Капли крови: Город Греха (СИ)

Глава 26

Я не помню, сколько провалялась без сознания после побоев. Я помню лишь то, что отключилась, когда Райт вырезал какие-то слова у меня на груди. Зная его крен на сексе, это наверняка было что-нибудь вроде «шлюха», но меня больше волновало, что оно нещадно болело. Надпись, голова, челюсть, и даже само мое существо. А еще — что в подвале снова никого не было.

Радовало лишь то, что клетка не пуста. Значит, все было не зря. Все, возможно заработанные, трещины в ребрах, разбитые губы, синяки на теле. Это стоило того. Или я себя в этом убеждала? Теперь даже ерзать не получалось — слишком больно. Хотелось плакать, но, кажется, тело устало от этого, и слез не было. Только мучительную усталость, поглощающую каждую клеточку тела. Придет ли вообще помощь?

Я чувствовала не только боль, но и чудовищную слабость. Если бы Райт оставил меня просто лежать, без треклятых наручников, у меня все равно не получилось бы ни встать, ни сделать что-нибудь полезное. Кажется, я не сумела бы даже лечь поудобнее. Зато я была почти уверена, что у меня дрожали руки. Проверить только не получалось.

Проверить, как там Роуз, я тоже не могла, но все же постаралась ее позвать, хотя разбитые губы и слушались очень так себе:

— Роуз? Как ты? — всего три слова, а кровь снова потекла. Уголки губ саднили так, словно мне пытались порвать рот, но ничего такого я вспомнить не могла. Спасибо и на том, что не нарисовали вторую улыбку. Пока я жива — что-то можно изменить. Надеюсь.

Роуз молчала. Мертва? Не слышит? Без сознания? Или он ей просто язык вырезал? Все догадки имели право на существование. Но проверить их не было ни малейшего шанса, тем паче, что голова снова раскалывалась. Интересно, что влияет больше: мигрень или несколько смачных ударов этой самой головой о жесткое дерево кровати? Хотелось истерически смеяться, но я держалась. И даже попробовала повторить попытку.

— Роуз? Ты жива? — я напрягла голос, и получил немного громче, чем раньше. Тишина. Никакого ответа.

Если не считать им какой-то шелест на задворках сознания, который мозг упрямо складывал в слова «пока еще — да». Но это, скорее всего, последствия изоляции и пыток. Проще говоря, крыша пытается уехать. Вдруг подумалось: будет очень обидно если меня спасут, когда я уже сойду с ума. Хотя, не будет, я же не осознаю, что это случилось.

Глупые мысли. Джефф говорил, что я не годна к этой работе и мне надо выбрать что-то менее опасное, но я же упрямая. Я не послушалась. Я приложила максимум усилий, чтобы получить его одобрение и стать частью его команды. Хотя, посмотрим правде в глаза, в само сообщество «Талиона» меня так и не приняли. Я не знала коллег близко, не общалась с ними после работы. Как ни смешно, но больше всего со мной контактировал Алаверо. Даже тогда, в начале. И слухам обо мне, что он распространял тогда, поверили моментально. И никто из знавшей правду «старой гвардии» не попытался меня оправдать.

Помнится, это было одним из аргументов Джеффри. Мне тогда было семнадцать, и я впервые озвучила, что хочу у него работать. Он сидел и читал в гостиной, уткнувшись носом в свои бумаги. Я — как всегда, в черных брюках и мешкообразной толстовке, но глаза ярко подведены черным. Вхожу в комнату и невзначай сообщаю:

— Хотела бы я ловить всяких подонков, как ты. Меньше подонков — чище улицы!

Он тогда поднял взгляд из-под очков, и как-то устало ответил:

— И больше шансов не дожить даже до тридцати. Или, что хуже, стать инвалидкой, навсегда потеряв какую-нибудь из «неважных» функций организма. Зрение, например.

— Но ты ведь жив! — возразила я тогда, даже топнув ногой. — И не инвалид никакой. А если бы ты не был полицейским, ты бы меня никогда не нашел. И неизвестно, что бы со мной было, ты сам так говорил.

— Все так, — согласился он как-то грустно. — Но какой ценой?

Тогда я не поняла, о чем он говорит и спустила все на тормозах, решив, что он просто меня запугивает. Да что там… я так думала очень долго. Наверное, даже после того, как он допустил меня к первым заданиям. В какой-то степени, возможно, я так думала вплоть до этого подвала. Если бы меня здесь не было — Роуз уже была бы мертва. Безоговорочно. Но какой ценой я оттягиваю ее смерть? А тогда слова Джеффа просто влетели в одно ухо и вылетели в другое. Всего лишь.

Помню, мне было девятнадцать, когда он устал терпеть попытки пролезть в офис, который он снял для агентства, нашел меня — я тогда уже жила в отдельной небольшой квартирке, которую он для меня снимал, «приучаться к самостоятельности» (не помогло, мой кулинарный максимум так и остался на стадии «разогреть лазанью в микроволновке») — и поставил ультиматум:

— Ты все еще хочешь работать у меня, да, Миа? — спросил он прямо с порога, не раздеваясь и не проходя хотя бы в маленькую гостиную, где я как раз что-то читала. Благо, он хорошо умел управлять голосом, и его было хорошо слышно.

Я вышла к нему — еще немного сонная, в пижаме, мыслями вся в книге. И твердо ответила:

— Ну разумеется!

— Тогда ты должна закончить юридический колледж. С отличием. Без пропусков. Сможешь — я возьму тебя. Но только так. Мне не нужны необразованные малолетки, про которых все будут говорить, что я взял их на работу из жалости. Поняла меня?

Я тогда часто-часто закивала и бросилась ему на шею, обнимать. А он лишь устало вздохнул, и я решительно не поняла, почему. Все же хорошо. Даже замечательно! Чего вздыхать-то? Я точно-точно справлюсь!

Думаю, он надеялся, что я возненавижу колледж и брошу его, не закончив. И был готов оплатить попытку, лишь бы я отступилась от идиотской идеи стать детективом «Талиона», и занялась чем-нибудь более безопасным. Но он не так хорошо меня знал, как мог бы, будь я его родной дочерью.

Я не спала ночами, учила фолианты с законами наизусть, не пропускала ни единого занятия, и хвасталась ему каждым хорошо сданным экзаменом. Я помнила, что он говорил про «отлично», и не собиралась его подводить. Если Джефф сказал, что я должна быть лучшей, чтобы попасть в «Талион», значит, я ею стану! Я ведь все могу, он сам внушил мне эту мысль! И ему самому пришлось расхлебывать последствия этого внушения.

Потому что у меня получилось. Не всегда с первого раза — некоторые экзамены приходилось пересдавать — но я добивалась того, чтобы у меня всегда был высший балл. Ничто не могло стоять на пути к мечте. Особенно если к ней идет кто-то настолько же по-ослиному упрямый, как я.

И Джефф признал мои заслуги. Не стал пытаться обесценить учебу или еще как-то убивать мою мотивацию, не стал вредить. Нет. Он честно сказал, что мне будет сложно, а потом крепко обнял и поздравил. Я помню его слова так же четко, словно слышу их прямо сейчас:

— Когда-нибудь ты об этом наверняка пожалеешь, но сейчас ты — лучшая. И я тобой горжусь, Миа. Не знаю, принесет ли тебе счастье выбранная профессия, но я верю, что тебе повезет больше, чем мне. Ты — мое самое лучшее решение за время работы в полиции. В любом случае, будет это так или нет.

Тогда мне даже было немного обидно. Сейчас, несколько лет спустя, я подозреваю, что он просто перенес свой опыт. И вполне искренне надеялся, что я его не повторю.

Первые полгода он отправлял меня выполнять лишь мелкие поручения. За кем-то проследить, что-то подслушать, кого-то увести. Тогда я и начала заниматься всем этим маскарадом. В тяжелых ботинках, черных толстовках и джинсах всех мастей я привлекала слишком много внимания. Запоминалась. А стоило напялить платье и каблуки — и я превращалась в безликую куклу, на которую часто никто не обращал внимания.

А уж когда я начала изображать дурочку… Когда ты чья-то «глупенькая спутница», тебя как будто бы и нет. Неприятно, но очень удобно. Мы чудовищное количество компромата на всяких богатых и известных собрали, пока я этим занималась. Не знаю, как его использовал Джефф, он не рассказывал. Но «Талион» богател, так что я думаю, он всему находил применение.

А потом появился Эрик Алаверо. По сути, мы оба были новичками, но он занимался расследованиями крупных финансовых махинаций, выезжал на места преступлений, сотрудничал с полицией, а я изображала аксессуар. Иногда и рядом с ним, хотя мы не общались тогда и вообще старались как можно меньше вляпываться в совместные задания.

Тогда он меня ненавидел и поливал своим аристократическим презрением, а не шутил и заботился. И, сволочь такая, все время проезжался именно по внешности. И в свете этого было особенно обидно, что щеголеватому подонку доверяют настоящую работу, а мне — нет! Я считала это тотальной несправедливостью, хотя сейчас, когда я видела, как он без особых последствий выпрыгивает из окна, я начинаю думать, что Джефф все правильно делал.

Но меня это все бесило до невозможности. Человек, который постоянно размазывает меня по стенке, делает действительно интересные и важные вещи, а я изображаю говорящую секс-куклу и слушаю. Какого дьявола?!

Когда он поручил мне поставить прослушку в доме Эрни Дэвидса так, чтобы тот ничего не заподозрил — чтобы потом его жена могла предъявить ему обвинения в измене и развестись, отсудив большую часть состояния, и в то же время поручил Рику расследовать массовое убийство вместе с полицией, потому что удравшего преступника не могли найти уже месяц, я поняла, что меня не воспринимают всерьез.

Джефф выбирал для меня такие задачи, чтобы мне ничего или почти ничего не угрожало. С домогательствами я умела справляться еще с детства, и не всегда хуком в челюсть, а вот ни жизни, ни здоровью, ничего не грозило. Если бы я на вечеринке, устроенной Дэвидсом, попалась на установке аппаратуры, то я просто свалила бы это на кого-нибудь из его приятелей, мол, он попросил. И мне ничего бы не было. А образ я специально выбрала такой, чтобы его не зацепить. Я же всегда сначала искала информацию, а потом действовала. Джефф и научил, а я оказалась способной ученицей.

И это злило. Я же не ребенок, и я видела смерти в том возрасте, когда сам Джефф еще играл в копов и бандитов с такими же детьми! Я же могла принести настоящую пользу! Вот это я все на него и вывалила. С обвинениями, летающими вазами и криками. Как иначе-то? А Джефф, как всегда, среагировал абсолютно спокойно. Даже голоса не повысил. Меня всегда поражало, как он ухитрялся игнорировать любые мои психи.

— А ты и есть новичок, Миа. И ты дорога мне, ты моя дочь. Так что пока я не буду уверен в том, что ты сможешь выбраться из любой передряги, ни к чему серьезнее прослушки я тебя действительно не допущу. Учись стрелять, занимайся тренировками, развивай реакцию. Когда ты будешь так же хорошо стрелять, как Эрик Алаверо, я подумаю о том, чтобы допустить тебя к оперативной работе. Не нравятся мои правила — ты всегда можешь заняться чем-то другим. Но я уже потерял одну семью, не хочу потерять еще и тебя. Прости старику его слабость.

Конечно, это была манипуляция. И он не был таким уж стариком, и тем более слабым. Но я успокоилась и действительно начала заниматься всем, что он сказал. И даже набила морду Алаверо, с чем наверняка бы не справилась, если бы не этот настойчивый совет Джеффри.

И только сейчас я понимала, насколько он был прав. И насколько… зря он все-таки отправил с Риком именно меня. Никакие тренировки не готовили меня к тому, что я очнусь в подвале, прикованная наручниками. Никакие тренировки не готовили к принудительной голодовке и пыткам.

А ведь если бы не какая-то дрянь, подсыпанная Райтом в коктейль, если бы не наручники и голод, я, быть может, смогла бы выбраться, только вот Рик прыгнул из окна, когда на него летела его внезапно воспарившая подружка, разговаривая чужим голосом. А что в такой ситуации делала бы я? Смотрела бы на нее, открыв рот? Прав был Джефф. И, кажется, ему все-таки придется потерять семью второй раз.

Самокопание снова прервалось звуком шагов. Я замерла, насколько это возможно с учетом обстоятельств, и прислушалась. Лаура Бейтс. Ее каблуки всегда стучали так, что у меня этот звук отдавался где-то в висках, сходу вызывая безотчетную тревогу. Не знаю, почему, но чем дольше я здесь «отдыхала», тем больше мне казалось, что на в каком-то смысле куда хуже своего «жениха». У него все мозги набекрень. А она… она просто готова была смотреть, как расчленяют младенцев, если ей с этого будут идти приличные дивиденды. Все что угодно ради денег и власти.

В глобальном масштабе такие как она были разрушительнее десятка маньяков, потому что ходили по головам, заражая своей гнилью всех вокруг. Я сглотнула. Чует моя задница, ничего хорошего мне ее визит не сулит.

Она выглядела как-то странно. Не было холодной усмешки, не было ее обычной плавности. И она молчала. Обычно, появившись здесь без Райта, она обязательно говорила какую-нибудь гадость, а сейчас — молчала. И смотрела на меня с каким-то лихорадочным блеском в глазах, явно стараясь держать зрительный контакт. Что с ней? Приступ мизантропии, который хочется отработать на так удачно лежащей в подвале жертве?

Я угадала. Бейтс прошла ко все тому же «пыточному» столику и взяла скальпель. Я вдруг подумала: мне повезло, что, швыряясь ведром в рожу Райта, я не уронила ни одной свечи. Получить ко всему прочему еще и ожоги было бы совсем плохо. В смысле, еще хуже, чем сейчас.

А Бейтс, все так же молча, но уже медленно, начала подходить ко мне. И смотрела при этом в глаза, хищно облизываясь. Меня передернуло, когда ее розовый в белесых разводах язык медленно обвел сначала верхнюю, а потом и нижнюю губу. Какая-то пародия на кошку, вылизывающую морду после сожранной птички. Я попыталась отвести взгляд, но сразу после этого «кошка» Бейтс метнулась к кровати с какой-то бешеной скоростью, и что есть силы вцепилась когтями — ногтями эти длинные, покрытые, как выяснилось, красным, лаком ковыряла я назвать не могла — мне в подбородок.

Она просто повернула мою голову к себе, но, кажется, на щеках остались глубокие следы ногтей. Я поморщилась, но не стала кричать. Видали и похуже. А потом я поняла, что Бейтс совершенно бледная, и нездоровый блеск в глазах мне не почудился. Они были у нее карими, но сейчас зрачок был настолько широким, что казались черными. Да она же под кайфом!

Лаура хихикнула, и я вздрогнула от этого звука.

— Хи-хих. Хи-их! — как-то так это звучало, и на звук нормального человеческого смеха не было похоже вообще.

А потом она провела скальпелем по щеке. Сначала как-то… совсем слегка, даже не надавив — он оказался ледяным. А потом сильнее. И еще сильнее. И еще. А я смотрела в ее жуткую морду и думала о том, что мое лицо теперь похоже на поле для игры в крестики-нолики. Сил кричать не было. Я лишь надеялась, что она не тронет глаза.

И перестанет быть такой больной сукой!

Безумие заразно?