Лета Триглава

Глава 28. Люди и боги

Оморочень дотлевал в грязи. В грязи и крови лежали изломанные тела полуденниц. Даньша постанывал в бреду, дышал еще — надолго ли? Подтягиваясь на локтях, Хорс подполз к носилкам, протянул здоровую шуйцу, дотрагиваясь до горячечного лба.

— Не тронь! — над парнем склонилась исполинская тень. — Пусть Мехра забирает!

— Не отдам! — выцедил Хорс, прикрывая Даньшу от Матери-Плодородницы.

Гаддаш зашлась квакающим смехом, да так, что затряслись складчатые бока. Высунув язык, слизнула с когтей людову кровь, заурчала.

— Из-за своего упрямства уже девчонки лишился. Неужели и теперь собираешься против нашей воли идти?

— Спаси хотя бы Даньшу, а я спасу вас, как договаривались.

— Долго обещался.

— Обещание сдержу, только дай до купола добраться. Туда, сама знаешь, даже Сваргу хода нет.

— Твоими стараниями.

— Так было приказано. Распространился бы огонь и яд, и кого тогда спасать?

Гаддаш выдохнула болотный смрад, прикрывая складчатые веки.

Прав был Хорс, и боги знали, что прав. Оттого и приказали отделить участок «Беловодья».

Сперва отрава проникла в воду, затем — в растения и животных. По анализам выходило — дело дрянь, и Сварцов, скрепя сердце, велел часть животных из заповедника усыпить, а часть перевести в зону, свободную от примесей бисфенола-А. Туда же планировали переправить спящих людей. Другие, пострадавшие, лежали в карантине. Жужжали беспрерывно системы жизнеобеспечения, механоиды качали кислород через очистные фильтры, а Хорс денно и нощно ухаживал за больными, обходил заповедник и латал щели.

— Бисфенол обладает высокой генотоксичностью, — говорила Мария, щелкая кнопкой презентера. Точка лазерной указки ползла по выведенным на экране схемам. — Это показано на различных клеточных линиях и животного, и человека. Может вызывать нарушения клеточного цикла и, как следствие, приводит к генным, хромосомным и геномным мутациям. Наиболее критичным видится воздействие бисфенола-А для организма в младенчестве, раннем детском и подростковом возрасте. И во время развития плода, разумеется, поскольку механизм детоксикации у развивающегося плода и новорожденного окончательно не сформирован, — при этом смотрела на побелевших Олега и Веру Стрижей. Первых людей, давших потомство еще на пути к Ирию. — В пренатальный и неонатальный периоды мишенями для воздействия становятся первичные половые клетки, что может приводить не только к нарушению гаметогенеза у детей, матери которых подверглись непосредственному воздействию соединения, но и передаче различных фенотипических аномалий в ряду поколений.

— Это значит, у пострадавших людей родятся дети с мутациями, — подытожила Галина Даниловна.

— По крайней мере, высока вероятность предрасположенности к патологиям, связанным с гормональными нарушениями, к онкологическим заболеваниям, изменениям в репродукривной системе, а также когнитивным и поведенческим расстройствам. Данные факты говорят об острой необходимости искать альтернативу, которая будет менее опасна и станет лучшей по всем параметрам и качеству.

— Таких альтернатив нет, — возражал Сварцов, на время совещания передавший управление старшему помощнику Коджо. Пальцы были сведены в замок до побелевших костяшек, свет от проектора вычерчивал алые полосы на его лице. — На примесях бисфенола работают системы, механоиды, в конце концов. Вы предлагаете отключить всех механоидов? И зона заражения слишком обширна, чтобы быстро снизить распространение яда.

— Зону необходимо закрыть, — соглашалась Мария. — Уже сейчас мы сильно снизили поголовье скота, осталось выяснить, есть ли примеси бисфенола у молодняка и тех, кто визуально еще не подвергся мутациям.

— А люди?

— О них необходимо позаботиться в первую очередь, переустановить очистные воздушные фильтры, особенно тщательно следить за тем, что мы пьем и едим. При необходимости придется перейти на синтетик.

— В котором также вероятно содержание бисфенола. И мы не сможем проводить анализ мясной и растительной продукции перед каждым приемом пищи.

— Тогда что же? Консервы?

— Возможно, — Сварцов глянул на Олега Стрижа, за время совещания не проронившего ни слова. — Вам также придется пройти карантин. Поймите, мера эта вынужденная, нам меньше всего нужно, чтобы пострадали дети, так что рассчитываю на ваше благоразумие.

Стрижи уходили в молчании. Вера прижимала дочку к груди, напевая знакомую Хорсу колыбельную. Двойные двери расходились и смыкались за их спинами, и каждый раз Хорс проверял, насколько герметично закрыты замки. На ярусе В-7, как нарочно, заело грузовой лифт. Мигнула и погасла потолочная лампа.

— Снова неполадки, — пробормотал Олег. — Системы работают в аварийном режиме, мощностей не хватает.

— Я проверял сегодня, — сказал Хорс. — Неполадок не выявлено.

Вера тихонько заплакала — все-таки сдали нервы.

— Уходим через запасной, — Олег забрал вправо.

— Там выход к «Беловодью», — возразил Хорс. — Может представлять опасность для ребенка.

— Тогда свяжись по рации, — раздраженно ответил Олег. — И жди, пока механоиды починят лифт, мы доберемся сами.

— Такой вариант противоречит инструкции.

Олег махнул рукой. Мягко подхватив жену под локоть, забрал вправо, к запасным дверям. Хорс зашагал следом.

Дальнейшее случилось слишком быстро.

Сирена надрывно взвыла. Варенька проснулся и заплакал, и Вера подняла голову, вглядываясь в мерцание алых и синих аварийных огней.

— Система фильтрации отключена, — одними губами сказала она. — Утечка…

— Утечка! — повторил усиленный громкоговорителем голос Марии. — Повторяю! Утечка! Всем срочно покинуть заповедник! Повторяю…

Хорс бросился назад — двери заклинило. Зато погасший огонек у моста, соединяющий основной ярус с «Беловодьем», оповестил об отключении механизма защиты. С шипением разъехались разгерметизированные двери, по полу заструился туман.

— Укроемся в карантинной зоне! — Хорс локтем разбил стекло, доставая запасные респираторы и передавая один Олегу, второй — Вере. — Там есть несколько свободных криокамер.

— Варя не перенесет процедуру! — кричали ему в ответ. — Она еще слишком мала!

— Это единственный логичный выход!

Добраться не успели.

Над головами брызнули искры. Вспыхнула и оплавилась проводка, по молодым побегам побежали первые огненные языки.

— Ты говорил, что проверял системы! — крикнул Олег и грязно выругался.

— Я проверял, — подтвердил Хорс. — Вероятность короткого замыкания один и одна десятая процента.

Сбросив халат и прикрывая Стрижей, точно защитным куполом, Хорс повлек их вглубь заповедника. Кричали животные. Кричали люди. За дымной завесой осветительные лампы казались глазами диковинного зверя. Скорлупки капсул матово поблескивали, распахивая пустые пасти.

— Обещай, что спасешь! — Вера заглянула в лицо Хорса, а показалось — в самое нутро, в сплетение проводов и микросхем. Передав плачущего ребенка мужу, дрожащими руками сняла с шеи нательный крестик — память о давно покинутом мире. — Обещай! И передай это дочери, если мы…

Не договорив, отвела взгляд.

Хорс зажал крестик в кулаке, чувствуя человеческое тепло и отчего-то испытывая прежде неведомое смятение.

В том кошмаре не было место надежде, не было жизни и будущего. Бредя мимо камер со спящими Стрижами, мимо раненых, мимо трупов Хорс глядел, как потолок где-то высоко-высоко заволакивает огнеупорным стеклом — видно, Сварцов или помощник Коджо, или кто-то еще распорядился накрыть зону поражения защитным куполом.

Пришло небытие. А из небытия родилась Гаддаш.

— Им не помочь, — повторила она, вращая плошками-глазами. — Будет новая земля и новая жизнь.

Распахнув усаженную зубами-иглами пасть, вытошнила серебристую комковатую слизь, и та потекла, точно поток, по желобам, по корням и камню. Почва впитывала ее, вспухая пузырями, листва закручивалась в бурые свитки.

Потом зашевелились мертвые.

Дальнейшие годы Хорс хотел бы вычистить из разума, но не мог.

Рождались чудовища и твари. Росли города, давая кров новому люду — тем, выжившим в карантине, и их детям, и детям их детей. По куполу скользили искусственные светила, то разгораясь слепящим огнем, то мерцая холодным лунным сиянием.

Потерялся и след Стрижей.

Хорс наблюдал, учил новый люд и учился сам. В нем запустились какие-то новые, доселе неведомые механизмы самообучения, а иногда ему казалось, будто он тоже человек. Хорс верил и ждал, что однажды все вернется, но минуло круголетье — а избавления не наступало.

Сейчас же, лежа подле Даньши и согревая его остатками своего тепла, глядел в золотые глаза Гаддаш, а в угасающем сознании видел Василису. Ее лицо, ее мягкие губы, ее руки, обвивающие плечи. Сколько нужно было искать ее, чтобы вновь так глупо потерять?

— Ты тоже обещала новую жизнь, — повторил он богине прежде услышанное. — Так верни ее теперь.

Она не ответила, только склонилась над Даньшей. Из взбухших сосков потекло молоко. Даньша, точно поняв, приоткрыл губы и пил, захлебываясь. Пил, пока Гаддаш не решила, что с парня довольно. Тогда, хлестнув по земле хвостом, ухнула в земной разлом, и ничего не стало.

— Еще, — слабо попросил Даньша.

— Довольно с тебя, — устало отозвался Хорс. Он попытался сесть, но тело уже не слушалось, зато Даньша привстал. Растер ладонью шею и, будто впервые, с ужасом окинул взглядом развороченную землю и трупы в корнях елей.

— Что здесь случилось?

— Полуденницы, — ответил Хорс. — Налетели, как коршуны, забрали Василису с собой, а нас оставили. Думали, видно, что ни ты, ни я не жилец.

— Надо догнать!

Даньша вскочил на ноги, бросился было в ельник. Затем, подумал, растерянно обернулся.

— А ты, Яков Радиславович? Нешто, ранен?

Обмер, увидев голую культю и дыру в грудине.

— Помоги, голубчик, окажи милость, — попросил Хорс. — Руками придется работать, а сам не смогу. Вон ту, видишь? — указал на ближайшее тело. — Сам знаешь, где искать.

— А поможет? — Даньша сглотнул, не отводя от лекаря взгляда.

— Поможет. И Хвату плесни. Видишь, загибается оморочень. Тебя Матерь Гаддаш спасла, меня не захотела. Обиделась женщина. Да мы и сами с усами, верно?

— Верно говоришь, — серьезно кивнул Даньша и присел над трупом.

Хорс следил, как с усилием, перебарывая отвращение, орудует Даньша. Цедил людову соль аккуратно в ладонь, стараясь не проронить ни капли. Набрав с горсть, щепоть бросил на тлеющий уголек Хвата, а остальное поднес Хорсу.

— Не гляди, — попросил лекарь и окончательно сдернул оставшиеся от рубахи лохмотья.

Даньша кивнул, но все равно глядел, как людова соль течет по полым трубочкам, как искрят на культе голые проводки, как механически дергаются и расправляются ноги Хорса.

— Как же это так, Яков Радиславович, — прошептал парень. — Видел я и раньше, как шатунов поднимаешь, а не думал… А то и верно ведь! Ведаешь много, с богами знаешься, не ешь, не пьешь, девок не портишь, бриться тебе не надо и волосы не растут. Ах, ты, Мать Плодородная, Белая Костница да Псоглавый! — он осенил себя охранным знаком и, глядя на Хорса сияющими глазами, спросил с придыханием: — Ты, верно, и сам бог?

— Если бы бог, — невесело усмехнулся Хорс. — Но я только смотритель заповедника.

Закрутил заглушки, поднимаясь. Жар знакомо разливался по телу, даруя новые силы и новую жизнь.

— Ну-с, молодой человек. Вижу, и ты в себя пришел, а раз так, надобно в деревню вернуться и поискать еще, что осталось от Железного Аспида.

— Это зачем?

— Себя подлатаю. Не с распоротым брюхом ведь Василису выручать.