Красавица и Бо

Глава 4

Лорен

Мне трудно сосредоточиться. Мы с Роуз сидим в моей комнате и готовимся к экзамену по латыни, который состоится на следующей неделе. Обычно этот предмет кажется мне легким и интересным, но сегодня мое внимание постоянно переключается на задний двор, где садовники косят траву и подстригают кустарники. Сегодня, да и в последние несколько выходных, Бо был там вместе с ними. На улице жарко, влажно и душно — настолько, что Бо снял рубашку и заправил ее сзади в джинсы. Он снял ее несколько минут назад, похоже, рассердившись на эту вещь, и я его не виню. Даже в сентябре на улице больше 100 градусов по Фаренгейту. Я смотрю, как он вытирает лоб полотенцем, а затем бросает его на шезлонг у бассейна, возвращаясь к работе. У меня возникает острое желание сбегать вниз и украсть его… ну, просто чтобы помочь… со стиркой. Не хочу, чтобы у него закончились полотенца. Я подношу ручку ко рту и грызу кончик, сосредоточившись на Бо, на том, что никогда раньше не видела такой обнаженной груди, как у него. Она загорелая и широкая, покрытая достаточным количеством темных волос, чтобы убедить меня в том, что передо мной не тело мальчика моего возраста — даже близко нет.

— Э-э, у тебя все хорошо, Лу?

Голос Роуз вырывает меня из задумчивости, и я с такой силой прикусываю ручку, что она раскалывается, забрызгав меня черными чернилами.

— Черт!

Я вскакиваю, разбрызгивая еще больше чернил по своему домашнему заданию по латыни. Слова, которые я должна была перевести, теперь покрыты черной лужей, которая в нескольких секундах от того, чтобы пролиться на мой ковер. К счастью, Роуз успевает взять одно полотенце для рук из ванной комнаты, чтобы убрать беспорядок, пока не стало еще хуже.

Я выбрасываю ручку в мусорное ведро, и Роуз поднимает глаза с того места, где пытается вытереть чернила с моей домашней работы, внимательно смотрит на меня и падает на кровать в приступе смеха.

— Иди… — говорит она, с трудом выговаривая слова. Ей приходится быстро выталкивать их из себя, прежде чем разразиться очередным приступом смеха. — Иди посмотри в зеркало!

Я бегу в свою ванную, и, конечно же, черные чернила размазаны по моему лицу, как будто я Джексон Поллок⁶.

— Тебе лучше побыстрее все это смыть! Репетиция котильона начинается через пятнадцать минут!

Нет. Нет. Нет.

Я совсем забыла об этом. Глупая традиция, которая пытается превратить старшеклассников в изящных быстроногих леди и джентльменов. Все девочки моего класса в «МакГи» должны заниматься этим вместе с мальчиками из «Сент-Томаса». В течение всей осени мы дважды в месяц встречаемся в Юниорской лиге Нового Орлеана, где нас обучают искусству этикета: манерам поведения за столом, умению правильно вести беседу и, что самое страшное, танцам.

Я наклоняюсь, закручиваю кран и начинаю изо всех сил тереть лицо, молясь, чтобы чернила поскорее стерлись.

— Девочки! — зовет мама с первого этажа. — Вы уже готовы идти? Я могу подбросить вас по дороге в свою студию!

— Одну секунду, миссис ЛеБлан! — кричит Роуз, спеша в ванную. — Да ладно, Лорен. Все в порядке. Большая часть уже оттерлась.

Я смотрю на свое отражение и стону. Она права, чернила исчезли, но то, что осталось, ненамного лучше.

К тому времени, когда мы входим в бальный зал Лиги, мое лицо все еще красное и воспаленное. Я выгляжу так, словно у меня аллергическая реакция. Джули Робишо, еще одна девочка из моего класса, почти сразу обращает на это внимание.

— Почему у тебя такое красное и опухшее лицо?

Я пожимаю плечами и пытаюсь отвязаться:

— Я умывалась прямо перед выходом.

Она недоверчиво приподнимает бровь:

— Тебе, наверное, следует сменить средства для умывания. Выглядит так, будто ты только что протерла лицо наждачной бумагой.

Шум позади нашей группы привлекает мое внимание как раз в тот момент, когда в бальный зал просачиваются несколько ребят из «Сент-Томаса». Они всегда опаздывают, всегда ходят стаей, и их лидер — как всегда, Престон Уэсткотт. Вот он, одетый в джинсы и белое поло, с бейсболкой, прикрывающей его светлые волосы. Предполагается, что мы должны наряжаться для этих занятий в белые перчатки и все такое, поэтому на мне одно из моих коротких пышных платьев для церкви, но мальчики никогда не следуют правилам.

Прошло несколько недель с тех пор, как он написал мне: «Йоу, как дела?»

После чего тишина.

Наш преподаватель, миссис Геллер, хлопает в ладоши, ей не терпится начать занятие. Ребята поворачиваются к Престону, ожидая его приказа. Он на мгновение оглядывает ее, затем смеется и отворачивается, чтобы пошутить со своей группой. Они смеются, и щеки миссис Геллер становятся ярко-розовыми. Я съеживаюсь. Если это еще не очевидно, то мальчики из «Сент-Томаса» не в восторге оттого, что их заставляют посещать занятия по котильону.

— Хватит, мальчики! — миссис Геллер дважды хлопает в ладоши, и резкий звук пронзает мои уши. — Хватит!

Они по-прежнему не слушают, и несколько мгновений мы все стоим в растерянности, не зная, что делать. Если они не будут сотрудничать, это затянется надолго. Я бросаю взгляд на Роуз и вижу, что она пристально смотрит на группу. Я открываю рот, чтобы сказать, но она качает головой и направляется прямо к ним. Несколькими длинными шагами Роуз добирается до Престона, а затем сбивает бейсболку с его головы. Она падает на пол, и по комнате разносится коллективный вздох.

У меня руки трясутся… сильно трясутся. Святые угодники. Роуз — самая откровенная из девушек «МакГи», но с Престоном Уэсткоттом никто никогда не связывается — ни парни, ни девушки, ни мужчины, ни женщины.

Он медленно поворачивается, и его карие глаза сужаются, глядя на нее. Я думаю… Я думаю, мы вот-вот станем свидетелями убийства, хотя я не уверена, кто именно совершит это убийство, Роуз или Престон. Однако одно можно сказать наверняка: будет кровь.

— Мы поняли, — говорит Роуз скучающим голосом. — Ты слишком крут, чтобы быть здесь. Новость: никто из нас на самом деле не хочет здесь находиться, так что просто заткнись уже, чтобы мы могли начать.

С этими словами она поворачивается на пятках и направляется обратно к девочкам. Кто-то начинает хлопать, но быстро прекращает, когда больше никто не присоединяется.

Наступает тишина. Престон следит за Роуз, когда она пересекает комнату, а затем ударяет по руке невысокого парня, стоящего рядом с ним. Тот поспешно нагибается и поднимает бейсболку Престона.

Миссис Геллер, умная женщина, воспользовалась тишиной, чтобы начать, прежде чем будет новый бунт.

— Очень хорошо. Девочки, встаньте в шеренгу напротив мальчиков и слушайте внимательно. Мы освежим в памяти то, что узнали о вальсе на прошлом занятии.

Как всегда, раздается коллективный стон, но она не позволяет этому остановить ее.

Выстраиваются две шеренги, и каким-то образом мы с Роуз оказываемся прямо напротив Престона — и под «каким-то образом» я подразумеваю, что осторожно протискиваюсь на свое место, как отчаявшаяся подружка невесты за букетом. Он все еще явно зол, каждые несколько секунд бросает на Роуз тяжелые взгляды, но она лишь мило улыбается. Ее внимание сосредоточено на миссис Геллер, и на губах играет призрачная ухмылка. Каждый парень в этой комнате наблюдает за ней, испытывая к ней что-то вроде покорной влюбленности школьника. Она только что сразила Голиафа и выжила, чтобы рассказать об этом.

Миссис Геллер бубнит что-то о темпе вальса, а я слушаю вполуха, украдкой поглядывая на Престона из-под ресниц. Может, он и немного незрелый, но действительно такой милый. Если бы Престон жил в Лос-Анджелесе или Нью-Йорке, то работал моделью. Я все еще пялюсь, когда его внимание переключается с Роуз на меня. Лед в глубине его глаз чуть-чуть тает, и уголок рта приподнимается в легкой улыбке. Мое сердце уходит в пятки, и я быстро отворачиваюсь, уловив лишь конец последней фразы миссис Геллер.

— …а потом мы выберем партнеров.

Мое сердце бешено колотится.

Это моя самая нелюбимая часть занятий котильоном — та часть, когда инструктаж заканчивается и наступает время опробовать танцевальные движения. Сцена происходит следующим образом: одна или две пары, встречающиеся друг с другом, притягиваются друг к другу, как магниты, в то время как остальные застенчивые мальчики и девочки смотрят в потолок, пол и стены — куда угодно, только не на противоположный пол в другом конце комнаты. Мы все слишком слабы, чтобы подойти к своему избраннику и пригласить его на танец. Я ненавижу это. Хочу быть смелой, как Роуз, поэтому решила, что приглашу на танец Престона. Мы никогда не танцевали вместе, никогда не касались друг друга. Обычно другая девушка добирается до него прежде, чем я успеваю что-либо предпринять.

Но не сегодня.

Миссис Геллер снова хлопает в ладоши, и я воспринимаю это как сигнал выйти вперед и объявить Престона своим партнером. Все мое тело наполняется нервами и адреналином, когда я делаю первый шаг. Я делаю это! Я делаю это! О боже, не могу поверить, что действительно делаю это. Мир расплывается вокруг меня, когда я подхожу к линии мальчиков. Мое зрение застилает наполненный адреналином туман. Они будут петь песни о моей храбрости. Всего три шага, и я оказываюсь перед ним, и Престон улыбается мне сверху вниз — нет, подождите… он смеется.

Миссис Геллер прочищает горло, и я поворачиваюсь, понимая, что все мальчики и все девочки все еще стоят на своих местах. Никто больше не вышел вперед, чтобы претендовать на партнера по танцам. Я единственная, кто пошевелился.

— Лорен, хотя я ценю твой энтузиазм, — говорит она, назидательно глядя на меня, — но я еще не просила вас выбирать партнеров. Пожалуйста, будь внимательнее.

Хихиканье и смешки разносятся по группе, и мои щеки, которые с самого начала и так были красными, теперь горят. Нет! БОЖЕ, НЕТ! Этого не может быть! Подавляю желание разрыдаться, но все наблюдают, как я быстро возвращаюсь назад к Роуз. Пытаюсь игриво рассмеяться, но у меня перехватывает горло, и это звук выходит похожим на воронье карканье. Мое сердце никогда не билось быстрее, а тело никогда еще не было таким раскрасневшимся. У меня появилось слабое осознание того, что это один из тех моментов, которые я буду вынуждена переживать в ужасе по меньшей мере десять лет.

Я даже не обращаю внимания на то, как миссис Геллер заканчивает свой инструктаж по вальсу, сосредотачиваюсь на своем лице, на попытке сохранить его спокойным и расслабленным, даже несмотря на то, что слезы жгут уголки моих глаз, отчаянно требуя признания. Наверное, в итоге я буду выглядеть как восковая фигура. Роуз сжимает мою руку, но я отдергиваю ее. Мне не нужно ее сочувствие в этот момент. Просто хочу, чтобы все перестали пялиться на меня.

— Ладно, класс, теперь пришло время разбиться на пары, — говорит миссис Геллер со смешком, как будто это ее забавляет. Ее голос эхом отдается в глубинах моей долговременной памяти. Когда мне исполнится 40, я смогу воспроизвести эту сцену для своего психотерапевта с пугающей точностью.

Девушки и парни носятся вокруг меня, стремясь найти партнера, пока не остались в одиночестве. Идет соревнование за руку Роуз, оба лучших друга Престона практически умоляют танцевать с ней. Я кручусь, пытаясь найти Престона, и когда вижу его в другом конце комнаты с девочкой из моего класса, дергающей себя за хвост, мой желудок скручивается от ревности. Он знал, что я хочу потанцевать с ним. Я выставила себя дурой, чтобы показать ему свои чувства, а он даже не потрудился найти меня. Это должно было бы погубить мою влюбленность. Я хочу этого, но в глубине души знаю, что, если бы Престон подошел и предложил мне руку, я бы все равно не упустила шанс потанцевать с ним.

Начинается музыка, и Роуз выбирает себе партнера. Мой кавалер Линкольн, единственный отверженный в зале, поворачивается ко мне и безразлично пожимает плечами.

— Ты хочешь быть моей…

Я хватаю его за руку и обрываю:

— Очевидно, идиот, что мы единственные, кто остался, — он глупо улыбается.

Я даже не разговариваю с ним, пока мы танцуем. Я не доверяю своему голосу, и что ж, возможно, я не очень внимательно следила за работой моих ног, потому что к тому времени, как мы закончили первую песню, наступила ему на ноги столько раз, что он ругается себе под нос.

— Осторожнее, — кричит он.

Я глотаю слезы, когда он кружит меня по комнате во время второй песни. Думаю, он старается держаться как можно ближе к Роуз и ее партнеру, и его темп заставляет меня спотыкаться о собственные ноги. Если бы он только притормозил…

Моя нога снова опускается на его ногу, и с него хватит.

Линкольн отбрасывает мои руки в сторону и отступает назад. Пары все еще танцуют вокруг нас, но ему все равно.

— Господи, да ты просто отстой. Как ты думаешь, почему Престон не захотел с тобой танцевать?

Пары вокруг нас слышат его, и некоторые из них хихикают. У большинства хватает порядочности притворяться невежественными.

Я думала, что его не выбрали, потому что он тупой, но, на самом деле это потому, что он мудак.

Миссис Геллер прерывает музыку, и все останавливаются. Я думаю, что она собирается наброситься на нас с Линкольном за то, что мы прервали танец, но вместо этого она велит нам выстроиться обратно, чтобы она могла продолжить преподавание. Роуз находит меня, и я понимаю, что она хочет меня утешить, но утешить невозможно. В этот момент можно только выжить. Я не буду плакать на этом дурацком занятии по котильону, не доставлю Линкольну или Престону такого удовольствия. Нет, приберегу свои слезы до возвращения домой, когда брошу сумочку и сниму свои дурацкие атласные перчатки.

В доме темно. Мама, наверное, все еще работает в своей студии, сегодня среда, а значит, папа ужинает в Бостонском клубе.

Я радуюсь одиночеству, когда мои слезы наконец начинают скатываться по щекам. И направляюсь на кухню, не потрудившись включить свет.

Все было не так уж плохо, говорю я себе.

Я знаю, что это было не так, знаю, что через несколько лет этот день заставит меня смеяться, но прямо сейчас не могу перестать прокручивать в голове, как мне было неловко идти через всю комнату прямо к Престону, только для того, чтобы он рассмеялся мне в лицо. Рассмеялся!

Я стону и прислоняюсь головой к дверце холодильника.

— Ой, прости, я не думал, что есть кто-то дома.

Я резко оборачиваюсь и вижу Бо, стоящего в дверях кухни, освещенного мягким светом фонаря с внутреннего дворика позади него. Я не слышала, как он вошел. Как долго он там стоит?

Бо делает шаг вперед, и его рука тянется к выключателю, но я прыгаю вперед:

— Не надо! Пожалуйста!

Он замолкает, затем опускает руку:

— Ты в порядке? Ты плачешь?

Я яростно качаю головой и отворачиваюсь, чтобы он не мог видеть моего лица.

Слышу, как он делает еще один шаг в кухню, но только один. Колеблется.

— Твои родители дома? — спрашивает Бо.

Я снова качаю головой.

— Так вот почему ты плачешь?

Не могу удержаться от смеха. Я фыркаю и вытираю нос тыльной стороной ладони:

— Я не плачу, а если бы и плакала, то точно не из-за этого.

Он вздыхает, и я поворачиваюсь ровно настолько, чтобы видеть его через плечо. Бо стоит вполоборота, готовый уйти. Проводит рукой по своей гладкой челюсти, и я понимаю — он не уверен, что ему следует делать в этот момент. Затем снова поворачивается ко мне, и я замечаю детали, которые пропустила раньше: иссиня-черные волосы, все еще влажные после душа, поношенные джинсы, белая футболка, натянутая на груди. Его мускулистые руки выглядят более загорелыми, чем были раньше. Интересно, а грудь тоже? Эта мысль смешивается с другими моими эмоциями, мягко отодвигая в сторону агонию моей вечеринки жалости.

— Почему ты здесь? — спрашиваю я мягким голосом.

Его взгляд устремляется на холодильник, а затем, наконец, на меня:

— Твоя мама сказала мне, что поставила запеканку в холодильник. Я как раз собирался зайти перекусить, но…

Он оглядывается назад, хочет убежать. Это видно по языку его тела. Руки засунуты в карманы, челюсть сжата, брови нахмурены. Очевидно, что в его планы не входило разбираться с подростковыми переживаниями. Да, ну и в мои тоже, приятель.

Я собираюсь снова заговорить, извиниться за свое нынешнее состояние, но мой желудок урчит и опережает меня. Звук разносится по комнате таким громким эхом, что я смеюсь. Как я могу быть голодна в такое время? Всего несколько минут назад мой желудок был скручен в узел из-за Престона.

Его хмурый вид смягчается, когда он снова смотрит на меня:

— Думаю, тебе тоже нужно немного запеканки.

Я киваю и поворачиваюсь, чтобы открыть холодильник. На втором ряду стоит стеклянная форма для запекания, накрытая полиэтиленовой пленкой. Сверху розовая записка, написанная маминым почерком: «Вернусь домой немного позже обычного. Сделай свою домашнюю работу, прежде чем приступать к чтению — я серьезно! Кроме того, проследи, чтобы Бо получил немного запеканки. Люблю тебя, мама».

Я мну записку в руке и съеживаюсь, как только вижу блюдо. Предполагалось, что это будет запеканка из курицы и риса по-каджунски, но она не добавила нарезанную колбасу андуй и зеленый болгарский перец, к тому же блюдо все еще сырое. Молодец, мам.

Бросаю его на стойку и одариваю Бо извиняющейся улыбкой.

— Я не думаю, что кто-то из нас захочет это есть.

— Черт, — говорит он, проводя рукой по животу. Очевидно, Бо так же голоден, как и я.

— Почему бы мне не приготовить нам что-нибудь еще? — говорю я, желая накормить его, желая доказать всему миру, что я, может быть, и дерьмовый танцор, но кое-что все же умею. Это поможет мне отвлечься, чтобы не плакать.

Бо не успевает ответить, как я начинаю доставать ингредиенты для приготовления моего любимого сэндвича: сыр на гриле с жареным яйцом и ветчиной. Это вкусно, не вредно для здоровья, а самое главное, на приготовление уходит всего несколько минут. Он стоит по другую сторону кухонного острова, наблюдая, как я порхаю по кухне. Я спешу, боясь, что, если не потороплюсь, он уйдет. Я чувствую, что Бо хочет отказаться от сэндвича и поспешить обратно к себе, но он этого не делает, по крайней мере, пока.

Я смазываю маслом обе стороны ломтиков хлеба и кладу их на горячую сковороду, искусно выкладывая сыр и ветчину. На другой сковороде разбиваю два яйца, затем поднимаю взгляд на Бо — на его высокую фигуру — и разбиваю третье.

Мы не разговариваем, пока я готовлю. На самом деле, нет никаких звуков, кроме хлопков и потрескивания яиц, обжариваемых на сливочном масле. Запах божественный. Никто не откажется от жареного сыра, даже чтобы спастись от эмоциональной дочери вашего домовладельца.

Я ставлю две тарелки и заканчиваю раскладывать бутерброды. Он действует наперед и раскладывает для нас салфетки на столе. Я рада видеть, что Бо не собирается забрать еду и убежать.

— У тебя есть еще тот лимонад, который ты недавно делала? — спрашивает он, открывая дверцу шкафчика, чтобы достать два бокала.

Я приготовила еще одну порцию, но мой папа уже выпил большую ее часть. Там как раз хватит на один бокал, и хотя я бы с удовольствием выпила немного, говорю Бо, чтобы он взял его. Лучше посмотрю, как он будет пить.

Только когда сажусь напротив него за стол, я понимаю, что мы так и не включили свет. Здесь не кромешная тьма, даже близко нет, но солнце за окном садится, и большие дубы загораживают горизонт. То, что осталось от золотого часа, просачивается сквозь окна и оставляет нас в полумраке, ровно настолько, чтобы Бо не смог заметить, что мои щеки в пятнах.

Я подтягиваю ноги и сажусь на сиденье, наблюдая, как он берет первую половину своего сэндвича. Я так его перегрузила, что будет трудно есть, но Бо не жалуется. Жду, когда он откусит первый кусочек, настолько предвкушая его реакцию, что ловлю себя на том, что наклоняюсь к нему через стол. Когда он поднимает на меня глаза и кивает, вытирая уголок рта салфеткой, я откидываюсь назад и улыбаюсь.

— Браво, — говорит Бо после того, как проглатывает.

Я беру свой собственный сэндвич, и вот так мы едим вместе.