Летят сквозь годы

15. НОВОГОДНИЕ ЗАБОТЫ

Тихо в комнате. Час назад закончились боевые полеты. Закончились успешно. Потерь не было. Все устали, спят. Не спит одна Таня. Она сидит у стола и пишет.

Вот она подняла голову. Обвела взглядом спящих подруг, посмотрела в сторону печи. «Здорово, что дневальная натопила на славу — девчата не будут мерзнуть. Одежда просохнет у печки». А там, где только можно было примостить — на стульях, на табуретках, на поленьях, — висели портянки, меховые носки; пирамидой возвышались унты, валенки, рукавицы.

«Измучились все с этой дрянной погодой… — думала Таня. — А скоро уже Новый год. Вот чего не знаю — как готовится эскадрилья к новогоднему вечеру? Теперь это моя забота. Что касается боевой работы, тут можно быть спокойной: каждую проверю, каждой сумею помочь, если что — буду требовать. Да требовать-то особенно не придется — все сами стремятся сделать побольше боевых. На техников, вооруженцев тоже можно положиться — машины, бомбы всегда готовы в срок. Девочки, девочки, какие же вы молодцы! А все-таки как у нас самодеятельность?»

И Таня среди других пунктов записала в блокнот:

Новый, 1943 год встретили весело. Ранним вечером была получена боевая задача на пятьдесят вылетов. Всего пятьдесят вылетов! Погода стояла хорошая: звездное небо, легкий морозец. Противник не ожидал, что в ночь под Новый год на его голову будут сброшены бомбы. А девушки сбросили. Сбросили еще до 23 часов. Потом быстро зарулили самолеты и с песней поехали к столовой.

Командир полка сообщила, что приедут приглашенные братцы-бочаровцы, и разрешила понаряднее одеться. Поднялся настоящий переполох.

Таня любила строгость военной формы. Сделанная по распоряжению командующего новая форма — прямая синяя юбка и коричневая гимнастерка — очень шла ей, да и не было у нее, как и у многих, цивильного платья. А шелковые чулки и туфельки на каблуках были. Таня расправляла скользкую паутинку чулка, когда Вера, слегка толкнув ее локтем, ехидно спросила:

— Сапожки по ножке выбираешь?

— Ой и зловредная ты, Верка! — засмеялась Таня. — Да ведь я сегодня за целый год натанцеваться планирую. Одобряешь?

— Безусловно! Мы с тобой в паре так оторвем!

Однако неразлучная пара Макарова — Белик на этом веселом вечере была разлучена. Братцы наперебой ухаживали за сестрицами. Таня была, что называется, в ударе, танцевала до упаду.

Мастер по вооружению Маша Марина — дед-мороз — оделяла всех забавно составленными письмами-пожеланиями. Вера ужасно сконфузилась — даже уши зарумянились, — прочитав: «Десятерых сыновей тебе от твоего милого». Мелькнула мысль: значит, все знают, что у нее есть милый, что она без памяти любит Савву…

Однополчанки скорее догадывались о Вериной сердечной привязанности. Зато доподлинно знали: Белик любит детей, потому и институт выбрала педагогический — возиться с детьми всю жизнь. Почему же это не обыграть?

А Вера думала: «Девочки мои родненькие, разве любовь скроешь? Да и не хочу скрывать от вас — люблю! — Она приложила свои сразу похолодевшие от волнения ладони к пылающим ушам. — Сыновей желаете? Что ж, у мамы вон было восемь детей. Савва рассказывал: его родители тоже многодетные. Спасибо, подружки, за пожелание. Десятерых так десятерых. Дайте только войну закончим!»

Вера бережно свернула тоненькую бумажку «пожелания» и, поскольку привычной гимнастерки с карманами не было — была надета по случаю праздника белая кофточка, — оттянула вырез кофточки, спрятала крохотный сверточек, как талисман, на груди.

Лавируя среди танцующих, к Вере пробирался Савва; они протянули друг другу руки и вместе опять вступили в танцевальный круг.

Новогодний вечер был незабываемо хорош.

С первых дней нового года началось наступление наших войск на Северном Кавказе. Линия фронта быстро перемещалась на запад. Днем полк то и дело менял базы на заснеженных просторах Ставрополья. Но когда наступала ночь, оказывалось, что противник отошел еще дальше и радиус действия самолетов недостаточен, чтобы сбросить бомбы на его позиции.

По-настоящему ночники настигли фашистов где-то под Краснодаром. А тут дружная весенняя распутица на некоторое время сковала боевые действия. Полк застрял в станице Джерелиевской.

В батальоне аэродромного обслуживания кончились продукты; несколько дней авиаторов кормили чечевицей, случайно оказавшейся в запасе, без соли, без жиров, без хлеба. Не было бензина и бомб — машины с ними загрузли где-то в дорогах, вернее, в полнейшем бездорожье.

Весна весной, а врага бить надо, и, чем сильней, тем лучше. Командир полка собрала летчиков и сказала:

— Получена телефонограмма, что для нас выделено все необходимое. Находится это на аэродроме Кропоткина. Нужно забрать. На один конец в баках горючего хватит, а там вы заправитесь. Если привезете хлеб, бензин, бомбы, то мы сумеем сегодня ночью поработать. Полетите без штурманов, чтобы было больше места для груза. Лететь нужно на бреющем. Машины не перегружайте. Больше двухсот килограммов не берите — на малой высоте очень трудно вести перегруженную машину. Задание ответственное. Вопросы у кого-нибудь есть?

Вопросов не было.

— Наконец-то проветримся, а то совсем закисли! — радостно сказала Таня, когда все барахтались по колено в грязи, перетаскивая самолеты на руках со стоянок на взлетную полосу.

Расстояние до Кропоткина, 200 километров, прошли без приключений. И вдруг у самого города — туман. Над туманом возвышалась церковная колокольня. А колеса самолетов утопали в молочно-белой пелене, земля почти не просматривалась.

Вот это да! Что будем делать, если горючее кончится? Все наблюдали за самолетом командира. Макарова покачала крыльями и поднялась метров на пятьдесят. С этой высоты обзор был лучше. На северо-восточной окраине города сквозь дымку тумана на земле замелькали силуэты самолетов.

Скорее на посадку — в баках бензин на исходе. И летчики прямо-таки ныряли в туман. Аэродром был просторный, и потому все приземлились благополучно.

Пока шла погрузка, туман рассеялся. На свой аэродром летели опять на бреющем. Большой груз изменил центровку самолета. Управлять им стало гораздо труднее. Путь же до своего аэродрома длился около двух часов. Он, конечно, очень утомил летчиц. После посадки все протирали глаза, делали гимнастические упражнения. Некоторые, обессиленные, ложились на крыло. Через несколько минуту разгрузившись, снова улетели в Кропоткин. За день сделали несколько рейсов и привезли все необходимое для боевой работы.

С наступлением темноты перед самыми боевыми полетами ко мне подошла Таня.

— Лора, как себя чувствуешь? Устала? Может, не полетишь сегодня?

— Что ты! Как это не полечу? Все летают, а я что, хуже?!

— У всех опыта больше. А ты ночью совсем мало летала. И после такого дня… — Таня задумалась. — Хорошо! — наконец сказала она. — Ты полетишь с моим штурманом. Если что случится в полете, то она тебе сумеет помочь. Она знаешь как водит самолет, не хуже любого летчика. А я буду летать с твоим штурманом. Пойдем, Леля, со мной, — обратилась Таня к Радчиковой.

И они ушли.

Через несколько минут появилась Вера Белик. Она молча проверила подвеску бомб, молча села в кабину, присоединила переговорный аппарат. Она была явно недовольна распоряжением командира эскадрильи и, думаю, даже обиделась на подругу.

Ночь была темная, облачная. Очень плохая видимость; как только поднялись в воздух, сразу окунулись в какую-то муть. Я встала на курс, пролетела несколько минут. Ровно, монотонно гудел мотор. Потом звук стал отдаляться, и я почувствовала, что куда-то проваливаюсь. Очевидно, самолет тоже клевал носом, потому что Вера спросила:

— Лора, ты спишь? Давай, я немного поведу, а ты отдохни.

Невозможно было противиться — глаза просто слипались, и я покорно передала Вере управление.

Проснулась я внезапно: Вера бубнила в самое ухо:

— Лора, проснись! Проснись! К цели подходим. Ну проснись же ты наконец! Под нами цель, Лорка!

Я очнулась и схватилась за управление. Глянула вниз, пытаясь рассмотреть нужную нам станицу Славянскую, а перед глазами — одна чернота. Никакого населенного пункта не вижу.

— Где цель? Я ничего не вижу, Вера. С какой стороны цель?

— Цель под нами. Смотри лучше.

Я снова высунула голову за борт. Вдруг из-под нижнего левого крыла на меня уставился яркий луч. Я приняла его за фару самолета. В густой дымке луч показался мне не голубоватым, а желтым, и я, решив, что нас атакуют истребители, резко рванула самолет вправо. А из-под правого крыла на меня уставилась другая фара. Я стала разворачивать самолет то влево, то вправо, позабыв обо всем на свете, крича:

— Вера, пропали! Истребители!

— Где истребители? Какие истребители?! Опомнись!

Но я ничего не слышала — сплетала хитрый маневр, уводила самолет от воображаемых истребителей.

— Скорость! Установи скорость!

Я почувствовала удары по ручке управления и глянула на приборы… испугалась, кажется, больше, чем истребителей: высота 400 метров, скорость 160 километров в час.

«Мы падаем, — поняла я. — Всего несколько минут назад было 1500 метров… Тысячу метров падаем».

От скорости свистело в ушах, самолет вибрировал. Штурман пыталась управлять и кричала мне:

— Убери руку! Выпусти управление!

Тут я опомнилась, скорее всего, оттого, что больше не видела фар — прожекторы светили в хвост. Я установила самолет в горизонтальный полет. Высота была 200 метров, самолет больше не падал.

Вера отбомбилась, мы уходили от цели. Меня начала бить дрожь. Дрожали руки и ноги, челюсти выбивали дробь. Только теперь я представила ясно, что произошло: спросонья я приняла прожекторы за фары истребителей. Ослепленная, шарахаясь во все стороны, потеряла пространственное положение. Самолет беспорядочно падал больше тысячи метров. Лишь благодаря Вере, опытному и мужественному штурману-летчику, мы не врезались в землю.

«Хорошая моя, умница! Ты спасла мне жизнь…» — подумала я о Вере и с не меньшей благодарностью о Тане.

Расчувствовавшись, я чуть не заплакала. Но почему молчит Вера? Я отчаянно закричала в трубку:

— Вера, ты жива? Почему молчишь?

— Жива! А ты не ранена?

— Нет, все в порядке! Ты меня спасла!

— Ну вот еще! Там, над целью, ты меня здорово насмешила. Шарахаешься от прожекторов в кричишь: «Истребители!»

— Не будешь другой раз разрешать летчику спать в полете. Ведь я тогда еще не проснулась как следует.

— А сейчас?

— Сейчас все в порядке!