Клуб смерти

Я не спал, и я был совершенно уверен, что она тоже не спала большую часть ночи. Найл оставил свет включенным, чтобы я мог наблюдать за ней, сидящей в дальней стороне клетки, прислонившись спиной к прутьям, а ее голова поникла, когда она, наконец, задремала. Она выглядела такой хрупкой, а ее шея была такой нежной. Я не мог не представить, как обхватываю ее пальцами и чувствую, каково это — держать ее жизнь в своих руках.

Я почувствовал, как мой член начал твердеть от этой мысли, и зажмурил глаза, чтобы прогнать этот образ из головы. Но он всегда возвращался. Особенно в последнее время, потому что прошло так много времени с тех пор, как я изгнал своих демонов, а ее появление здесь пробудило во мне эту потребность сильнее, чем когда-либо прежде.

Всякий раз, когда она была рядом, я не мог смотреть на нее, и не жаждать возможности стать еще ближе. Но я знал, что если сделаю это, то не смогу сдержаться. Конечно, я мог бы просто сорваться, сдаться, подчинить ее и сделать все, чего хотел мой внутренний зверь. Но если бы я сделал это, ее смерть была бы почти неизбежной, а я хотел большего, хотел владеть ею. Я понял это в первый же день, когда она посмотрела на меня своими ярко-голубыми глазами и пленила меня.

Но как бы там ни было, я не знал, как этого добиться. Она вела себя не так, как все женщины, которых я когда-либо знал, и не думаю, что ее удастся завоевать так просто. Поэтому сидел, наблюдал за ней и пытался понять ее. Пытался понять, как заставить ее тело подчиниться моему, чтобы я мог погрузиться в нее и заставить ее плоть гореть и извиваться для меня. Я бы хотел почувствоваться как ее узкая киска обхватывает мой член, а потом я бы схватил ее за горло и наблюдал, как она паникует, гадая, отпущу ли я ее.

Я тихо зарычал при этой мысли. Это был не я. Не совсем. Это был демон, обитавший в моей душе. Тот, которого моя мама пыталась изгнать из меня. Но она потерпела неудачу. Все, что она сделала, только укрепило его, заставив его еще глубже проникнуть в мое существо, откуда его уже никогда не удастся изгнать.

Между нами прошли часы молчания, и я был удивлен, обнаружив, что она способна на это. Но я с удовольствием слушал бы ее хрипловатый голос весь день и всю ночь, бесконечно, даже если бы она не переставала говорить. Я был сыт по горло тишиной.

Ее голова в последний раз дернулась вперед, низко склонившись под неудобным углом, и ее глубокое дыхание заполнило тишину.

Я наблюдал за ней еще несколько минут, а затем опустился на четвереньки и медленно начал приближаться к ней.

Мое сердце бешено колотилось, пока я сокращал расстояние между собой и этим соблазнительным маленьким созданием, и я двигался так медленно, что даже цепь, прикрепленная к моей шее, не выдавала меня. Я был хищником на охоте, и моя добыча уже была поймана. Заперта со мной в этой клетке. Она не могла выбраться. И я мог убить ее бесчисленным количеством способов, прежде чем Найл спуститься сюда. Он вообще мог появиться только в тех сценариях, где я позволил бы ей закричать. Было гораздо больше вариантов, в которых я заставлял ее молчать, пока ее последний вдох не замрет в моей ладони.

Но я не хотел этого. Я не хотел, чтобы она сопротивлялась, умоляла и ломалась под мной. Я хотел, чтобы она притягивала меня к себе, а не отталкивала, чтобы она сжимала меня и стонала мое имя, позволяя мне уничтожить ее. И я уничтожу ее. В этом я был уверен.

Я остановился прямо рядом с ней: запах свободы пропитал ее кожу наряду с ароматом папайи от мыла, которым она пользовалась, и я наклонился так близко, что мой нос коснулся ее шеи. Я вдыхал ее запах, медленно проводя носом по изгибу ее шеи и по ее невероятно нежной плоти, пока не достиг того нежного участка кожи прямо под ее ухом. Я глубоко вдохнул, втягивая в себя ее сущность, чтобы она слилась с моей душой и оттащила меня от края пропасти. Ее пульс трепетал, как крылья крошечной птички. Podría destruirte tan bellamente. Я мог бы так красиво уничтожить тебя.

Из ее груди вырвался тихий стон, и на мгновение ее тело напряглось, заставив меня отстраниться, настолько, чтобы не касаться ее. Она снова расслабилась, и я заставил себя сохранять эту небольшую дистанцию, просто наблюдая за ней, утопая в ней.

За те месяцы, что я провел здесь взаперти в одиночестве, я иногда возвращался к учениям своего детства. Моя мама была набожной католичкой, водила меня на воскресную службу и еженедельно причащала. Она внушала мне свою веру и пыталась воспитать из меня хорошего, набожного человека, даже когда видела во мне зло. Но она хорошо знала, кем и чем был ее муж, и отчаянно хотела, чтобы я не был похож на него. Она знала, что если я хотел сохранить свою веру, мне придется регулярно посещать исповедь. Она сама тоже ходила исповедоваться каждую неделю.

Нашему священнику нравилось побуждать женщин из его церкви исповедоваться ему в грехах своей плоти, и в тот день, когда я застал его с руками в штанах, слушая такие истории, моя вера пошатнулась. Я рассказал об этом папе, и отец Фердинанд исчез в тот же день. Новый священник так не поступал. Он казался достаточно милым. И именно в тот день я начал задумываться о боге, который позволял своим преданным слугам так злоупотреблять своим положением.

Но моей маме это не понравилось. Она ненавидела меня за то, что я прогнал отца Фердинанда, и отказывалась верить в то, что я видел. Мой отец, конечно, избил ее за ее причастность к этому, и, без сомнения, ее ярость по отношению ко мне была связана и с этим. Но в тот день она впервые посмотрела на меня так, как будто для меня не было никакой надежды. Как будто все, что она видела в моей душе, было мрачным, гнилым и развращенным. В тот день она начала свою работу по изгнанию дьявола из меня. И в тот день я впервые понял, что женщины вовсе не слабый пол. Они умнее, жесточе, злее, хитрее и способны причинить тебе боль, которую невозможно залечить.

Но здесь, в темноте, я раз или два обращался к Богу. Не для того, чтобы просить билет в рай или даже помощи в побеге из моей ситуации. Я просто просил его о небольшом свете в моем темном мире. И я начал думать, что он ответил на мои молитвы.

Однако работа моей мамы по изгнанию моих демонов сломала что-то во мне, и я знал, что должен быть осторожным, если не хочу погасить этот маленький огонек. В большинстве случаев я мог контролировать тьму во мне или, по крайней мере, направлять ее в нужное русло. Именно это сделало меня таким успешным в моей работе в картеле и позволило занять то положение у власти, которое я занимал. Но это же было причиной, по которой я всегда знал, что однажды сбегу. Все гнилое во мне родилось в том месте, на тех улицах, в монастыре, мимо которого я слишком часто проходил, в доме моих родителей и во всех других местах между ними.

Каждый раз, когда я видел тех женщин в черно-белых одеждах с распятиями и четками, я снова оказывался в их власти. И мне не потребовалось много времени, чтобы найти способ выпустить эту тьму, поддаться ей настолько, чтобы она не поглотила меня и не отправила на путь проклятия. Потому что, если бы я действительно сделал то, что хотел, то запер бы все двери в том здании и сжег бы тех женщин заживо задолго до того дня, когда сбежал.

Вместо этого я наказывал себя и других и наслаждался каждым моментом этого. Именно поэтому я не мог торопиться. Я не мог рисковать. Я хотел сохранить ее, уничтожить по-своему, но только так, чтобы я мог повторять это снова и снова.

В прошлом я был близок к тому, чтобы убить женщин, когда укладывал их в свою постель. В самые интимные моменты меня преследовали воспоминания о ужасах моего детства, и иногда я не мог сдержать этого монстра внутри себя, когда это происходило. И с тех пор, как это случилось в первый раз, я всегда просил кого-нибудь оставаться со мной в комнате, когда я заявляю права на женщину, чтобы меня могли оттащить, если я зайду слишком далеко. Были женщины, которым это нравилось. Женщины, которым я платил. Сделка облегчала задачу. Им нравились фантазии о звере во мне, но ни одной из них не нравилась реальность. Когда меня отрывали от них, потому что я терял контроль и был близок к тому, чтобы убить их, я видел страх в их глазах, ясный как день. Осознание того, что это не игра. Что это было что-то глубокое и сломанное во мне, с чем я не всегда мог бороться. И если бы я потерялся в этой тьме, то они были бы мертвы у моих ног еще до того, как я бы осознал, что натворил.

Mi sol (Прим.: Мое солнце), подумал я, потому что именно такой она мне и казалась, моим маленьким лучиком солнца, озаряющим это темное место.

Иссиня-черные волосы ниспадали вокруг нее, и я протянул руку, чтобы провести пальцами по спутанным прядям.

Зачем ты здесь? Откуда ты появилась? Ты пришла испытать меня? Потому что если я не смогу обладать тобой, то, думаю, я просто не справлюсь.

Я наклонился, мои пальцы зудели от желания обхватить ее горло. Я бы сжал его совсем чуть-чуть. Только на мгновение. Достаточно, чтобы почувствовать, каково это — иметь ее в своей власти и больше ничего.

Замки на двери наверху лестницы с грохотом открылись, и она вздрогнула, проснувшись, а затем ахнула, обнаружив меня так близко, и замахнулась на меня с диким рычанием.

Ее кулак врезался мне в челюсть, и я поймал ее запястье, прежде чем она смогла попытаться ударить меня снова, оскалив зубы и нависая над ней.

— Я не собираюсь терять себя из-за тебя, Мертвец, — прорычала она предупреждающе, но перестала сопротивляться, и я ослабил хватку, кивнув.

Я отступил назад и сел на твердую деревянную скамейку в ожидании прихода Найла, не отрывая взгляда от девушки, пока она массировала запястье в том месте, где я ее держал. Не то чтобы ей было больно, скорее она пыталась запомнить ощущение. Мое сердце билось с такой силой, которую я не мог сдержать, глядя на место, где я ее коснулся. Мне до боли хотелось снова почувствовать ее кожу на своей. Я хотел ее тело почти так же сильно, как хотел, чтобы она подчинилась мне. Она будет отмечена мной всеми важными способами. И в жизни, и в смерти. Mia. Моя.

По лестнице загрохотали шаги, и Найл спрыгнул с последней ступеньки, широко улыбаясь, когда подошел к клетке.

— Доброе утро, Паучок, — бодро поздоровался он. — Ты будешь рада услышать, что сегодня утром я не могу сидеть из-за дырок, которые ты проделала в моем заду той вилкой.

— Ты имеешь в виду дырки, что у тебя в заднице? — едко заметила она, и его улыбка стала еще шире.

— Может, и так, — признал он, и она вскочила, улыбнувшись ему в ответ так, что у меня внутри закипел гнев.

Мне не нравились ее планы соблазнить его. Он был отвратительным существом, а она была слишком хороша для него. Если он трахнет ее, я убью его. Я не знал, как и когда, но в глубине души я знал, что захочу убить его за это больше, чем за все пытки, которым он подверг меня.

Pedazo de mierda. (Прим. Пер. Испанский: Кусок дерьма)

Я наблюдал, как он нес поднос с едой через подвал и поставил его на кровать, а запах кофе из единственной чашки долетел до меня и окутал мои легкие, как тиски чистого искушения.

Он никогда раньше не приносил мне кофе. Хотя я не могу сказать, что еда когда-либо была особенно плохой. Большую часть времени он приносил мне еду на вынос, и самое худшее, что когда-либо случалось, это когда он просыпал или уходил и забывал оставить мне достаточно еды. Иногда мне приходилось рычать и трясти клетку, чтобы привлечь его внимание и напомнить ему, чтобы он, блядь, накормил меня. Этот человек был loco (Прим. Пер. Испанский: Сумасшедшим). Клянусь, он иногда действительно забывал, что я здесь. Кто, блядь, может забыть, что у него в подвале заперт человек? На самом деле, иногда я мог смотреть прямо на него, и казалось, что его здесь вообще нет.

— Ты обдумала еще раз мое предложение? — Спросил Найл, и моя маленькая chica loca (Прим. Пер. Испанский: Сумасшедшая девчонка) пожала плечами.

— У меня есть несколько требований, — сказала она, складывая руки на груди поверх рубашки и кожаного фартука, которые были на ней, а я наблюдал за ней, упиваясь ее видом, и гадал, зачем она ему на самом деле нужна.

Если он просто хотел ее трахнуть, он бы уже это сделал. А если ему нужна была информация, как от меня, то он бы уже пытался вытянуть ее из нее силой. Но в его глазах не было ни желания пытать ее, ни следов ненависти или гнева, когда он смотрел на нее.

Зато было желание. Я просто не мог понять, чего именно он хочет.

— Тогда говори, — предложил Найл, переместив поднос на тумбочку и бросив мне тост, прежде чем упасть на кровать. Он выругался, бормоча что-то про свою задницу, и быстро перевернулся на живот, наблюдая за ней в ожидании.

Я на мгновение задержал взгляд на тосте, лежавшем на полу рядом с моей клеткой, и удача была на моей стороне, потому что он чудесным образом приземлился маслом вверх. Он также намазал его клубничным джемом, потому что ему он не нравился, и он считал это наказанием. Мне же он очень нравился, и я удивлялся почему он никогда не спрашивал меня, нравится ли он мне. Не то чтобы бы я ответил ему.

— Я хочу Coco Pops, — прорычала она, и Найл прищурился.

— И? — спросил он, явно не впечатленный ее просьбой о Coco Pops.

— И… э-э-э, да, есть еще кое-что… И я хочу вернуться в ту часть подвала, где живут хорошие девочки.

— Я все равно пришел выпустить тебя. — Найл пожал плечами, и она надула губы.

Почему она не просит о свободе? Какую сделку они здесь заключают?

— Мне нужна одежда, — внезапно сказала она. — Красивая одежда. Типа: стринги, ботинки на высоких каблуках, чтобы дырявить головы и очень-очень-очень красивая шляпа.

— Что-нибудь еще? — Спросил Найл, проводя рукой по подбородку, пока обдумывал ее просьбу.

— Я подумаю, — сказала она, взглянув на меня, как будто я мог что-то добавить к этому разговору, но я не произнесу ни слова, пока он находится в комнате, и я все равно не знал, чего она от меня хотела.

— Отлично. Подумай и прими душ, — сказал Найл, скатываясь с кровати и подходя к нам, доставая ключ из кармана.

Он отпер дверь камеры, и она выскользнула, снова оставив меня одного, проделав дыру в моей груди и оставив ее пустой. Но это, вероятно, было к лучшему. Лучше, чтобы она была вне досягаемости на случай, если мне приснится один из моих кошмаров, пока она заперта со мной, потому что Господь свидетель, я бы не смог себя сдержать, если бы это произошло. Я сдерживал своего демона и каким-то образом провел ночь с девушкой, не убив ее. Она даже не подозревала, как близок я был к срыву. Если бы это произошло, Найл сейчас наказывал бы меня за неповиновение, и я бы наслаждался каждым ударом по своей порочной душе, зная, что полностью этого заслуживаю, и что мои самые темные желания никогда не будут укрощены.

Я смотрел, как она уходит, но она внезапно повернула голову, чуть не ударив Найла по глазам своими длинными волосами, прежде чем остановиться, уперев руки в бедра и ухмыльнуться ему.

С моих губ сорвалось рычание, потому что он смотрел на нее с живым интересом, а она нахмурилась, глядя на меня, как будто я что-то ей испортил, но я просто уставился на нее в ответ.

— Душ. А я пойду за Pops, — сказал Найл, залезая в задний карман и вытаскивая расческу. — И я купил тебе это.

Она ахнула от восторга, взяла расческу и прижала ее к груди, а затем попыталась провести ею по волосам, где она сразу же застряла в спутанных прядях, и она зашипела от боли.

— Зачем ты купил мне сломанную расческу? — потребовала она, хлопнув Найла по груди и заставив мои губы дернуться от удовольствия, прежде чем я смог их остановить.

— Дело не в расческе. Дело в том безумном птичьем гнезде, которое ты называешь волосами — вот для чего я купил тебе расческу, — бросил Найл в ответ, протягивая руку, чтобы выдернуть расческу из ее волос, в то время как она шипела, ругалась и еще несколько раз его ударила.

Ее ладонь звонко хлопнула его по щеке как раз в тот момент, когда он вырвал расческу вместе с клоком спутанных черных волос, и с диким смехом прижал ее спиной к двери ванной, пока она осыпала его проклятиями.

— Думаю, будет проще просто все отрезать, — объявил он, обхватив рукой ее горло, чтобы удержать на расстоянии, и изучая ее волосы, приподняв прядь другой рукой. — Я пойду поищу ножницы, пока ты принимаешь душ.

— Ты не посмеешь! — ахнула она, а он пожал плечами.

— Там скоро начнут жить твари, если ты так или иначе с этим не разберешься. Мерзкие маленькие ублюдочные создания, которые будут шептать тебе гадости на ухо.

— Как гекконы? — в ужасе спросила она, широко раскрыв глаза и приглаживая свои спутанные волосы, будто выискивая их.

— Ага. И маленькая гадкая оса по имени Клод, — согласился Найл. — А теперь поторопись и помойся, пока я найду ножницы и быстро позвоню по телефону.

Он ушел, даже не взглянув на меня, а она фыркнула, уставившись на расческу на полу, схватила ее, а затем взяла чистый спортивный костюм и бросилась в ванную.

Это была едва ли не лучшая возможность, которую я мог получить, чтобы спокойно справить нужду, так что я подошел к гребаному ведру, которое мне приходилось использовать в качестве туалета, и быстро поднял крышку, прежде чем отлить. Я вздохнул, когда из меня полилась струя мочи после того, как я всю ночь сдерживался. Не то чтобы во мне осталось много человечности, но я собирался приложить все усилия, чтобы не использовать чертово ведро, пока она здесь.

Я оглянулся через плечо на дверь ванной, откуда доносился звук льющейся воды, и разочарованно вздохнул, сбрасывая штаны и поворачиваясь, чтобы присесть на корточки над чертовым ведром.

— Мертвец! — голос моей chica loca заставил мое сердце подпрыгнуть, когда она с воплем выскочила из ванной, а я резко вскочил, споткнувшись о штанину своих спортивок и умудрившись пнуть ведро с мочой так, что оно взлетело в воздух.

Я отскочил от ведра, дергая вверх свои наполовину забрызганные штаны и ругаясь по-испански, когда поднял взгляд на нее.

Она стояла там, вся мокрая, в белой рубашке, натянутой на обнаженное тело. Она кое-как застегнула ее на половину пуговиц, но сделала это криво, так что рубашка сидела неровно. От влаги ткань стала полупрозрачной, и я не мог отвести взгляд от очертаний ее сосков, просвечивающих сквозь материал, скользя взглядом по ее голым бедрам под рубашкой и тяжело сглатывая при мысли о том, как мне хотелось бы увидеть больше.

— О нет, — выдохнула она, ее сверкающие голубые глаза расширились, когда она перевела взгляд с меня на перевернутое ведро. — Ты пытался покакать?

Я зарычал, ненавидя Найла так чертовски сильно в тот момент, что был чертовски близок к тому, чтобы стереть зубы в пыль во рту.

— Я как та белка, да? — прошептала она, прикусив губу. — Подглядывала, как ты какаешь. — Мне показалось, что на ее глаза навернулись слезы, пока она смотрела на меня, и я нахмурился, когда она отвернулась, чтобы вернуться в ванную.

— Зачем ты звала меня? — спросил я, мой голос все еще казался мне чужим после нескольких месяцев молчания, не говоря уже о луже мочи, растекавшейся по полу. Теперь в ней плавал ломтик тоста, так что на этом мой завтрак закончился. Perfecto.

Она остановилась и оглянулась на меня, и это движение привлекло мое внимание к расческе, которая теперь свисала с ее черных волос, полностью запутавшись в них.

— Я не хочу, чтобы он отстриг мне волосы, — произнесла она, едва заметно надув губы, потянувшись, чтобы вытащить расческу, и сдавшись, когда та не поддалась. — Я думала, если расчешу их в воде, то она выйдет, но теперь она там живет вместе с осой.

Я еще больше нахмурился, пытаясь понять, зачем она все-таки позвала меня, а она тем временем подошла, чтобы взять кружку кофе, которую ей принес Найл.

Она поднесла ее к губам и сделала глоток, прежде чем ее лицо сморщилось, и она выплюнула содержимое обратно в кружку.

— Он пытается отравить меня! — выдохнула она. — Он хочет, чтобы я была лысой и отравленной!

— Сомневаюсь, — пробормотал я.

Я не знал, зачем она понадобилась Найлу, но я очень сомневался, что это было для того, чтобы подарить ей легкую смерть и сделать парик из ее растрепанных волос.

Она посмотрела на меня, а затем подбежала ко мне и встала по другую сторону решетки, все еще держа в руках чашку кофе.

— Понюхай, — сказала она, протягивая ее мне. — Пахнет так сильно, странно и отвратительно.

Она поднесла ее к моему носу, и я глубоко вдохнул, погружаясь в пьянящий аромат. Черт, как же я скучал по кофе.

— Так и должно пахнуть, — сказал я ей.

— О, значит, это для того, чтобы скрыть вонь какашек после того, как ты пользуешься ведром? — спросила она, и я зарычал от отвращения к себе и своей гребаной ситуации. Если бы Сантьяго Кастильо мог увидеть, что стало с человеком, который ограбил его и исчез, как призрак в ночи, я был уверен, что он был бы очень доволен работой, которую Найл проделал, чтобы уничтожить меня.

— Хочешь? — добавила она, глядя на кофе так, словно он был отвратительнее дерьма в ведре, прежде чем протянуть его мне.

Мне было интересно, понимала ли она, что делает со мной ее доброта. Собиралась ли она и дальше притягивать меня ближе? Надеялась ли она очаровать меня таким образом? Это была опасная игра. И она понятия не имела на сколько. Ведь чем больше она притягивала меня, тем ближе подходила к той самой темной части моей души, которая не скажет ей держаться подальше. Я хотел, чтобы она была рядом, уязвимая, и принадлежащая мне. Я сделаю все возможное, чтобы завлечь ее, и когда она станет моей, а я уже не смогу больше сдерживаться, я отдам ей всего себя. Каждую частичку, все, что во мне есть со всей моей великолепной и отвратительной жестокостью. Но если я потеряю над собой контроль рядом с ней, она быстро пожалеет о том дне, когда осмелилась довериться мне. И мне придется столкнуться с правдой о том, кто я есть, более явно, чем когда-либо прежде.

Я долго смотрел на кофе в ее руке, а она пожала плечами и сделала шаг назад, но я внезапно протянул руку через решетку и схватил ее за запястье.

Я улучил момент, когда ее кожа прижалась к моей, и сжал пальцы крепче, глядя на ее соблазнительные губы, во мне резко вспыхнули похоть и насилие, сражаясь друг с другом за господство. В ее голубых глазах пылали жар и сила, но я видел, как близка она к тому, чтобы сломаться. Я хотел этого. Хотел, чтобы она разбилась ради меня, чтобы я мог собрать осколки и заявить права на каждый из них. Но не сегодня. Поэтому я взял чашку у нее из рук.

— Извини, что плюнула в нее, — сказала она, и я фыркнул. Если она всерьез думала, что у меня проблемы с тем, чтобы пить то, что побывало у нее в рту, то она заблуждалась. Я слишком часто думал о ее рте и у меня не было никаких проблем с тем, чтобы быть рядом с ним.

Я поднес кружку к губам и выпил все до последней капли этого бодрящего напитка, вздохнув, когда кофеин проник в мои вены и помог обострить мои чувства после бессонной ночи.

Когда я снова посмотрел на свою маленькую искорку она снова пыталась вытащить расческу из своих спутанных волос, и на ее лицо вернулось печальное выражение, когда ей это не удалось.

Мой пристальный взгляд блуждал по ее телу, пока я упивался видом мокрой рубашки, прилипшей к ее плоти, и старался не застонать. Она, казалось, совершенно, блядь, не обращала внимания на то, как выглядела, а мой член пульсировал от острой потребности заявить на нее права, выпирая из спортивных штанов, пока я боролся с желанием дотянуться до нее.

Неужели она была здесь именно поэтому? Как искушение? Чтобы свести меня с ума, пока я боролся с разъяренным монстром внутри меня, который хотел сначала доставить ей удовольствие, а потом причинить боль?

Она даже не заметила, как я протянул ей чашку обратно, продолжая дергать за расческу и шмыгать носом.

— Там есть кондиционер? — Спросил я, указывая на ванную, и ее глаза снова встретились с моими.

— Да. Мне нравится намыливать им все тело, потому что от него я становлюсь скользкой везде.

Мой взгляд опустился вниз по ее телу, и челюсть дернулась. Теперь это видение навсегда отпечаталось в моем сознании.

— Иди и принеси его.

Она на мгновение задумалась, а затем поспешила за кондиционером, оставив мою кофейную чашку на тумбочке, и быстро вернулась, протягивая мне бутылку.

— Подойди ближе, — сказал я, задаваясь вопросом, будет ли она продолжать выполнять мои команды, независимо от того, куда они ее приведут, и мое сердце забилось чаще от этой мысли.

Она медленно выдвинула ногу вперед, прежде чем внезапно шагнула другой, так что оказалась по другую от меня сторону решетки. К счастью, лужа мочи была справа от нас, и все, что мы могли сейчас сделать, — это игнорировать ее.

Я долго смотрел на нее. На самом деле слишком долго. Но она либо не возражала, либо не до конца понимала, что я за существо. Ей следовало бы подумать, прежде чем подходить ко мне так близко, хотя, возможно, после ночи, проведенной со мной в клетке, она была склонна немного доверять мне. Тем хуже для нее.

Я протянул руку сквозь решетку, и она замерла, когда я обхватил ее за талию и медленно развернул так, чтобы она оказалась ко мне спиной. Она оглянулась на меня через плечо, наблюдая и ожидая, а я поднял руку, чтобы вылить половину бутылки кондиционера на ее голову.

— Не двигайся, — скомандовал я, протягивая ей бутылку, а затем пальцами распределил кондиционер с ароматом папайи по ее волосам и вокруг расчески.

Как только я закончил, я использовал образовавшуюся скользкую субстанцию, чтобы вытащить расческу, намереваясь просто передать ее ей, как только закончу, но когда мои пальцы скользнули по ее шее, у нее вырвался хриплый стон, и я замер, мой член дернулся, а мой демон замурлыкал.

— Я тебе нравлюсь, Матео? — Тихо спросила она. — Потому что я не очень нравлюсь людям.

Мне нечего было на это сказать. Нравилась ли она мне? Она была как глоток свежего воздуха в этой тюрьме. Лучом света, который напомнил мне, что жизнь там, снаружи, все еще продолжается. Нет. Она мне не нравилась. Мои чувства к ней были гораздо менее здоровыми. Я испытывал сильное искушение поглотить ее. И я сделаю это. Со временем. Бороться с тьмой во мне всегда было бесполезно. Она уже взяла верх, перечеркивая любую надежду на то, что я смогу сопротивляться ее зову. Но я не буду торопиться с ней. Она была особенной. И я хотел основательно заклеймить ее, полностью завладеть ею и сделать так, чтобы она жаждала, чтобы я предъявил на нее права, так же сильно, как я жаждал сделать это сам.

Я поднял расческу и провел ею по ее волосам. Узлы цеплялись и рвались, образуясь снова и снова, но она ни разу не дрогнула. Это существо знало, что такое настоящая боль. Она не дрогнет от подобного. Но вздрогнет ли она, когда увидит всю мощь тьмы во мне? Когда я нависну над ней, сжимая рукой ее горло, а мой член будет глубоко внутри нее, что тогда? Попытается ли она отстраниться или обнаружит, что ей нравится быть там, в моей власти, под моим контролем?

Несколько минут прошло в тишине, пока я снова и снова проводил расческой по ее длинным черным волосам, а кондиционер забрызгал все вокруг нас и все колтуны исчезли.

Мои пальцы в последний раз скользнули по ее волосам, и я провел ими по ее шее, просто желая на мгновение ощутить тепло ее кожи. Я пробыл здесь так долго, что было соблазнительно поверить, не является ли она всего лишь осколком моего рассудка, отколовшимся и принявшим эту соблазнительную форму, чтобы помучить меня. Но даже мое воображение не было настолько чертовски хорошим.

Она оглянулась на меня через плечо, ее длинные ресницы четко вырисовывались в свете тусклого освещения с дальнего конца комнаты. С приливом решимости я отступил на шаг и бросил расческу обратно через прутья клетки.

Она поднесла два пальца к губам и запечатлела на них поцелуй, прежде чем прикоснуться этими же пальцами к пруту моей клетки и оставить его там для меня. Я наблюдал, как она схватила расческу и поспешила обратно в ванную, оставляя за собой капли влаги с мокрой рубашки, и когда дверь за ней захлопнулась, я тихо выдохнул.

Мой взгляд переместился на прут, где она оставила свой поцелуй, и я снова шагнул вперед, прижимаясь щекой к холодному металлу и вдыхая аромат папайи и душевной боли, которые она оставила после себя. Жесткая борода, которая за время моего заключения успела покрыть мою челюсть, задела слегка проржавевший металл, и я закрыл глаза, чувствуя, как она скользит по коже при каждом моем движении.

Дверь наверху лестницы снова хлопнула, и Найл вернулся, выглядя более раздраженным, чем обычно, вертя ножницы на пальце и неся под мышкой ноутбук. Я узнал этот взгляд в его глазах — вся его тьма была на виду, потому что что-то грызло его изнутри. Я замечал этот взгляд и раньше, когда он отвечал на звонки или отсутствовал дома, и обычно это означало боль для меня. Однако я не отступил со своего места у решетки, и когда его ярко-зеленые глаза остановились на мне, улыбка, тронувшая его губы, была полна темных намерений.

— Ты готов рассказать мне, где спрятал свое сокровище, El Burro? (Прим. Пер. Испанский: Осел) — спросил он, подходя ко мне и снова крутя ножницы на пальце.

Я ничего ему не ответил. Никогда не отвечал. На каком-то уровне у меня сложилось впечатление, что ему это даже нравилось во мне. Наверное, просто потому, что он знал: это значит, что он может держать меня и использовать для своего удовольствия и дальше.

Он щелкнул ножницами в мою сторону, его зеленые глаза блуждали по моей обнаженной груди, словно он обдумывал, что именно может ими со мной сделать, но прежде чем он успел что-либо предпринять, дверь ванной с грохотом распахнулась.

Девушка появилась в свежем сером спортивном костюме, широко улыбаясь, а затем наклонилась, чтобы достать до носков, и резко выпрямилась, откинув волосы назад.

— Больше никаких колтунов, — гордо объявила она, а затем на мгновение перевела взгляд на меня, и ее улыбка стала еще шире.

Я никак не отреагировал, но, конечно, Найл заметил, обернувшись, чтобы посмотреть на меня, а затем снова на нее с видом акулы, которая только что почуяла кровь в воде.

— Где мои Coco Pops? — потребовала маленькая искорка, заметив явное отсутствие хлопьев в руках Найла.

— Я не смог найти Pops, — ответил он, отходя от меня и поворачиваясь ко мне спиной, словно я был пустым местом. Человек, которым я был до встречи с ним, убил бы и за меньшие оскорбления. Человек, которым я был, избавился бы от него более основательно, чем он мог себе представить. Однажды. Совсем скоро. Я дернул за толстый кожаный ошейник на шее и проклял его за все, что он со мной сделал.

— Нет Pops — нет сделки, — прошипела она, как кошка, и ее взгляд упал на ножницы в его руке, прежде чем она плюхнулась на кровать и скрестила под собой ноги.

Найл открывал и закрывал ножницы снова и снова, резкий щелчок, щелчок, щелчок наполнял воздух обещанием насилия, прежде чем он внезапно остановился.

— Ладно, — отрезал он, и это прозвучало довольно раздраженно. — Ты решила, чего еще хочешь?

— Я говорила, что мне нужна шляпа, чтобы…

— Да-да, у тебя будет полный доступ к моей платиновой карте, можешь заказывать онлайн сколько душе угодно модных сандалий и диадем, — согласился он, пренебрежительно бросив ноутбук перед ней, и я нахмурился, пытаясь понять, что происходит между ними двумя. Чего он от нее хотел? К какой сделке они пришли?

— Еще я хочу… — Она прикусила свою пухлую нижнюю губу, а затем подняла на меня глаза, и в них, казалось, загорелась идея. — Я хочу, чтобы ведро с дерьмом исчезло. Мне не нравится жить рядом с ведром какашек. Оно воняет. Мне это не нравится.

— Ты сказала «не нравится» дважды, — заметил Найл.

— Потому что мне это вдвойне не нравится, — твердо ответила она.

— Но тогда Матео просто будет гадить на пол. Поверь мне, я сам об этом много думал, — фыркнул Найл. — Мне не нравится выносить эту чертову штуку, но что я должен делать?

— Позволь ему пользоваться ванной, — предложила она, пожав плечами, и я замер, совершенно, абсолютно замер. Неужели она всерьез торговалась ради меня?

— Если я отпущу его с цепи, он начнет думать о всяких глупостях, — сказал Найл, говоря обо мне так, словно меня здесь вообще не было. — Начнет думать, что он крутой парень, который может со мной справиться. Тогда мне придется его пырнуть, или шокером ударить, или стукнуть стулом по голове — это чертовски утомительно, детка. У меня нет на это сил. Я всего лишь старик.

Она усмехнулась, скрестив руки на груди.

— О, пожалуйста, ты не выглядишь ни на день старше сорока.

— Мне тридцать два, — прорычал он, и я с удивлением обнаружил, что он на год моложе меня. Наверное, я никогда особо не задумывался об этом, но в его взгляде была такая тьма, что я считал его старше.

— Значит, я права. Ни на день не старше сорока, — ответила она, вздернув подбородок.

— Сколько тебе лет? — спросил он, подходя к ней ближе. — Не то чтобы меня это волновало.

— Тогда зачем спрашивать?

— Потому что моя собака хочет знать, — ответил он.

— У тебя нет собаки, — обвинила она.

— Есть. Его зовут… Клод.

— Как ту осу, которая, по твоим словам, собиралась поселиться у меня в волосах? — прошипела она с подозрением.

— Нет. Разумеется, нет, — ответил он. — На самом деле его зовут… Брут. Он большой засранец, любит долгие прогулки по песчаным пляжам, обожает и гулять, и сидеть дома. Предпочитает тунца.

— Как кошка?

— Нет, как собака, которая любит тунец. — Найл вздернул подбородок, провоцируя ее уличить его во лжи.

— Какого он цвета? — спросила она, прищурившись.

— Собачьего цвета.

— Логично, — согласилась она, наконец кивнув, и я нахмурился.

— Так что? Расскажешь Клоду-Бруту, сколько тебе лет? — настаивал он.

— Я не уверена, — ответила она, пожав плечами. — Я сбилась со счета. Но мне либо двадцать один, либо пятьдесят один.

Найл схватил ее за подбородок и повернул ее лицо из стороны в сторону, разглядывая, и что-то тихо бурча, хотя было чертовски очевидно, сколько ей было. — Думаю, двадцать один. Вероятно. О чем мы говорили?

— О ситуации с ведром для какашек.

— Точно, да. Я не могу отпустить его с цепи, — Найл ткнул пальцем в моем направлении, и в груди у меня зародился рык ненависти.

— Ты мог бы просто повесить штуковину для его цепочки в ванной, — предложила она. — Проблема решена.

Найл поднял руку к подбородку, задумчиво потирая его, и оглянулся на меня, а затем заметил перевернутое ведро и лужу мочи, покрывавшую бетонный пол справа от меня.

— О, ради всего Святого, — прорычал он, указывая на нее. — Кто, черт возьми, будет убирать эту дрянь?

— Это то, чего я хочу, — твердо сказала она, снова привлекая его внимание к себе. — Coco Pops. Одежду. Больше никакого ведра.

— Если будешь вести себя хорошо, тебе даже не придется пользоваться ведром, потому что ты не окажешься в клетке для плохих девочек, — отметил Найл.

— Я знаю, — сказала она. — Но когда я вышла из душа в первый раз, Матео пытался покакать в ведро, он посмотрел мне в глаза, и я увидела в его взгляде то, что никто никогда не должен видеть. Такое однажды случилось со мной из-за той извращенки-белки, и я не могу превратиться в это чудовище с пушистым хвостом. Так продолжаться не может. Это мое последнее требование.

Я сердито выдохнул, когда Найл расхохотался над моим затруднением, и скрестил руки на своей широкой груди, свирепо глядя на него.

Он протянул руку девушке, и она ухмыльнулась, хлопнув своей ладонью по его, чтобы скрепить их соглашение. Найл схватил ее за руку, а затем рывком поставил на ноги, и даже стоя на кровати, она была на уровне его глаз.

— Мы заключили сделку, Паучок. Только не подведи меня со своей частью, — прорычал он, его лицо было всего в нескольких дюймах от ее лица, когда она посмотрела ему прямо в глаза.

— Думаю, мы узнаем об этом, когда я получу свои Pops, — выдохнула она.

Улыбка Найла была медленной и хищной, когда он крепко сжал ее пальцы и поднес ножницы в другой руке к ее волосам.

— Не надо, — яростно предупредила она его, и он склонил голову набок, колеблясь, держа ножницы наготове рядом ее с локонами длиной до задницы.

— Люди редко указывают мне, что делать, и остаются в живых, чтобы об этом рассказать, Паучок, — предупредил он.

— Ну, я не человек, — твердо ответила она. — Я твой паук. И мне нравятся длинные волосы.

Напряженная тишина наполнила комнату, а затем Найл пожал плечами, убрал ножницы и отпустил ее руку, слегка толкнув ее так, что она упала задницей на кровать и подпрыгнула.

— Используй ноутбук, чтобы заказать любую одежду, какую захочешь. Просто наполни корзину, а я оплачу, когда закончишь, — сказал он, и ее глаза загорелись возбуждением.

— Все, что захочу? — выдохнула она.

— Все, что захочешь, — легко согласился он, прежде чем отвернуться от нее и побежать обратно вверх по лестнице.

Но когда дверь за ним закрылась, звука открывающихся замков так и не раздалось, и мое сердце замерло.

— Беги, — рявкнул я ей, пока она лежала на кровати и двигала руками и ногами, как будто делала снежных ангелочков. — Он не запер дверь. Поднимись туда и убей этого ублюдка.

— Э-э, Матео, мне кажется, ты кое о чем забыл, — ответила она, приподнявшись на локте, чтобы посмотреть на меня. — Он собирается дать мне Pops. Я не думаю, что сейчас подходящее время выводить его из себя.

— Ты что, loca? — Зарычал я на нее, и она сузила глаза, глядя на меня.

— Нет, я не… А что это вообще значит? — спросила она, нахмурившись.

— Это значит, что ты сумасшедшая, — огрызнулся я.

— Мне не нравится, когда люди называют меня сумасшедшей, даже если они делают это с сексуальным акцентом, — предупредила она. — Это заставляет меня хотеть кого-нибудь зарезать. По-настоящему, блядь, зарезать.

Дверь наверху лестницы снова открылась, и на этот раз она заперлась, прежде чем Найл сбежал вниз по ступенькам, держа в одной руке миску шоколадных хлопьев, а в другой швабру и ведро. Мне пришлось прикусить язык, чтобы сдержать проклятия, рвущиеся наружу при мысли о упущенной возможности, и я был уверен, что она видит, как я злюсь, но она просто невинно пожала плечами.

— Я думаю, меня тут перехитрили, — сказал Найл, бросив швабру и ведро и направившись к девушке, которая вскочила и потянулась за хлопьями с диким голодом в глазах. Должен признать, запах хлопьев заставил и мой желудок заурчать, но я бы никогда, черт возьми, в этом не признался.

— Так и есть, лопух, — объявила она, выхватывая миску и чуть не разлив молоко от нетерпения накинуться на еду.

Она начала есть как одержимая, ложка летала взад-вперед между миской и ее ртом так быстро, что я не мог не пялиться. Но потом внезапно она остановилась, ложка повисла в воздухе на полпути между ее ртом и миской, наполненной хлопьями, а она, прищурившись, посмотрела на них.

— Это. Не. Pops, — прорычала она, бросив ложку обратно в миску и протянув ему ее.

— Cocoa Krispies — это одно и то же, — сказал Найл, пожимая плечами, но не глядя ей в глаза. — Это просто другое название для американской версии и…

— Не пытайся подсунуть мне это дерьмо! — заорала она, указывая на него пальцем и снова поднимаясь на ноги, а в глазах ее горела ярость.

Найл надул губы, вступив с ней в дуэль взглядов, прежде чем внезапно выхватить недоеденную миску с хлопьями и выругаться.

— Ладно, — сказал он. — Это те отвратительные Krispies, как ты и сказала. Но я не буду делиться своим запасом Coco Pops с девушкой, которая еще даже не доказала свою ценность.

— Ага! Значит, клад существует! — торжествующе объявила она.

— Черт, — выругался Найл, ставя миску на тумбочку, прежде чем снова посмотреть на нее. — Ладно. У меня может и есть пара коробок настоящих Pops, но я поделюсь ими с тобой только если ты сумеешь меня впечатлить. А пока что Krispies или ничего.

На мгновение она, казалось, была готова возразить, но затем ее глаза заблестели, и она кивнула в знак согласия.

— Так получилось, что я как раз очень впечатляющая, так что я согласна, Адское Пламя.

Найл бросил на нее долгий взгляд, а затем достал из кармана еще одну связку ключей и пересек подвал, направляясь в свою комнату для убийств.

При виде этих ключей в его руке у меня по спине пробежала невольная дрожь, но внешне я никак не отреагировал.

Я судорожно сглотнул и наблюдал, как он отпер свою камеру пыток и исчез внутри.

Девушка вскочила на ноги и двинулась через комнату вслед за ним, с любопытством наклонив голову, и по моим конечностям разлилось напряжение.

— Не надо, — прорычал я голосом, который, как я надеялся, был достаточно тихим, чтобы он меня не услышал.

Она остановилась, бросив на меня тот любопытный взгляд, который всегда привлекал все мое внимание, когда она задержалась у двери. — Почему нет?

— Никто не заходит туда и не возвращается оттуда живым. — Во всяком случае, никто, кроме меня, и я не был уверен, что меня можно считать. Я смотрел на эту девушку, и во мне закипала ярость при мысли о том, что Найл заберет ее у меня в той комнате. Во мне поднималось обжигающее пламя, огонь, который умолял меня остановить ее от входа в эту гребаную дверь по собственническим причинам, которые поглощали меня.

Ее брови взлетели вверх, словно это заставило ее еще больше захотеть осмотреть ту комнату, и она бросилась через оставшееся пространство к двери как раз в тот момент, когда Найл вышел и закрыл ее за собой. В руках у него была дрель и еще какие-то инструменты, и она резко остановилась перед ним, с интересом разглядывая все это.

— Хочешь знать, сколькими способами можно убить парня такой дрелью? — Предложил Найл, мрачно улыбаясь, когда поднял на меня взгляд.

Я знал, что моя смерть взывала к нему. Я знал, что он жаждал ее так же определенно и страстно, как я жаждал его смерти. В этом наши судьбы переплелись. Между нами сформировалась связь, которая была сильнее любой силы на Земле. Один из нас убьет другого. Это было высечено в камне. И хотя шансы были явно не в мою пользу, я надеялся на джокера, который сместит их в мою сторону. И когда я снова посмотрел на девушку, стоящую перед ним, я не мог не задаться вопросом, может ли она быть им.

— Не-а, — ответила она. — Мне больше нравится колоть. Думаю, мне следует сосредоточиться на ножевых ранениях.

Найл ухмыльнулся ей, протягивая руку, чтобы взъерошить ее влажные волосы, когда проходил мимо нее в ванную.

— Тебе еще многому предстоит научиться, маленькая психопатка.

Она погналась и последовала за ним в ванную, по пути прихватив ноутбук, и дверь между мной и ними закрылась.

Я стоял там, уставившись на дверь и ожидая, когда она снова появится, мое сердце бешено колотилось, пока я слушал звук дрели, вонзаемой в стену.

Минуты тянулись медленно, пока я слышал только звук дрели, гадая, действительно ли он собирается дать мне доступ в ванную. Почему она торговалась с ним от моего имени? Был ли я чертовым идиотом, поверив, что она не имеет никакого отношения к картелю Кастильо? Может, она действительно была пауком, а я попал в ее ловушку. Что ж, сначала я заманю тебя в свою, mi sol.

Сверление наконец прекратилось, и дверь снова открылась. Найл вернул инструменты в комнату для убийств и снова появился с электрошокером в руке.

Моя хватка на железном пруте передо мной незаметно усилилась, когда он приблизился, а я попытался подготовиться к удару чистого огня, который исходил от этой штуки. Он всегда использовал его, когда хотел переместить меня. Обычно, когда я приходил в себя после парализующего шока, я просыпался привязанным к чему-то в той чертовой комнате. И как бы я ни отказывался показывать ему свой страх, в пытках не было ничего приятного. Смерть была деликатным, утонченным искусством, а Найл был просто ребенком с ведрами краски, разбрызгивающим ее по стенам, чтобы посмотреть, что получится.

Найл ухмыльнулся мне, вонзая эту ублюдочную штуку мне в живот, и поток ругательств на смеси английского и испанского пронесся в моей голове, когда я рухнул на пол.

Я смутно осознавал, что он входит в клетку и отстегивает цепь, привинченную к стене, а затем вытаскивает меня, таща через эту чертову лужу мочи.

Он бросил меня в ванной, приковав мою цепь к новому болту в стене у двери, и оставил там, пока мое тело медленно приходило в себя.

Я слышал, как они вдвоем о чем-то шептались, его смех раздавался вместе со звуком плещущейся воды, когда он вытирал пол, и громким комментарием о том, как сильно он все равно ненавидел это гребаное ведро. Девушка сказала ему, что закончила свой онлайн-шоппинг, после чего его шаги снова направились вверх по лестнице.

Я прорычал проклятие, сжимая кулаки и тяжело дыша от боли после этого удара, а затем открыл глаза, обнаружив ее стоящей надо мной, уперев руки в бедра: она наклонилась вперед, а ее длинные волосы свисали на мне.

— Насколько сильно это больно? — прошептала она.

Я внезапно перевернулся, поднялся на колени, когда она отступила, и огляделся по сторонам в маленькой белой ванной. В ней не было ничего особенно примечательного, но это было огромным улучшением по сравнению с клеткой.

— Найл говорит, что ты все равно должен спать в клетке, — сказала она. — Что, на самом деле, довольно круто. Ну знаешь, как эти богатые люди, держат у себя кроликов, и они спят в безопасности и уюте своей клетки по ночам, но днем могут бегать по траве? Ванная — это твоя трава, маленький кролик.

— Nadie me había llamado conejito antes, (Прим. Пер. Испанский: Никто никогда раньше не называл меня кроликом) — пробормотал я, когда мне удалось подняться на ноги.

— Ты только что проклял меня, как ведьма? — прошептала она так, словно надеялась, что это так.

— Я сказал, что никто никогда раньше не называл меня кроликом, — ответил я, впервые с момента ее появления отрывая взгляд от нее и рассматривая белые плитки, простую душевую кабину, раковину и унитаз. Кто бы мог подумать, что рай может быть таким простым?

— О, извини, тебе нужно покакать. Я не буду тебя подслушивать, — внезапно сказала она, выходя из комнаты и оставляя меня одного, дверь за ней закрылась, но снова приоткрылась на щелку, когда она отошла.

Я провел рукой по лицу, пытаясь осознать эту перемену. Больше месяцев, чем я мог вспомнить, я существовал в этой чертовой клетке, и моим единственным утешением были еженедельный душ здесь и походы в соседнюю комнату, где меня пытали ради информации, которую я никогда бы не выдал. Эта перемена была тревожной. Но также и освобождающей, и я должен был использовать ее в полной мере.

Я подошел к раковине, хмуро глядя на отражение мужчины, которого слишком давно не видел в зеркале. Мои волосы представляли собой длинные спутанные черные пряди, а жесткая борода, покрывавшая челюсть, вызывала раздражение. Я выглядел старше. И крупнее. Что, как я предполагал, было ожидаемо после столь долгого периода, когда мне нечего было делать, кроме как тренироваться. Если и было что-то, что можно было считать небольшим плюсом моего похитителя, так это то, что он не морил меня голодом, не считая тех приемов пищи, о которых он забывал. Полагаю, он хотел, чтобы я оставался сильным, чтобы я не умер, прежде чем он получит от меня ответы, но я не собирался отказываться от калорий из принципа.

Я разделся, бросил грязные спортивные штаны на пол и включил душ. Я пользовался им бесчисленное количество раз, но Найл всегда наблюдал, заставляя меня поворачивать кран на холодную воду и едва давая достаточно времени, чтобы смыть грязь с тела.

Я повернул кран на горячую воду, прежде чем войти, и оперся рукой о плитку, застонав, когда поток горячей воды обрушился на меня. Это напомнило мне о звуках удовольствия, которые издавала девушка, принимая душ, и при этой короткой и всепоглощающей мысли о ней мой член затвердел и заныл.

Я намыливал тело, пытаясь игнорировать эту потребность моей плоти в течение нескольких мучительно долгих минут, прежде чем понял, что мне не нужно этого делать. Я был здесь один. Не было никакого сумасшедшего ирландца, наблюдающего за мной и направляющего пистолет на мой член. Если не обращать внимания на ошейник на шее, то я почти мог притвориться, что свободен.

Я обхватил рукой свой член, и он дернулся в ней, а я почувствовал облегчение от того, что наконец-то смог это сделать.

Я снова чуть не застонал, поглаживая свой твердый ствол, думая о ней с самого начала. Я подумал об этих полных губах и о том, как ее сиськи смотрелись сквозь белую рубашку, когда они были мокрыми и делали ее прозрачной. Я подумал о ее хрипловатом голосе и этих больших голубых глазах и застонал, дроча, жаждущий этого освобождения. Затем мой разум погрузился в то темное место, где жили все мои монстры, заползая в мою голову, когда распахнулись ворота. Я не мог остановить их, даже если бы попытался. Я представил ее под собой, ее киску, обхватившую мой член, и ее спину, выгнутую дугой, когда я обхватил ее горло рукой и сжал так сильно, что она даже не смогла закричать, когда кончила на мой член, а ее горящие голубые глаза все время были прикованы к моим, пока я разрушал ее.

Я зарычал, кончив почти сразу, горячая сперма хлынула из моего члена, и мой взгляд переместился к двери, когда я почувствовал, как по моей коже побежали мурашки от того, что за мной наблюдают. Я так и не закрыл дверь за ней, когда она ушла, и когда я увидел эти ярко-голубые глаза, широко раскрытые и сверкающие, устремленные прямо на меня, пока я кончал, думая о ней, не смог заставить себя беспокоиться об этом.

Мне нравилось смотреть на нее, и если она тоже хотела смотреть на меня, то добро пожаловать. Все во мне в любом случае станет ее, как только я заманю ее в ловушку, позволю ей поглотить меня, пока не настанет моя очередь поглотить ее.

Она резко втянула воздух, когда наши взгляды встретились, и метнулась прочь, оставив дверной проем пустым, а я остался заканчивать принимать душ. И

Я повернулся спиной к двери, оттирая кожу до тех пор, пока она не стала самой чистой в моей жизни, и тщательно вымыл волосы.

Выйдя из душа, я обернул полотенце вокруг талии и снова направился к раковине, откинув назад свои черные волосы и обнаружив расческу, которой пользовалась она. Мои волосы отросли достаточно, чтобы нуждаться в расчесывании, поэтому я воспользовался ею, чтобы распутать колтуны, а вода пригладила их к голове, заставив меня почувствовать себя более похожим на того могущественного мужчину, которым я когда-то был.

Закончив, я спокойно сходил в туалет и вернулся в комнату, где девушка сидела на кровати и посмотрела на меня, когда я появился. Я смог сделать всего пять шагов из ванной, прежде чем цепь, прикрепленная к моему ошейнику, натянулась, и я прислонился к стене с внутренним вздохом. Это был лишь крошечный вкус свободы, но его было далеко недостаточно.

— Вау, Мертвец, у тебя под всей этой шевелюрой оказывается есть лоб, — выдохнула она, садясь, скрестив ноги, и разглядывая меня. — И очень даже симпатичный. Когда-то я знала девушку с таким большим лбом, что он был похож на шар для боулинга, но у тебя как раз правильное соотношение бровей к линии роста волос.

Я просто смотрел на нее, упиваясь звуком ее голоса, позволяя заполнить тишину. Мне нравилось, когда она говорила. Она говорила такие вещи, которые люди обычно не говорят, и в этом было что-то такое, что пленило меня. Или, возможно, дело было в том, как она говорила. Или во взгляде. Или в какой-то комбинации всех этих вещей.

— Тебе нужны штаны? — спросила она. — Я бы предложила тебе и толстовку с капюшоном, но у тебя вся эта история с ошейником.

Я ничего не сказал, но она все равно вскочила, открыла шкаф и достала несколько серых спортивных штанов, точно таких же, как у нее. Она прикусила нижнюю губу, выбирая три пары, а затем осторожно приблизилась ко мне. Не то чтобы она боялась, скорее, хотела быть готовой к драке, если придется. Ты можешь подраться, mi sol. Но ты не победишь.

Она перекинула две пары спортивных штанов через плечо, а затем протянула ко мне самую маленькую пару, приложив их к моим бедрам, а ее пальцы коснулись моей талии над полотенцем. Они были явно слишком малы, поэтому она отбросила их в сторону и приложила следующую пару, ее руки снова коснулись моей кожи, а глаза на мгновение встретились с моими, прежде чем она отбросила и их тоже.

Когда она примеряла на меня последнюю пару, она задела мое полотенце, и оно упало к моим ногам.

— Ой, — выдохнула она, глядя на мой член, который снова стал твердым из-за того, что она была так чертовски близко ко мне. — Извини. — Она быстро повесила спортивные штаны на мой твердый член, как будто это была вешалка для одежды, прежде чем резко отвернуться, и мне пришлось схватить их, чтобы они не упали.

Одновременно я поймал ее за запястье, прежде чем она успела убежать, притянул ее обратно и заставил посмотреть на меня.

— Почему? — Спросил я грубым тоном, мои пальцы впились в ее кожу, когда эти поразительно голубые глаза заглянули в мои.

Ее взгляд оставался неподвижным несколько долгих мгновений, прежде чем снова медленно опуститься на мой член.

— Мне показалось, что это удобное место, чтобы их повесить, — ответила она, снова прикусив губу, и если она не остановится, я тоже могу ее прикусить. Я мог бы просто продолжать кусать ее, пока не сожру эту девчонку целиков к чертовой матери.

— Я имел в виду, почему ты торговалась, чтобы вытащить меня из той клетки? — настаивал я.

— Ты спас мои волосы, Мертвец, — ответила она, поднимая глаза, чтобы снова встретиться со мной взглядом. — Я просто хотела спасти тебя от ведра.

Я пристально смотрел в ее глаза, пытаясь найти там ложь, но она была для меня загадкой, и я не мог найти ничего, что скрывалось бы в них. Я притянул ее ближе, вдыхая ее запах, пока опасность обвивала мою плоть. Я должен сказать ей держаться подальше. Я должен прислушаться к единственной частичке своей души, у которой есть совесть. Но тьма во мне была громче света. И никакое предупреждение не сорвалось бы с моих губ.

— Хочешь обнимашек, Матео? — спросила она с надеждой, и глубокое рычание вырвалось из моей груди.

Я хочу от тебя всего. И я возьму это.

Я сделал вдох, и удушающая тьма отступила ровно настолько, чтобы я смог восстановить контроль.

— Нет. — Я отпустил ее, и она отступила с расстроенным выражением лица, пока я надевал штаны.

— Где он тебя нашел? — Внезапно спросил я, и она пожала плечами.

— Он купил меня. Я думаю, они его ограбили.

Она попятилась дальше и упала на кровать, между нами повисла тишина, пока я размышлял об этом. Я знал множество мужчин, которые покупали и продавали женщин, и ни у одного из них не было добрых намерений.

Я должен был предположить, что люди, которые продали ее, были секс-торговцами. Но откуда она взялась? Через что она прошла? Я понял, что хочу получить ответы на все эти вопросы и даже больше. Я хотел знать, почему она попросила Coco Pops вместо свободы. Я хотел знать, почему ее волосы так много значат для нее. Я хотел знать, почему тени пляшут в глубине этих сверкающих голубых глаз. И больше всего я хотел знать, почему она оказалась здесь, со мной.

Я не мог думать ни о чем другом. С того момента, как я впервые увидел ее, она завладела моим разумом и искушала мое тело, и мне нужно было больше. Мне нужно было все. И когда она будет у меня, я скормлю ее своим демонам и позволю ей утолить их порочную жажду.