Клуб смерти

Пот блестел на моей коже и стекал между сводами мышц, когда я все сильнее и сильнее напрягал себя, приступая к пятому подходу из ста подтягиваний за утро.

Сегодня мой мозг гудел. Шепотки о насилие, тьма и все плохое, что было во мне, всплывали на поверхность. Сегодня был один из тех дней, когда всему миру было видно самое худшее во мне, и демон внутри меня хотел вырваться на свободу, чтобы терроризировать мир.

В моей прошлой жизни в такой день я, скорее всего, пролил бы кровь.

До того, как я оказался здесь, до того, как я сбежал от человека, которым был рожден, и начал свой путь в бегах, я воплощал в себе все самые отвратительные проявления зла. Это было необходимо, чтобы подняться в картеле Кастильо. Жестокость. Бесчеловечность. Хитрость и расчетливость. Во меня было все это и даже больше.

Когда ты поднимаешься по карьерной лестнице так, как это делал я, за тобой всегда пристально следят сотня людей. Каждый из них был предан, боялся тебя, и все же жаждал твоего падения, стремился превзойти тебя. Это было беспощадно, кроваво и до ужаса просто. Закон джунглей: слабого сжирают. А я был волком, который регулярно пировал.

Некоторые могут удивиться, почему я решил бежать от этого, почему я отказался от власти и положения и нарисовал на своей спине мишень, которая практически гарантировала, что однажды меня убьют. Но они не могли даже представить, каково это — расти так, как рос я, быть окруженным такими мужчинами и подвергаться насилию со стороны таких женщин. Все они были гнилью, которую нужно было вырезать. Я лишь нанес первый надрез.

Я закрыл глаза, борясь с воспоминаниями, которые постоянно пытались пробиться наружу, с лицами женщин, которые пошли на такие крайние меры, чтобы избавить меня от тьмы, но только усилили ее.

В тишине я слышал, как они нараспев читают молитвы: и старые, и новые. Некоторые были направлены прямо на меня и мою душу, которую, как они утверждали, так хотели спасти.

Эхо их голосов, отражаясь от каменных стен, становилось все громче и громче, латинские слова, которые они произносили, вызывали у меня головокружение. День за днем я был заперт в той коробке, вынужденный слушать, как они приходили и уходили, всегда оставляя хотя бы одного человека, который продолжал петь до глубокой ночи.

Я ждал звона церковных колоколов, моля бога, который никогда не слышал моих молитв, чтобы он призвал их на богослужение и даровал мне благословение тишины. Pero mis oraciones nunca fueron respondidas. (Прим. Пер. Испанский: Но мои молитвы так и не были услышаны)

Шрам в форме креста, пересекающий центр моей груди, горел от воспоминаний, а запах моей пылающей кожи, когда они прижимали распятие к моей кожи, навсегда остался в моей памяти.

Они утверждали, что оно обожгло меня из-за демона, который вселился в мою душу, и у меня не было другого объяснения этому. Я до сих пор не понимал, почему оно обожгло меня так сильно и оставило такое клеймо. Но я также принял демона, живущего во мне. Если эти женщины не смогли изгнать его, я понимал, что у меня нет шансов сделать это. Поэтому я примирился с ним, насколько мог, и старался не становиться жертвой его желаний больше, чем мог справиться.

Я отпустил решетку, моя грудь тяжело вздымалась, когда я одной рукой ухватился за холодный металл двери и наклонился вперед, чтобы отдышаться, а свободной рукой провел по старому ожогу, задаваясь вопросом в миллионный раз в своей жизни, почему я был проклят таким образом. Почему именно я должен нести бремя этого существа, живущего внутри меня? В чем я был виноват?

Звук отпираемой двери подвала заставил меня поднять голову, и я с надеждой посмотрел в сторону лестницы.

Я понимал, насколько глупо было питать какие-либо надежды, но эта девушка заражала своим оптимизмом.

Я всегда был собственником. С самого первого задания для Кастильо я собирал информацию и ревностно присваивал все ценное, что попадалось на моем пути. Сначала это была еда, оружие, деньги, имущество, машины — все больше и больше, но я никогда не был этим сыт. Мой голод был зверем, которому суждено было оставаться неутоленным.

Даже после того, как я украл у них все, что мог, и сжег дотла дом Божий, где были заперты ужасы моего детства, я все равно не был удовлетворен.

То, как у меня отняли мою новую жизнь, заставило меня осознать это.

Я был голодной душой, вечно жаждущей, вечно поглощающей, но никогда не насыщающейся. Но если такова моя природа, пусть будет так. Я готов был поглотить весь мир, если до этого дойдет.

Но сначала я намеревался поглотить ее.

С тех пор, как я поддался искушению и попробовал ее на вкус, прошли недели сладкой пытки.

С тех пор я каждую минуту, проведенную с ней, вел борьбу с собой, пытаясь доказать себе, что способен обладать ею, не разрушая. Но я начинал терять всякую надежду на то, что смогу себя сдерживать дальше.

Я почти каждый день слышал, как она стонет и вздыхает в душе, а иногда выкрикивает мое имя, лаская себя. Поначалу это разожгло пламя во мне до новых высот, и моя решимость была так близка к тому, чтобы рухнуть, что я чуть не сдался. Но потом она простонала имя Найла, и я почти полностью потерял контроль над собой. Она не должна была думать о нем. Она должна была быть моей. Но если я поддамся ревности, которую пробудила во мне мысль о ней с ним, тогда я знал, что полностью потеряю всякий контроль.

Поэтому я замкнулся. Вернулся к наблюдению за ней, ожидая, что она покажет мне свое истинное лицо, раскроет свою истинную природу. Я хотел понять, какую ловушку она готовит. Но ничего не происходило. Она не подавала никаких признаков понимания моей истинной сути, не говоря уже о том, что не проявляла никакого интереса к моим секретам.

И, конечно, я не мог забыть, как она пыталась спасти меня от пыток Найла. С того дня ее не было здесь, когда он уводил в свою комнату для убийств. Она всегда была наверху, занимаясь тем, что они вдвоем называли тренировками. Она рассказала мне об ошейнике, который он надевал на нее, чтобы она не выходила за границы территории, и теперь он использовал его в своих интересах, оставляя ее наверху с заданиями, чтобы она была занята, когда он приходил допрашивать меня.

А он был осторожен в своих методах пыток, используя только воду и электричество, когда допрашивал меня, стараясь не оставить на моей коже следов, которые она могла бы увидеть.

Он был обманщиком, лжецом, хитрым, смертоносным, манипулятором. И я видел, как с каждым днем он все сильнее и сильнее затягивал ее в свои сети.

Я просто еще не решил, как лучше всего их снять.

Бруклин привлекла мое внимание, когда сбежала вниз по лестнице, посасывая леденец, который окрасил ее язык и губы в ярко-красный цвет. Сегодня она была одета в соответствующий комплект из ярко-розовых леггинсов и спортивного бюстгальтера, а завершали образ белые высокие кроссовки. Она могла бы сойти за обычную девушку, направляющуюся на тренировку, если бы не дикий блеск в глазах, который говорил, что она какая угодно, только не обычная.

Она принесла тарелку со стопкой сэндвичей и поспешила ко мне с улыбкой, как будто мы были друзьями.

Я был почти уверен, что друг не будет фантазировать о том, как связать ее и трахать в задницу, пока она не потеряет сознание, поэтому сомневался, что я был для нее другом.

Я протянул руку сквозь решетку, чтобы взять сэндвич, и пялился на ее тело, пока поглощал его.

— Сегодня мы занимались борьбой, — прошептала она, вынимая леденец изо рта и указывая им в сторону лестницы. — Адское Пламя говорит, что у меня получается все лучше. — Она просияла, глядя на меня, и я приподнял бровь, быстро переходя ко второму сэндвичу. — Ну ладно, на самом деле он сказал: «Не думаю, что кто-то когда-либо пытался убить меня, оседлав мое лицо», но это явно было сказано в качестве комплимента.

При этом мысленном образе у меня вырвалось глубокое рычание, и она, протянув руку сквозь прутья, коснулась моей груди, чтобы почувствовать, как вибрирует мое тело от этого звука.

— Объясни, — процедил я сквозь зубы, поскольку уже успел заметить одну ее особенность: она часто подбирала неудачные слова, и стоило вытянуть из нее побольше информации, когда она говорила подобные вещи. Звук собственного голоса нравился ей почти так же сильно, как и мне, поэтому она всегда была рада поделиться подробностями.

— Я попробовала на нем тот удушающим прием с захватом бедрами. Ну, знаешь, когда ты обхватываешь ногами чью-то шею, а потом просто сжимаешь и сжимаешь, как анаконда, пока человек не сдохнет. — Она ухмыльнулась, когда я взял последний сэндвич и отошла, чтобы поставить тарелку на лестницу, в то время как я кипел от мысли, как она терлась киской о его лицо, пытаясь выполнить этот прием. Без сомнения, у него не было возражений против этого, но если бы я был там и стал свидетелем этого, я бы свернул ему гребаную шею только за то, что он подобрался так близко к тому, что принадлежало мне.

Тяжелые шаги загремели по лестнице, прежде чем она успела сказать мне что-нибудь еще, и я нахмурился, увидев Найла, который спустился в подвал в одних крошечных шортах. Его кожа блестела так же, как и моя после тренировки.

— Мне нужно ненадолго отлучиться по работе, — объявил он, обращаясь к ней, но его слова относились и ко мне.

— Оооо, куда мы едем? — с энтузиазмом спросила Бруклин, направляясь к своему шкафу и начиная рыться в вещах.

— Не ты. Только я. Мне только что позвонил мой племянник Киан, он влип в неприятности. Я должен вытащить его девушку из Хемлок-Сити, пока ее не схватила армия.

Услышав это, я нахмурился. Зачем армии пытаться кого-то схватить? Что, черт возьми, происходит в мире снаружи? Бруклин немного рассказала мне о пандемии, но ее внимание быстро переключилось на что-то другое, так что все, что я действительно понял, это то, что люди заболевают и все ищут лекарство. Впрочем, я подумал, что для меня, запертого здесь, это не имело большого значения.

— О, она что, очень хороший солдат? — взволнованно спросила девушка, доставая темно-зеленый камуфляжный комбинезон из шкафа, как будто ей понравилась эта идея.

— Ничего подобного, — сказал Найл. — Не забивай голову. Это просто небольшая услуга единственному члену моей семьи, на которого мне действительно не наплевать. И после того, как кое-кто убил свидетеля, которого я обещал допросить для него, я чувствую себя в долгу перед ним.

— Э-э-э, я думала, мы оба согласились, что это было впечатляющее убийство с моей стороны и что ублюдок это заслужил, — сказала она, уперев руки в бедра и свирепо глядя на него.

— Нихрена подобного мы не делали. Мы сошлись на том, что ты серьезно облажалась, что ты не создана для этой работы и что я, скорее всего, зря трачу на тебя время.

Они долго сверлили друг друга сердитыми взглядами, а затем Бруклин отвернулась от него и подошла к решетке моей клетки.

— Если ты собираешься грубить, то я не поеду с тобой в твой дурацкий отпуск, — сказала она. — Я останусь здесь с Матео.

— Я знаю, что останешься, — ответил Найл. — И я совершенно точно не приглашал тебя присоединиться ко мне.

— Отлично. Потому что я не поеду, даже если ты будешь умолять.

— Мы оба знаем, что я могу заставить тебя поехать, не умоляя, Паучок, — прорычал он, и его взгляд переместился на меня. Его губы снова изогнулись в насмешливой ухмылке, и желание оторвать его чертову башку от плеч едва не захлестнуло меня с головой. (Прим.: Игра слов — поехать-come, кончить-come. Найл таким образом дразнит Матео)

— Te destriparé como a un cerdo uno de estos días (Прим. Пер. Испанский: На днях я выпотрошу тебя, как свинью), — выплюнул я в его сторону, но это только заставило его улыбнуться шире.

— Может, повторишь это по-английски, чтобы я мог как следует врезать тебе за это? — С вызовом спросил Найл, подходя ближе к нам.

Я остался на месте, но поднял подбородок, глядя на него сквозь решетку и думая о всех способах, которыми заставлю его кричать, прежде чем убью, уверенный, что он видит это в моих глазах.

Его ухмылка стала хищной, когда он подошел ближе, раскинув руки и двигаясь словно викинг, ищущий путь в Вальхаллу. В нем было что-то совершенно животное. Что-то текучее, непредсказуемое и дикое. Это только заставило меня еще больше желать его смерти. До того как я попал сюда, мне редко удавалось встретить достойного противника, и я был уверен, что честная схватка между нами стала бы жестокой поэзией.

Бруклин встала у него на пути прежде, чем он успел подойти достаточно близко, чтобы я смог дотянуться до него через решетку, а ее лицо исказилось в хмурой гримасе, когда она вынула леденец изо рта и помахала им между нами двумя, как оружием.

— Думаю, вам обоим пора поцеловаться и помириться, — предложила она, глядя то на меня, то на Найла, который стоял, скрестив руки на обнаженной груди, где красовалась татуировка клоуна, смеющегося надо мной.

— Помириться? — усмехнулся я. — Этот bastardo запер меня здесь на несколько месяцев, чтобы пытать. Я скорее вырву себе глаза, чем помирюсь с ним. Joder eso. (Прим. Пер. Испанский: К черту это)

Найл отпрянул, словно я плюнул в него, и поднял руки в защитном жесте, пока я сверлил его взглядом через прутья моей клетки.

— Ты обвиняешь меня в этой вражде? — возмутился он с нескрываемым изумлением, его ирландский акцент стал более заметным, а глаза наивно расширились. — Это ты жил в моем доме!

Бруклин ахнула, устремив на меня обвиняющий взгляд. Мой рот приоткрылся, и несколько секунд я просто молча сжимал и разжимал челюсти, прежде чем во мне взорвалась ярость. — ЭТО МОЙ ДОМ! — Взревел я. — Ты вломился посреди чертовой ночи, как какой-то rato cobarde (Прим. Пер. Испанский: Трусливый крысеныш), и застал меня врасплох. Тебе просто повезло, что я спал, иначе я бы с радостью уничтожил тебя и скормил куски твоего разлагающегося трупа измельчителю, — прорычал я, и это была чистая правда — однажды я так и поступил. Грязная работа, не советую ее повторять. Некоторые части никак не хотели перемалываться, так что мне пришлось проявить изобретательность с молотком и… в общем, не советую пробовать такое дома.

— О, пожалуйста, — усмехнулся Найл, смеясь мне в гребаное лицо, пока mi sol наблюдала за представлением, будто это ее любимый ситком. Я был удивлен, что она не держит в руках пакетик попкорна и не отправляет его в рот. — Я мог бы вырубить тебя левой рукой с завязанными глазами. Не льсти себе, думая иначе, El Burro.

— Hijo de puta (Прим. Пер. Испанский: Сукин сын), — прорычал я ему, прижимаясь лицом прямо к решетке, словно провоцируя его подойти ко мне и попытаться доказать это.

— Как долго он держит тебя здесь? — спросила меня Бруклин, а ее глаза расширились, как будто этот ублюдок произвел на нее впечатление.

— Я сбился со счета, — отрезал я, отвлекшись на ее вопрос. — Около шести месяцев.

— Семь, — ответил Найл, считая на пальцах. — По-моему, это было в июле. Выдался прекрасный теплый летний денек. У тебя было открыто окно, как будто ты был невинной маленькой девственницей, просто умоляющей Дьявола залезть в дом для ночного траха. Не злись, что не смог справиться со мной, когда я откликнулся на твое приглашение.

Я стиснул зубы так сильно, что удивился, как они не превратились в пыль.

— Черт, Матео, неудивительно, что ты так выглядишь… — Бруклин широко раскрыла глаза и помахала передо мной своим леденцом, как будто я должен был понять, что она имела ввиду, и я оскалил на нее зубы. — Но, конечно, после всего этого времени ты хочешь просто простить его и жить дальше? Знаешь, как говорят о затаенной обиде: это как пить яд и ждать, что умрет твой анемон.

— Что? Не анемон, а враг, — пробормотал я в замешательстве. (Прим.: Игра слов — anemone и enemy)

— Не думаю, Матео, — рассмеялась она. — В этом нет смысла.

— Давай, парень, — внезапно произнес Найл, обойдя ее и протянув правую руку через прутья моей клетки, чтобы я пожал ее. — Леди хочет, чтобы мы поставили точку.

— Из-за тебя у меня шрамы на всю жизнь, — прошипел я, а он пожал плечами.

— Пусть прошлое останется в прошлом.

Я еще минуту сверлил его взглядом, а потом протянул руку для пожатия. Не потому, что собирался его простить. А потому, что если он выпустит меня отсюда, я убью его, разорву на части и верну свою чертову жизнь.

Я поменяюсь с ним ролями, затащу его в ту проклятую комнату для убийств и покажу все, что умею делать с человеком, чтобы заставить его кричать. Я разорву его на куски и заставлю пожалеть о том дне, когда он впервые увидел меня. Он узнает, почему люди там, откуда я родом, боялись меня, и почему моя мать пыталась изгнать демона, живущего под моей плотью.

Найл широко ухмыльнулся, когда я вложил свою руку в его, и его пальцы крепко сомкнулись вокруг моей ладони. Он дернул меня за руку так сильно, как только мог, перенеся свой вес назад, так что мое лицо врезалось в железные прутья моей клетки, и я с вызовом зарычал на него, замахиваясь другой рукой ему в лицо.

— Ты готов рассказать мне, где деньги? — спросил он, а я вырвал руку из его хватки и выругался, кровь текла по моему лицу из носа, который, к счастью, не был сломан.

Этот ублюдок умрет самой мучительной смертью от моей руки, как только я выберусь отсюда. Я не торопясь уничтожу его и заставлю понять, кто я такой и почему ему следовало убить меня, когда была возможность.

— Я скорее проглочу стекло, чем расскажу тебе что-либо, loco bastardo (Прим. Пер. Испанский: Сумасшедший ублюдок, — выплюнул я.

— Пойдем, Паучок, — сказал он, отходя от меня с раскатистым смехом и протягивая ей свою окровавленную руку, и она взяла ее.

Я наблюдал, как он уводит ее из комнаты, а затем вверх по лестнице, в дом. Она оглянулась на меня, и в ее ярких голубых глазах читалось нечто очень похожее на разочарование. А потом она исчезла. И я снова остался один в этой проклятой клетке.

До меня доносились отголоски их разговора, но я не мог разобрать большинства слов, кипя от ярости и вытирая кровь с лица, пока ждал, чтобы узнать, что происходит.

Вскоре они вернулись, оба неся коробки с едой, которые сложили сбоку от лестницы, в то время как Бруклин выглядела разрывающейся между яростью и слезами.

— Меня не будет день или максимум два, — сказал Найл, даже не потрудившись посмотреть в мою сторону, отчего мой гнев разгорелся еще сильнее.

— Ты не можешь оставить его там с ведром, — прорычала Бруклин, постукивая леденцом по зубам. — Ты обещал, больше никакого ведра. К тому же ему нужен душ. Он весь горячий, потный и такой аппетитный. Если ты оставишь его в таком состоянии, в итоге я захочу его облизать.

Найл внезапно замер, его мышцы напряглись, а движения стали кошачьими, когда он повернулся, чтобы свирепо посмотреть на меня. Я ухмыльнулся ему, но она этого не увидела, и он мрачно нахмурился, несомненно, придумывая новые способы помучить меня, когда вернется из своей маленькой поездки.

Это был не первый раз, когда он уезжал и оставлял меня здесь на несколько дней, но это был первый раз, когда он потрудился объяснить причину, а не просто бросил дополнительную еду и уехал. Несколько раз он забывал про дополнительную еду, и я просто торчал здесь, голодный и в одиночестве, в течение нескольких дней, гадая, не умру ли я здесь, в темноте. Гребаный ублюдок.

— Ну, мы не можем допустить этого, — прорычал Найл, снова в спешке поднимаясь по лестнице.

Бруклин повернулась ко мне, подошла ближе, вынула леденец изо рта и протянула его мне через решетку.

Я наблюдал за ней несколько секунд. Она подняла брови, ожидая, наблюдая, дразня меня и снова заманивая в свои сети. Я не мог ей сопротивляться. Почему я не мог ей сопротивляться? Она была просто чертовски соблазнительной.

Я взял конфету губами, как она и хотела, удивленный кисловатым вишневым вкусом, который пронесся по моему языку, смешанный с гораздо более пьянящим ее вкусом. Я сильно пососал его, а затем выпустил изо рта, наблюдая, как она мгновенно снова поднесла его к своему рту, ее губы медленно сомкнулись вокруг него и заставили мой член шевельнуться.

Даже после всех этих недель мой голод по ней не уменьшился. Если уж на то пошло, он становился только сильнее, безудержнее, более настойчивым. Но это было опасно. Я знал, что это только приближает меня к потере контроля, а если я потеряю контроль с ней, не знаю, что произойдет.

Я не мог доверять себе. И не стал бы. И все же этого крошечного ощущения ее было недостаточно. Мне нужно было больше. Я нуждался в этом так чертовски сильно, что моя кожа словно горела, когда я смотрел на нее.

Найл с грохотом сбежал вниз по лестнице, но я остался на месте, когда он направился ко мне с электрошокером.

— Подожди, — начала Бруклин, и он повернулся к ней, приподняв бровь, ожидая, что она заступится за меня, но она не была такой предсказуемой. — Можно мне его опробовать? — Она указала на электрошокер, и Найл с ухмылкой посмотрел на него.

— Эта штука достаточно мощная, чтобы нокаутировать быка… или осла, — сказал он, взглянув на меня с насмешливой ухмылкой. — Но, думаю, я могу включить режим для котят.

— Я не котенок, — запротестовала она, надув губы, а он схватил ее за талию и повел к кровати.

— Нет? Тогда почему ты так громко мурлычешь, когда я это делаю?

Он прижал электрошокер к ее животу, и я зарычал, увидев, как ее глаза расширились от предвкушения, а руки вцепились в его бицепсы.

— Сделай это, Адское Пламя. Заставь меня трепетать, — выдохнула она.

Он нажал на кнопку, и ее позвоночник выгнулся дугой, когда по ней пробежал шок, с ее губ сорвался хриплый стон, а пальцы впились в его руки, да так что оставили на них кровавые полумесяцы. Найл наклонился ближе к ней, провел носом по ее шее, прежде чем прикоснуться губами к ее уху, а в моем теле напрягся каждый мускул, когда меня охватила ярость. — Еще?

— Да, — задыхаясь, прошептала она, и он повторил, наблюдая, как она откинулась назад с еще более громким стоном, подпрыгивая на матрасе и выгибая спину, когда ее конечности задергались в судорогах от удара тока.

Найл, казалось, был очарован ею так же, как и я, мы вдвоем смотрели, как она тяжело дышит и стонет, пока электрический ток разливался по ее венам, и на несколько бесконечных мгновений нас объединила жажда обладать ею.

Он резко отвернулся и направился ко мне через подвал, одновременно повышая напряжение электрошокера, а я просто стоял на месте, отказываясь даже моргать, когда он ткнул меня им в бок, и шок пронесся по мне, как товарный поезд.

Я упал на пол, дергаясь в судорогах, вполголоса проклиная его и пытаясь сориентироваться, когда он вошел в клетку, отстегнул цепь и потащил меня в сторону ванной.

Я пробормотал что-то невнятно, когда мне удалось перевернуться на четвереньки, где он бросил меня рядом с кроватью, борясь за то, чтобы восстановить контроль, прежде чем он снова прикуют меня, но звук цепи, пристегивающейся к креплению в ванной, эхом разнесся в моей голове, прежде чем я успел это сделать.

Я обнаружил, что смотрю на свою chica loca на кровати, ее зрачки были расширены, и она лежала на ней, тяжело дыша и улыбаясь мне.

— Тебе было так же хорошо, как и мне? — прошептала она, и я представил, как она спрашивает меня об этом после ночи, проведенной с моим членом, погруженным глубоко в нее. Конечно, я сомневался, что ее голос будет звучать столь же разборчиво после того, как я часами заставлю ее кричать, сжимая ее горло рукой, так что, вероятно, это было бы не то же самое.

Звук закрывающейся двери комнаты для убийств привлек мое внимание к hijo de puta (Прим. Пер. Испанский: Сукин сын) в комнате, когда я заметил, как он проходит мимо нас с кувалдой и сумкой с другими инструментами.

— Дети, ведите себя хорошо, — крикнул Найл, направляясь к двери. — Если я умру, вы, скорее всего, умрете здесь от голода, так что я предлагаю тебе съесть Матео, чтобы выиграть себе еще несколько недель, маленькая психопатка. Но с небольшой удачей я вернусь через день-два, и все будет в порядке.

— Подожди, — внезапно сказала Бруклин, сев, а затем спрыгнув с кровати. Она поймала его за руку, прежде чем он успел уйти, и заколебалась, а он удивленно посмотрел на нее сверху вниз.

— В чем дело? — спросил он, а я прищурился, глядя на их соединенные руки.

— Будь осторожен, — прошептала она, словно не была уверена, что хочет, чтобы эти слова сорвались с ее губ.

— Ты беспокоишься обо мне, любовь моя? — Спросил Найл, приподняв брови, и она сделала долгую паузу, прежде чем ответить.

— Я просто не хочу есть Матео, он выглядит таким жилистым. Так что ты должен обязательно вернуться.

Найл рассмеялся, когда она отдернула руку, а затем повернулся и вышел из комнаты, не сказав больше ни слова.

Я встал, услышав, как он запер дверь, и пошел в душ, пока не сошел с ума и не ударил кулаком по стене или чему-нибудь еще.

Я не потрудился закрыть дверь, снял одежду, включил горячую воду и залез под душ, начав тереть кожу. Уже за одно это у меня была причина поблагодарить эту девушку. Причина хотеть ее. Жаждать ее. И причина не уничтожать ее. Она вернула мне мою человечность, пусть даже на самом базовом уровне.

Моя рука оказалась на члене, еще до того как я решил ее туда положить, и я не был в состоянии сопротивляться желаниям своей плоти, когда начал поглаживать его, а с моих губ сорвался глубокий стон.

Я закрыл глаза, и она оказалась перед ними, — единственная фантазия, которая когда-либо у меня была.

Звук позади заставил меня обернуться, и я обнаружил, что она наблюдает за мной, закусив нижнюю губу и прислонившись спиной к раковине.

— Я тебя смущаю? — спросила она голосом чуть громче шепота. — Потому что я знаю, что не круто подглядывать за людьми в туалете, но почему-то мне очень хочется посмотреть…

— Cómo sigues sorprendiéndome? (Прим. Пер. Испанский: Как ты продолжаешь удивлять меня?) — Низко прорычал я, поворачиваясь, чтобы посмотреть на нее, и снова провел рукой взад-вперед по своему члену.

Горячая вода лилась мне на спину, а мыло стекало по груди, пока я гладил себя, упиваясь ее видом и борясь с каждым порывом в моем теле подойти к ней.

Ее глаза были прикованы к моему члену, пальцы крепко сжимали раковину по обе стороны от нее, пока она наблюдала за моими движениями, как будто изучала их, запоминала, откладывала, чтобы воспроизвести позже.

И я надеялся, что это так. Я надеялся, что она жаждет меня так же, как я жажду ее. Я надеялся, что она будет думать об этом, когда в следующий раз будет принимать душ и ласкать себя здесь, где я смогу слышать ее стоны.

Я хотел сократить это расстояние между нами, но как только я подумал об этом, мои пальцы почти болезненно сжались вокруг члена, желание схватить ее за горло поглотило меня, и я сделал непроизвольный шаг вперед.

Но я слушал ее историю прошлой ночью. Я услышал все: слова, боль, остаточный страх, что кто-то снова сделает с ней что-то подобное. Я хотел уничтожить тех, кто причинил ей боль, но также знал, что должен быть с ней более сдержанным, чем с кем-либо. Я не мог запятнать ее своей тьмой. Она заслуживала лучшего.

— Матео, — выдохнула она, облизывая губы, которые все еще были красными от леденца. — Будет странно, если я тоже себя потрогаю?

Кончики ее пальцев уже добрались до пояса, и я просто наблюдал за ней, гадая, действительно ли она имела в виду это, но огонь, вспыхнувший в ее глазах, сказал, что так оно и было. Я застонал, когда она засунула руку себе в штаны, тихо ахнув, когда начала двигать пальцами в них, не дожидаясь моего ответа.

Я сделал еще один шаг к ней, демон во мне пытался выбраться из-под моей кожи и умолял меня взять ее, схватить за волосы, подмять под себя и трахнуть эту тугую киску так сильно, как только смогу. Но я слишком хорошо знал, как действует мой внутренний демон, как хрупка моя хватка на самоконтроле и как я не могу доверять себе в подобной ситуации.

Я боролся с этим желанием, свободной рукой сжимая край двери душа, сдерживая себя. Это было труднее, чем я мог себе представить, но я должен был сдерживаться, должен был выждать, заставить ее захотеть этого так сильно, чтобы она сходила с ума от желания. Я хотел, чтобы она умоляла. Сколько бы она ни думала об этом сейчас, я знал, что этого недостаточно. И мне нужно было проверять свой контроль снова и снова, пока я не буду уверен, что отвечаю за себя. Я не мог рисковать ею. Она была моей mi sol. Она была нужна мне в этом месте. Она была всем, что у меня было, и я не хотел отдавать ее никому, даже своей собственной тьме.

Когда она будет готова, она захочет, чтобы я сделал все, что в моих силах. Она будет жаждать этого так же, как я, и я найду способ контролировать монстра внутри себя ради нее, но этот день еще не настал.

Я начал дрочить себе все быстрее и сильнее, мне нужно было кончить, если я хотел иметь хоть какой-то шанс удержаться от нее на расстоянии. И, глядя на то, как она стонет и дразнит свою киску для меня, мне не составило труда достичь этой цели.

Я кончил со стоном, часть напряжения покинула мои мышцы, хотя мое желание к ней ничуть не уменьшилось. Ее глаза расширились, пока она наблюдала за мной, а ее язык облизал губы и подсказал мне еще больше грязных идей, призванных разрушить мой разум желанием обладать ею.

Я вышел из душа, вода стекала по моему телу, когда я приблизился к ней, встречая ее взгляд и наслаждаясь тем, что в нем увидел. Она не боялась, она жаждала, тяжело дышала, лаская свой клитор для меня и совершенно ясно давая понять, как сильно жаждет кончить для меня.

Но я не собирался ей этого позволять. Не так. Я мог сделать для своей mi sol гораздо больше.

Я, не спрашивая разрешения, вытащил ее руку из штанов и прижал к зеркалу позади нее.

— Мертвец, — выдохнула она, когда я склонился над ней, доминируя над ней, подминая ее под себя и глядя ей в глаза, пока засовывал свою руку ей в штаны, наблюдая за вспышкой желания, и давая ей несколько секунд, чтобы отказать мне, если это было то, чего она хотела. Но я знал, что она это не хочет.

— Что ты…

— Скажи мне «нет», — прорычал я, а мои пальцы оказались так близко к ее киске, что я почувствовал, как ее жар притягивает меня к себе. Я был монстром, но во мне осталось достаточно добра, чтобы заботиться о ее ответе. Хотя я сомневался, что она понимала, во что ввязывается, если скажет «да». Потому что «да» означало, что она отдастся мне, и если она это сделает, я позабочусь о том, чтобы она никогда не забыла, кому она принадлежит.

Она не ответила мне, но ее бедра раздвинулись шире, и подались вперед в безмолвном требовании, а я мрачно улыбнулся, отвечая на него.

Мои пальцы нащупали ее влажную сердцевину, и я зарычал, когда без предупреждения ввел в нее три пальца, мягкой частью ладони надавив на ее клитор и заставив ее вскрикнуть.

— Охренительные мужские руки, — простонала она, запрокинув голову и закрыв глаза, когда я протолкнул пальцы глубже, согнув их и надавив на ее точку g, заставляя ее застонать от удовольствия.

— Смотри на меня, — прорычал я, моя хватка на ее запястье усилилась, пока она не ахнула от боли, и ее ярко-голубые глаза снова не открылись, встретившись с взглядом с моими.

— Я смотрю, — пообещала она, заставляя уголки моих губ приподняться, и я снова задвигал пальцами внутри нее. Внутрь и наружу, плавно и медленно, чувствуя, на сколько она мокрая, и купаясь в этом взгляде ее глаз.

Она была моей. Я чувствовал это. Прямо здесь и сейчас в ее мире не было ничего, кроме меня, и я был существом, контролирующим его.

Она тяжело дышала, стонала, брала, брала, и брала, а я наслаждался тем, что владел ее телом.

Мой член снова стал твердым, упираясь в ее бедро, требуя удовлетворения, и ее взгляд опустился на него, навевая мне мысли, которым я не мог поддаться.

Ее бедра прижимались ко мне, даже когда я пытался удержать ее неподвижно, ее потребность трахать мою руку подавляла контроль, который я над ней установил, так как она жаждала большего.

Ее свободная рука потянулась к моему члену, и я зарычал, внезапно отстраняясь и разворачивая ее, одновременно стягивая с нее штаны до щиколоток, обнажив ее сладкую попку.

— Что ты…

Я оборвал ее вопрос, резко придвинувшись к ней сзади, схватил оба ее запястья и прижал ее ладони к зеркалу, прежде чем впиться зубами в ее шею и заставить ее вскрикнуть.

Ее глаза снова закрылись, и я сильно шлепнул ее по заднице.

— Mírame, (Прим. Пер. Испанский: Смотри на меня) — рявкнул я.

— Я тоже отражаюсь, — выдохнула она, прикусив губу, когда ее глаза снова распахнулись. (Прим.: Игра слов — Mírame созвучно со словом Mirror (отражать))

— Нет, это значит — Смотри на меня, — прорычал я, поймав ее взгляд в зеркале. — Чтобы ты знала, кому принадлежишь, когда кончишь.

Ее губы приоткрылись, и я раздвинул ее ноги еще шире, а на кончики моего члена выступила влага, умоляя меня использовать его. Но я чувствовал, как демон во мне пробуждается, и когда я обхватил пальцами ее тонкую шею, я знал, что не могу позволить себе вот так потерять контроль. Не сейчас.

Она была словно изысканное блюдо, которым нужно было наслаждаться. А я не мог доверять самому себе рядом с ней, и не хотел сломать мое прелестное создание.

Я дотянулся до ее спортивного бюстгальтера и дернул его вниз, заставляя ее сиськи выпрыгнуть из него, чтобы я мог видеть их в отражении, а ее твердые соски так и напрашивались на поцелуй моих зубов.

Я грубо схватил их, дергая, сжимая, заставляя ее чертыхаться, тяжело дышать и прижимать попку к моему члену в безмолвном требовании.

И я хотел подчиниться ему. Я хотел этого так сильно, что моя рука снова обхватила ее горло, прежде чем я смог остановить себя, и я закрыл глаза, когда головка моего члена скользнула по горячей влажности ее киски.

— Черт, Мертвец. Он такой большой, что я не знаю, сможет ли…

Я сжал ее горло еще сильнее и глубоко вдохнул, когда ее дыхание прервалось, остановив ее слова, мой пульс забился в бешеном ритме, мышцы напряглись, и я схватил ее за бедро, готовый сделать это, сдаться, взять ее, обладать ею, уничтожить ее.

Мои пальцы разжались, и из ее уст вырвался жадный стон, заставивший меня снова открыть глаза.

Она все еще смотрела на меня, ожидая, не сопротивляясь, не убегая и не крича. На самом деле, взгляд ее глаз ясно давал понять, что она хочет этого, всего этого, всего, что я могу ей дать. Она не имела представления, кто я такой? Или она была настолько сломлена, что готова была позволить мне показать ей себя с самой темной стороны?

Я вонзил зубы в ее плечо, с усилием отрывая руку от ее горла, а затем опустил пальцы между ее бедер и нашел ее клитор.

— Я вреден для тебя, — сказал я ей в последней отчаянной попытке предупредить ее, пока не стало слишком поздно. Потому что я был серьезно близок к точке невозврата, к тому, чтобы предъявить права на нее и на все, чем она была, и превратить эту темную одержимость в живую, дышащую фантазию, которой я никогда не позволю закончиться.

Я дразнил ее клитор, а она откинула голову на мое плечо, все еще не отрывая глаз от моего отражения в зеркале, а я переводил взгляд с ее ярко-голубых глаз на ее вздымающиеся груди и на то, как моя рука двигалась между ее бедрами.

— Думаю, мне нравится вредное, — выдохнула она. — Покажи мне все самое плохое, Мертвец. Думаю, это поможет мне снова жить.

Мои бедра прижимались к ее округлой попке, пока я продолжал терзать ее клитор, а мой член на короткое мгновение скользнул между ее ягодиц, когда желание обладать ею свело меня с ума.

Я использовал это желание на ее клиторе, дразня и кружа, возбуждая ее все сильнее и сильнее, пока она терлась о меня бедрами, получая еще больше удовольствия, прижимая свою попку к моему члену и доводя меня до исступления.

— Блядь, — выдохнула она. — О, святая мать… никогда не останавливайся. Никогда, никогда не останавливайся.

Я снова закружил пальцами, наблюдая, как огонь вспыхивает в ее глазах, а другую руку завел ей за спину и вставил два пальца в ее тугую киску. Она наклонилась вперед, опираясь руками о зеркало, чтобы удержать себя в нужном положении, и громко застонала для меня, а этот ее хриплый голос стал таким восхитительно грязным, что мне захотелось поглотить этот звук. Она была даже лучше, чем я помнил с тех пор, как попробовал ее на вкус, горячую, влажную и такую чертовски сладкую.

— Mírame, — снова прорычал я, чтобы она не забыла. Я хотел увидеть это в ее глазах, когда доведу ее до краха.

Ее слова превратились в бессвязный лепет, пока я играл на ее теле, как на инструменте, не отрывая взгляда от ее глаз, пока проникал в нее все быстрее, мои пальцы синхронно двигались на ее клиторе и внутри нее, а она задыхалась и стонала.

Ее крики становились все громче, все отчаяннее, и я чувствовал, как ее киска сжимается вокруг моих пальцев, приближаясь к кульминации, а ее сиськи выпятились вперед, когда сама она выгнулась назад, прижавшись ко мне. Я даже не остановил ее, когда она отняла руку от зеркала и обхватила ею мою шею, запуская пальцы в мои чересчур длинные волосы и притягивая меня к себе.

Я опустил губы к ее шее, вдыхая ее запах, и проводя ими по ее коже, касаясь щетиной чувствительной области, а затем и зубами.

Она простонала мое имя, начиная кончать, и я вытащил пальцы из ее киски, оставив другую руку контролировать ее клитор, а затем вместо этого ввел их в ее попку, заставляя ее кричать еще громче, а ее рука сжала мои волосы так сильно, что почти вырывала их с корнями.

Она выглядела совершенно сногсшибательно, когда распадалась на части из-за меня, огонь в ее глазах горел ярко, на ее чертах был написан экстаз, а ее красота навсегда запечатлелась в моей памяти.

Я еще несколько раз толкнулся в нее пальцами, выжимая из нее все возможное удовольствие, пока мой взгляд не упал на ее губы в отражении, и я представил, как она берет мой член между ними, сосет, лижет и обслуживает меня, стоя на коленях.

— Моя, — прорычал я, убедившись, что она это поняла. Что она знает, что ее удовольствие принадлежит мне так же, как и все остальное в ней будет принадлежать со временем.

Она просто тяжело дышала несколько долгих секунд, наши глаза встретились в отражении, и она кивнула, медленно вынимая пальцы из моих волос.

Демон во мне замурлыкал от этого, и я подался бедрами вперед, мой член задвигался между ее бедер, скользя по влажности ее киски, но я не мог уступить тому, чего он хотел. Я не мог так рисковать.

Я внезапно отпустил ее, вернулся в душ, закрыл глаза и снова сжал член, представляя себе все способы, которыми я разрушу ее, как только смогу доверять себе рядом с ней, и рыча от усилия, которое требовалось, чтобы не сделать этого прямо сейчас.

А до этого она будет умолять меня. Умолять и просить, приоткрывать свои полные губы и подчиняться моим приказам так, как мне нужно.

Я сильно кончил, разбрызгав сперму по стене душа и желая, чтобы это были ее полные сиськи.

Я долго оставался под горячей водой, успокаивая зверя во мне с помощью удовольствия и силы воли, пока не убедился, что снова полностью восстановил контроль над собой.

Когда я вышел, то обнаружил, что ее нет, дверь закрыта, а свежие спортивные штаны сложены для меня в раковине рядом с полотенцем.

Я вытерся, надел чистую одежду, причесался и почистил зубы, а затем открыл дверь.

Я замер, увидев, что выход заблокирован мягкой кроватью, которую Бруклин явно придвинула к дверному косяку, чтобы я мог до нее добраться даже с цепью.

— Смотри! — воскликнула она, прыгая на кровать и кувыркаясь. — Я могу сделать сальто вперед!

Она ошибалась. Это было не сальто.

Я посмотрела на нее с недоумением, пытаясь понять, в каком настроении она находится, а она похлопала по мягкому матрасу рядом с собой. Она переоделась и была одета в черные гольфы до колен, крошечные черные шортики и что-то похожее на мужскую хоккейную футболку, которую завязала узлом на боку. Еще она нарисовала красное сердечко у себя на скуле, и по какой-то причине мне захотелось прижаться к нему губами.

— Я думаю, нам нужно поговорить, — серьезно сказала она, и ее настроение снова изменилось. Она была как ветер, но за ней было труднее угнаться.

Я приподнял бровь, глядя на нее, и медленно опустился на кровать, стараясь не показывать, как чертовски сильно я наслаждался ощущением чего-то мягкого под моим телом после всех этих месяцев сна на холодном полу. Это было еще одно проявление ее доброты по отношению ко мне, и, помимо оргазмов, я все еще не был уверен, что она получала от этого. Кроме того, я бы дал ей их в любом случае.

— О чем? — Спросил я.

— О том, что ты злишься на меня. Ты злишься как безумный шляпник, Мертвец, а я не могу этого вынести.

Я нахмурился, потому что только что заставил ее кончить так сильно, что она едва могла дышать, так что не был уверен, какая часть этого заставила ее подумать, что я злюсь на нее. Однако она продолжила, не дожидаясь моих вопросов, так что я предположил, что вот-вот узнаю.

— Потому что я тусуюсь с Найлом и учусь быть крутой королевой-убийцей, а ты просто сидишь здесь весь день с хмурым лицом, как гусь, которому не дали пощипать травку.

— Он тебе нравится? — Спросил я ее мрачным тоном. — Человек, который взял тебя в плен и держит взаперти, как крысу в клетке?

— Э-э-э, эта клетка намного приятнее, чем мое предыдущее жилище, — отметила она. — И мне нравится убивать, так почему бы мне не стать лучше в этом? — Было еще что-то, о чем она умолчала, но раз она не делилась этим, я решил не настаивать. Возможно, она сама до конца не разобралась в своих чувствах.

— Если у тебя это так хорошо получается, может, тебе стоит попытаться убить его, пока ты там, наверху, — выплюнул я.

— Я пыталась убить его шестьдесят семь раз! — сказала она, театрально запрокинув голову и уставившись в потолок. — Он сказал мне, что Дьяволу он не нужен, и я начинаю думать, что он, должно быть, прав. Это безнадежно.

— Это не безнадежно, — настаивал я. — Тебе просто нужно вонзить в него клинок, и тогда все наши проблемы решатся. У меня больше денег, чем ты можешь пожелать. Мы могли бы поехать куда угодно. Стать кем угодно.

Не уверен, как я смогу забрать ее с собой, когда сбегу, но я что-нибудь придумаю. Она просто поменяет одного похитителя на другого, но по крайней мере я буду хозяином, готовым уничтожить мир ради нее.

— Где все твои деньги? — спросила она с любопытством. — Ты нарисовал карту сокровищ, на которой крестиком отмечено место? Закопал в могиле? Оставил у бабушки? Засунул себе в задницу?

Я напрягся, гадая, не настал ли тот момент, когда она раскроет, зачем ее сюда послали. Но если это был ее гениальный план — выдавать случайные предположения после того, как я сам завел разговор, то она была худшим дознавателем, которого я когда-либо встречал.

— Не беспокойся об этом, — сказал я. — Просто позаботься о том, чтобы убить этого hijo de puta, когда увидишь его в следующий раз, а все остальное сложится само собой.

Она серьезно кивнула, а затем придвинулась немного ближе ко мне, наступила тишина, и тогда она повернула голову, чтобы посмотреть на меня.

Шли минуты, и я задавался вопросом, почему она не вела себя по-другому после того, что мы сделали в ванной. Неужели для нее это ничего не значило? Разве не должно было что-то измениться, когда кто-то заставлял тебя выкрикивать его имя, одновременно засовывая пальцы тебе в задницу?

— Я тебе нравлюсь, Матео? — наконец прошептала она, и я снова удивился.

Мой пристальный взгляд блуждал по ее чертам, но я ничего не ответил. Что она вообще хотела, чтобы я сказал на это?

— Я думаю, у тебя очень милый член, — добавила она. — Самый большой, который я когда-либо видела, он одновременно пугающий и милый.

— Милый? — хмыкнул я, гадая, сколько она их видела, а потом решил, что не стоит спрашивать имена, иначе я только добавлю их в список людей, чьей смерти я желаю.

— Да. Может быть, мы могли бы договориться быть друзьями по лагерю, если ты не хочешь идти ва-банк и становится настоящими друзьями? — Я ничего не ответил, и она продолжила. — Друзья по лагерю — это друзья, которых ты заводишь в летнем лагере, и ты думаешь, что они самые классные, но потом возвращаешься к своей обычной жизни и забываешь о них. Я никогда не была в летнем лагере, но однажды я совсем забыла о старушке Бетти, женщине с пуговицами. Хотя не думаю, что когда-нибудь забуду о твоем существовании, Матео. Но если ты хочешь забыть меня, я не против.

Я по-прежнему ничего не говорил, и она кивнула, прикусив губу, ее взгляд скользнул по моим чертам, прежде чем она заерзала, чтобы устроиться поудобнее, закрыла глаза, и накрыла нас одеялом, словно собираясь заснуть.

Я решил, что неважно, сколько времени, если она устала. Нам ведь нечем было заняться здесь, внизу.

Я молчал, глядя на нее, и тут ее лицо исказилось, челюсть задрожала, прежде чем слеза скатилась из-под ее закрытого века, и у меня неприятно скрутило живот.

Вторая слеза последовала за первой, скользнув по ее носу и вниз по щеке, прежде чем тихо упасть на подушку и раствориться в ней.

Я тоже повернулся на бок, чтобы смотреть на нее, цепь на моей шее натянулась, так это бы максимум ее длины, и я взял ее руку в свою. Я переплел наши пальцы, и хотя она не открыла глаза, она замерла так, что я был уверен, что она все еще не спит.

Слезы больше не текли, но я продолжил наблюдать, как ее дыхание постепенно становилось глубже, и убедился, что она действительно заснула.

Я так легко мог ее убить. Она была рядом, такая маленькая, хрупкая и уязвимая. Я мог сделать все, что угодно. Она не могла знать, что я этого не сделаю. И все же по какой-то причине она явно не думала, что я это сделаю. И пока я лежал, думая об этом, наши пальцы были переплетены, а дыхания смешались, мне в голову пришла невозможная мысль.

Она доверяла мне.

По крайней мере, немного. И если это было правдой, то было только вопросом времени, когда она полностью сдастся мне.

Mi chica loca уже была моей. Даже если она еще не знала об этом.