Летят сквозь годы

17. ГИБЕЛЬ ПОДРУГ

К середине 1943 года на юге фашисты пытались укрепиться на Голубой линии; построили фортификационные сооружения по последнему слову техники. Сильная оборона на подступах к Таманскому полуострову создавала особые трудности для наступления наших войск. Масса людей сосредоточилась на небольшом клочке земли, и в наземных боевых действиях наступило некоторое затишье.

Зато была горячая пора работы авиации. Завязывались жесточайшие воздушные бои между истребителями. Методически обрабатывался бомбометанием передний край противника, проводилась разведка с воздуха. А главное — наша авиация изнуряла захватчиков ежедневными, еженощными бомбежками; ни днем ни ночью не давала передышки врагу.

Полк стоял в сорока километрах от линии фронта. Появление ночников над позициями гитлеровцев вызывало с их стороны шквал зенитного огня; противовоздушная оборона врага от ночи к ночи усиливалась. В море огня трудно было уцелеть. Полк нес потери.

Над Новороссийском была убита в воздухе летчица Евдокия Носаль. Погибшую подругу заменила Ира Каширина, переучившаяся к этому времени на штурмана. Израненный самолет она привела на свой аэродром.

Над Крымской были тяжело ранены командир эскадрильи Никулина и штурман Радчикова. Самолет загорелся. Никулина, теряя временами сознание, все-таки нашла в себе силы сбить пламя, перетянуть через линию фронта и посадить самолет. Лишь утром истекающих кровью девушек нашли солдаты переднего края и доставили в госпиталь.

Там же, над Крымской, изрешетили весь самолет Кати Пискаревой. Большая выдержка и мастерство потребовались ей, чтобы довести самолет с тяжело раненным штурманом до аэродрома. Погиб экипаж командира эскадрильи — Полина Макогон и Лида Свистунова. Не вернулись с боевого задания Полина Белкина и Тамара Фролова.

Самолет экипажа Санфировой — Гашевой был подбит над целью. Мотор прекратил работу. Санфирова вынужденно приземлилась там, где еще хозяйничал враг. Стоило колесам коснуться земли, как девушки выскочили и бросились бежать к плавням. Но, подумав о том, что самолетом может завладеть противник, Санфирова и Гашева вернулись, выстрелом из ракетницы подожгли самолет. Потом трое суток пробирались к своим через плавни.

Фашисты наращивали против ночников огневые средства. Иногда бывало трудно сосчитать количество прожекторов, скрестившихся на самолете. Даже при докладах штабам обстановки над целью — докладах, требующих абсолютной точности, — девушки с болью говорили:

— Миллион прожекторов светило, не иначе.

Выскользнуть из цепких лучей было невозможно. Приходилось маневрировать скоростью, высотой, и направлением полета, чтобы сбить с прицела зенитчиков. Но ничто — ни зенитки, ни прожекторы — не помогало врагу: через каждые две-три минуты появлялся очередной самолет и сыпал бомбы.

Тогда фашисты в ночь на 31 июля применили новую тактику.

Первой в ту ночь вылетала эскадрилья Макаровой. Как всегда выслушав общую боевую задачу полку, Таня собрала свою эскадрилью.

— Утрясем внутренние вопросы, — сказала она, развернула полетный лист и прочла: — «Сегодня, 31 июля 1943 года, очередность вылетов второй эскадрильи следующая:

первый экипаж — Крутова — Саликова;

второй — Высоцкая — Докутович;

третий — Рогова — Сухорукова;

четвертый — Розанова — Студилина;

пятый — Полунина — Каширина;

шестой — Макарова — Белик;

седьмой — Чечнева — Клюева;

восьмой — Дудина — Водяник;

девятый — Рыжкова — Руднева».

На мгновение воцарилась тишина. Таня спросила:

— Задача боевая всем ясна? Очередностью все довольны? Имейте в виду: у меня учет строгий. Разойдись по самолетам!.

Эскадрилья под командованием лейтенанта Макаровой вылетела бомбить скопление живой силы и техники, врага в расположенных рядом станицах — Киевской, Крымской и Молдаванской.

Над рекой Кубанью, то есть примерно на половине маршрута, мы с Надей Студилиной, летевшие четвертыми, отметили: впереди зажглись прожекторы. Значит, первый самолет уже над целью. Сейчас ударят зенитки. Но зенитки молчали. Лишь острые лезвия прожекторов секли небо во всех направлениях. Не замутненные ни единой вспышкой выстрела, ни единым облачком зенитного разрыва, лучи схватили в перекрестие самолет — крошечное, сразу засветившееся перышко. И повели, повели…

Вдруг это перышко вспыхнуло. Во все стороны от него брызнули разноцветные капли — рвались ракеты. Значит, загорелись кабины.

Горят, гибнут подруги — первый экипаж: Женя Крутова, Саликова Саша! И ничем невозможно помочь. Невозможно даже понять: что случилось? Отчего загорелся самолет?! Ведь не было же, не было зенитного обстрела. И прожекторы потухли. Тьма над целью озарена только горящим самолет том — косматым комком пламени, он падает к земле. Удар. Взрыв. Тьма на мгновение становится непроглядной.

Но опять зажигаются мертвенно-холодные голубоватые лучи. Они сразу сходятся в одной точке — схватывают второй подошедший к цели самолет. Наш четвертый экипаж находится совсем близко от цели: ясно различаем крылья, хвостовое оперение освещенного прожекторами самолета. Хотя сердце сжимается от боли, мы внимательно наблюдаем за происходящим над целью. Зенитки продолжают молчать. Проходят секунды — и рядом с освещенным самолетом вспыхивает красная ракета. Тут же несколько вспышек-выстрелов.

— Обстрел с воздуха! — в один голос вскрикиваем мы с Надей. — В воздухе патрулирует истребитель противника!

Истребитель поджигает второй самолет. Пламя мгновенно растекается по плоскостям. Но самолет не падает. Жива Высоцкая! Жива! Она отчаянно борется с огнем. Маневрирует, планирует. Да разве уйдешь от истребителя на малой скорости?

Вниз сыплются горящие лоскутья — самолет Высоцкой разваливается…

Теперь экипажи и пятого, и шестого, командирского, самолетов — свидетели разыгравшейся трагедии. Таня видит: ее подчиненные, ее подруги идут на смерть. Она знает: они не свернут, не отступят. Страшное, непоправимое горе еще не полностью дошло до ее сознания. Какая-то тупая боль и пустота поразили мозг и сердце.

Она, командир, должна помочь.

Как? Чем? Всего несколько минут, несколько секунд назад были полны жизни и сил девушки первого и второго экипажей. Нет их, нет их теперь. Третий идет на гибель. Девочки, родные мои!

— Девчонки! Неужели не понимаете?! — Осененная спасительной догадкой, Таня захлебывается криком.

Спасение! Есть спасение! Таня думает не о себе и Вере — шестом экипаже. Она думает обо всех. И о третьем, который вот он — над целью. Нет, не успеть Саше Роговой и Жене Сухоруковой, не успеть им ничего изменить! Они идут на заданной высоте. Там, на этой высоте, их схватывают в третий раз зажегшиеся прожекторы. Третий, наш самолет расстрелян вражеским истребителем.

Но ведь можно же, можно пересилить, перехитрить врага!

Макарова — командир — нашла единственно правильное в подобной обстановке решение. Но она не могла передать приказ, не могла подсказать подругам это одно-единственное правильное решение. Все существо Тани кричало, надрывалось: ну, девочки, ну, родненькие, сделайте же так!.. Сделайте так! Только так — спасение и победа! Только так! А как — невозможно было показать личным примером, потому что четвертый и пятый самолеты идут впереди шестого, командирского.

…И все-таки, мне кажется, я осталась жива и выполнила боевое задание в ту скорбную ночь, подчиняясь приказу своего командира Тани Макаровой. Я его восприняла так же, как он, вынужденно бессловесный, был отдан — всем существом.

Я видела: сбиты два наших самолета. Истребитель их расстрелял. «От истребителя не уйдешь на нашем тихоходе, — хотела я сказать штурману Наде Студилиной. — Высоцкая сгорела. Та же участь ждет и нас».

По спине забегали мурашки, руки, словно чужие, лежали на штурвале, во рту пересохло. Ни одной мысли. Ничего, кроме страха. Страшно. Очень страшно! Смотрю я на горящий самолет Высоцкой, вижу, как он вращается, неуправляемый, как бушует на нем пламя. Две мои подруги в этом пламени. Что делать? Что делать? Силы будто сразу иссякли, не могу даже пошевелиться. Штурман мой, Надя, тоже замерла.

«Задание нужно выполнить!» — раздается властный голос в душе. Нужно. Но как? Я ничего не могу придумать. Над целью нас подкарауливает вражеский истребитель, и нет от него спасения. Страх делает человека слабым, безвольным. Так было и со мной: я держала вялой рукой управление, и самолет шел вперед по установленному курсу.

Тут в третий раз зажглись прожекторы. И через минуту загорелся третий самолет.

Его вспышка словно толкнула меня — лихорадочно заработала мысль: «Высота? Высотой не спасешься от истребителя. Он взмоет выше. Нет, это не выход. А если подойти к цели на малой высоте? Ночью истребитель не решится снижаться для атаки. Решено: иду на малой!»

Это и был мысленно переданный мне приказ командира.

Сразу у меня появилась энергия. Страха как не бывало. Каждое движение рассчитано: плавно убираю обороты мотора, планирую на цель.

Надя испуганно встрепенулась, спросила:

— Заглох мотор? Конец?

Надя Студилина была совсем молодым штурманом, из вооруженцев переучилась. Это были ее первые боевые вылеты. Можно представить, что она переживала, видя, как истребитель в упор расстреливает наши самолеты. Даже не имея боевого опыта, она понимала, что и нас ожидает та же участь. И вдруг заглох мотор. Я поспешила ее успокоить:

— Надя, мы подойдем к цели неслышно и будем бомбить с малой высоты, чтобы истребитель не смог атаковать. Поняла? САБ сбрасывать не нужно, отбомбишься втемную. Следи пока за воздухом.

Мы не могли оторвать взгляда от падающего факела — третьего самолета. Он был совсем рядом. Почти одновременно мы снижались, а он падал. Экипаж Саши Роговой и Жени Сухоруковой — экипаж моего звена. Они вылетали перед нами — славные, милые, добрые подружки. Мы знали: у них нет парашютов. Но все же мы надеялись: а может, не погибнут…

К цели мы подошли, планируя на высоте пятисот метров. Пока разворачивались, еще потеряли высоту, и только с двухсот восьмидесяти метров бомбы полетели вниз. Четыре взрыва слились в один, показавшийся нам особенно мощным, потому что мы были на малой высоте, да еще и с приглушенным мотором.

Самолет качнуло взрывной волной. И четыре прожектора зашарили по небу, ища нас на высоте. А мы были у фашистов над самой головой: планируя, удалялись от цели. Высота быстро падала: двести… сто пятьдесят, сто метров. Больше снижаться нельзя, пришлось включать мотор. Как только раздался гул и посыпались из выхлопных патрубков искры, с земли потянулись трассирующие пули — нас обнаружили. Я оглянулась — и слышу тихий, взволнованный голос штурмана:

— Поймали! Опять поймали самолет.

Сзади нас, вверху, в перекрестие прожекторов опять попал самолет.

— Это, наверное, Полунина с Кашириной, — сказала Надя.

Да, это были они. Они вылетали за нами. Они шли на заданной, засеченной врагом высоте. «Валя, Валя, как же ты не учла обстановку! Неужели не видела, что творится над целью? Четвертый экипаж. За каких-нибудь десять минут сбито четыре самолета. Восемь человек».

— Был бы у нас пулемет, не ходил бы так нахально фриц… Хоть бы пугануть его! — в отчаянии говорила Надя.

— Погоди, Надя, погоди! — в не меньшем отчаянии твердила я. — Сейчас слетаем за бомбами! Сейчас еще ударим по гадам!

Я быстро набирала высоту, удаляясь от цели. Вдруг пучок яркого света ударил по нашему самолету. Мимо со свистом промелькнул темный силуэт истребителя. Очередь прошила плоскость, но не зажгла. Руки действовали словно сами собой; резко убрав газ, я перешла на планирование, изменила курс. Истребитель, видимо, на выходе из пикирования после атаки случайно заметил наш самолет и, осветив фарой, дал очередь. Огонь оказался не прицельным. Однако истребитель мог возвратиться. Я торопилась уйти на малой высоте.

Надя все оглядывалась и говорила мне, что происходит над целью. Когда особенной силы взрыв потряс и воздух, и землю, Надя сказала:

— Должно быть, с командирского самолета в какой-нибудь горючий объект угодили. Прямо полыхает земля! Только как же на малой оттуда теперь выберутся они — командир и Белик?

— Помолчала бы! — бесцеремонно оборвала я штурмана. — Запомни, на любой высоте наша Макарыч и сама выйдет и других выведет. Понятно?

Сказала-то я все это убежденно, уверенно. А на душе прямо-таки тяжелый камень лежал. И до самого аэродрома мы потом с Надей молчали, подавленные случившимся.

Вслед за нами приземлилась Макарова. Она буквально почернела от горя. Восемь девушек эскадрильи сгорели на ее глазах.

— Это я… я… послала их на смерть. Мне самой нужно было лететь первой. А я выдерживала очередность. Я виновата, — говорила Таня.

— Не ты виновата, а фашисты… война, — возражала ей Вера. — Кто мог знать, что такое случится?

Вернулись остальные экипажи. Замолкли все моторы. К собравшимся подошли командир и комиссар полка.

— Дорогие подруги, очень тяжело нам всем, — неузнаваемо хриплым голосом произнесла Рачкевич. — Враг вырвал из жизни восемь наших подруг. Мы отомстим за них. Но, учитывая обстановку над целью, командование отменяет на текущую ночь полеты бомбардировщиков. В бой вступят наши истребители. Они расчистят небо от вражеской нечисти. И тогда мы будем снова выполнять боевые задания. А пока — отбой! Поставьте самолеты на места. И всем спать.

Но могли ли мы спать? В общежитии летного состава второй эскадрильи стояли восемь пустых коек, словно восемь покойников, не позволяя заснуть, забыться хоть на минуту. Девушки медленно раздевались, ложились, укрывались столовой одеялами. Молчали. Долго отсутствовала Таня. Через полчаса, а может, через час она вошла в комнату, села у стола, положила голову на руки. К ней подошла Вера, обняла за плечи. Поднялись и другие девушки. Никто никого не утешал. Просто не находили для этого слов.

Наконец Таня подняла голову и сказала:

— Все, Верочка. Мы больше с тобой не летаем. Я была у командира полка и просила, чтобы меня освободили от командования эскадрильей. Ты теперь будешь летать с новым комэском.

— Ты больше не хочешь со мною летать?

— Не я с тобой… А ты со мной… Ты хороший штурман и должна остаться штурманом эскадрильи. Из-за меня ты не должна страдать.

— Что ты говоришь, Таня?! Всегда мы были «мы». А как же сейчас будем врозь? Да мы просто не сможем. Пойду Бершанской объясню: мы друзья на жизнь и на смерть. Вот, как они… — Вера указала на пустующие койки.

Таня сжала потрескавшиеся губы, закрыла глаза. По щекам ее катились слезы.

Кто-то всхлипнул в углу.

— Нет! — сказала Таня и поднялась во весь рост. — Нет, если мы друзья, то на жизнь. Мы должны жить, Верок, чтобы отомстить за них. Вместе? Конечно вместе. Но поймите, девочки, не могу я командовать эскадрильей…