Летят сквозь годы

25. НЕРАЗЛУЧНЫЕ

В живописном уголке исконно польской земли, захваченном гитлеровцами в 1939 году, в поместье Курово, хозяйничал немецкий барон. Летом сорок четвертого года в страхе перед победоносным наступлением Советской Армии барон сбежал.

Имение осталось в образцовом порядке. Стволы деревьев во фруктовом саду тщательно обмазаны известкой. Дорожки посыпаны песком. Перед домом — цветники и увитые плющом беседки. Тенистая липовая аллея спускалась к искусственному озеру.

Полк разместился в старинном, немножко мрачноватом, но удобном замке. На первом этаже обосновались техники, вооруженцы, штаб; на втором — летчики и штурманы. Такого комфорта давно не видели девушки. Всю Белоруссию пришлось пройти, устраиваясь то прямо под самолетами, то в землянках. А тут спальни в хоромах организовали отличные: белизной сверкали койки-топчаны, на тумбочках в банках стояли пышные букеты.

После обеда все, кому предстояло работать ночью, отправились спать. Одни заснули сразу. Другие еще продолжали тихо переговариваться, когда в одной из комнат нижнего этажа раздался шум. Дежурная Белик спустилась вниз:

— Товарищи, что за галдеж? Вы же мешаете спать.

— Мины! Мины!

Несколько девушек с рюкзаками направлялись к выходу.

— Кто здесь старший? Что за мины? — растерянно спросила Вера.

В ответ — наперебой несколько голосов:

— Товарищ гвардии лейтенант, дом минирован.

— Мы все ясно слышали под полом тиканье.

— Это мины!

— Мы в доме не останемся.

— Отставить разговоры! — суровым тоном сказала дежурная. — Барон, конечно, мог нам устроить сюрприз. Но паниковать незачем. Спокойно. Я сейчас доложу командиру полка.

По дороге Вера вспомнила, что Бершанская улетела в Москву на съезд женщин-антифашисток. Скорее — к заместителю, майору Амосовой.

А старый замок уже весь гудел как улей.

— Мины!

— Дом минирован!

— Девушки, в подвале мины!

Амосова приказала всему личному составу организованно, с вещами выйти из дома. Майор Рачкевич вместе с часовым выносили святыню полка — Красное гвардейское знамя. Начальник штаба капитан Ракобольская звонила в дивизию, просила немедленно прислать минеров.

Вскоре люди устроились метрах в ста от злополучного дома, под развесистыми ветвями старых лип. Прославленный полк со своими пожитками выглядел табором кочующих цыган. Девушки уселись на вещевые мешки, на скатки матрацев и взволнованно обсуждали происшествие:

— Вот тебе и комфорт!

— Барон решил устроить ловушку!

— Изверг он, изверг!

— Девочки, а как вы думаете, когда взорвется дом? — беззаботно спросила Таня, разглядывая огромное мрачное здание.

— Товарищи, размещайтесь под деревьями поудобнее! — Вера, наводя порядок, подошла к подруге: — Танюша, ты какое дерево облюбовала?

Таня не успела ответить.

— Первая эскадрилья, все сюда! — скомандовала Никулина. — Всем спать! Кто не уснет, летать сегодня не будет, и не проситесь!

— Слыхали? Спать! — повторила дежурная и, оттаскивая свой матрац на указанное командиром место, сказала Тане: — Положим их друг на друга, чтобы ты выспалась, как графиня. А я побежала минеров встречать.

А Тане на мягкой постели не спалось. Она думала о встрече с Володей. Три дня назад он неожиданно примчался на мотоцикле. Толкнул еще рокочущий мотоцикл в кювет, бросился к ней по полю. Как она сама бежала к нему, уж и не помнит. Но Володька, сумасшедший, схватил ее руки и каждую поцеловал.

Она кивнула на самолеты, около которых работали девушки.

— Ну что ты придумал! Могут увидеть.

— Пусть целый свет видит! Я еще мечтаю в твоего штурмана переквалифицироваться, чтобы там, в самом небе, тебе, руки целовать.

— Вот будет чудной штурман.

— Я и сейчас чудной. Я так соскучился по тебе, Танюша! Я без тебя просто не могу жить!

— Так я и поверила, — шептала Таня. А сама верила. Не могла не верить, потому что чувствовала и свою, и Володину любовь каждой клеточкой души и тела.

Они не успели ничего толком сказать друг другу. На краю аэродрома их догнала команда:

— Летный состав, к командиру полка!

Уже не стесняясь, что могут увидеть, Таня порывисто обняла Владимира:

— Прощай, Володя.

— До свидания! До свидания! — кричал он ей вслед.

Лежа на своем и Верином матрацах под шелестящими липами на польской земле, Таня вспоминала, переживала встречу с любимым, что была три дня назад, переживала все встречи с ним и думала: «Какие они короткие! Даже не успеешь поговорить ни о чем. Если бы не война, сколько было бы счастья…»

А дежурная по части Белик — в наглаженной форме, со всеми орденами — неустанно хлопотала: появлялась то в одном, то в другом месте, следила за распорядком, справлялась насчет минеров, насчет машин. Она знала: самой ей сегодня летать не придется.

Макарова летала со штурманом-новичком. У той были первые боевые вылеты. Таня подробно рассказывала и показывала все, что было еще незнакомо и могло пригодиться молодому штурману. Она маневрировала в ослепительном хаосе огня и спокойно говорила:

— Это стреляет фашистский шестиствольный миномет.

— В нас?!

— Да нет, не совсем в нас, — улыбалась Таня. — А вот бьет артточка. Там дальше отбомбился один из наших экипажей. Важно научиться отличать взрывы сброшенных бомб от вспышек стреляющей пушки.

— Вы умеете?

— Да, уже научилась. Посмотри назад. Видишь, на линии фронта завязалась перестрелка? Ракетами освещают местность — тут тебе бояться нечего. Фашисты сами со страху — не пошли бы наши в наступление — иногда всю ночь ракеты пуляют.

Погода для работы выдалась отменная: хорошая видимость, ясное небо, незначительный ветер. Новенькая Тане понравилась — уже в следующие полеты она не задавала нелепых вопросов. И бомбы сбросила толково. Но всю ночь у Тани было неважное настроение. Она не могла даже сама объяснить: почему? И только когда закончились полеты, когда с аэродрома летный состав вернулся в поместье и Таня увидела Веру, она поняла: скучала без подруги. Теперь, утром, увидев Веру — дежурную, на нее вроде и внимания не обращавшую, Таня успокоилась. У нее стало легко на душе, исчез сосущий червячок-вопрос: «Как там Вера с этими баронскими минами управляется?»

Вера тоже, когда представилась возможность, сразу подошла к Тане, спросила:

— Ну как леталось, Танюша? Крепко били? Ты знаешь, в подвале нашли-таки две мины. И еще ищут. Опять придется спать под липами. Ты устала сегодня, Танюша?

— Устала, — просто призналась Таня. — Настроение всю ночь какое-то дурацкое было. Хоть на луну вой.

— Отчего? По Володе скучаешь? Он парень, конечно, стоящий. Но всю ночь о нем тосковать — много чести. — В этом житейском вопросе Вера испытывала некоторое превосходство над Таней. Конечно, она сама болеет за Савву, но уже не в таком трепете, как Таня, вроде бы рассудительней ее, взрослее. — А впрочем, я ночью тоже места себе не находила. Если бы не Саша Акимова, наверное, на аэродром прикатила бы. Саша сегодня тоже в наряде. Мы с ней всю ночь про институт толковали. Оказывается, наши институты теперь слились. Мы с Сашей договорились после войны жить в одной комнате в общежитии на Усачевке. Пойдем, Танюша, вместе в педагогический?

— Ты же сама мне как-то сказала, что я могу только летать. Верно, летную работу я не променяю ни на какую другую. Ну что ты скисла? Я буду приходить к тебе в гости.

— В гости? Этого мало. Мне трудно представить, как я буду жить от тебя вдалеке.

Таня радостно засмеялась:

— Не горюй! Что-нибудь придумаем. А сейчас я пошла недалеко, на боковую.

Последние августовские дни донимали жарой. В тот день, 24 августа, даже густая тень под липами не помогала.

Тогда, жаре наперекор, после обеда устроили спортивные соревнования. Капитаном спорткоманды была Вера Белик. По просьбе эскадрильи Веру сменили с дежурства раньше, и она участвовала во всех соревнованиях. Таня была, конечно, в ее команде.

Стадион заменяла большая лужайка над озером.

Вера Белик, по признанию всех, показывала класс. В том же забеге с грузом соперница Веры наклонилась поднять выскользнувший мешок. Вера с изрядной тяжестью в руках ловко перепрыгнула через неожиданную живую преграду. Заняла первое место. Плавала она и вовсе отлично.

Кто-то сказал:

— Прямо как русалка.

Кто-то блеснул эрудицией:

— Нет, настоящая наяда.

Спорщиков помирила Мария Ивановна Рунт. Она сказала:

— Наша Белик — девушка из Керчи.

Это было наиточнейшее определение. Сама Мария Ивановна была родом из Куйбышева, из рабочей семьи. Отец — как он сам говорил, «слесарь Иван, не сумевший при царской власти заработать даже отчества, не токмо образования», — поддерживал в детях стремление к знаниям, мечтал видеть молодежь образованной, культурной. Говорил: «Коли сам не в срок учусь, то дочерью могу гордиться — совсем юной закончила университет, стала преподавательницей. Народ наш нуждается в обучении родному русскому языку. Жаждет грамотности…» Мария по роду своей деятельности умела ценить слово, стремилась подкреплять его делом. Молодого коммуниста с высшим образованием, ее направили на работу в Западную Белоруссию. Потом — работа в обкоме комсомола. Война застала Марию на конференции в городе Лида. В полку Мария Ивановна была бессменным парторгом.

В наступающую ночь по всем правилам и уставным законам Белик не должна была летать. Она сменилась с дежурства, к тому же хлопотливого, и ей полагалось отдыхать. Но она подошла после соревнований к командиру эскадрильи Никулиной такой свежей и бодрой, так горячо уверяла, что отдохнула в предыдущую ночь и теперь готова выполнять боевое задание, что Никулина не отказала ей.

После ужина Таня с Верой не задержались у дерева, где находились их постели, — лишь подложили аккуратно под матрацы вещевые мешки, взяли планшеты и уселись в автомашину, как всегда, рядышком.

Всю дорогу пели. На аэродроме экипажи сразу же направились к своим самолетам. Таня с Верой помогли технику Вале Шиянкиной разобрать маскировочную зелень.

— Наша старушка вроде помолодела? — удивленно спросила Таня.

— Я помыла самолет с мылом. Вот он и выглядит, как новый, — довольная, ответила Шиянкина.

— И правда, как новый, блестит. А надпись словно только что сделана. «Лучшему комсомольскому экипажу», — прочла Таня. — Мы с тобой, Верок, всегда останемся комсомольцами, правда?

— Разве это плохо — всегда быть молодыми?

— Мне, например, очень нравится, — ответила Таня и забралась в кабину запускать мотор. Потом вырулила на старт, выключила мотор.

Медленно опускались на землю сумерки. Солнце давно скрылось. Но закат еще пылал, окрашивая все небо в багряный цвет.

Летчики и штурманы, собравшись в кружок, слушали майора Амосову.

— В ночь на двадцать пятое августа, — говорила она, — полку надлежит уничтожить скопление танков противника в городе Замбрув. Бомбы брать фугасные. Бомбить цель с высоты тысяча двести — тысяча пятьсот метров. Работать сегодня будем по максимуму. Ясна задача? Товарищ инженер, бомбы готовы? Хватит на всю ночь?

— Бомб хватит. Кроме фугасных имеются и осколочные. Предлагаю на некоторые самолеты подвешивать кассеты с осколочными бомбами, — ответила инженер по вооружению Надежда Стрелкова.

— Хорошо. Подвозите осколочные. Начальник штаба, у вас есть данные о линии фронта? Объявляйте.

— Товарищи, отметьте на своих картах новую линию фронта! Нашими войсками освобождены следующие населенные пункты… — Звонким радостным голосом Ракобольская называет каждую освобожденную деревню, каждый населенный пункт.

В ожидании темноты Таня и Вера уселись под самолетом, склонились над картой. Они еще раз обсуждают заход на цель, запоминают маршрут, сличают правильность нанесенной на карту линии фронта.

Один за другим взлетали самолеты. Дошла очередь в до Макаровой. Дежурная по полетам взмахнула зеленым фонариком, и самолет с надписью на борту: «Лучшему комсомольскому экипажу» — ринулся вперед.

Через несколько минут они были в воздухе. Таня 628-й, а Вера 813-й раз направлялись за линию фронта, чтобы сбросить бомбы на врага.

Кругом — ни облачка. На темном небе ярко светились звезды. Воздух чист и прозрачен. Летать в такую погоду — одно наслаждение.

— Красота какая! Ты только посмотри, Танюшка.

— Я вчера подавала заявку на хорошую погоду. Это по моему заказу она такая! Угодила?

— Еще бы! А я вчера не летала и соскучилась. Смотри, смотри, какие пожары в Белостоке! Наверное, фрицы бомбили. Тань, а у меня настроение — словно сегодня какой-то праздник.

— Конечно праздник. Стукнем по танкам — Гитлера поздравим.

— Вот бы угодить в самого Гитлера! Это был бы всем праздникам праздник.

— На Гитлера бомбу сбросить — мало. Давай лучше побольше танков его пощелкаем. Проверь курс!

— Порядок! Курс у нас с тобой правильный. Давай я поведу самолет.

— Бери управление.

Вера пилотировала самолет почти до самой цели. Только на подходе к зоне огня Таня легонько стукнула по ручке. И сразу перевела самолет в планирующий полет, чтобы сбить со следа вражеских звукоулавливателей.

Вскоре Вера сбросила САБ и рассмотрела черные точки — танки, скрывавшиеся в тени строений на окраине города. Длинной вереницей они вытянулись по обе стороны дороги.

— Вижу танки. Подверни влево. Хорош! Так держать!

Обстрел стал сильнее. Вокруг самолета разлилось огненное море. Противное «паф-паф» — звук разрывающихся зенитных снарядов — раздавалось со всех сторон. Звенело в ушах. Резало горло от запаха горелого пороха. Прожекторы мешали прицеливанию. У Веры заслезились, заболели глаза. Но она неотрывно смотрела в прицел, прикрываясь рукавом.

Пора! Бомбы полетели вниз, чтобы разметать фашистские танки.

— Сбросила. Пошел!

Таня выписывает хитрое сплетение различных противозенитных маневров. Очень трудно уйти от пяти пронзительных прожекторов. Вдруг совсем рядом вспыхивает чей-то САБ. Два луча заметались по небу. Вслед за ними и остальные вздрогнули, выпустили самолет Тани.

— Выручили нас подружки! — благодарно воскликнула Таня.

— Это, наверное, Ира Себрова. Она вылетала за нами.

— Трудненько ей придется. Осатанели фрицы. Держись, Себрова! Держитесь, девочки!

Таня с Верой думали уже не о себе. Зенитный огонь по их самолету прекратился. Выполнив задание, экипаж Макаровой — Белик возвращался за новой порцией бомбового груза.

Всего десять минут длился их поединок с зенитчиками. Но сколько самообладания, сколько мужества и отваги, какого напряжения воли потребовали эти десять минут!

Случалось, что после поединка над целью, после, когда уже все миновало, все страшное осталось позади, дрожали ноги, не слушались руки, деревенели пальцы, мучила жажда. Тогда летчик и штурман подшучивали друг над другом, стремясь добрым, веселым словом снять, развеять нечеловеческое напряжение. И это всегда удавалось: вскоре все приходило в норму, возвращалось бодрое, хорошее настроение.

Так было и на этот раз. Волнение после пережитого над целью постепенно улеглось. Таня и Вера уже считали себя почти дома — они подходили к линии фронта. Таня сказала:

— Ох и хороша «ночка темна»! До зари успеем еще раза три обернуться.

— Успеем… — ровным голосом откликнулась Вера. И вдруг стукнула по ручке управления, закричала: — Таня! Таня! Смотри!

Из тьмы к их самолету тянулись короткие огненные трассы атакующего истребителя-фашиста. На плоскости вспыхнул огонь. В ту же секунду Таня свалила самолет на крыло, заскользила вниз, пытаясь сбить пламя. А истребитель противника не отставал, посылал по их самолету трассу за трассой. Пламя охватило плоскости, мотор, перебросилось к кабинам, разгоралось все сильнее.

Им бы парашюты — и они спасены. Но на самолетах По-2 летали без парашютов, предпочитая взять дополнительно несколько килограммов бомбового груза. Единственное спасение в создавшейся обстановке — это земля. Скорее! Скорее, пока еще не взорвался бензобак, пока еще руки держат штурвал, скорее нужно посадить самолет. А огонь уже охватывает одежду, лижет лицо…

Нет, не успеть им долететь до земли. Успеть только крикнуть прощальные слова друг другу…

Борясь до последнего вздоха, Таня и Вера закусили губы, не произнесли этих прощальных слов. Да и не умерли они, живыми остались в памяти живущих.

Летят сквозь годы…