Кремовые розы для моей малютки

Глава 10

— Спасибо за приятный вечер! — с нежностью, сказала Мерседес. — Еще увидимся! Пока-пока!

Она помахала рукой, развернулась и, пританцовывая, вышла из уютного дворика. Аллея, потом еще одна, церковь, банки, Маленькая площадь, а вот показались и «пьяные улочки» Старого Города. Мерседес шла и улыбалась, раскинув руки и попеременно касаясь стен — то одной, то другой стороны. Душа ее пела, а на губах играла улыбка. «Классно мы повеселились… какой он милый, какой чудесный, надо еще как-нибудь встретиться, непременно!», думала Мерседес. Этот вечер — один из лучших в ее жизни, ах, какое счастье! Теперь домой, домой, домой! А то миссис Броуди станет волноваться… жалко ее, очень. Внезапно ей послышались шаги в отдалении — некто неизвестный следовал за ней, пугающе неотступно. Может, померещилось — мало ли кто бродит этим теплым, тихим вечером здесь, в старинной части города? Романтиков, как ни странно, хватает.

Мерседес прибавила ходу. И тут на нее упала гигантская тень. Девушка вздрогнула от неожиданности и обернулась: перед ней стоял высоченный тип в темной одежде — ни дать ни взять, громила из подворотни. Вооруженный или нет — разница невелика, такой и голыми руками убьет, его ручищами рельсы можно гнуть. Девушка судорожно вздохнула — и бросилась наутек.

Ей казалось, это сумерки гонятся за ней — временно приняв облик человека. Темные волосы, хмурое лицо, куртка из черной кожи… все это морок, обман! А шаги все приближались. Улицы и парки мелькали перед ее глазами, фонарные столбы будто ожили и пытались преградить ей дорогу, раза два она чуть не врезалась в них с разбега, но успела увернуться… в последний момент, минуту, миг. А сумрачное чудовище продолжало преследовать ее. Мерседес заметалась — куда скрыться, хоть на время?! Где тут затаиться?

И тут она заметила слева распахнутую дверь подъезда. Дом был старый, красного кирпича, этажей пять, не более. Она забежала внутрь и рванула вверх по лестнице! Чердак, ей нужен чердак… скорее… может быть, там ее не найдут. Глупая мысль, но, а вдруг?

«Святая Клара, спаси меня!», мысленно взмолилась девушка. Устала, устала, устала… только бы не споткнуться, не зацепиться о какую-нибудь железную, деревянную или каменную дрянь и не упасть… нет, только не это! «Святая Клара! Ну, помоги же мне!», шептала девушка, прыгая по сваленным в кучу доскам и железным листам, и щурясь в чердачном полумраке. Но святая то ли не слышала ее мольбу, то ли была занята чем-то более важным. И спасение, по милости высших сил, откладывалось. «Раз в жизни попросила тебя… уфф!.. а ты молчишь… ух!.. плевать на меня хотела… нуифигстобой!» Мерседес закусила верхнюю губу. От обиды к ней вернулись силы, она припустила быстрей, уже не осторожничая и почти не выбирая дороги. Вот оно, желанное окно… всего пять шагов осталось. Нет, уже три, два, один…

Сзади загрохотало: ее преследователь ломился через препятствия, как слон или медведь через бурелом. Железо оглушительно звенело под его ногами, старые дубовые доски, выдержавшие не одно столетие — возмущенно скрипели и грозили треснуть и развалиться, а нарушителя спокойствия — опрокинуть и сломать ему ноги. А, может, и шею.

Окно щетинилось стеклянными «иглами». Толстый слой жирной, застарелой пыли не сделал их менее острыми и опасными. Мерседес выглянула вниз: крыша соседнего дома была не слишком близко. «Но и не слишком далеко. Вперед!» — и, схватив короткую доску, лежащую под ногами, с силой ударила по торчащим осколкам. Часть упала, часть устояла. Девушка ударила еще раз, и еще… и, черт их дери, еще!

Грохот сзади неумолимо приближался. Она перенесла через подоконник одну ногу, потом вторую, встала на узкий карниз, на мгновение все телом прижалась к стене дома, глубоко вздохнула… и перемахнула на соседнюю крышу. Сила удара была такой, что казалось: тело резко сжалось, а ноги впечатались не в грудь, а в затылок. Вздох, другой… на третьем она стремительно обернулась. Ее преследователь уже маячил в окне, едва вписываясь в узкий проем.

— Стоять! Стой же, кому говорю! — кричал он.

— Еще чего, — фыркнула она и припустила по крыше, к счастью, не слишком покатой и скользкой. Дождя не было уже неделю — редкая, потрясающая удача! И птиц не видно, к счастью… на их дерьме так легко поскользнуться.

Она стояла почти у самого края, вновь собираясь с духом и готовясь к прыжку. Еще бы отдышаться… как следует, уфф!.. отдышаться. Почему нельзя закрыть глаза, моргнуть — и оказаться дома?! Shiiiit!!! Сзади загрохотало так, будто из пушки выстрелило: Черное Чудовище все-таки решилось, прыгнуло за ней следом. И не застряло, и ноги себе не переломало. Shit! Shit! Shit!

— Чтоб ты провалился! — в сердцах, крикнула девушка. Перелезла через хлипкое, местами проржавевшее, ограждение — и перемахнула на соседнюю крышу. «Пистолета у него нет, значит, придушить хочет… или камнем по голове… или головой о стену… но пистолета нет — это хорошо… значит, удеру», в такт бегу, скакали мысли в ее голове. До пансиона миссис Броуди оставалось немного — всего один квартал. Увы, по крышам добежать не выйдет. Надо спускаться. Скорей! Скорей, скорей! Может, удастся оторваться от этого чудовища…заморочить, обмануть…а, может, ему надоест за ней гоняться, плюнет и отстанет… или ноги себе переломает… ох-уфф! У нее уже силы на исходе, но нет, она не сдастся! От одного чудовища сумела сбежать — сбежит и от второго.

Кажется, святая Клара вспомнила о ней. Наконец-то! Потому что одно из окон мансарды было открыто настежь. Мерседес осторожно, стараясь не глядеть вниз, подобралась к нему. Уцепилась за створку, подтянулась и спрыгнула внутрь — и, наконец, ощутила под собой надежную опору. Голова кружилась, тело бил озноб, хотелось пить и поскорее, но… к черту! Где, где тут выход?!

Комната была пуста, однако смятая постель и смятая газета, поверх нее, предупреждали: в квартире кто-то есть — и явно неподалеку. Стараясь не поднимать шума, Мерседес выскочила из нее и оказалась в длинном коридоре с тремя дверями. Совершенно одинаковыми. Shit! Открыв одну из них наугад, она лицом-к-лицу столкнулась с хозяином «апартаментов». Shit! Shit! Shit! Мужчина, средних лет и всего прочего — тоже очень среднего, таращился на девушку, зажав в руке открытую жестянку с кофе.

— Добрый вечер, — улыбнулась Мерседес. — Похоже, я заблудилась. Как мне пройти на первый этаж, сэр?

— Ты… вы… кто?

— Ангел, — улыбка девушки стала ослепительной. — Благословляю дом сей!

— Не заливай! Чего-то ты не похожа, — прищурился мужчина.

— Служебная командировка, служебная необходимость, — пожала плечами девушка. — В подлинном виде явишься, могут и «дуровоз» вызвать неравнодушные граждане.

— А грязная чего такая? И паутина в волосах застряла.

— Приземлилась неудачно, бывает.

— Темнишь… небось, из-под опеки удрала или от злого мужа… ну да хрен с тобой. Вон та дверь — в коридор и на лестницу. Дуй быстрей: наша хозяйка из конкурирующего с вами ведомства, — подмигнул он и захохотал.

Мерседес ценила людей с хорошим чувством юмора. И проницательных, да. Она, с радостью, поболтала бы еще…, но из окна донесся грохот. Черное Чудовище явно не собиралось упускать свою добычу. Бросив на бегу — «Спасибо!» — девушка опрометью бросилась вон.

… Пулей вылетела из подъезда — и чуть не закричала от радости. Прямо перед ней, метрах в десяти, была остановка, как раз в эту минуту пришел автобус — и несколько любителей поздних прогулок заходило в его чрево, ярко освещенное и согретое за день. Входные двери должны были вот-вот захлопнуться…, но Мерседес удалось запрыгнуть внутрь, к теплу и свету, к обычным людям, а не загонщикам. Она оказалась — пусть и временно! — но в безопасности, а Черное Чудовище — осталось там, снаружи. Две остановки… всего две остановки… и вот он, дом. Пансион «Под платаном». Она взлетит по лестнице, чмокнет в щеку миссис Броуди и, вместе с ней, сядет пить чай. А потом — закроется на все замки, и даже кресло… нет, комод!.. к двери придвинет. И, наконец, уснет. А за ночь преследователь забудет о ней, наверняка и навсегда. Хватит с нее и того чудовища, которое уже есть, с двумя ей никак не справиться. Ох, как же спать охота… только бы не заснуть прямо здесь… только бы не заснуть.

Перед глазами медленно поплыл туман, и дома, мимо которых они проезжали, почему-то стали качаться из стороны в сторону… деревья тоже качались, а некоторые (тут она зевнула) зачем-то перебегали дорогу, по одному или по двое, по трое… Не спать, не сметь! Мерседес закусила нижнюю губу и сильно ущипнула себя за руку. Сильно и очень больно. Зато глаза перестали слипаться. Правда, усталость по-прежнему давила ее камнем. Ничего, как-нибудь. Она сильная, она справится. И на асфальте, в подвале или на чердаке заброшенного дома, а то и, упаси Господи, в заросшей бурьяном канаве, спать сегодня не будет ни за что. Прошло то времечко!

— Улица Коронации, — буркнул шофер, и Мерседес, опомнившись, бросилась к распахнутым дверям.

…И вот она — заветная дверь пансиона. Мерседес улыбнулась: наконец, наконец-то! Бедная миссис Броуди, наверное, вся уже извелась. Вон, все окна темные, одно ее светится. Как приятно знать, что тебя кто-то ждет, и этот кто-то — очень хороший. Умный, добрый и вообще.

— Ку-ку! — громовым басом произнесли за ее спиной.

Она резко обернулась и чуть не заорала: перед ней стояло Черное Чудовище, и тень его накрывала Мерседес полностью, с головой. Догнал, догнал, сволочь! Гад, гад, гад! Предугадывая желания девушки проскочить в дом, он опередил ее — как-то незаметно, молниеносно закрыв собой весь дверной проем. А сейчас он ее схватит и убьет… даже ножа, удавки или кастета не понадобится. Вон кулачищи какие — такими только железо гнуть или чьи-то шеи ломать.

Мерседес ужом вывернулась из кольца протянутых рук и, перебежав газон, залезла на старый платан. Каждое движение давалось ей с неимоверным трудом, к ногам будто привязали чугунные гири, а сердце едва не выскакивало из груди. Конечно, можно было заорать: и миссис Броуди вызовет полицию. Но пока приедут, он ее точно убьет, а потом и до миссис Броуди доберется. Нет уж. И она лезла все выше и выше, пока не добралась до развилки. Зацепившись руками за одну из ветвей потолще, помощнее, девушка затихла. Выдохнула…, а потом осторожно выглянула из гущи ветвей.

Фигурный фонарь над входной дверью освещал асфальт, местами разбитый, и двух каменных львов, с обшарпанными носами и гривами. Черное Чудовище — наглое, быстрое и опасное, будто испарилось. Или втянулось в черноту поздних сумерек, из которой так же внезапно и появилось. Мерседес потерла глаза свободной рукой. Может, ей мерещится эта пустота, свободная от кошмарного загонщика? Нет, не мерещится. Хо-ро-охх! — шо.

— Ты, что, там и спать собралась? — послышался снизу грустный и даже немного жалобный бас. — Свалишься же нафиг, покалечишься. Я же тебя поймать не успею.

И тихо добавил: — Дура.

Но Мерседес услышала его и рявкнула:

— А ты убийца! И не заговаривай мне зубы, все равно не поверю.

Ответом был громовой смех.

— Вот так меня еще ни разу не называли! Полицейский я. Правда, еще стажер. Во, глянь, — он раскрыл удостоверение и повернул его к свету.

Мерседес осторожно высунула голову из гущи ветвей, прищурилась и медленно, очень старательно, прочла вслух:

— Майкл Гизли. Хотела бы сказать: «очень приятно», но язык что-то не поворачивается. Сегодня вечером как-то не до этикета.

— Да и пофиг. Я понимаю, ноги у тебя длинные, че б не бегать, — философски произнес Гизли. — Вопрос: зачем?

— Дурацкий вопрос! Испугалась, — фыркнула девушка.

— Меня?!

— Тебя! Ты на себя в зеркало давно смотрел?

— Три дня назад, — буркнул Гизли. — Че там долго рассматривать.

— В карманное, что ли? Бг-г! В нормальное глянь — натуральный громила из подворотни, бандит. Я и…

Гизли вздохнул.

— Ты и… угу. Слезай, давай. Не бойся.

Девушка засмеялась.

— А мне тут, наверху, больше нравится. Тут как-то надежнее.

— Щас залезу и стащу.

— Тебя выдержать — нужен дуб. Столетний. Тебя даже этот платан — и тот не выдержит.

— Слезай, говорю!

Из листвы показалась тонкая девичья рука и пальцы, сложенные в маленький, изящный кукиш. Исчезла она так быстро же, как и показалась, и Гизли («черт побери!!!») не успел ее схватить.

— Пока-пока!

Девушка переползла по стволу на ветку, что упиралась в окно второго этажа. Медленно, осторожно. Балансируя и, время от времени, ойкая.

Майкл Гизли следил за ней и злился: «Разобьется же, дура! Вот дура же идиотская!»

А «дура идиотская», наконец-то, добралась до своей цели, ловко подтянулась — и спрыгнула внутрь… и, послав громиле-стажеру воздушный поцелуй, захлопнула окно.

«Издевается, зараза, ну-ну! Мы еще посмотрим, кто кого!» А потом к нему пришла мысль, которая Майклу Гизли сильно не понравилась. Скверная мысль, мрачная — как ты ее ни крути, ни верти: с такими способностями и, черт их подери, наклонностями девчонке прямая дорога либо в синема — там каскадеры всегда нужны (и когда-нибудь она нафиг убьется), либо в цирк (еще «веселей!»), либо… в «форточники»… потом арест, полицейский изолятор, суд, тюрьма. Черт, черт, черт же подери!!! Почему он из-за нее так переживает — громила-стажер еще не до конца понимал. Или не хотел себе признаваться.

Майкл Гизли хмыкнул, отогнал нехорошую мысль, как назойливого комара, и распахнул дверь пансиона. Внутри было полутемно, только на стойке дежурной светилась лампа под старинным, обшарпанным абажуром. Дежурная оторвалась от растрепанного томика и, в ужасе, уставилась на незваного гостя. Принесли черти на ночь глядя такое чудовище — натуральный громила, наверняка, грабитель или вообще, бандит, убийца… Господи, спаси и помилуй! Ночь уже на дворе, пока это полиция приедет…ох! Нет, все-таки дежурить должен мужчина, а не она, пожилая и слабая женщина, да еще в бифокальных очках. И стукнуть она его ничем не сможет, если понадобится, потому как нету под рукой ничего.

— Полиция уже здесь, не переживайте, — добродушно пробасил «громила и бандит», развернув удостоверение. — У меня к вам просьба: передайте вот это мисс Сампайо.

— Х-хорошо, неп-п-пэременно, — сказала дежурная и протянула все еще дрожащую руку за повесткой. Нет, она знала, что в полицию берут кого повыше, покрепче да поздоровей, но чтобы такое вот чудовище двухметровое… натуральный медведь гризли… какое счастье, что она взяла в этот раз не триллер или детектив, а любовный роман. И так теперь, ох, до утра глаз не сомкнет, последние остатки сна — как рукой сняло или метлой смело. Господи, только б он не вернулся, громила этот полицейский, только бы не…

— Спокойной вам ночи! — с улыбкой, пробасил громила. — Сладких снов!

«Он еще издевается, негодяй», с обидой, подумала дежурная.

… После ухода громилы-полицейского, она рассматривала «официальную бумагу» долго, вертя и так, и сяк, по несколько раз читая каждое слово и разбирая каждую закорючку, и даже зачем-то разглядывая документ на просвет. И, наконец, вздохнула и покачала головой: «Надо же! А такая приличная с виду девочка».

В это же время, на другом конце города, «Черное Чудовище, бандит или просто негодяй» то есть Майкл Гизли, сидел на кухне. «Вот кому ни скажи, засмеют. Отдать повестку — ну, ерунда, а у меня вечно с приключениями», подумал он и мысленно перенесся на два часа назад. Мысленно глядя на себя со стороны, будто зритель в синема… угу.

…Громила-стажер, от души, пнул кусок асфальта, лежащий на ступеньках закрытого магазина игрушек. Опоздал, черт, прособирался! Говорил же бабуле: тороплюсь я, потом поем, все потом… переоденусь и вперед! Нет же, не пустила! Алый глаз сигнализации смотрел на него злорадно: вот погонят тебя из полиции, а кого винить? Сам виноват, сам-сам-сам! Бабуля только рада будет, если тебя уволят, однако на нее вину не перекладывай. Может быть, оставить повестку здесь? Утром девчонка придет и увидит. А украдут «официальную бумагу», порвут? Мало ли тут шпаны. Э, нет… надо что-то другое сочинить, поумнее. В пансион ее, что ли, сходить? В этот, как его… «Под платаном». Так он же черт знает где расположен — фактически, на другом конце города, переться туда Майклу Гизли не хотелось категорически. Но и тут стоять дурак-дураком — тоже не дело.

Нет, все-таки придется топать в этот дурацкий пансион, чтоб его! Гизли повертел головой: как сократить хотя бы дорогу до остановки? Через соседний дворик, что ли? Громила-стажер повернул за угол и успел сделать всего пару шагов, как услышал девичий голос. Хорошо бы, это была она, Мерседес эта самая… как ее там? Ди Сампайо. Надо же, фамилия — как в авантюрных романах или синема.

Любит его удача или нет? Вот и проверим заодно, подумал громила-стажер. Девушка стояла к нему спиной и разговаривала с кем-то невидимым. Гизли хмыкнул: в крошечном дворике, образованном тремя старинными домами из красного кирпича, кое-где увитыми плющом, не было ни души. Хотя окна светились почти на всех этажах, никто не входил в дом и не выходил наружу — как будто в этот вечер жители свято соблюдали древнее правило: «Мой дом — моя крепость». На первые звезды, выглядывающие из облаков, любовались только пару авто, припаркованных неподалеку. Возле одного из них, спиной к Гизли, стояла тоненькая и даже не хрупкая — хлипкая на вид, девушка.

«Похоже, моя "добыча". С кем она разговаривает? Двор пустой, ни собаки, ни кошки, одни автомобили грустят-пылятся — ну, не с ними же, бг-г? Если с голосами в своей голове, то кукушка у нее точно улетела. Не удивлен почему-то: нормальная девка не полезет ночью на автостоянку, че там делать-то? Или тюрьма по ней плачет, или дурка — сказал бы господин-суперинтендант. Жаль девчонку, симпатичная…» Следовало подойти и отдать «бумагу», после чего, с чувством выполненного долга, отправиться восвояси. Но что-то необъяснимое удерживало Майкла Гизли от простого и наиболее логичного поступка. И когда девушка — радостно, чуть ли не вприпрыжку — вышла из тихого дворика на многолюдную улицу, громила-стажер осторожно последовал за ней. Держась на расстоянии, однако не выпуская девушку из виду и стараясь оставаться незамеченным.

…Наконец, громила-стажер очнулся. Про свои приключения этим вечером, совершенно дурацкие, он рассказывать не собирался, давно уяснив простую истину: чем меньше родным в уши дуешь — тем легче тебе жить. Поэтому Майкл Гизли тихо, молча сидел в уютной кухоньке и наблюдал, как его бабуля готовит тесто для пельменей. Худые натруженные руки двигались быстро и решительно, смотреть на такое и то радостно, а уж когда все сготовит… Гизли мысленно облизнулся.

— Чего молчишь сычом? Чай, не на поминках! — не выдержала старушка. — Мишенька[i], расскажи мне что-нибудь о своей работе, интересное. Работать под чужие байки всегда веселей.

— Баб, а давай я тебе лучше из книжки почитаю, очень полезной, называется «Первоначальные следственные действия»? Вот послушай: «Трупное окоченение появляется через 2–3 часа после смерти и развивается примерно в течение первых суток — чем ниже температура, тем медленнее идет окоченение. Развивается оно, как правило, начиная с мышц лица и распространяясь к нижним конечностям, исчезает в том же порядке, как и появляется, то есть от головы к ногам. Окоченение сохраняется обычно в течение трех суток (в холоде и при некоторых отравлениях — дольше).» Или другое — тоже интересное: «Трупное высыхание хорошо заметно на глазных яблоках, так как блестящая роговица после смерти мутнеет и становится непрозрачной. Если глаза были открыты, то примерно через 3–6 часов на соединительных оболочках глаз в результате высыхания образуются буроватые полоски (пятна Ларше)…»

Старушка прекратила лепить, фыркнула и несильно огрела внука полотенцем. Облако муки тут же окутало их обоих.

— Я тебе сейчас самому устрою и окоченение, и высыхание! Ирод царя небесного, а не ребенок!

— Баб, ты чего дерешься? Сама же захотела узнать че-нить про нашу работу. Просветиться.

— Дурное ты дите! Мне про живых интересно: что у вас там и как, а не про покойников. Может, меня саму через день, месяц или год закопают… зачем напоминать? Кыш отсюда!

Майкл Гизли любил бабулю и ее пельмени тоже любил, но терпеть не мог, когда его — стажера Управления полиции, работающего в Отделе по расследованию убийств, помощника самого господина комиссара — называли «ребенком» или «дитем». А еще сильно не любил, да и и не умел рассказывать те самые профессиональные байки, но разве ж ей объяснишь? Гиблое это дело. Майкл Гизли нахмурился, взял книгу под мышку и, буркнув: «Позовешь!» — вышел из кухни. В этот момент и зазвонил телефон.

— Миша! Трубку возьми, окаянная душа, у меня руки в муке! Тебе звонят, кому ж еще?!

Бабуля оказалась права и на этот раз. Как всегда.

— Добрый вечер! Прости, что беспокою в такое время. Передал?

— Передал, господин комиссар.

Майкл Гизли, разумеется, не стал уточнять — при каких обстоятельствах он это сделал, бг-г! Ведь главное — это результат. Остальное — просто мелкие, несущественные подробности.

— Молодец! Спокойной ночи, стажер!

— Спокойной ночи, шеф!

[i] Бабушка у Майкла Гизли — русская.