Клуб смерти

Когда-то я был счастлив. Сейчас я не могу вспомнить это чувство.

Когда женщина, которую я любил, была вырвана из моих рук, я был брошен в нескончаемое пламя ада.

Но есть одна вещь, о которой вам не расскажут про людей без души, когда они обречены на вечные муки. Как только мы создадим для себя дом в аду, нам больше нечего будет бояться в жизни. А человек без страха — это человек без ограничений. За десять долгих лет у меня не было никаких ограничений.

Иногда я чувствовал себя стариком, сломленным грузом времени и горя, давящим на мои плечи, хотя мой отец регулярно уверял меня, что я все еще молод. Жизнеспособен. Что у меня еще вся жизнь была впереди. Собственно, он и сейчас этим занимался, а я отключался от него и наблюдал за голубем, расхаживающим по крыше с таким видом, будто ему принадлежит весь этот гребаный мир. Миссис Голубка, похоже, считала, что он может быть прав в этом, если судить по тому, как она смотрела на меня.

— Ты слышал меня, парень? — резко спросил Па с сильным ирландским акцентом. В его голосе было столько строгости, что я понял: он жалеет, что я не рядом, иначе он бы дал мне подзатыльник, как маленькому мальчишке.

— Связь прервалась, — небрежно ответил я, мой собственный акцент был едва уловим — результат того, что в детстве я провел несколько лет на родине, прежде чем вернуться сюда, в Штаты.

Я сидел на высоте восьми этажей, прижавшись спиной к оконной раме, наблюдая, как солнце поднимается над городом, и ждал, когда закончится этот звонок, чтобы завершить свою работу здесь. Взобраться на эту стену было нелегко, и мне не очень понравилось, что меня прервали.

— Черта с два, — прорычал Лиам О'Брайен тем тоном, который использовал, когда хотел напомнить мне, что я принадлежу ему. Что ему принадлежала вся семья. И весь гребаный мир тоже, без сомнения. И я заставил себя слушать, потому что он был прав как минимум в двух этих утверждениях, а возможно, и в третьем.

— Я буду ждать тебя дома к завтраку в девять. Оденься прилично, парень, я не потерплю, чтобы ты меня опозорил, — сказал он тоном, который не допускал никаких возражений и которых он от меня не дождется. Это не стоило ни моего времени, ни моей жизни, какой бы жалкой она ни была.

— Дома в девять, — подтвердил я, отнимая телефон от уха и добавляя в него напоминание. Я бы вряд ли вспомнил об этой херне, хотя до него и оставалось всего три часа. И когда он говорил «дома», он, конечно, имел в виду свой особняк, мое собственное жилище не представляло для него интереса, даже если бы он знал, где оно находится. Чего он не знал. Дом, который я арендовал и о котором он знал, был таким же пустым, как в тот день, когда я подписал договор аренды, но то, чего он не знал, его не беспокоило. К тому же, если бы его так волновало место, которое его младший сын называл домом, он мог бы попросить разрешения навестить меня. Чего он не сделал ни разу за десять лет с тех пор, как я якобы переехал туда.

— Могу я еще чем-нибудь быть тебе полезен?

— Бернли. С ним разобрались? — спокойно спросил мой отец.

— Вот-вот разберусь, — ответил я, переводя взгляд на закрытое окно рядом со мной, где мужчина, о котором шла речь, крепко спал в постели. Я надеялся, что ему снятся приятные сны, потому что на него надвигался кошмар, от которого он уже не проснется.

— Почему так долго? — усмехнулся Лиам, в его тоне ясно читался намек на некомпетентность, но мне было все равно. Я был самым компетентным человеком, которого я знал. Мне просто нравилось выбирать подходящий момент.

— Я хотел убедиться, что он не заражен, — сказал я, пожимая плечами, чего он не мог видеть.

В настоящее время мир находился в заложниках у вируса «Аид», и больше половины населения пряталось на карантине от болезни, которая унесла жизни шестидесяти процентов людей, заразившихся им. Но мне не очень-то нравилось носить маски, а по роду своей деятельности я не часто контактировал с людьми, так что я спокойно обходился без них и полагался на удачу. В любом случае я уже много раз боролся со смертью и побеждал, и вряд ли судьба была настолько благосклонна, чтобы позволить мне умереть больным в своей постели.

— Какая разница? Ты должен носить маски, которыми я тебе снабдил, несмотря ни на что.

— Конечно, я ношу, — ответил я, подразумевая, что «ношу» означает, что я оставил ее в машине. — Но мне показалось, что если я позволю ему страдать от вируса, это могло бы избавить меня от работы. В любом случае, он заказан, так что я выполню работу.

Лиам недовольно цокнул языком, и я представил, как он тушит сигарету, придумывая, как меня наказать.

— Дома. В девять. — Он повесил трубку, а я задумался, не зашвырнуть ли телефон куда подальше. По улице шел человек, и если бы я точно прицелился, я, вероятно, мог бы убить его этой чертовой штукой с такой высоты. Он выглядел как придурок, так что, скорее всего, он это заслужил.

Хотя, возможно, это была не самая блестящая идея — использовать телефон, который можно связать со мной, в качестве орудия убийства. Жаль.

Я поерзал на своем месте, и мой взгляд снова метнулся к восходящему солнцу, в то время как голуби перестали кружить рядом и начали трахаться. Я дал им минуту на это. В конце концов, не стоит портить им день.

Под радостное воркование голубей я смотрел на солнце и думал о том, как мы с Авой поднимались на ту чертову гору в Ирландии и смотрели, как оно садится. Она сказала, что это самое красивое зрелище, которое она когда-либо видела, и я пообещал возить ее на эту гору каждый год, чтобы она могла увидеть это снова. Правда, мы так и не вернулись. И она не получила своего «навсегда». Такова была кара за любовь ко мне.

Конечно, мысли о жене заставили меня вспомнить, в каком состоянии было ее тело, когда я, наконец, вернул ее. Слишком поздно. Слишком, блядь, поздно. С того дня время мало что значило для меня.

Голуби закончили свое веселье, и я наградил их аплодисментами. Этот шум был шансом для Бернли проснуться, заметить меня, закричать, убежать, умолять, но он, должно быть, крепко спал, потому что просто продолжал дрыхнуть.

Я вздохнул, пожал одним плечом и просунул проволочку, которую держал, под нижнюю часть оконной рамы. Честно говоря, я не понимал, почему люди настолько тупы, что до сих пор ставят в своих домах эти старые дерьмовые окна. Как будто они полагали, что восемь этажей и вид на оживленную улицу — достаточный сдерживающий фактор для психопатов, которые захотят влезть в их окно и изгадить всю их жизнь.

Не тут-то было, друг мой. Не тут-то было.

Одним движением пальцев загнутый конец проволоки зацепился за защелку в нижней части окна, и я резко дернул ее, чтобы открыть. Штука поддалась легче, чем я ожидал, и я был чертовски близок к тому, чтобы упасть на улицу внизу.

Конечно, так мне не повезло бы. Дьявол не хотел конкуренции, поэтому он отказывал мне в посещении ада больше раз, чем я мог сосчитать к настоящему моменту. Однако он оказал мне любезность, убедившись, что я все время живу в своем личном аду, так что я предположил, что он выигрывает.

Окно скользнуло вверх с небольшим усилием и скрипучим звуком, который точно должен был разбудить Бернли. Но нет. Может быть, мне предстояло найти его мертвым, и моя работа была бы выполнена за меня. Маловероятно, но я допускал, что это возможно.

Я залез в его вычурную комнату, оформленную в стиле холостяцкой берлоги: серый на сером на сером… о, черт, это что, красный? Извращенец. И прямо над его кроватью.

Я склонил голову набок, пытаясь осмыслить это пестрое произведение искусства, но будь я проклят, если это выглядело не иначе как кошачья задница.

Я снял с пояса молоток и сделал им несколько пробных взмахов, приближаясь к «человеку часа», насвистывая песенку из рекламы, где кот и утка играли на скрипке. Вроде как это была реклама каких-то консервов. Персиков, может быть? Нет, никто не рекламирует консервированные персики. Тунца? Стручковой фасоли? Кукурузы? Черт возьми, не могу вспомнить. Это будет мучить меня весь чертов день.

Мой взгляд переместился на красное пятно-картину, и я решил, что хочу узнать, что это такое. Я осторожно протянул молоток и использовал его, чтобы откинуть одеяло со спящего Бернли.

Это был мужчина средних лет, плотного телосложения, с уложенными волосами на груди. Не могу сказать, что раньше мне приходило в голову отрастить волосы на груди в виде узора, но, полагаю, это могло служить началом разговора.

— О, привет, Венди, ты слышала, что я уложил волосы на груди в форме сердца? Это заставляет тебя хотеть меня трахнуть? — Должен сказать, я не мог представить, чтобы это сработало, но, возможно, женщины, которые нравились Бернли, на такое вились. Или мужчины. Не сужу. Я был серийным убийцей равных возможностей. Все расы, гендеры и сексуальные предпочтения принимались.

— Это должно было быть влагалище? — громко спросил я, и Бернли проснулся, издав вопль, которым гордилась бы восьмидесятилетняя бабуля.

Он вскочил, похоже, собираясь бежать, и я прижал головку молотка к причудливым волосам в форме сердца на его груди, чтобы заставить его снова опуститься на матрас.

— Чего ты хочешь? — задыхаясь прохрипел он.

Всегда одни и те же вопросы. «Что тебе нужно?», «Как ты сюда попал?», «Это на тебе шляпка моей жены?», «Ты только что нассал на мой ковер?», «Зачем тебе нож?» и бла-бла-бла. Сегодня у меня не было настроения выслушивать эту старую шарманку, поэтому я просто кивнул подбородком в сторону картины, направляя его мысли в нужное русло.

— Так это что, вагина? Или бесконечный портал в никуда? Собака на скамейке? Что это? — Спросил я, и он вытянул шею, чтобы на мгновение взглянуть на картину.

— Я… я не знаю. Она была дорогой, и мне понравилось, как она выглядит, так что…

— Значит, ты просто прилепил к стене огромную вагину, даже не зная, что это вагина? Я имею в виду, как ты думаешь, ты подсознательно думал о вагинах в тот день или ты просто живешь в вагинальной атмосфере? — Спросил я.

— П-почему ты все время говоришь «вагина»? — запинаясь спросил Бернли. По роду своей деятельности я часто слышал заикания, просьбы, мольбы, подкуп, ложь. Видел, как многие люди мочились. И обделывались. Убийство — не самая приятная работа, это точно. Не считая, конечно, всего этого красного. Моего любимого цвета.

— Ну что ж, если у тебя нет ответа на мой вопрос, пожалуй, я могу продолжить. — Я замахнулся молотком, готовясь нанести удар, когда он снова закричал.

— За что? — взвыл он, отпрянув от меня.

— Я сын Лиама О'Брайена, — сказал я, пожимая плечами, и его глаза расширились от осознания. Да, так и есть, он только что понял, что наебать самую большую преступную семью в городе было плохой идеей. Почему никому никогда не приходилось говорить людям, чтобы они не совали свой член в мусоропровод, и все же им нужно было напоминать, чтобы они не играли в игры с мафиози, в которых они не могли победить?

— Я никогда не видел тебя раньше, — выдохнул он, качая головой.

— Я Найл, — объяснил я, засовывая молоток за пояс и протягивая ему руку для пожатия. Он пожал ее, потому что был одним из этих воспитанных ублюдков, а я сжал его руку, потому что ценил манеры, даже если сам не часто их демонстрировал. — Самый младший.

Глаза Бернли расширились, когда я энергично потряс его руку, и вся его рука как бы дернулась вверх-вниз, прежде чем я отпустил его.

— Тот… ненормальный?

— Ты слышал обо мне? — Спросил я, широко улыбаясь, потому что кому, черт возьми, не нравится быть знаменитым?

— Я думал, ты всего лишь — слух, миф. Тебя никогда не было на корпоративных мероприятиях и встречах, все говорили, что тебя даже не существует и ты просто ложь, которую они говорят, чтобы люди их боялись.

— Ну, оказывается, я не легенда, а просто вспыльчивый парень с запятнанной кровью душой. А теперь я тебя убью, — предупредил я его, снова взяв в руки молоток и дав ему время осмыслить этот факт. — Это будет невесело и некрасиво. Но если ты хочешь написать записку своей мамочке или кому-то еще, чтобы попрощаться, я дам тебе время сделать это. Но не вздумай упоминать меня в записке. Потому что тогда мне придется проломить ей голову после того, как я ее доставлю. А я ненавижу убивать мамочек из-за таких тупых ублюдков, как ты.

— Я хочу жить, — выдохнул он. Почему они никогда не соглашались на мое предложение написать такую записку? Я бы хотел напомнить людям, которые мне дороги, что я их люблю, если бы знал, что умру. Или, по крайней мере, если бы мне было хоть немного не наплевать хотя бы на одну душу на этой планете. К сожалению, я не был уверен, что это так, поэтому, возможно, и я не принял бы предложение о записке.

— Ты в этом уверен? Потому что я могу сделать все быстро, если ты готов принять это. Но если ты так уверен, что хочешь жить, то мы можем растянуть удовольствие. У меня есть пара часов до встречи с Па за завтраком, и, без сомнения, ты будешь молить о смерти еще до того, как мне придется уйти.

Бернли попытался убежать, и я ударил его молотком прямо в висок. Достаточно сильно, чтобы немного оглушить его, но не настолько, чтобы закончить работу. В конце концов, он сказал, что хочет жить, так что имело смысл проверить это на практике.

Он откинулся на подушки, прижав руку к голове в том месте, куда я его ударил, словно не мог поверить, что я действительно это сделал. Я наклонил голову, наблюдая за ним, ожидая того самого момента, когда он посмотрит на меня и увидит, каким дьяволом я был. И когда его взгляд снова встретился с моим, мое желание исполнилось. Бинго. Полный ужас… подождите-ка, это была та реклама солонины?

Бернли вскочил с кровати, и на этот раз я отпустил его, последовав за ним из комнаты, когда он, пошатываясь, предсказуемо направился к двери. Лично я бы пошел за кухонными ножами. Лучше дать себе шанс побороться и все такое, но, возможно, в Бернли просто не было бойцовских качеств.

Он добрался до двери и начал возиться с замком как раз перед тем, как удар моего молотка заставил его рухнуть на пол с криком боли. Я ухмыльнулся ему сверху вниз, когда он уставился на меня так, словно я был монстром, и попытался отползти назад на локтях, как будто это могло что-то изменить.

Когда я ударил его в следующий раз, я был уверен, что поимел его достаточно сильно, и он больше не был со мной, но я дал волю своему внутреннему животному и все равно устроил кровавую баню. Я бил его снова и снова, не останавливаясь, пока рука не заболела и работа не была завершена.

Я засунул молоток обратно за пояс и достал нож, чтобы отрезать палец для Па.

В кармане у меня уже лежала причудливая подарочная коробочка, чтобы положить туда свою добычу. Хотя он никогда прямо не просил меня приносить доказательства смерти, когда я убивал для него, мне нравилось преподносить их в качестве подарка и говорить ему, что у меня политика невозврата. В наши дни он просто принимал их. К тому же истинный смысл моих «подарков» был шуткой, которую я рассказывал только самому себе, и она все еще казалась мне чертовски забавной. Потому что я выбирал не просто любой палец. О нет. Я всегда забирал средний, только чтобы насладиться мыслью о том, как Па, открыв коробочку, увидит этот самый палец. Такие вот маленькие радости жизни.

Завязав все это бантиком, я отошел от кровавого куска плоти, которым когда-то был Бернли, и направился в его ванную, чтобы принять душ и смыть кровь. Очевидно, не стоило разгуливать по городу, покрытому кровью, хотя мне казалось, что я не должен скрывать свой образ жизни, чтобы соответствовать общественным идеалам. Существуют ли профессии, которым приходится сталкиваться с таким количеством ненависти, как психопатам? Где протестующие за равные возможности, которые выступали бы под моим флагом? Хотя я слышал, что есть люди, которым нравится читать такие истории, подобные моей, о таких же долбанутых мужчинах, как я, и фантазировать о том, как бы затащить их в постель, так что, возможно, именно там я и найду своих людей. Читателей, которые понимают, что иногда небольшое удушье вполне приемлемо а, может быть, даже желательно, и не осуждали меня за это.

Как только мои светло-русые волосы перестали быть испачканы красными разводами, а единственными отметинами на коже остались только бесчисленные узоры татуировок, покрывающие мое мускулистое тело, я вытерся и снова натянул джинсы. Я стащил голубую рубашку на пуговицах у Бернли, в конце концов, ему она теперь все равно без надобности, и спокойно вышел из его квартиры со скомканной окровавленной футболкой в руке и только что отмытым молотком, засунутым сзади в штаны.

Я пошел по улице к своему вишнево-красному мускул-кару и запрыгнул в него, размышляя, смогу ли я найти где-нибудь бургер в это время суток. Вирус «Аид», охвативший весь мир, сильно испортил мои привычки в еде. Хотя, как я догадывался, в условиях локдауна было гораздо проще красться и убивать людей, поскольку на улице не было ни одного свидетеля, который мог бы обратить на это внимание. Нет худа без добра.

Маска от аппарата ИВЛ, которую я обещал надеть, лежала в нише для ног, сверля меня своими черными стеклянными глазами и нашептывая: «Ты можешь заболеть, тупой ублюдок». Я наступил на нее, чтобы она заткнулась к чертовой матери, достал пачку сигарет из бардачка, закурил и включил радио, заводя двигатель. Как назло, заиграла та самая чертова мелодия, — утка крякала, чтобы мы не забыли о ней в аудиоверсии рекламы, и все это заканчивалось тем, что восторженный мужчина предлагал мне купить его томатный суп.

Нет, блядь. Кому нужна еда, которую можно есть, не жуя? Он может оставить себе свой суп и свою гребаную мелодию тоже. Я был рад, что на мой вопрос ответили, и он выветрился из моей головы.

Как только закончилась реклама, зазвучала «Daisy» от Ashnikko, и я глубоко вдохнул, никотин обжег мои легкие и дал мне минутную передышку от однообразных страданий моей жизни. Не то чтобы моя жизнь была такой уж чертовски ужасной, скорее она была чертовски пустой и бессмысленной с тех пор, как я подвел единственную женщину, которая была настолько глупа, чтобы полюбить меня.

Тридцать, блядь, два, и я клянусь, что прожил больше жизней и усвоил больше уроков, чем мужчины в три раза старше меня. Я все время испытывал чертову усталость и никогда не чувствовал себя живым. Да и вообще ничего не чувствовал, если уж быть честным.

Я откинул голову на подголовник, запустив пальцы в волосы и наполнив машину дымом, и вздохнул, преследуя воспоминания и желая, чтобы они оставили меня в покое в равной степени.

— Я буду любить тебя вечно и еще один день, — выдохнула Ава, глядя на меня из-под своей светлой челки, которая всегда падала ей на глаза, и я улыбнулся, прежде чем украсть поцелуй.

— Я буду любить тебя до самой смерти и после нее, моя девочка, — пообещал я ей в ответ. И, о, как же, черт возьми, я был прав на этот счет.

Я достал из кармана телефон и разблокировал его, пролистывая до того самого видео, которое смотрел слишком часто, того, что они прислали мне. Того, что навеки обрекло меня на проклятие.

Мой большой палец завис над кнопкой воспроизведения, и, испытывая какое-то чувство раскаяния, безумия или просто чистого гребаного страдания, я нажал на нее.

Я смотрел, как Аву втаскивают в комнату, в которой была установлена камера. Она была обнажена, ее тело было в синяках и кровоподтеках, порезах и побоях. Они велели ей умолять меня спасти ее. Вместо этого она умоляла меня не делать этого.

— Я уже умерла, любовь моя, — прохрипела она. — Не дай им забрать и тебя.

Том Нельсон ударил ее наотмашь перед тем, как закончился ролик, и это был последний раз, когда я видел свою жену живой.

Телефон завибрировал и мигнул, и я зарычал на него, когда над изображением залитого слезами лица моей жены выскочило уведомление, говорящее мне тащить задницу в дом моего отца, иначе…

Это удобное напоминание заставило меня осознать время и тот факт, что я опаздываю. Действительно чертовски опаздываю. Черт возьми.

Я бросил свой телефон на сиденье рядом со мной, а затем рванул с места на большой скорости, включив музыку на полную катушку, чтобы заглушить свое горе, и во всю силу своих гребаных легких пел «That Bitch» Bea Miller, чтобы убедиться, что я полностью очистился. Мне нравилось учить тексты как можно большего количества песен — это занимало мой мозг и рассеивало темноту. Иногда. Мне не принесло бы никакой пользы встретиться лицом к лицу со стариком, когда мое сердце разбито и испещрено шрамами, поэтому мне нужна была вся помощь, которую я мог получить.

Из-за карантина улицы были пусты, и я пронесся через центр Хемлок-Сити, нарушая все ограничения скорости, прежде чем помчаться к обширному поместью, где жил мой отец и остальные члены моей нездоровой семьи. Ну, все, кроме моего племянника Киана, который в данный момент учился в «Эверлейк-Преп» — какой-то модной школе для элитных подростков, где ему предстояло общаться с будущими лидерами нашей страны и, несомненно, продвигать планы Па по мировому господству.

Киан был, пожалуй, единственным членом моей семьи, которому я доверял. Он не был ослеплен властью Лиама и не жаждал его одобрения так отчаянно, как все остальные. Он был самостоятельным человеком и единственным, о ком я заботился в эти дни и, если подумать, я мог бы написать записку со смертного одра именно ему. Я был одним из девяти братьев и сестер, и каждый из них был коварным ублюдком, которого я с радостью увидел бы мертвым.

Я проехал мимо частной охраны, которую Па поставил у ворот своего чудовищного особняка, и припарковался прямо у входной двери, открыв ее сам, вместо того чтобы ждать, пока кто-нибудь из его персонала сделает это за меня. Клянусь, у старика их было так много, что он, должно быть, нанял нескольких из них исключительно для того, чтобы ему подтирали задницу.

Я заметил его экономку Марту, когда шел по ужасно большому центральному коридору мимо бесчисленных бесценных картин. Она незаметно указала мне на столовую, чтобы я знал, где найти этого старого засранца.

Я прошел прямо внутрь, оглядывая длинный стол, накрытый всего на четыре персоны для завтрака, на котором он так хотел, чтобы я присутствовал. Учитывая, что эта штуковина была достаточно длинной, чтобы разместить всех восьмерых моих братьев и сестер с их супругами, да еще и место осталось бы, огромная комната выглядела особенно нелепо только лишь с четырьмя накрытыми местами. Впрочем, в камине бушевал огонь, а аромат еды манил вперед, так что я предпочел проигнорировать это позерство в пользу того, чтобы набить желудок.

Я без колебаний направился к столу, несмотря на предполагаемый риск, который эти незнакомцы могли представлять для меня из-за вируса «Аид», потому что знал, что у них не было ни единого шанса оказаться здесь, пока мой папа не убедился бы в том, что они не заражены. Может, меня это особо и не беспокоило подхвачу я эту заразу или нет, но отец определенно беспокоился. Он ведь не стал бы подыхать ради того, чтобы сделать мне одолжение или что-то в этом роде.

Рядом с ним сидела женщина, но я не обратил на нее внимания, потому что смотрел на мужчину, который произвел меня на свет, когда достал подарочную коробочку из кармана и положил перед ним на стол.

Лиам О'Брайену было далеко за восемьдесят, у него были темно-седые волосы, но он был таким же устрашающим, как и раньше. Высокий, утонченный, идеально сложенный, в строгом костюме, с сигаретой, как всегда, торчащей из уголка губ. Я снова вознес безмолвную молитву повелителю никотина, чтобы он прикончил его к чертовой матери.

Очевидно, его гости не были посвящены в то, какую работу я выполнял для организации моего отца, поскольку он просто положил коробочку в карман и натянуто улыбнулся мне, давая понять, что собирается заставить меня заплатить за те три минуты, которые я заставил его ждать. Забавно, что в большинстве случаев ему было наплевать на время, которое я выбирал для приезда, но в редких случаях он выходил из себя из-за этого. Эти люди явно были каким-то образом важны для него.

— Найл, мальчик мой, я хочу познакомить тебя с Анастасией, — сказал он теплым голосом в совершенно нелепой манере, что говорило о том, что он замышляет что-то чертовски неладное, когда он указал мне на стул рядом с женщиной. — Возможно, ты помнишь ее отца, Влада, по некоторым деловым сделкам, которые наши семьи вели друг с другом.

Я опустился на свое место, взглянул на жутковатого Влада с его прилизанными черными волосами, внушительной челюстью и, без сомнения, устрашающей татуировкой на лице. Это был череп, который, казалось, плакал кровавыми слезами, и я бы посоветовал ему обратиться к художнику получше из-за такой хуевой детализации, но женщина заговорила прежде, чем я успел обратить на это внимание.

— Очень приятно, Найл, — сказала она с мягким русским акцентом, ее рука коснулась моей, и у меня по коже побежали мурашки от беспокойства.

Я отстранился и тоже окинул ее оценивающим взглядом. Блондинка, искусственные сиськи, искусственные губы, искусственные ресницы, искусственная улыбка. Красивое платье, но я сомневался, что оно мне подойдет.

— Очень приятно, — эхом повторил я, просто бросив это слово ей в ответ и придав ему гораздо меньший смысл.

Я протянул руку, чтобы начать накладывать себе в тарелку разные варианты завтрака: взял несколько причудливых французских булочек и наполнил свою чашку кофе, после чего макнул одну из них в него и отправил целиком в рот.

Лиам прочистил горло и бросил на меня предупреждающий взгляд, на что я нахмурился. Он почти никогда не отчитывал меня за мое дрянное поведение, прекрасно понимая, что лучше держать бешеную собаку на привязи, чем тратить время на попытки ее приручить.

Я смахнул с уголка рта крошку выпечки и сел чуть прямее, готовый сыграть в его игру, чтобы выяснить, что здесь происходит.

— Мы просто обсуждали союз наших кровных линий, — сказал Влад, глядя на меня со слишком большим интересом, учитывая, что мы только что встретились, и он был чуваком. К несчастью для него, я был не из таких, хотя в последнее время мой член особо никуда и не стремился, кроме как в компанию моей собственной руки.

Мой взгляд снова метнулся к моему Па, так как я задался вопросом, какого хрена он затеял, и он натянуто улыбнулся.

— Влад предположил, что один из лучших способов объединить наши семьи в партнерстве — это создать между нами узы брака. Чтобы мы действительно были связаны друг с другом, если кто-то попытается нас разделить.

— И я здесь, потому что… — Я съел еще одну булочку, а Анастасия хихикнула, будто находила забавным то, как я набрасываюсь на еду. А может, мое невежество. В любом случае ее смех был таким же искусственным, как и все остальное в ней, и я не купился на это.

— У меня нет других холостых детей, — добавил Па. — Так что, если мы хотим, чтобы этот союз состоялся…

— У тебя полно холостых внуков, — заметил я, и по моей коже пробежал холодок, который почти всегда приводил к смерти.

Это была не паника: мои инстинкты «борьбы или бегства» были подавлены в корне, когда я понял, что смерть на самом деле принесет мне облегчение, но это было опасное состояние, и если мой отец хоть немного знал меня, он должен был понимать, что сейчас он переступает со мной тонкую грань.

Анастасия поджала губы, явно недовольная полным отсутствием с моей стороны интереса к ней, но, полагаю, она не понимала, что я не интересуюсь никакими женщинами. Уже очень, блядь, давно. И дело было не в том, что она предлагает, а в проклятие, которое я навлек на женщину, которую любил.

— Ты уверял меня, что это будет хорошая пара, — прорычал Влад, не сводя взгляда с моего Па, пока я допивал свой кофе, жалея, что никто не догадался подлить в него ликер.

— Так и будет, — сказал Па, его тон не выдавал даже намека на ярость, но темнота в его глазах обещала, что я поплачусь, если не подчинюсь прямо сейчас.

Уважение к сукину сыну, который меня породил, вбивалось в меня каждый чертов день моей жизни с момента рождения. Оно стало частью меня. Оно укоренилось во мне так глубоко, что вытравить его было практически невозможно. Семья. Честь. Уважение. Звучит, блядь, как гребаное клише, и все же вот я здесь, прикусил язык и едва заметно кивнул, чего, Влад или его дочь, которую он привез сюда на продажу, даже наверняка не заметили. Но этого было достаточно, чтобы мой отец смягчил свой убийственный взгляд.

— Марта! — Позвал я, зная, что она где-то поблизости. — Мне нужно еще кофе. Принесешь кофейник? — Мне не нужно было объяснять ей, что я хочу, чтобы в нем было больше виски, чем кофе, она и так это прекрасно знала.

Я откинулся на спинку стула, еда уже не вызывала у меня особого интереса, когда Лиам О'Брайен втянул русского мафиози в дискуссию о налогах на импорт, которая, несомненно, была прикрытием для обсуждения последних партий наркотиков, доставки которых они ждали.

Он уже некоторое время работал над своими отношениями с русскими: две семьи мирно объединились из-за ненависти к итальянцам. Я, наверное, должен был предвидеть, к чему это приведет, если бы больше интересовался его бредом.

Мои мысли вернулись к молотку, все еще заткнутому за мой пояс, и я задумался, как быстро я смогу убить их троих и смыться. Шестнадцать секунд — неплохая ставка. Может, восемнадцать, потому что череп Влада выглядел довольно крепким, и придется нанести пару дополнительных ударов. Но потом пришлось бы зачищать весь персонал, ведь они все знали, что я здесь, а это стало бы настоящей головной болью.

Марта принесла кофе со специальной добавкой, и я одарил ее обаятельной улыбкой. Это была маска, но я носил ее так долго, что забыл, где заканчивается фальшь и начинаюсь я, так что никто из нас не стал комментировать это. Хотя она была душкой, и было бы чертовски жаль убить ее при зачистке. Я вздохнул, позволив этой идее развеяться, как перышку на ветру.

Пока наши отцы сидели и разговаривали о делах, как будто мы были неуместными дополнениями к комнате, Анастасия решила испытать судьбу, наклонившись поближе ко мне и прошептав на ухо.

— Мы все всего лишь пешки на их шахматной доске, не так ли? — выдохнула она с едва заметным, но все еще присутствующим русским акцентом. Я догадался, что мой отец был не единственным мафиози, которому нравилось отправлять своих детей на родину, пока они были маленькими. Он не слишком заботился о внуках, но что касается меня, моих братьев и сестер, то мы всю жизнь мотались из дома в дом, переплывая Атлантику туда и обратно столько раз, что я и сосчитать не могу. Не поймите меня неправильно, Ирландия была прекрасным местом, и если бы у меня было право голоса, я вполне мог бы остаться там. Но часть империи О’Брайенов, которой управлял Лиам, прочно обосновалась в Штатах, так что я давно смирился с жизнью здесь.

— Если ты только сейчас это поняла, то мне тебя жаль, — ответил я ей, не потрудившись посмотреть в ее сторону, пока допивал свой кофе, виски обжигал мне горло по пути вниз и в какой-то мере снимал раздражение от моего испорченного настроения.

— Возможно, было бы не так уж плохо объединиться, — сказала она, протягивая руку, чтобы положить ее на мою, давая мне понять, что она не против, по крайней мере, трахнуть меня.

Я замер, на мгновение застигнутый врасплох тем, что она так смело прикоснулась ко мне и провела рукой по моему предплечью. Ощущение ее прикосновения к моей коже было таким чужим и нежеланным, что я чуть не зарычал, как зверь, когда она провела пальцами прямо по татуировке с именем моей жены. Анастасия, конечно, не знала об этом, рукав рубашки скрывал ее, но когда ее пальцы провели по тому месту, где на моей коже витиеватым шрифтом было выведено «Ава», я был так близок к тому, чтобы убить их всех, что, клянусь, потерял сознание.

Когда я пришел в себя, то был уже на ногах, моя кофейная чашка разбилась о камин, куда я, должно быть, швырнул ее. Я был удивлен, увидев их троих живыми и уставившимися на меня, а глаза папы горели гневом из-за моего поведения.

— Похоже, вы отлично справляетесь с приготовлениями, — сказал я, широко улыбаясь и делая реверанс перед ними, просто чтобы сбить их с толку. Никто никогда не знал, как, черт возьми, реагировать на такое поведение, и меня это вполне устраивало. — Так что я, пожалуй, откланяюсь.

Я вышел из комнаты, прежде чем кто-либо из них успел сказать хоть слово, чтобы остановить меня, и продолжал идти, пока не вернулся в свою машину и не рванул от них подальше. Я не знал, какого черта я собирался делать. Но я точно знал, что не женюсь на этой женщине. Был там, делал это, получил кольцо и все испортил. Больше. Никогда.