как бы себя ни успокаивали взрослые. Но помешать открытию «богоугодного» заведения я все равно не могла, так что оставалось только абстрагироваться и не думать об этом. Не вспоминать.

Перед глазами все равно «мелькнула» парочка историй друзей, сбежавших из подобных заведений, пока Виоло говорил. Да-да, добропорядочные сытые граждане при деньгах, с вашей точки зрения вы делаете хорошее дело и помогаете очищать улицы, только абсолютная власть развращает. А у ваших ставленников прав больше, чем у иных родителей.

Отнимать, бить, издеваться. Даже продавать, если удастся провернуть это, не попавшись. Сколько таких «богоугодных» заведений на деле были обычными борделями для «особых» клиентов и не только? В скольких из них детей за любое, минимальное неповиновение морили голодом? И хоть бы в одном учили, как жить, когда уйдешь в «большой» мир. Как оплачивать счета, как найти работу, как знакомиться с людьми не из «своих». Даже правилам поведения за столом учат не всех и не везде!

Даже я, тогда еще девятилетняя дочь жестокой, равнодушной матери, знала о внешнем мире больше, чем они. За эти знания и готовность ими поделиться меня и приняли в свою стайку беглецы. Интересно, выжил ли хоть кто-нибудь? Хоть кто-то из тех, кто не успел погибнуть еще на моих глазах, до того, как меня подобрал Джефф? Я покачала головой, отгоняя неуместные воспоминания. А то еще расплачусь, и весь этот слой бесконечного макияжа стечет прямо на платье.

Виоло, тем временем, закончил свою вдохновенную речь, его успел сменить мэр, а потом и шеф полиции. Дальше на помост начали выходить люди, которых я не знала. К ним пришлось присматриваться. Я не думаю, почему-то, что среди ораторов затесался маньяк, но я так же уверена, что на этом мероприятии он не мог не появиться. И в то же время эти люди ведь могут быть его будущими жертвами. Теми, кого он положит на алтарь своих религиозных тараканов. Да и кто-то может нездорово отреагировать на поведение людей в толпе слушателей. Так что я обратилась в само внимание.

Андерсен, как всегда, держался высокомерно: застегнутая на все пуговицы форма, с которой он не расстался даже на торжественном мероприятии, хищно подрагивающие крылья носа, пронизывающий взгляд льдисто-голубых глаз, которым он «сканировал» каждого из собравшихся, словно надеясь, что раскроет с десяток преступлений, просто посмотрев на них. И осанка! Он стоял прямо, словно проглотил палку.

Его зычный, явно поставленный бесчисленными выступлениями перед подчиненными, голос, раздавался на все помещение, проникая даже в тот уголок, где стояли мы с Алаверо. Больше всего меня удивляло, что он не кричал, даже не пытался. Нет. Он четко выговаривал каждое слово и как-то управлял голосом, заставляя его «покрывать» всю площадь, где стояли слушатели.

— Я полагаю, что этим шагом мы добьемся значительного снижения преступности. В частности, предсказываю, что число мелких краж снизится не менее чем на двадцать процентов уже к концу этого года. Со своей стороны, хочу заверить, что малолетние преступники теперь будут перенаправляться в приют под строгий надзор воспитателей, а не продолжать шнырять по улицам, получив свое наказание!

— Спасибо, Грегори, я рад, что ты взялся за это дело со свойственным тебе рвением, и готов служить на благо города, — оборвал Виоло его речь, жестом указывая на место среди пришедших на прием.

В его голосе мне отчетливо послышались саркастические нотки, и это было весьма странно: с чего ему иронизировать над начинанием, которое он сам и организовал? Это как-то непоследовательно, в конце концов. Я усилием воли снова заставила себя не трогать виски: головная боль усиливалась, даже слегка мутило.

А Виоло пригласил Лауру Бэйтс. Я удивленно присмотрелась к ней. Все то же слегка высокомерное выражение лица: поджатые губы, суженные глаза, и прищуренный взгляд, которым она осматривала аудиторию. Она говорила, что работает медсестрой, с чего бы вдруг ей как-то относиться к чертовому детдому?

Я быстро получила ответ на свой невысказанный вопрос, когда Лаура начала говорить:

— Мне господин Виоло доверил на добровольных началах заниматься подбором воспитательского персонала для будущего приюта. Я знаю, какие люди нужны в таком сложном и ответственном деле, и я гарантирую, что подобранные мною действительно квалифицированные и строгие воспитатели раз и навсегда заставят беспризорников забыть, что такое чинить вред добропорядочным гражданам города!

Каждый из них осознает свое место в жизни и в мире, и каждый из них будет после выпуска достойным членом общества, а не головной болью полиции и медперсонала. Они научатся бороться со своими зависимостями и работать на собственное благо, а так же получат базовое образование. Я в это верю, и я применю все свои таланты, чтобы подобранный мною персонал имел все необходимые компетенции для осуществления вышеозвученной программы!

От количества сухих, больше присущих юридическим документам, чем живым людям, слов, я захотела удавить Лауру на месте. Чтобы у нее не получилось приблизиться ни к детям, ни к тем, кто будет этих детей воспитывать. Потому что ничего хорошего из такого подхода не выйдет и выйти не может. Только сломанные жизни и трагедии.

Мне вспомнилась одна из моих приятельниц времен бездомной жизни. Берта. Она болела пневмонией, когда мы познакомились. Полученной как раз в таком вот «богоугодном» заведении, конечно же.

Берта рассказывала, как начала кашлять из-за сквозняков в комнатах. Как им отказывались давать дополнительные одеяла, потому что это дорого, и кричали на них, если они лишний раз включали обогреватель.

Красивая она была. Ей было то ли четырнадцать, то ли пятнадцать — старше меня, но даже сама не знала точного возраста: им не давали смотреть документы. Как сейчас помню: у нее были длинные светлые волосы. Спутавшиеся, грязные, но даже в таком виде было понятно: распутаешь их, и золото локонов сможет укутать ее полностью. В «богоугодном заведении» ее пытались стричь, но она отбивалась, как проклятая. Воспитательницы хотя бы в этом оставили ее в покое.

Она была грязная, испуганная, отчаянно кашляющая. И все равно красивая. С большими голубыми глазами, тонким носиком, четкой линией губ. Как фарфоровая статуэтка, которую «заиграли», испачкали, и выбросили на помойку.

Спасение от стрижки, по сути, стоило ей жизни. Другим давали лекарства, хотя и немного — ее обвиняли во лжи и кричали. В конце концов другая девочка помогла ей сбежать, когда… как там сказала Лаура? Строгие и действительно квалифицированные воспитатели? Когда они хорошенько напились на какой-то праздник, прибрав к рукам выделенные на подарки детям деньги.

Она была не единственной, кто тогда удрал. Основную часть поймали сразу же, а Берта удачно спряталась. Она говорила, что, хотя бы умрет на воле. Что это уже счастье. И пусть одеяла, которыми ее укрывают такие же потерянные девчушки, найдены на помойке, но их хотя бы никто не будет отнимать.

Она умерла, когда меня не было рядом. Не от пневмонии даже — ее нашли другие воспитанники улицы. Не обремененные разумным, добрым и вечным. Хотя мы ее прятали, и защищали, но… Кто-то должен был искать еду и те же одеяла, и иногда Берта оставалась совсем одна. По иронии, в тот день я сумела добыть для нее лекарства. Наврала с три короба сердобольной женщине в аптеке, и она отдала мне препараты, подлежащие списанию.

А когда я вернулась, радостная, что мы вытащим Берту… препараты уже не понадобились. Я сама спаслась только благодаря быстрым ногам и помощи со стороны. Мы так со Скалой и познакомились, ха. Он ведь старше. Года на три, но тогда это было очень много. Очень.

Если бы эти детопитомники не были бы обычным способом отмыть побольше денег и замять неприятную проблему, Берта не сбежала бы и осталась бы жива. Тогда самой проблемы не было бы! Вряд ли, конечно, мы бы тогда вообще познакомились, но зато она наверняка прожила бы долгую и счастливую жизнь. Она ее заслуживала куда больше, чем эта холеная дамочка, рассуждающая о том, как поможет «убрать мусор с улиц».

Это дети, пафосная ты стерва! Дети, которые нуждаются в помощи, а не крысы какие-то, которых неприлично травить в открытую, поэтому их запихивают в невыносимые условия. И страшно возмущаются, когда оказывается, что жить в этих условиях они не могут и не хотят, предпочитая возвращаться на смертельно опасную улицу.

Мне очень захотелось, чтобы она пережила что-нибудь из нашего детства, ощутив на своей шкуре. Хотя бы одну ночь в таком вот приюте, где весь контроль направлен на то, чтобы внешняя картинка была красивой, а как себя чувствуют и чем живут сами дети — плевать. Лишь бы под ногами не мешались, ага.

Только, к сожалению, этого не будет. Все эти богатенькие снобы останутся при своем, и никогда не поймут, что такое быть никому не нужным, брошенным и беззащитным. Тот же Алаверо — и тот не поймет, хотя и уселся напротив меня, устремив отсутствующий взгляд на сцену. Он — просто скучал, его не интересовали проблемы каких-то там беспризорных детей. И он здесь такой не один.

Наконец, Лаура заткнулась, благодаря уставшему от нее Виоло:

— Что ж, дорогая мисс Бейтс, я уверен, что все ваши начинания сумеют принести городу пользу. Если вы хотите более подробно ознакомить уважаемых горожан, советую раздать им информационные материалы. Иначе нам просто не хватит времени выслушать всех, — снова насмешка в голосе, да еще и смотрел он почему-то в нашу с Риком сторону. Или мне показалось?

От этой женщины у меня даже голова разболелась еще больше. Так, что чувствовалось давление на виски, словно голову стиснули огромными клещами. Я порадовалась, что сижу, и прикрыла глаза. Так было легче, а голоса спикеров продолжали долетать до ушей.

Следующим Виоло вызвал типа, которого я не знала. Я быстро приоткрыла глаза и посмотрела на него: щуплый низенький мужичонка с пышными усами. Таракана напомнил, тем более, что костюм на нем был того же светло-коричневого оттенка, что и эти твари.

Этот, как выяснилось, предназначался на место директора. Мне сразу вспомнилась еще одна история. Эту девочку, Терезу, как раз такой вот щупленький усатый таракан зажимал по углам, и грозился отправить в колонию для несовершеннолетних, если она будет ему отказывать.

Тоже директор был. Пока однажды черноокая, кудрявая Тереза с ее внешностью цыганки, не решила, что с нее хватит. Прирезала мразь кухонным ножом прямо в его кабинете, и сбежала через окно. Благо, он запирался с детдомовскими девочками и просил в это время никого к нему не входить. Якобы, чтоб не мешать воспитательному процессу. Никто и не мешал. А как спохватились — угнавшая велосипед Тереза была уже очень далеко.

Ей повезло, ее не нашли. Но повезло только в этом. Улица добила и ее. Добила страшно. Я этого, к счастью, не видела, но слышала рассказы старших. Терезу загнала стая голодных бродячих собак. И загрызла. Она несла нам еду, украденную у кого-то из дома. Твари почуяли запах, она пыталась отбиться, одна из собак ее укусила, и после этого, скорее всего, кинулись и остальные тоже.

То место, где это случилось, мы потом долгое время обходили стороной, пока ее растерзанное тело не вывезли на какую-то свалку. А может, и не на свалку. Знаю лишь, что забирал его мусоровоз: не хоронить же каких-то беспризорных девок за государственный счет, да?

Перед глазами проносилось все больше таких воспоминаний, а головная боль все усиливалась, и я поняла, что больше так не могу. От меня с закрытыми глазами и мучительно хватающейся за голову мало толку, как от аналитика, да и сидеть становилось все тяжелее.

Хотелось лечь прямо на пол в позе эмбриона и так замереть. Я даже виски начала тереть, несмотря на косметику: сил не было удержаться от этого бесполезного, но как будто слегка притупляющего боль жеста.

Я попыталась встать, но ноги подкосились. Когда ко мне рванул Рик я не увидела: почувствовала знакомый запах его парфюма и ощутила, как он придерживает меня за плечи.

— Что с тобой? — очень тихо шепнул он мне на ухо, но даже этот короткий вопрос отдался в голове колокольным набатом. Я тихо пискнула, стараясь все-таки не стонать в голос. Остальные звуки вечера создавали какую-то мелодию боли, но, когда кто-то говорил совсем рядом, было хуже. Словно чем ближе источник звука, тем больнее. Кажется, по щекам потекли слезы. Я глубоко вздохнула и проговорила:

— Сильно болит голова. Забери меня отсюда, пожалуйста, у меня нет с собой обезболивающих.

Свой голос отдался эхом в ушах, и я все-таки вскрикнула. Надо было уходить раньше, а не поддаваться мрачной ностальгии под ложь напыщенных богатеньких снобов. Но я же не знала, что будет так плохо. Это оказалось непредсказуемым.

Рик, надо отдать ему должное, не стал читать мне мораль и ругаться. Он аккуратно помог мне встать и облокотиться на него, и так повел к выходу. Глаза все же пришлось открыть, и я тихо запищала от пульсирующей боли. Свет… Слишком много света. Очертания предметов были как будто окружены цветными рамками, и все вокруг было в цветных пятнах. Ноги подгибались, и Алаверо, в конце концов, просто взял меня на руки.

Н-да. Это совсем, совсем нерабочие отношения, но я была ему благодарна, потому что сама шла медленно и с ощутимым трудом. Я смутно слышала, как он вежливо оправдывается:

— Нам придется покинуть мероприятие, моей жене стало плохо.

Что ему отвечали, я уже не очень осознавала. Слишком больно. Я обхватила голову руками, зажмурилась снова и уткнулась лицом ему в грудь, прячась от света. Уши, к сожалению, зажимать было бесполезно: такое количество людей было слишком шумным.

Когда Рик вынес меня на свежий воздух, стало немного полегче, и я хотя бы перестала скулить, но он все равно поглаживал меня по голове. Начал, как только мы выбрались из толпы, и не переставал. Странно, но этот жест немного успокаивал, облегчал мои страдания.

— Дыши глубоко, — тихо проговорил он. — Должно стать легче.

Я очень слегка кивнула: от резких движений боль усиливалась. Никогда не думала, что выражение «голова раскалывается» стоит понимать буквально. Хотелось то ли свернуться калачиком и плакать, в полностью темной комнате без громких звуков, то ли умереть на месте, чтобы никогда больше не испытывать ничего подобного.

И главное, отчего это? С чего вдруг? Я ведь никогда не страдала головными болями, тем более такими. Может, это тяжелая конструкция на голове так повлияла, может… не знаю.

Знаю только, что Рик донес меня до машины, бережно положил на заднее сиденье, и, по-видимому, встав на колени, снял с моих волос все лишнее, полностью распустив, насколько это было возможно с фиксирующими средствами. Стало еще чуть-чуть легче, но я все равно не решилась открыть глаза. Даже сейчас я видела цветные пятна на черном фоне, хотя лежала — уже лежала — крепко зажмурившись. Я только прошептала:

— Спасибо.

— Не за что, мне знакомо, что такое мигрень, — шепнул в ответ Рик.

А мне вот нет. Не было никогда. Но вслух я этого говорить не стала: незачем провоцировать приступы. Алаверо захлопнул дверь в машину, и я снова пискнула. К сожалению, не закрывать дверь он никак не мог. Да и сделать это бесшумно вряд ли бы получилось. Жаль только, что знание этих фактов никак не уменьшало пульсацию боли в голове.

Машина тронулась, и я перелегла, уткнувшись лицом в кожаное сиденье салона. Рик ехал не спеша, и довольно быстро я услышала, как дверь открывается снова. Села, слегка приоткрыв глаза, и выбралась из машины. Алаверо без слов подхватил меня на руки, и понес. Я снова приоткрыла глаза: мы уже были в «Заре». Тут тоже было шумно, но Рик, не стесняясь, требовал ото всех немного помолчать. И даже отправил Слэя на поиски сильного обезболивающего, пообещав щедрые чаевые.

Сейчас он себя вел так, словно мы и вправду супруги. Раньше я бы удивилась, что ничто человеческое ему аж настолько не чуждо, но после этого совместного задания я поняла, что ничего о нем и не знала никогда. Джефф был прав, когда заставил нас работать вместе, причем прав независимо от того, поймаем мы этого ублюдка или нет. Надо будет обязательно сказать ему об этом, когда вернемся в «Талион». Обязательно.

Рик отнес меня на кровать, положив прямо в одежде, и я услышала щелчок выключателя. А потом начал раздевать. Я попробовала было вяло возразить:

— Рик, зачем?..

Но он тихо и уверенно поставил меня на место:

— У тебя сейчас дрожат руки, ты не можешь стоять на ногах. Тебе нужно выпить обезболивающее и уснуть, пока оно действует. И ты не хочешь спать в вечернем платье. Так что успокойся и не мешай. Вряд ли я увижу что-то новое, — он даже язвил как-то мягко.

После этой небольшой отповеди я только кивнула. И правда, какой смысл стесняться, когда он, по сути, оказывает необходимую помощь. И когда я с ним спала. С каких пор я вообще кого-то стесняюсь, если уж на то пошло? Никогда раньше, кажется, даже не краснела. Глупость! Он просто слишком хорошо умеет деморализовать парой едких фразочек.

Но сейчас он почти не язвил. Молча раздел меня, перемещая по кровати, словно куклу Барби, укутал в одеяло, а потом куда-то ушел и вскоре вернулся. Я успела услышать голос мальчишки, племянника Слэя. Видимо, Рик послал его за таблетками или питьевой водой, и тот как раз вернулся.

— Приподними голову и выпей. Если ты не злоупотребляла сильными обезболами, должно помочь.

Я не стала с ним спорить. В темноте открывать глаза было не так болезненно, поэтому я села и забрала из его рук стакан. Рик выглядел обеспокоенным и внимательно вглядывался в мое лицо.

— Почему не предупредила, что у тебя бывают мигрени? — спокойно спросил он, пока я запивала большую белую таблетку.

— Потому что раньше такого никогда не было. Я даже не поняла, что это, пока ты не сказал, — слишком много слов. Собственные слова отдавались набатом.

— Тогда пей и ложись спать. Подействовать должно быстро, но вряд ли снимет боль надолго, максимум на час-полтора. Во сне мигрени проходят быстрее, — со знанием дела проговорил Рик. Да, ничерта я о нем раньше не знала.

— Хорошо, спасибо.

Я отдала ему стакан и послушно легла, укутавшись в одеяло. Рик сел рядом и, казалось, не собирался уходить, а я попыталась уснуть. Последнее, что я почувствовала, прежде чем провалиться в сон — его руку на голове. Он снова гладил меня по волосам, и это успокаивало.