Глава 31. Насквозь

Вместе с новым именем пришла и новая жизнь.

Вассу поселили в гридницу к прочим полуденницам: хоромина оказалась просторной, с оконцами под сводчатым потолком. Соседки — совсем девчонки, годин по десять от силы. Сперва над Вассой подтрунивали. Виданное ли дело: сами с малолетства на княжьей службе, а тут — перестарок, почти невеста.

Старшая Стана выгоняла всех, едва лишь солнце взойдет, на ристалище — сперва бегали да прыгали, положив на плечи мешки с песком, через деревянные брусья, проложенные на разной высоте, потом учила от плетей уворачиваться, а потом и драться на плетях — в одиночку и группой. Посадили Вассу на скакуна: вороного, с умными очами, но уж очень норовистого. Васса вылетела из седла почти сразу, и хорошо — не на брусчатую мостовую, а на устланную речным песком площадку. Конь был упрям, но Васса — упрямее. Научится, решила так.

После такой науки нещадно болели мышцы. На закате Васса всегда уходила к деревянным мосткам, где, свесив ноги в прохладную воду Светлояры-реки, чинила разорванную одежду, а потом строгала из чурочек диковинных зверюшек, и тем снимала усталость и напряжение.

Игрушки и привлекли внимание соседок.

— А это кто? — спросила курносая Злата, тыча пальцем в извивающееся, украшенное резьбой тулово.

— Аспид, — отвечала Васса, протягивая игрушку. — Голова у него из железа, и хвост железный, а из этих трубочек — видишь? — пар так и валит.

— Как от самоходки?

— Как от самоходки, — соглашалась Васса. — А это вот — Лихо. Глаз у него один, зато видит всю землю насквозь. А свистит так, что обо всем забываешь, и морок такой, что можешь любого поубивать или сам в пасть к Лиху прыгнуть.

— Какого только дива не бывает, — крутила головой Злата. — А расскажи еще про Лихо да Аспида?

И Васса рассказывала.

За это девчонки каждый вечер сбивались вокруг нее в кружок и, точа клинки и переплетая огневые плети, слушали, завороженные, а после засыпали с игрушками под бочком. Хоть и полуденницы, а все равно — дети.

Стана ворчала, что новая богатырша напрасно головы дурными россказнями забивает, да против воли княжича не пойдешь.

Людова соль всю ночь и еще полдня так с неба и сыпалась, а гонцы приносили неутешительные вести.

В разрушенном Червене живых не осталось вовсе, только чудовища да шатуны. Сбивались в стаи, поджидали на проезжих трактах и терзали случайный люд.

Под Копыловым раскрылись болота и пошли извергать из хлябей упыров, багников и прочих бесов.

Поворов раскрыл могильники.

Под стенами Китежа еще было спокойно, но нет-нет, да ночами кто-то надрывно выл и бродил в тумане, шапкой повисшем над рекой Светлоярой. Люду строго-настрого запретили ходить за ворота, охраняемые соколами-огнеборцами, но торговля встала, и каждый восход собирался люд на требище, где горели костры, воскуряя полынь да зверобой, молился богам под увещевания волхвов.

На излете страдника в гридницу вернулась Ива. Незамеченным прошло ее возвращение: молодые полуденницы в ту пору упражнялись в стрельбе и били по деревянным болванам. Тяжелая пищаль едва не вываливалась из натруженных рук, но Васса, сцепив зубы, била довольно сносно, пусть не в самый центр, но близко к точкам, нарисованным червленной краской.

Стана качала головой и прикрикивала:

— Это тебе не топором против навьих махать!

Васса хотела бы ответить, что топором махать тоже нужно умеючи, и силы иметь для того, чтобы голову от тулова отделить, а потом еще по телу надрез произвести, чтобы людову соль выцедить, но перечить не смела, и оттого молчала.

На Иву указала резвая Дода:

— Ивица вернулась! — шепнула Вассе на ухо. — Уж думали, осерчал княжич, а ее вернули. Только из старшой разжаловали.

— За что разжаловали? — обмирая, переспросила Васса.

Дода пожала плечами, ответив, что это не их ума дело, и помчалась объезжать своего вороного.

У Вассы заскребло под сердцем. Выходит, не сдержал княжич своего обещания? Да и не взыщешь с него теперь. На требищах давно не появлялся, вместо себя посылая черного волхва, названного Хлудом Корзой. А вместе с ним, словно тень, ходила молчаливая женщина с холодным взглядом. Такую встретишь — сразу с дороги отойдешь, и Васса предусмотрительно отходила.

Теперь же заметила, как Ива подошла к Стане и долго, тихо о чем-то с ней разговаривала.

— Придет еще время, — донесся голос старшой. — Охолони пока! Хочешь битвы — бери плеть да выходи супротив новенькой.

И указала перстом на Вассу. Та замерла, встретившись с покривившимся лицом Ивы.

— Против нее, что ли? Еще бы перед малолеткой выставила, у которой молоко на губах не обсохло!

— Поставлю, коли потребуется! Побьешь — отправлю на дозор. Не побьешь — походишь покуда в поварихах.

В глазах Ивы вспыхнули злые огни. Повернувшись на пятках, зашагала к Вассе.

— Слышала старшую? — произнесла негромко. — Бери плеть!

Нехорошее у Ивы было лицо. Белое, как полотнище. Кусала губы и морщилась от каждого шага. Рано вернулась, поняла Васса. Как бы беды не вышло.

— Не хочу я драться, — заупрямилась. — Мне вороного пора кормить да чистить.

— Трусишь? — Ива остановилась поодаль, вытянув плеть вдоль ноги. С такой позиции удобнее нанести первый поражающий удар, а то и вовсе обезоружить.

— Не трушу, — ответила Васса, на всякий случай выставляя шуйцу вперед. — Жаль мне тебя. Вижу ведь, что не до конца выправилась.

— Не тебе решать! — сцепила зубы Ива и протяжно вздохнула: — Ох, лихо ты, девка. Лихо и есть, одни беды с тебя!

Сплюнула под ноги и бросилась вперед.

Воздух лопнул со свистом. Вспыхнула перед глазами огневая искра. Васса поняла — первым хлестом целились в лицо. Уклонившись, нанесла встречный удар, ощутив короткий болезненный укол в запястье. Огонь зарождался в хлысте не сразу — искра вспыхивала при ударе, точно в огниве. Зазеваешься — себе кожу подпалишь. Васса не зевала, но Ива умело ушла с линии атаки и вновь раскрутила плеть. Удар последовал по косой, и бедро обожгло. Васса выдохнула со свистом, качнулась, и сразу же едва не поймала удар в лицо. Отклонилась вовремя, послав плеть по широкому полукругу. Ива прошла низом. Перехватив за плеть, ударила рукоятью, как кистенем. Скулу опалило огнем, во рту стало солоно. Сглотнув, Васса ушла из-под рубящих ударов и оказалась у Ивы за спиной. Та отчего-то мешкала. Плеть Вассы упала на спину полуденницы, точно блиставица. Вскрикнув, Ива упала на колени. Плеть выпала из ослабевших рук.

Обтерев лицо от пота, Васса с ужасом разглядела, как в разрывах рубахи расцветают кровавые бутоны.

— Молодец, девка! — послышался голос Станы. — Не зря учила, видать.

Васса не слушала, не глядела на старшую. Склонившись над Ивой, тронула за плечо, и та зашипела от боли.

— Прости….

Ива вскинула сверкающий взгляд, оскалилась:

— Начала бить… так бей! Лучше сразу — насмерть!

— Что же не сказала, что на бой раненая вышла? — прошептала Васса.

Кожа под рубахой у Ивы опухла, побагровела, по краю ран выступал гной. Сердце зашлось галопом, в ушах зашумело, и вспомнилась рана у Даньши, которую когда-то давно, в прошлой жизни, зашивала Васса, и вспомнилась культя Хорса.

Ива закусила губу.

— Так княжич приказал… ослушаться не вправе. Тебе теперь… Китеж охранять, а мне…

Содрогнулась, прикрыв веки. На ресницах дрожали крупные слезы.

Не слушая более старшую Стану, Васса взвалила полуденницу на себя. В груди толкалась жалость вперемешку со стыдом. Знала ведь, что Ива плетьми исполосована, а на бой против нее вышла. На что понадеялась?

Тащила в горницу, надрываясь. Ива худая, а все равно тяжелая, точно мертвяк. И, как мертвяк, с каждым шагом белела все больше. Искусала до крови губы, но все равно молчала. Только в горнице, упав на скамью, дала волю тихим слезам.

— Снимай рубаху! — приказала Васса. — Исподнее тоже!

Ива мотнула головой.

— Справлюсь.

— Снимай, говорю!

Сама потянула за рукава. Ива зашипела от боли, но покорилась. Ежилась, вздрагивая от прикосновений. Оставшись нагой по пояс, согнулась, спрятав лицо в ладони. Шрамы раскрылись, выпуская наружу густой багрянец. Еще немного — почернеет, начнется отмирание тканей, а по-научному, помнила Васса, некроз.

— Сколько же тебе вытерпеть пришлось? — прошептала.

— Десятью плетьми палач наградил, — бесцветно ответила Ива. — Остальные двадцать Рогдай добавил…

— Чудовище! Да за что же?!

Губы Ивы искривились в усмешке.

— Не чудовище он. Просто мертвый. А с жизнью и душа, и сострадание вышли вон. Дай воды, Васса?

Та сразу метнулась к бадье, поднесла плошку. Пила Ива, захлебываясь. Не утерев губ, продолжила бесцветно:

— Я ведь любила его, сызмальства мечтала. Вот, стану к княжичу ближе, увидит он мою красоту да ловкость, и буду я его любой. Да где красота? — передернула плечами. — Лицом не вышла, а ловкость — что до нее? Не знатного я рода, княжной мне не быть. Думала, пусть так уж, пусть после смерти, а лучше с ним, чем без него. Оттого и терпела. И еще вытерплю, коли понадобится.

— Лечить тебя нужно, — всплеснула руками Васса. — Вон, раны загноились, инфекция развивается.

— Это как?

— Бактерии размножаются. Глазу они не видимые, а вреда от них много. Здесь этот нужен… пицин… — наморщила лоб, вспоминая, да мудреное слово, произносимое Хорсом, за долгие дни точно выветрилось из головы.

— Пенициллин, — донесся от порога голос.

Петли скрипнули, пропуская в горинцу черного волхва. Вошел, согнувшись, держал одну руку в кармане кафтана, другой огладил кудри и обвел полуденниц горящим взглядом. Сразу вспомнился сон, что видела Васса при обряде перепекания: раскаленные шары в пустой черноте. Вспомнила искры в глазах у Хорса. Только у Хорса огонь — обжигающий, но теплый. А у черного — ледяным холодом веет, да так, что зубы стучат.

Все видит и знает, и всегда приходит, когда надобно.

— Верно, — сказала Васса. — А вам откуда ведомо?

Хлуд Корза дернул углом пухлого рта, точно в усмешке.

— А тебе, девица? Тоже батюшка научил? Так вроде не Мехрова наука эта, а Гаддашева.

Их взгляды скрестились. Ива продолжала тяжело дышать, но молчала: негоже полуденнице первой с волхвом заговаривать.

— Лекарь научил, — сказала правду Васса, выдерживая взгляд и чувствуя, как волоски на шее поднимаются дыбом. — Выползень из Червена. И многому еще.

— А как уколы ставить — обучил?

— Сумею, да вспомнить надобно. Только где лекарство взять?

— Есть у меня, — Корза вынул из кармана шприц. — Давай уж сам, ты держи.

— Что это? — со страхом прошептала Ива, поджимая ноги.

— Лекарство, — успокоила ее Васса. — С инфекцией справится, ты и выздоровеешь, и будешь сильнее, чем была раньше. Только потерпи.

Держала полуденницу, пока Корза вливал лекарство, и думала — кому он служит? Вроде бы и Гаддаш — богатству не чужд, обряжен диковинно да ярко. А вроде и Сваргу — вон, очи так и полыхают, и лицо черное, и руки черные, точно на небесном огне погорел. Хотела спросить было — да оробела.

— И как еще в Червене лечила? — поинтересовался Корза.

— В основном, лекарю помогала, — ответила Васса. — При родовспоможении да обработке ран. А еще подносила маску с дыханием Гаддаш, от него люд сразу засыпает и боли не чувствует.

— Дыхание Гаддаш? — переспросил задумчиво Корза и оживился. — Эфир, что ли?

Васса кивнула.

— Любопытная у тебя судьба, дева, — протянул Корза, убирая шприц. — Под костяными ребрами Мехры родилась, гаддашеву ремеслу обучена, теперь еще и сваржий огонь познала. Не каждый сумеет.

Васса хотела ответить, что Хорс, убитый полуденницами, и не такое бы смог, но вовремя прикусила язык. Не нужно его имя как ни попадя трепать, нехорошо это, не по-людову.

— Может, и трубку ту железную, из котомки-то, не батюшка, а выползень тебе передал, а? — спросил вдруг Корза, и душа у Вассы упала в пятки.

Что отвечать? Правда? Правду, поняла, Корза и так ведает. А врать — себе же хуже сделать. Только вслух тяжело признаваться. Еще тяжелее — вспоминать о Хорсе.

— Поплачь, легче станет, — услышала мягкий голос черного, и только тогда Васса поняла, что против воли смаргивает слезы. Утерлась рукавом.

— Вот еще! Просто ставни раскрыты, дым в глаза и попал. Полынью ужас как несет.

Подумала: а не оттого ли княжич на требищах не появляется, что запах полыни противен нежити? Подумала, что пока полынь отпугивает тех, бродящих в тумане. А если не отпугнет? Купцы и без того за ворота не ходят, а закочнатся припасы в амбарах — что будет ждать Китеж-град?

Глянула на Иву: та, успокоенная лекарством, дремала, перевернувшись на живот. На спину было страшно поглядеть, и Васса, вымочив холстину в отваре, принялась обтирать ее раны.

— Вот бы ту трубку довершить, — вслух произнесла Васса, — и увидеть, какая в люде хворь завелась, а после вычистить без следа.

Корза рассмеялся, но беззлобно.

— Этим не сделаешь, — возразил. — Чтобы хворь выявить, нужно кровь взять и под сильными увеличительными стеклами наблюдать. А вот кости и людову соль разглядеть можно.

Васса вздрогнула, но не обернулась.

— Хочешь проверить?

— На ком же? — тихо спросила.

— Да хоть на Ивице.

Верно, подал кому-то знак. Двери скрипнули, отворяясь, потом затворяясь снова. Васса видела только сапоги, заправленные в них штаны да полы кафтана. И, только скосив глаза, разглядела упругую грудь да рассыпанные по плечам черные волосы. Увидев ее так близко, Васса вскрикнула.

— Мехра!

— Не она, хотя и похожа. Это Мария, моя слуга, моя тень, — представил женщину Корза и принял из ее рук прибор. — А вот и просвечивающая трубка. Весь Хлеборост над ним бился, а все ж довел до ума. Мария! — приказал женщине. — Переверни Ивицу.

— Акуратнее! — поспешно упросила Васса. — Раны еще не зажили…

И подстелила на скамью свернутый в несколько раз рушник. Ива простонала, но глаз не разомкнула. Видно, накачал ее Корза зельем, замешанным на слезах да молоке Гаддаш. Что хочешь теперь с ней делай — не проснется.

— Надень это, — Мария протянула Вассе тяжелый фартук, и та подняла вопросительный взгляд. — Сюда вшита свинцовая пластина, лишнее радиоационное облучение тебе не нужно.

— Мудрено говорите, — ответила Васса, натягивая фартук.

Так говорил и Хорс, когда рассказывал об Ирии и людовой соли. При мысле о Хорсе снова защипало глаза, и вместе с тем в животе зародилось радостное предчувствие — а вдруг получится? Вдруг не напрасно трудился Хорс? И пусть не Васса, пусть этот черный, страшный люден довершил инструмент — все-таки дело Якова продолжит жить. А вместе с ним будет жить и частичка самого Хорса. Это ли не чудо?

— Гляди теперь, — веско произнес Корза.

Едва не вскрикнув, Васса зажала рот ладонями.

На прилаженнном к трубке небольшом блюдце возникли кости — точно видела Васса перед собой истлевший в могиле скелет. Только на тех, истлевших, не оставалось плоти, а здесь лежала живая Ива, но все ее нутро просвечивалось теперь насквозь.

— Вот этот сгусток, — услышала спокойный голос Корзы. — Видишь?

Обвел черным пальцем пятно поверх блюдца. Пятно будто пульсировало, но было не белым, а отчего-то черным, как жабья икра.

— Людова соль, — сказал Корза.

— Бис-фе-нол, — вспомнилось Вассе.

Ее замутило. Отведя взгляд, не удержалась и села на край скамьи. В висках дробно отстукивал пульс. Прав был Хорс, всегда прав. Теперь она видела своими глазами то, что прежде доставала из мертвых тел, а ныне увидела у живого.

— Его можно достать? — спросила. — Без вреда для Ивы?

И подняла на черного умоляющий взгляд. Корза медленно кивнул.

— Возможно, — ответил. — Только не здесь. Нет здесь подходящих инструментов для того, чтобы извлечь его без вреда для людена. Но я знаю место, где можно.

Васса кивнула, не спрашивая, что это за место. И без того знала ответ: высоко, в хрустальном тереме, в небесном челне, где спали боги.

Загрузка...