Клуб смерти

Я пошевелился на своем месте, наклонился влево и выругался, ударившись рукой о диван. Резкая боль пронзила конечность, напомнив, что в меня стреляли сегодня. Или прошлой ночью. Хуй знает. Но когда я приоткрыл глаза, небо за окнами только-только начало светлеть на далеком горизонте, а значит, прошло не так уж много времени.

Я со стоном сел прямее, проведя рукой по тому месту рядом со мной, где сидела мой маленький паучок. Клянусь, я до сих пор чувствовал эхо прикосновений ее пальцев к моим татуировкам и шрамам, пока она тихо давала им названия, а ее губы танцевали по моей плоти.

Но теперь пространство рядом со мной было пустым. Едва коснувшись подушек кончиками пальцев, я понял — они остыли, а значит, она ушла уже довольно давно. Ее аромат все еще витал в воздухе, словно послевкусие на языке, и я задумался: когда же я начал ей доверять? Я позволил себе уснуть рядом с ней, дал ей идеальную возможность прикончить меня, но вот я здесь — живой и здоровый.

Так где же она была?

Я облизал пересохшие губы и, тяжело вздохнув от усталости, поднялся на ноги. Это были чертовски долгие день и ночь, в которых было много беготни и драк, хотя я был не так близок к смерти, как хотелось бы, чтобы полностью изгнать своих призраков. Впрочем, этого никогда не получалось сделать по-настоящему.

Возможно, в тот момент, когда я наконец покину этот мир, они оставят меня в покое, позволят мне отдохнуть. А может, они будут ждать, чтобы утащить меня на другую сторону, радуясь, что наконец-то я в их власти, и готовые мучить меня вечно.

Я провел рукой по лицу, гадая, не сбежала ли мой маленький паучок. Ей стоило бы. Если она была умна, то убежала бы далеко-далеко от меня и спасла себя от всего моего кровавого багажа.

Конечно, если бы она так поступила, я был абсолютно уверен, что нашел бы ее в течение часа. Возможно, я понимал, что ей было бы лучше без меня, но я был слишком эгоистичен, чтобы отпустить ее. Она привнесла в этот дом то, в чем я даже не подозревал, что нуждаюсь. И теперь, когда я почувствовал вкус к ее прекрасному разрушению, я не собирался сдаваться без боя.

Я сунул пальцы в карман, ожидая, что ключ от ее ошейника исчез, но обнаружил его там, на месте. Моя кожа покрылась мурашками, когда я провел пальцами по его контуру, пытаясь понять, почему она не убежала. И где она сейчас? Она была свободна, но не свободна, близко, но не здесь. Так где же она?

Я схватил бутылку виски, которую оставил на подоконнике, открутил крышку и сделал глоток, ладно, если честно, то доза была нездоровая, но я стремился заглушить боль в руке, так что проблемы с печенью меня не волновали.

Я посмотрел в темноту, мой взгляд скользнул по бассейну снаружи, затем дальше, к холмам и лесу в долине.

Шуршание ткани и ощущение чьего-то присутствия за спиной заставили меня замереть, но я знал, кто это. Назовите это инстинктом, интуицией, ее запахом в воздухе или просто тем фактом, что в этом доме был только один другой маньяк, но я знал.

— Так ты не сбежала от меня, любовь моя? — Спросил я ее, еще раз окидывая взглядом открывающийся вид и делая еще один глоток виски.

— Не сегодня, Адское Пламя. Я хотела сделать что-то приятное для тебя сегодня, — выдохнула она, и я клянусь, в ее голосе слышалось волнение.

Я на мгновение нахмурился, глядя на свое размытое отражение в стекле, затем повернулся к ней лицом, и улыбка уже тронула уголки моих губ, а шутка вертелась на кончике языка, но все это испарилось, когда мой взгляд остановился на ней.

Мое сердце замерло в груди, и холодное, темное чувство скользнуло по венам, когда я увидел ее, стоящую там, покусывающую нижнюю губу и покачивающую бедрами из стороны в сторону, пока она теребила подол струящегося белого платья.

Я полностью замер, моргая от выпитого и боли в теле, когда увидел ее в этом свадебном платье, которое было чертовски длинным для нее, и в тиаре, съехавшей набок.

Моя рука сжала горлышко бутылки виски так крепко, что я был почти уверен, что она разобьется, и во мне поднялась ярость, какой я никогда раньше не испытывал.

— Скажи мне, что я, черт возьми, сошел с ума, — прорычал я, глядя на нее сквозь красную пелену, заставляя себя оставаться совершенно неподвижным благодаря лишь чистой силе воли. — Скажи мне, что призраки моего прошлого наконец-то сломали меня настолько, что я воображаю, как ты стоишь в подвенечном платье моей умершей жены.

— О, Адское Пламя, — прошептала Бруклин, сделав шаг ко мне и снова зашелестев слоями белой ткани вокруг бедер. — Просто ты в последнее время был таким грустным, а потом я нашла фотографию, где ты с ней на свадьбе, такой счастливый, и подумала…

— Ты подумала, что можешь рыться в единственных вещах, которые у меня остались от женщины, которую вырвали из моей жизни самым кровавым и жестоким образом, какой только можно вообразить? Ты подумала, что можешь взять вещь, связанную с самым важным днем в ее жизни, и замарать ее, надев на свое тело, как маленькая девочка, играющая в переодевания? — Спросил я, мой голос источал кислоту.

Ее губы приоткрылись от удивления, и она посмотрела на платье, разглаживая ткань руками.

— Я не грязная. Я сегодня принимала душ и подумала, что тебе понравится увидеть его снова…

Я уставился на нее, мои глаза расширились, а сердце забилось в бешеном, опасном ритме, который мог закончиться только смертью.

О чем, блядь, я думал, приведя эту гребаную женщину в свой дом?

С чего, черт возьми, я взял, что из этого может выйти что-то хорошее?

Она была просто дурным ветром, который ворвался, чтобы разбудить всех призраков, цеплявшихся за мою кожу, и теперь она разозлила их до предела.

Я поднял бутылку виски и бросил ее ей в голову, а затем с яростным криком бросился на нее.

Бруклин закричала и отскочила в сторону, так что бутылка ударилась о стену и разбилась, стекло и виски разлетелись повсюду, а она вылетела из комнаты.

Но на этот раз ей это не поможет. Она зашла слишком далеко. Я предупреждал ее, что не стоит связываться с монстром во мне. Я говорил ей, показывал ей и дал чертовски ясно понять, кем именно я был. Я был существом, которое убивало всех вокруг. Все, кто был рядом со мной в конечном итоге, погибали. Так что теперь она будет следующей в списке.

Я ринулся за ней в коридор, отступив на шаг назад, когда комод оторвался от стены и рухнул прямо на моем пути.

— Я просто хотела сделать что-то приятное! — завизжала она на бегу, срывая со стены фотографию и швыряя ее в меня.

Я поднял руку и позволил снимку разбиться об нее, а затем перепрыгнул через комод и бросился за ней, оскалившись со звериным рычании, но я не сводил взгляда со своей цели.

— Я покажу тебе, что думаю о твоей версии «приятного»! — прорычал я, бросаясь за ней, когда она вбежала на кухню, и едва успев увернуться, когда она замахнулась сковородой на мою голову.

Я обхватил ее рукой за талию, но она снова опустила сковороду, ударив меня сбоку по голове достаточно сильно, чтобы вырваться из моей хватки прежде, чем я успел ее усилить.

Она сильно пнула меня в живот, отбросив на шаг назад, а затем снова замахнулась сковородкой, целясь мне в голову, заставляя меня поймать ее.

Я вырвал сковороду из ее рук, но она даже не пыталась удержать ее, вместо этого отскочила в сторону и схватила нож для разделки мяса из блока на столешнице, а затем отбежала за кухонный остров и замахнулась им на меня.

— Я прекрасно выгляжу! — закричала она. — А это платье было грустным в той коробке, совсем грустным, запертым и забытым, оно хотело выбраться и поиграть!

Я рванулся к ней, но она метнула нож, вынудив меня блокировать удар сковородкой. Едва успев отбить второй брошенный ею нож, я выругался, а она продолжала метать один нож за другим, заставляя меня использовать эту чертову сковородку как щит, чтобы отбивать каждое лезвие.

— Я думал, ты хочешь умереть от руки величайшего убийцы, который когда-либо жил?! — Взревел я, запустив в нее сковородой и оставив огромную вмятину на дверце холодильника, когда она увернулась от нее.

— Ну, может, ты и не самый лучший! — крикнула она в ответ, выдергивая ящик и швыряя в меня его содержимое, пока я огибал кухонный остров, чтобы добраться до нее. Лопатки, ложки, венчик и картофелечистка врезались мне в грудь, а затем последовал и сам ящик. Я зарычал на нее, когда она развернулась и снова бросилась наутек, распахивая дверцы шкафов прямо перед моим лицом, пока я преследовал ее.

Я с силой захлопнул дверцы, схватил в кулак ее черные волосы и дернул на себя с такой силой, что она упала на спину среди всего того хаоса, который сама же и устроила. Тиара слетела с ее головы и откатилась в угол, а ее глаза вспыхнули от шока и возмущения.

Я бросился вперед, чтобы схватить ее, но она с криком зарядила кулаком прямо по моим причиндалам, и я, выругавшись, отшатнулся назад, хватая ртом воздух, пока перед глазами плясали пятна, а боль сдавила легкие.

— Сука! — Крикнул я ей вслед, когда она вскочила на ноги и выбежала из комнаты, а облако белой материи взметнулось вокруг нее.

Я, хромая от боли, потащился за ней, когда она рванула в столовую, и тут же получил стулом в грудь, едва переступив порог. Я издал яростный рык, схватил стул и вырвал его из ее рук, с грохотом швырнув об стену, когда она отпустила его и снова попятилась. В руках у меня остались две ножки от стула, и я бросился вперед, замахнувшись одной из них в ее голову, а когда она увернулась, ударил второй в живот.

Она со стоном сложилась пополам, и я тут же бросился на нее, уронил ножки стула и швырнул ее на обеденный стол, так что тарелки и стаканы разлетелись во все стороны.

Я прижал ее собой к столешнице, поймав одной рукой ее запястье, а другой схватил верх свадебного платья Авы, и дернул его достаточно сильно, чтобы оторвать рукав, но эта чертова штука была туго зашнурована на спине и больше не сдвинулась с места.

Бруклин закричала на меня, ударив кулаком прямо в мою гребаную пулевую рану, и у меня перед глазами все поплыло так, что я даже отшатнулся.

Она попыталась подняться, но я прыгнул на нее сверху, оседлал прямо в центре обеденного стола и, зарычав, выхватил нож-бабочку из заднего кармана джинсов.

— Все должно было быть не так! — крикнула она на меня, брыкаясь и извиваясь подо мной, ударяя кулаками по моим бокам и пытаясь сбросить меня. Но я был больше и сильнее ее, и я ни за что не собирался оставлять ее в этом платье.

— А как, блядь, ты думала, что все будет, когда надевала свадебное платье моей покойной жены? — Требовательно спросил я, желание наказать ее бурлило под моей плотью, умоляя меня показать ей, кто я и что я такое.

Я схватил платье спереди в кулак, оскалив на нее зубы, вонзил нож в ткань и разрезал его прямо посередине.

Бруклин взвизгнула, когда я испортил платье, казалось, этот поступок причинил ей больше боли, чем вся наша драка. Она бросилась на меня, и мне пришлось отдернуть нож от ее живота, чтобы не вонзить его в ее нежную плоть, задаваясь вопросом, какого черта я это сделал, когда был уверен, что она в безопасности.

Она укусила меня за ключицу, и я зарычал на нее, вонзая нож в обеденный стол рядом с ее бедром, пропоров юбку платья так, что до ее плоти оставалось расстояние меньше волоска.

Я оттолкнул ее от себя, оставив нож там, где он был, пока моя плоть горела, и на моей ней остался кровавый отпечаток ее зубов.

— Ты все испортил! — заорала она на меня, обхватив нож рукой и пытаясь вырвать его из стола, но я вонзил его туда со всей силы, так что и ей не удалось его вытащить.

Бруклин ахнула, когда я потянулся к юбке, которая все еще окутывала ее ноги, и сорвал ткань с ее тела. Она молотила кулаками по моим бокам, точно так, как я ее учил, и боль пронзила мою плоть, потому что она попадала в самые уязвимые места одно за другим.

— Ты гребаная психопатка! — Закричал я на нее, отскочив назад, когда она качнула головой вперед с целью сломать мне гребаный нос я сорвал с нее остатки платья, оставив ее в черном нижнем белье с приоткрытыми от шока губами.

Я развернулся и пошел прочь от нее, направляясь обратно в гостиную с разорванной тканью в руках, от которой исходил слабый аромат лаванды, ласкающий мои ноздри.

Не сбавляя шага, я пересек просторную комнату под сводчатыми потолками и с проклятием швырнул ткань в огонь.

Я слышал, как моя жена кричит у меня в голове свои последние слова, которые она сказала мне на той записи, они повторялись снова и снова, и каждый раз, когда я моргал, я снова держал ее окровавленный труп в своих руках.

Паучок вошла за мной попятам, но я оттолкнул ее и направился вверх по лестнице в свою спальню. Я прошел по коридору, распахнул дверь и вытащил коробки с вещами Авы, которые я повсюду таскал с собой с тех пор, как потерял ее. Их трогали, в них рылись, запах моей давно умершей жены смешался с ароматом папайи той безумной девчонки внизу, и мое сердце бешено забилось, а к горлу подступила желчь.

Ты обещал любить меня вечно.

Ты сказал мне, что будешь оберегать меня.

— Пока смерть не разлучит нас, — прорычал я в ответ на гребаный голос Авы в моем черепе.

Но это никогда не относилось к нам с ней. Я знал ее всего пять лет. Женаты мы были один год из этих пяти. Прошло десять лет с тех пор, как я потерял ее, но она так и не ушла. Если смерть должна была разорвать эту связь между нами, то почему я все еще так глубоко запутан в этой паутине?

Я схватил коробки с пола и выбежал к проходу над гостиной, где стояла Паучок в своем черном нижнем белье, уставившись на меня так, словно она, черт возьми, не знала, что и думать.

Я швырнул коробки через стеклянные перила: одежда, фотографии, украшения, дневники — все это дождем посыпалось в комнату внизу.

Я перепрыгнул через перила вслед за коробками с хламом и воспоминаниями, тяжело приземлившись и кувыркнувшись по полу, приветствуя боль, пронзившую мои конечности, и не заботясь о том, сломаю ли я что-нибудь себе или даже убьюсь.

Но, конечно, этого не произошло. Смерть все еще не желала меня видеть, а Дьявол был не в настроении соревноваться.

Я застонал от боли в своем теле, когда встал, глядя на кровь, которая снова потекла из моей гребаной руки, получая удовлетворение от этой агонии. По крайней мере, это я заслужил.

— Что ты делаешь? — Спросила Паучок, указывая в мою сторону ножом, который, как я предполагал, она принесла с кухни, пока я был наверху.

Я просто зарычал на нее, и начал хватать платья, топы, брюки, любую гребаную вещь, которая попадалась мне под руку. Все остатки Авы, которые я носил с собой в течение десяти долгих, одиноких лет. Они все равно никогда не приносили мне никакой пользы. Они ни на йоту не уменьшали мою вину, боль или постоянную пустоту внутри меня.

Когда мои руки были полны, я бросил все это в огонь прямо к свадебному платью, которое я сорвал с Бруклин.

— Нет! — выдохнула она, бросаясь вперед и хватая меня за здоровую руку, пытаясь оттащить, но она была ростом всего пять футов и не могла сравниться с моей силой даже в хороший день. А сегодня определенно был не самый хороший день.

Я вырвал свою руку из ее хватки и схватил бутылку с жидкостью для розжига с каминной полки, разбрызгивая ее по ткани, которая наполовину свисала с огня на пол.

Он вспыхнул с оглушительным шипением, и вспышка пламени взметнулась прямо мне в лицо, заставив резко отшатнуться. Жар лизнул кожу, словно обещая встретить меня в аду, если только я смогу раздобыть билет.

Я развернулся, отшвыривая Паучка в сторону, когда она попыталась преградить мне путь, начал хватать фотографии с пола, одну за другой швыряя свои воспоминания в огонь и надеясь, что он выжжет их и из моей памяти.

— Остановись, Адское Пламя! — закричала Бруклин, пытаясь схватить некоторые фотографии, словно всерьез веря, что сможет спрятать их от меня.

Я схватил те, до которых она не добралась, и когда повернулся, чтобы бросить их в огонь, обнаружил, что пламя уже вырвалось из камина по мосту из одежды, который я для него создал, лижет края занавесок и ползет по стене.

Мне было плевать. Мне было плевать, если я, блядь, сгорю здесь и умру в мучениях. Я заслужил это. Ава все равно продолжала кричать в моей голове, так какая разница, если я добавлю к этому и свой крик?

Когда я бросил все, что смог найти, в разгорающийся огонь, я повернулся к Бруклин и оскалил на нее зубы.

— Отдай их мне, — потребовал я, указывая на фотографии, которые она сжимала в руках, включая фотографию в рамке с нашей свадьбы, на которую я не смотрел так чертовски долго, что даже не был уверен, во что я был одет.

Все хорошие воспоминания об Аве были вытеснены из моих мыслей плохими. Единственные, что остались в моей голове, — это воспоминания о ее смерти. О ее холодном теле и огромном количестве гребаной крови. О ее разорванном нижнем белье и о том, как Том Нельсон смеялся, рассказывая, как он и его люди по очереди насиловали ее, прежде чем я перерезал ему горло.

Он умер слишком легко, а страдать пришлось мне.

— Не делай этого, — умоляла Бруклин, отступая назад. — Не сжигай ее из-за меня. Я не хотела этого…

— Видишь, вот откуда я знаю, насколько ты чертовски молода, Паук, — прорычал я ей. — Ты такая наивная, думаешь, что знаешь, каково это, жить с тем, что тебя сломало, но ты не знаешь. На самом деле не знаешь. Потому что ты почти не жила. И ты думаешь, что можешь просто заклеить пластырем все свои раны и остановить кровотечение. Что ж, зато я достаточно стар, чтобы знать: я никогда не перестану кровоточить. Я истекал кровью так долго и так сильно, что весь выкрашен в красный цвет, и мне никогда не отмыться дочиста.

Я вырвал у нее фотографии и указал на снимок, где я смеюсь на своем гребаном выпускном, с Авой в объятиях и выражением искреннего счастья на лице.

— Видишь его? Он мертв. Умер. Забыт и похоронен. Ты никогда не сможешь вернуть его, ни с помощью таких дурацких игр, как твои, ни с помощью чего-либо другого.

— Я не хочу его, — выплюнула она, указывая на мое изображение, которое больше не было мной. — Я хочу тебя. — Ее палец ткнулся мне в грудь, и я замер, глядя на нее сверху вниз.

На ее лице были написаны боль и ярость, а пальцы так крепко сжимали гребаную свадебную фотографию, что я знал, что мне будет чертовски трудно вырвать ее из ее рук.

Я громко рассмеялся, отступив назад и широко раскинув руки, уронив фотографию с выпускного.

— Тогда, может, тебе стоит присмотреться повнимательнее, любовь моя. Потому что здесь нет ничего стоящего. Здесь нет вообще ничего. Я — оболочка призрака человека, весь погрязший в боли, страданиях и крови. Я убил больше людей, чем могу сосчитать, причинил больше страданий, чем ты можешь себе представить, и за десять долгих лет не испытал ни одной настоящей эмоции, кроме горя, вины и чувства провала.

Я отвернулся от нее, срывая с пальца золотое обручальное кольцо и швыряя его в огонь вместе со всем остальным, наблюдая за языками пламени, которые лизали стену и уже добрались до потолка над занавеской. В том углу почти не осталось ничего, за что пламя могло бы ухватиться, но оно старалось, жаждая разрушить мир почти так же сильно, как и я.

— Ты не имеешь права так поступать! — закричала Бруклин, ее руки ударили меня между лопаток, толкнув вперед на шаг, отчего жар огня жадно лизнул мою кожу. — Ты не можешь просто сдаться, потерять рассудок и уничтожить все!

— А почему, блядь, нет? — рявкнул я, разворачиваясь к ней лицом, совершенно готовый просто стоять здесь и позволить всему этому гребаному дому сгореть дотла вокруг меня, мне было плевать.

— Потому что ты мне обещал! — крикнула она в ответ, ударив руками мне в грудь и глядя на меня с яростью. — Ты обещал мне, что у меня здесь будет место, и ты не можешь просто так его у меня отнять! Ты не можешь!

В ее глазах стояли слезы, отчего они казались еще ярче, чем обычно, синева в них полыхала, как электрические разряды, и мне захотелось погрузиться в них и позволить им поглотить меня целиком.

Она снова толкнула меня, и я сорвался. Оскалившись, я схватил ее за талию и прижал к стене по другую сторону от каминной полки, где бесконтрольно бушевало пламя. Огонь справа от меня обжигал кожу и отбрасывал мерцающие блики на ее лицо.

— Продолжишь так провоцировать меня, и я сломаюсь, — мрачно предупредил я, глядя на нее с угрозой, обещающей ей самое худшее.

— Так сломайся, — прорычала она. — Просто, блядь, сломайся и начни чувствовать. Ты джинн в бутылке, Адское Пламя, настолько переполненный всем, что вот-вот взорвешься. Тебе нужно вырваться на свободу и прочувствовать все это, иначе ты просто исчезнешь.

Она ударила меня ладонями в грудь, и сила ее удара едва не заставила меня отступить на шаг назад. Но я удержался на месте, ярость во мне закипала, так что я прижал ее к стене, сомкнув руку на ее горле.

— Ты хочешь, чтобы я тебя убил? — Потребовал я ответа, сжимая пальцы на ее горле. Призраки внутри меня призывали сделать это, наказать ее за то, что она натворила, заставить увидеть, с кем она связалась. Хотя другая часть меня сдерживала этот порыв — это был голос, который я редко слышал, жаждущий чего-то большего.

— Я не боюсь умереть, — вызывающе прошипела она, вздернув подбородок и свирепо глядя на меня. — Я боюсь не жить.

Я снова почувствовал, как во мне закипает ярость, но вместо того, чтобы сдавить ее горло, я переместил руку, схватил ее за челюсть и крепко сжал, прижимая свои губы к ее.

Она ахнула, когда я поцеловал ее. Ее полные губы приоткрылись навстречу моему языку, а я жадно и отчаянно впился в них, поглощая ее, притягивая ближе, хотя бушевавшая во мне ярость требовала выхода.

Ее руки обвились вокруг моей шеи, пальцы крепко вцепились в волосы, притягивая еще ближе и она приподнялась на цыпочках, пытаясь сократить разницу в росте.

Свободной рукой я схватил ее за задницу, приподнимая, и она послушно подпрыгнула, обвив ногами мою талию, поцелуй стал глубже, и я прижал ее спиной к стене.

Мое сердце бешено колотилось, пока огонь бушевал рядом с нами, а эхо тех криков в моей голове ревело все громче и громче, угрожая расколоть меня надвое.

Ее зубы вонзились в мою нижнюю губу, и я зарычал, когда из нее потекла кровь, ее железный привкус перемешался с нашей слюной, а мой член вдавился в нее через барьер нашей одежды, и она прижалась ко мне бедрами.

Что-то ударило меня сбоку по голове, и я оторвался от нее, когда она уронила металлическую вазу, которую схватила с каминной полки, чтобы напасть на меня.

Я зарычал на нее, отпустив ее челюсть и схватив ее за волосы, заставляя ее запрокинуть голову так, что я смог смотреть на нее сверху вниз, моя кровь окрасила ее губы и стекала по моему подбородку.

Она опустила руку на мой бицепс, сжимая только что зашитую пулевую рану так, что я чуть не уронил ее от боли, но затем поцеловала меня снова, еще сильнее, еще голоднее. И этот грязный, гребаный поцелуй-наваждение заставил мое сердце биться чаще, член заныть, а все тело ожить для нее.

Огонь рядом с нами разгорелся еще жарче, и я оттащил ее от него, отнес к дивану Честерфилд в дальнем конце комнаты и опустил на него, навалившись на нее всем своим весом, когда последовал за ней.

Ее ногти прочертили линии на моей груди так, что потекла кровь, когда я подмял ее под себя и начал целовать сильнее, пока я не стал дышать ее воздухом, а она — моим, и я понял, что не хочу прекращать.

Я не делал этого так давно, что это казалось совершенно чертовски новым ощущением. Моя кожа горела везде, где она меня касалась, мое сердце билось, как у влюбленного подростка, а член болел, как у девственника, отчаянно жаждущего впервые попробовать киску. Десять долгих, пустых лет я избегал этого любой ценой, я отказывал себе во всем, и ради чего?

Потому что из-за тебя умерла твоя жена.

Крики в моей голове стали невыносимыми, и внезапно я снова оказался там — весь в крови женщины, которую любил. Оказался там слишком поздно, чтобы спасти ее, и уже слишком поздно, чтобы защитить…

Я не мог сделать это снова. Я не мог позволить кому-то снова сблизиться со мной.

Я отпрянул так внезапно, что чуть не сбросил Бруклин с дивана, когда вскочил. Сердце колотилось как безумное, паника захлестнула меня с головой. Я смотрел на нее сверху вниз — она лежала, тяжело дыша и растерянно глядя на меня.

Я покачал головой, отступая назад, и провел тыльной стороной ладони по рту, чтобы стереть вкус греха со своих губ. Потому что я знал, что чем больше я буду ему поддаваться, тем хуже будет. Мне. Ей. Я не мог сделать это снова. Я не хотел. Не с ней.

— Найл? — прошептала Бруклин, в ее глазах мелькнули смятение и боль, когда она поднялась, а я продолжал отступать, качая головой.

Я резко отвернулся от нее, схватил серый диван, стоявший ближе всего к камину, и с яростным рыком перевернул его, так что пол у меня под ногами задрожал.

— Я сделала что-то не так? — спросила она, и боль в этих словах ранила меня еще сильнее, но я продолжал стоять к ней спиной, снова проводя рукой по лицу.

— Тебе нужно держаться от меня подальше, — прорычал я, все еще не глядя на нее, потому что мое тело было совершенно другого мнения о том, как должны развиваться события, и я знал, что был слишком слаб, чтобы сопротивляться ей, если посмотрю.

— Почему? — спросила она, как будто действительно не имела ни малейшего представления.

Я вытащил из кармана свой мобильный телефон, подключил его к телевизору, и включил то самое видео. То, на котором Ава снята прямо перед тем, как Нельсоны снова изнасиловали ее и убили. Я прибавил громкость, чтобы крики в конце разнеслись эхом по дому, а затем вывел на экран фотографии ее тела. Вся кровь, боль и все, что я натворил, оказались прямо там, на телевизоре.

Бруклин наблюдала за всем этим, слезы катились по ее щекам, пока она осознавала увиденное, и тогда я понял, что до нее наконец-то дошло, кто я такой. Самый страшный монстр, которого она когда-либо встречала.

— Найл, — прошептала она, но я развернулся и бросился прочь от нее, проходя мимо камина, который начал гаснуть, потому что в нем не осталось ничего, кроме кирпичей, чтобы подкормить его, и чувствуя слабую вспышку разочарования от осознания того, что я все-таки не сгорю сегодня.

Я продолжал идти, пока не добрался до двери подвала, где отодвинул засовы и распахнул ее.

Только тогда она, кажется, все поняла. Наконец воцарилась тишина, и она прошла мимо меня. По ее щекам текли слезы, а боли между нами двумя было столько, что, казалось, вся вселенная содрогнулась.

Она оглянулась на меня, когда я захлопнул дверь у нее перед носом, и я точно знал, что она увидела.

Мужчину, чья ценность взвесили и сочли недостаточной. Мужчину, который взял что-то чистое и прекрасное и разрушил это безвозвратно. Мужчину, сломленного, испорченного и совершенно ничего не стоящего.

Призрака, который должен был просто смириться с тем, что он умер давным-давно.