Красный Ярда

Глава двенадцатая

Осматривая руины моравского замка Хельфштейн, Ярда упал и повредил себе руку. Кое-как остановив кровь, он спустился в городок, повстречал белокурую девушку, дочь учителя, и рассказал ей о своем несчастье. Девушка отвела путешественника к себе в дом. Вместе с матерью она перевязала руку Ярде. Хозяйки и гость разговорились. Узнав, что Ярда — пражанин, Слава Горникова — так звали юную мораванку — сказала, что осенью она будет учиться в Праге. Ярда обещал показать Славе столицу.

В Праге под видом кузенов Ярда и Ладя Гайек разыскали Славу — та не скучала и уже успела подружиться со своими однокурсницами, ученицами женской торговой школы Вильмой Вараусовой, Хеленой Милотовой и Ярмилой Майеровой. Юноши быстро научили приятельниц преступать строгие школьные правила, водили их в кафе и танцевальные залы. Девушкам льстило, что их друзья — молодые литераторы. Им нравились стихи Лади о любви, смешные рассказы Ярды.

Вскоре внимание Гашека приковала девятнадцатилетняя Ярмила — Ярма — миловидная девушка в пенсне, дочь владельца скульптурной мастерской. Она не так бросалась в глаза, как хорошенькая Милотова, кокетливая Вараусова или белокурая Слава с ее знаменитой «русской» косой. Чтобы оценить Ярмилу, надо было познакомиться с ней поближе, — она была умна, начитанна. Ярде понравилось, как она говорила о Киплинге, своем любимом писателе, чей роман «Свет погас» о судьбе ослепшего художника Дика они читали вместе. Ярмила была немногословна, но всегда говорила остроумно, за словом в карман не лезла. Однажды, когда Ярда шутки ради принялся доказывать, что драмы Ибсена — на самом деле комедии и играть их надо как комедии, Ярмила, посмеявшись вместе со всеми над забавными доводами Ярды, смело выступила в защиту Ибсена, обернув против Гашека его же высказывания. Ярда веселился больше всех и признал себя побежденным. Замечания Ярмилы о юморесках самого Ярды были дельными, уместными, а если ей что-нибудь не нравилось, она говорила об этом весело и необидно. Ярда даже не заметил, как не на шутку увлекся этой девушкой.

Теперь ему казалась привлекательной и ее внешность — Ярмила и вправду была недурна собой. Росту она была среднего, стройная, гибкая. Ее смуглое лицо обрамляли вьющиеся темно-русые волосы, которые она заплетала сзади и туго стягивала лентой, завязанной бантом. Нежный подбородок девушки украшала ямочка. Ярмила одевалась со вкусом, по моде, кое-что шила себе сама. Из своих нарядов она особенно любила синий костюмчик с матросским воротником. Не будучи красавицей, Ярмила умела понравиться тонким кокетством. Ее не портило даже пенсне, задорно сидевшее на вздернутом носике.

Ярмила тоже была не равнодушна к Ярде. Ей нравился этот немного странный, ни на кого не похожий юноша. Ее забавляли его рассказы о столкновениях с «хохлатыми», о путешествиях. Он казался ей и озорным, и смелым. В Ярде Ярмилу удивляло то, что он, отлично знавший торговое дело, готовый всегда помочь ей разобраться в торговых науках, отказался быть паном с белым воротничком и предпочел твердому заработку неверные литературные гонорары. Знание иностранных языков возбуждало у нее зависть — Ярда мог договориться с кем угодно и где угодно. Она была свидетельницей того, как он говорил по-русски с русскими студентами, занимающимися в Торговой академии. Ярмиле захотелось изучить этот язык. Ярда раздобыл ей грамматику и вызвался быть ее учителем. Оба были в восторге — лучшего предлога для свиданий не придумать, а Ярмила горела желанием изучить русский язык.

Теперь они встречались постоянно. Ярда оказался строгим преподавателем, он заставлял ее выполнять все упражнения и учить правила. Ярмила старалась. Эти занятия, интересные только для них, отдалили Ярду и Ярмилу от остальных знакомых. Обучая Ярмилу русскому языку, Ярда однажды услышал от нее, что «Митя» — женское имя, и долго смеялся над ошибкой Ярмилы. Она смеялась вместе с ним, и в память об этом забавном недоразумении Ярда окрестил ее Митей, а себя назвал Гришей. Русские имена стали для них талисманами, помогавшими им в изучении русского языка и науки любви.

Родители Ярмилы не одобряли выбора дочери. Ее избранник не внушал им доверия. Мужем Ярмилы они видели солидного инженера, чиновника, а не анархиста, атеиста, бродягу, журналиста с сомнительной репутацией, пишущего забавные, но несерьезные вещички… Надо было спасать положение, и нежные родители отправили Ярму на лето к старшей дочери, которая жила в городке Либань со своим мужем-инженером. Но Майеры плохо знали и свою дочь, и Гашека. Между влюбленными завязалась оживленная переписка на русском языке. Русский язык стал языком их любви. Ярда требовал, чтобы Ярмила во время каникул занималась русским языком, и писал ей стихи размером «Евгения Онегина» — по-чешски и по-русски. В этих стихах он изображал себя пражским Евгением, мечтающим о встрече с возлюбленной, бродящим по городу с книгой в руках и сигарой во рту.

Но как ни прекрасны были эти письма, влюбленным этого было мало. Ярда, привыкший путешествовать, шутя преодолевал сто километров, отделявшие Прагу от Либани, чтобы тайно в лесу повидать своего дорогого Митю.

Казалось, действительность была в заговоре с супругами Майерами. Она ничего не желала знать о романтике Ярославе Гашеке, то и дело напоминая ему, что он — писатель-юморист, подсовывала ему новых героев для юморесок, услужливо предлагала бесчисленные сюжеты рассказов.

Кто только не встречался Ярде на этих дорогах! Фабриканты, инженеры, торговцы, ремесленники, корчмари, крестьяне, священники, архитекторы, редакторы, писатели, простаки, жулики, цыгане, чехи, мораване, немцы…

Однажды он возвращался в Прагу поездом. Рядом с ним сидели крестьяне и оживленно беседовали об урожае.

Ярда был еще во власти воспоминаний о встрече с Ярмилой, о ее счастливых глазах, робких поцелуях. Эти воспоминания прервал сосед Ярды справа, спросив его:

— Каковы виды на урожай у вас, под Либанью?

— Ячмень редкий, рожь высокая, — небрежно ответил Ярда.

Но ни краткость ответа, ни нелюбезный тон не остановили собеседника. Тот же крестьянин спросил:

— А куда вы едете?

— В Роудницы, — соврал Ярда.

— Вы там живете? — не унимался крестьянин.

— Нет, еду за машиной для очистки мака! — увлеченный собственной фантазией, ответил Ярда.

Крестьяне попросили его рассказать о макочистилке. Гашек тут же сочинил характеристику технических данных несуществующей машины. Он говорил складно, уверенно. К нему подошли пассажиры, сидевшие поодаль. Всем было интересно знать, что это за машина.

— Мак — самая выгодная культура, — разглагольствовал Ярда, оглядывая слушателей. — Ныне маковое масло используется в живописи и при лакировке. Но его будущее велико. Чтобы масло отвечало кондициям, мак надо очень тщательно чистить. Иначе наши американские закупщики не берут его…

— А эта… макочистилка — тоже американская? — прочавкал беззубый старичок.

— Американская, — подтвердил Ярда и, почесав затылок, добавил: — Только эту машину надо тщательно выбирать, чтобы не попасть впросак.

— Чего там выбирать? Написано: для очистки мака, и чисти себе мак! — отозвался простоватый молодой парень.

— Видно, что ты не имел дела с американскими машинами! — наставительно сказал Гашек. — Ты знаешь, где находится Америка? В дру-гом по-лу-ша-рии! Там все не так, как у нас. Некто Вогрызек из-под Йичина выписал брюквоуборочную машину, а потом чуть не повесился на ней.

— С ума он спятил, что ли?

— Вогрызек не знал, что там, в Америке, брюква растет не в земле, как у нас, а на деревьях. Я сам читал об этом в американской сельскохозяйственной газете. Для нашей брюквы эта машина не годится. Так вот, жена вытащила Вогрызека из петли и говорит ему: «Попробуй-ка снять ею яблоки!» Вогрызек хлопнул себя по лбу, чмокнул жену и потащил машину в сад. Теперь она снимает у него яблоки. За небольшую плату он одалживает машину соседям и скоро окупит ее.

Крестьяне удивленно переглядывались. Один из них спросил, какая машина лучше для разбрасывания удобрений — шестирядная или восьмирядная. Гашек посоветовал купить восьмирядную.

— Чем больше рядов, тем лучше, — объяснил он.

Воцарилось молчание. Его неожиданно нарушил толстый парень, сидевший у окна:

— А у нас во время факельного шествия в день смерти магистра Яна Гуса свинья сожрала поросенка. Не знаете, почему?

— Ваша свинья была мачехой этому поросенку, — уверенно сказал Ярда.

Парень вытаращил глаза и хлопнул Ярду по колену:

— Вот это да! Мать этого поросенка сдохла от краснухи, и мы подложили его к свинье мясника.

— Мачехи поедом едят чужих детей! — резюмировал Ярда, и все согласно закивали.

В другой раз Гашек возвращался домой пешком. Он уже миновал древние Либицы, резиденцию знаменитого рода Славников, который дал чехам святого Войтеха. Не испытывая никакого почтения к патрону чешских бродяг, Ярда смачно плюнул на угол насыпи, оставшейся от замка святого. Небесные силы не дремали: стоило Ярде выйти на дорогу, как на святотатца обрушился ливень. В неистовом шуме дождя он отчетливо услышал, как кто-то пел заунывным голосом:

Как ни сильно хлестал ливень, он не мог охладить любопытство Ярды. Гашек дал крюк, чтобы взглянуть на грешника-конкурента, испортившего погоду в этом крае. Голос доносился с большого дерева, стоявшего у дороги. На толстом суку сидел капеллан.

— Это вы сами сочинили? — крикнул ему Ярда.

— Сыне! — ответствовал с дерева певец. — Не задавайте вопросов! Лучше пойте со мной, дабы умилостивить небесные силы!

— Это я могу! — обрадовался Ярда и затянул:

— Вы понимаете, что значит выражение «есть салат», преподобный отче? — спросил Гашек, прервав пение.

— Изыди, богохульник! — провизжал капеллан.

— Я не собираюсь составлять вам компанию, — спокойно ответил Ярда. — Мне кажется, вы занимаетесь недостойной игрой: забрались на самое высокое дерево и искушаете провидение. Сейчас вы станете жертвой спора религии с наукой. Они вечно враждуют между собой. Законы физики из оппозиции к церкви и богу настоят на своем: молния обязательно поразит вас. Адье!

Капеллан умолк. Ярда пошел своей дорогой, смеясь над капелланом. Тот снова запел, то ли по доброте душевной, то ли из корысти прося богоматерь за Ярду: