Летят сквозь годы

8. НОЧЬЮ И ДНЕМ

Вскоре полк перебазировался. И сразу ответственная боевая задача — бомбить огневые точки противника в пункте Матвеев Курган. По подтверждению других экипажей экипаж Макаровой — Белик уничтожил там две артиллерийские точки со всей прислугой.

В станицу Ольгинская, под Ростовом, в полк прибыл начальник политотдела для вручения партийных документов.

Фашисты бомбили Ростов. Ухали взрывы. Город горел.

На противоположном берегу Дона Таня и другие летчицы и штурманы сидели под обрывом в глубоком молчании. Их фанерные самолеты стояли на площадке, замаскированные ветками. В любую минуту их могли обнаружить вражеские разведчики.

Тот день был одним из самых тревожных и горьких, и даже радостное событие — получение партийного билета не могло заглушить боль сердец.

В тот день гитлеровские войска прорвали линию нашей обороны на реке Миус и начали наступление на юг страны. Все перемешалось. Трудно было определить, где свои, где враг… Ночники в полной готовности до рассвета ждали боевой задачи. Но так и не дождались: под утро был объявлен «Отбой».

Личный состав полка размещался в сарае, прозванном кем-то гостиницей «Крылатая корова».

Командир полка Евдокия Давидовна Бершанская торопила:

— Всем в «гостиницу». Спать немедленно.

Не раздеваясь, девушки зарылись в сено и заснули беспокойным сном. Через два часа, когда полк был поднят по тревоге, они с трудом узнавали друг друга: лица как в маске — вся кожа в красных пятнах от комариных укусов.

Вскоре полк вылетел на новую точку, отступая на Северный Кавказ.

Невыразимо труден путь отступления. Тяжко и больно оставлять врагу родную землю. А сколько горечи испытывает человек, имеющий оружие и все-таки вынужденный отступать!

Оставляя горящие Сальские степи, полк чуть ли не ежедневно менял площадки базирования — разве назовешь аэродромом неблагоустроенный клочок поля? Как еще удавалось взлетать без аварий!

…Темная ночь окутала землю. В подсвеченную снизу пожарами и потому будто спрессованную непроглядную мглу ушли на задание все самолеты. И вдруг появился командир дивизии Попов, приказал Бершанской:

— Поднимайте полк по тревоге и перелетайте на новую точку. Приближаются танки противника.

— Все самолеты ушли на задание, товарищ полковник, — доложила Бершанская. — Вернутся минут через сорок, не раньше.

— Оставьте несколько техников для встречи самолетов. Остальных отправляйте в станицу Воровское.

Через несколько минут техники, вооруженцы, персонал штаба выехали в нужном направлении. Шофер бензозаправщика без приказа двинулся вслед за ними, исчез в темноте.

Обнаружила отсутствие бензозаправщика Бершанская.

— Товарищ Озеркова, вы отпустили бензозаправщик?

— Нет, не отпускала, — подбежала к Бершанской инженер полка Озеркова. — Наоборот, я предупредила шофера, чтобы не уезжал.

— Сбежал, струсил, подлец! — ахнул Попов. — Где ваша легковушка?

Он вскочил в машину и помчался вдогонку, готовый расстрелять уехавшего. Но не расстрелял, только повернул обратно: ведь другого шофера не было, а бензин требовался полку как воздух — один за одним возвращались с боевого задания самолеты.

Летчицы не удивлялись, что их не встречали, как обычно, свои техники и вооруженцы. Обстановка была ясна. Куда ни кинешь взгляд — всюду пожары. Горят села, горит неубранный хлеб на полях, горят скирды сена, даже на высоте полета — удушающий дым и чад. Но дым не мог скрыть танки и тягачи, ползущие по дорогам. Враг близко, совсем рядом.

С непостижимой быстротой заправляли каждый возвращающийся самолет девушки-техники. Бершанская прямо на вздрагивающей плоскости объясняла экипажу маршрут и опознавательные ориентиры нового аэродрома.

Лишь один самолет невозможно было отправить. Экипаж Крутовой попал под обстрел, самолет получил повреждение, в результате чего во время посадки отвалились патрубок и тяга цилиндра. А на ремонт времени не было. Чтобы самолет не достался врагу, инженер-капитану Озерковой и технику Ире Кашириной Бершанская приказала подорвать его.

Последней взлетела командир полка. С комиссаром эскадрильи Карпуниной уехали на машине остальные — все, кроме Озерковой и Кашириной.

— Я ведь так за ним ухаживала… — тихо говорила Ира. — А сейчас своими руками для взрыва готовлю.

— Разве лучше его целеньким фашистам оставить? — строго спросила Иру Озеркова.

На минуту притиснутые взрывом к земле, девушки встали, обошли «хозяйство», удостоверились, что на аэродроме действительно никого и ничего не осталось. Задание они выполнили. Но сами оказались отрезанными от своих; около месяца Озеркова и Каширина пробирались по территории, занятой гитлеровцами, пока наконец под Моздоком им не удалось перейти линию фронта и разыскать полк.

Машина с техниками, последней ушедшая со злосчастного аэродрома, тоже задержалась в пути. На новый аэродром еще затемно перелетели самолеты, пришли на рассвете машины с бомбами, масло- и бензозаправщики. А последней машины все не было. Послали на розыски экипаж Екатерины Пискаревой. Катя возвратилась через несколько часов; кроме штурмана у нее в кабине сидела техник Евполова.

— Молодец, Пискарь, разыскала! — закричала Таня и осеклась: троих прилетевших было трудно узнать — они почернели от усталости и переживаний.

Катя рассказала, что произошло. Вдоль дорог непрерывно летали «мессеры», обстреливали наши отступающие войска и мирных жителей, вынужденных бежать из горящих селений. «Мессеры» принимались гоняться и за Катей, но ей удавалось садиться, скрываться в подсолнухах, в молодых посадках. Улетал преследователь, и она опять взлетала, кружила, пока не нашла свою автомашину… Катя сразу же села, чтобы предупредить своих — они ехали не в ту сторону. Но здесь налетели два «мессера» и прямо на глазах обстреляли бросившихся врассыпную девушек. Машина загорелась. Девушки попадали. «Мессеры» скрылись. Катя приблизилась к подругам и в растерянности остановилась. Без движения, ничком, прикрывая своим телом убитого мальчика, лежала Леля Евполова.

— Лелечка! — закричала Катя. — Ты жива? Девушки, кто живые? Подъем!

А сама упала рядом с Лелей на колени. Леля повернула залепленное кровью и землей лицо, приподнялась и вместе с Катей подняла безжизненное тело мальчика.

— Что за мальчик? — спрашивала Катя.

— Мы на дороге его подобрали… Возле убитой матери. Когда машину нашу стали обстреливать, я вместе с ним спрыгнула и побежала. И вот не уберегла… У, гады! За все, за все нам ответите! — Леля потрясла кулаком в направлении удалявшихся «мессеров».

— Девчата, нельзя терять ни минуты, — встрепенулась Катя. — Враг движется быстро. Машина ваша сгорела. До аэродрома осталось километров восемь… Идите пешком. А то к вечеру мы вылетаем на новую точку. У меня в кабине штурман. Могу взять еще одного человека.

— Евполова, полетите вы! — распорядилась комиссар эскадрильи Карпунина. И тихо добавила: — Ей больше всех досталось… с парнишкой. Она еле на ногах держится. А мы — пошли!

Девушки быстро зашагали по указанной Пискаревой дороге. Катя прилетела на аэродром и доложила обо всем командиру полка.

После доклада к Кате подскочила Таня, обняла ее за плечи, растрепала слипшиеся от пота и копоти белокурые волосы, сказала:

— На, Пискарь, затянись. Давно не курила, правда?

У Тани уже была скручена в палец толщиной махорочная цигарка. Наготове держала она и спичку.

Станица Воровское вся в садах. Деревья были усыпаны крупными розовобокими абрикосами. Хозяйки наперебой зазывали летчиц в сад, в хату, расстилали, как для самых дорогих гостей, расшитые рушники, угощали. Абрикосы приносили корзинами, ведрами. Да не лезла в горло сочная, сладкая мякоть.

— Если совесть у нас есть, Верочка, то не может быть аппетита, — невесело говорила Таня. И тут же заставляла Веру обязательно съесть абрикос или яблоко: — Налегай на витамины, штурман. Витамины обостряют зрение.

— И откуда ты все знаешь?

— Что «все»?

— Ну про витамины…

— Э, штурман! Я же училась на кондитера, ты что, забыла?

Вере хватало подобного объяснения. А Таня задумывалась: сама удивлялась, что была у нее когда-то столь мирная профессия. Вот Катя и Леля рассказывали об убитом мальчике, и он, никогда не виденный, представлялся живо, как сестренка Верушка… Маленький — Верушка-то уже выросла, — беспомощный, около убитой матери. Девочки правильно сделали, что взяли его с собой. Леля своим телом его прикрывала… Разве виновата, что не уберегла?! Одна пуля в висок. «Прямо между пальцев прошла», — показывала Леля свои вздрагивающие руки. Убит маленький мальчик. Убита его мать. Все равно как если бы ее, Танина, мать была убита, бессильная и безоружная…

Таня любила летное дело, потому что оно умножало человеческие силы, расширяло границы их применения. Сейчас все силы — на разгром врага. Специфика действия ночных бомбардировщиков не всех сводила с врагом с глазу на глаз, как Катю Пискареву и девушек-техников с разбитой машины. Но все стремились сделать как можно больше боевых вылетов, чтобы нанести как можно больше смертоносных ударов по захватчикам.

Во время отступления, когда не было данных о линии боевого соприкосновения, летчицы бомбардировочного полка часто вылетали на разведку.

Катя Пискарева стала прямо-таки одержимой. Она говорила, будто бы шутя, что научилась вести разведку и с земли, и с воздуха, но что ее тянет к матушке-земле и она не стесняется для проверки собранных данных лишний раз приземлиться. Приземления у нее случались подчас удивительные.

Послали Катю доставить пакет с важным донесением в штаб дивизии. Катя прилетела в назначенный пункт и, чтобы побыстрее добраться до штаба, села на западной окраине деревни прямо на улице. Не успела она сделать и нескольких шагов от самолета, как увидела мчащиеся танки. Раздумывать и проверять, чьи это танки, не было времени; вроде свои, раз в деревне размещается штаб дивизии… Но почему они мчатся во весь опор к самолету?! Катя повернулась и тоже бросилась к самолету. Штурман Рая Аронова выпрыгнула из кабины, приготовилась к запуску мотора. Катя — в самолет, завертела ручку магнето. Запустился мотор с пол-оборота. И это спасло их. Штурман почти на ходу забралась в кабину. Катя взлетела. Вслед самолету понеслись выстрелы — танки оказались фашистскими.

Катя не растерялась, подсчитала их, заметила, с какого направления прибывают, и, возвратившись в полк, обо всем увиденном доложила.

— Очень ты верткая, Пискарь. За тобой не угнаться, — говорили ей подруги. — Не в разведку тебя посылали, а ты разведданные привезла.

— Эх, нам бы с Верой по этим твоим танкам шарахнуть! — вставила Таня. Ее желание вполне могло осуществиться: ночники то и дело получали задания бомбить скопления вражеской техники.

А Пискарева попала, как она невесело шутила, «в полосу дневной работенки в качестве извозчика». Поручили Кате отвезти врача дивизии на другой аэродром. Полетела. Под самолетом — голая равнина, ни овражка, ни лесочка, где бы можно было спрятаться в случае появления вражеских истребителей. Пискарева летела бреющим так низко, чтобы только колесами не зацепиться. И все же «мессер» углядел. Спикировал и дал очередь. Катя метнулась в сторону. Очередь прошла мимо. Истребитель взмыл вверх, разворачиваясь на второй заход. Катя, как говорится, прямо перед собой посадила самолет и в конце пробега выскочила на крыло.

— Скорее вылезайте и бегите подальше! — крикнула она пассажиру и сама бросилась прочь.

Истребитель уже пикировал. Катя, успев отбежать всего несколько метров, упала на землю. Над головой прошла противная пулеметная строчка. Голова тут же непроизвольно поднялась. Катя была полна тревоги: как там пассажир? как самолет? Врача в кабине уже не было, он резво бежал от самолета. Катя закричала, подбадривая:

— Скорее дальше!.. Дальше!

«Мессер» сделал еще огненный заход по самолету. Катя не верила своим глазам: родная ее маленькая зеленая птичка стояла невредимой. Минутная слабость удерживала девушку распростертой на земле, она не решалась подняться. «А вдруг еще раз зайдет…»

Нет, враг скрылся окончательно.

Теперь Катя увидела, что врач гораздо резвее бежит уже к ней. «Что за безобразие, чего же я валяюсь?» Катя встала, с достоинством отряхнула пыль и приставшие и комбинезону травинки, подошла к самолету, осмотрела его и сказала спокойным тоном:

— Удивительное дело! Кабина и плоскости пробиты, а мотор цел. Это не летчик на нас напал, а сапожник. С трех заходов не смог самолет уничтожить. Тяпа…

— Вы вроде бы недовольны, — усмехнулся врач. — А может, он и не хотел вас уничтожать…

— Э, нет! Такого, доктор, не бывает. Он нас не уничтожил просто потому, что не умеет стрелять. Попался юнец… Во всяком случае, нам повезло. И давайте-ка улетать отсюда!

С помощью врача Катя запустила мотор и быстро добралась до пункта назначения. Там, высадив одного пассажира и ожидая другого, она решила замаскировать самолет в кустах: тянула его за хвост, укрывала ветками и так захлопоталась, что услышала гул мотора, только когда совсем рядом плюхнулся с ходу самолет УТ-2. Летчик выпрыгнул из кабины — и под крыло; на его УТ-2 пикировал «мессер». Отвизжала одна очередь, зашел второй истребитель. УТ-2 вспыхнул. Истребители противника скрылись за облаками.

Катя выбралась из кустов и кинулась к летчику, который лежал без движения под горящим самолетом. Подбежали еще люди, вместе с Катей подняли летчика, отнесли в сторону — самолет в любую секунду мог взорваться. Катя твердила:

— Со мной прилетел доктор. Я привезла доктора.

Но нужды в докторе не было — летчик был мертв.

— На земле, рядом со мной, его убили, гады! — сокрушенно говорила Катя солдату, заправлявшему горючим ее самолет.

— И на земле, и в небе страсть сколько побили! Думаешь, тебя в небе не убьют? — мрачно спросил солдат.

Катя обозлилась:

— Ни о чем я таком… не думаю. А вот ты подумай, умно ли говоришь?

— Вы — товарищ Пискарева? — спросил подошедший офицер. — Полетим с вами в район Ставрополья. Нужна срочно уточнить линию фронта. У вас все в порядке?

— Не будем считать пробоин, — сказала Катя. — Мотор тянет. Бензином заправили. Можно вылетать?

— Да. И чем скорее, тем лучше.

И Катя полетела с офицером — работником штаба дивизии. Снова пришлось лететь над самой землей, прятаться по балочкам и овражкам, если они, на счастье, встречались в пути, зорко наблюдать за воздухом, чтобы в случае опасности вовремя сесть. Шли от деревни к деревне. Над иной, занятой противником, кружили, чтобы высмотреть скопление танков, артиллерии.

Лишь к вечеру возвратилась Катя на свой аэродром. Самолет поступил в заботливые руки Техника Лели Евполовой. Пискарева доложила о событиях дня начальству и, когда Бершанская разрешила отправиться отдыхать, стала просить не отстранять ее от ночных боевых полетов.

— Товарищ командир, ведь я сегодня своими глазами видела фашистов. Знаю их размещение и места скопления. Как же я могу сегодня не лететь на боевое гадание? Именно я должна обязательно лететь…

— Вы же устали за день, товарищ Пискарева. Да и самолет ваш, как вы сказали, имеет пробоины.

— Товарищ командир, какие же это пробоины? Техник их так позаклеит, следа не найдешь. А устала? Кто теперь не устал? Вы только разрешите мне сразу и обед, и ужин съесть… — неожиданно заключила Катя.

Бершанская улыбнулась доброй своей улыбкой, которую каждая девушка в полку воспринимала как материнскую:

— Проголодалась? Разрешаю: сразу и обед, и ужин. Но только чур в воздухе не уснуть! Спать на земле. Договорились?

— Есть, товарищ командир, — щелкнула Катя каблуками неуклюжих своих сапог, — спать не в воздухе, а на земле!

Встретившись через несколько минут с Таней, Катя вроде бы совсем не к месту повторила эту фразу. А Таня поняла, сказала:

— Тебе, значит, не спать сегодня ни в воздухе, ни на земле. Выпросила задачку? Да?

— А ты бы не выпрашивала? Нет? Молчи уж, я тебя знаю. Пойдем-ка, я подзаправлюсь немного и тебе некоторые детали обрисую. Я ведь там все высмотрела. Пригодится.

Крепкая дружба объединяла девушек полка. Помогали друг другу советом, рассказом — что видели, что заметили. Соперничество разгоралось лишь по поводу того, чтобы первой идти на задание, каким бы трудным и опасным оно ни было, и, конечно, сделать побольше боевых вылетов.

Танина смелость обусловливалась предварительным вдумчивым трудом — проработкой маршрута, собиранием и запоминанием всяческих ориентиров. Не случайно именно с Таней Макаровой делились многие своими впечатлениями, подобно Кате, «обрисовывали детали».

На разведку войск противника днем Таня чаще всего летала со своим штурманом Верой Белик. Если приходилось лететь с кем-нибудь другим, то все равно Таня с Верой вместе склонялись над картой. Вера производила какие-то расчеты, приговаривая: «Ах, это типичное не то…» — или радовалась: «Вот это возьмем за основу».

Девушки при расставании обходились без лишних слов. Просто одна спросит:

— Пошла?

Другая ответит:

— Пошла!

Не разрешала себе Вера и волноваться в отсутствие любимого командира. Но все знали: волновалась очень. Она становилась даже какой-то удивительно похожей на Таню: могла шутить, а глаза — печальные-печальные.

Как-то Таня вылетела на разведку и уточнение линии фронта в районе города Минеральные Воды. В задней кабине сидел оперативный работник штаба армии. Самолет несется на высоте одного-двух метров над землей по широкой долине. Слева тянутся невысокие холмы, справа — ровное плоскогорье. Чтобы не заметил с воздуха противник, надо как можно теснее прижиматься к земле, вести непрерывное наблюдение: видеть каждую точку в небе, каждый кустик внизу.

Таня заметила на горизонте две черные точки. Они росли, приближались. Настоящим спасением оказалась маленькая рощица. Таня посадила самолет и вместе с офицером подтащила его под деревья. Истребители пронеслись, не заметив.

Снова взлетели, и снова через несколько минут пришлось садиться. Таня невольно вспомнила Катю Пискареву: «Действительно, мы с тобой, подружка, становимся какими-то наземниками». Кругом стояла неухоженная — пополам с бурьяном, — неубранная пшеница. Зерно уже высыпалось; пустые колосья жалко топорщились, кололи лицо и руки. Ничего-то не было в этом неказистом поле хорошего. А Таня думала о нем с нежностью: «Вот доброе полюшко попалось…» Фашисты опять не заметили самолет.

Вообще, они будто играли: то уходили, то появлялись — сновали на просторе в безбрежном океане неба. А она, летчица Татьяна Макарова, вынуждена была прятаться, прижимаясь, припадая к самой земле, выискивая затененные ложбинки и балочки, или и вовсе то и дело садиться и тащить самолет, который только в воздухе легок и резв, тащить его, обливаясь потом, под деревья — маскировать, укрывать, как краденое… Фашисты — разбойники и грабители, и от них же прячься!

Обидно, но прятаться пока необходимо. Таня мобилизовала всю свою волю, всю свою зоркость.

И все-таки уберечься до конца не удалось. Когда офицер штаба собрал все нужные сведения и с этим драгоценным грузом они возвращались, пара истребителей, вывалившись ив-за облаков, атаковала беззащитный самолет.

Нет, Таня не считала его беззащитным. Увидев, что сзади на нее пикирует истребитель, она круто развернулась. Пулеметная очередь прошла мимо. Противнику оставалось карабкаться вверх и опять пикировать. И опять Таня повторила тот же маневр. Истребитель проскочил, впустую рассеивая огонь. Истребителей было два, а действовал только один: он разворачивался для нового захода. Таня выключила мотор и приземлила самолет.

Одновременно и она, и офицер штаба бросились в разные стороны и залегли. Над головой у Тани просвистели пули. Она смотрела на свой самолет. «Только бы не сжег… только бы не сжег».

Это была последняя атака нахального истребителя. В небе появилась пара «ишачков». Один фашист бежал сразу. Второму наши И-16 навязали бой. Он был коротким; стремительными атаками И-16 послали «мессершмитт» вниз. Там, где он упал, взметнулся столб черного дыма.

Таня вскочила. Она бежала к своему самолету и смотрела в небо, на друзей-истребителей, так вовремя подоспевших на выручку. Истребители приветственно покачали крыльями: «Продолжай путь, братишка! Враг побит». Им же и в голову не приходило, что они помогли сестренке.

Таня занялась осмотром самолета. Первое, что она заметила, — это вытекающий тоненькой струйкой бензин. Вначале предположила, что открылся кран, но, когда зашла со стороны мотора, увидела: бензобак пробит. Таня заткнула пальцем пробоину: «Вот горе! Как же с пробитым баком лететь? Хоть и недалеко, всего несколько минут полета, а вспыхнешь, как спичка. И хватит ли бензина?»

Подошел офицер улыбаясь:

— Живы мы и здоровы…

Таня сказала спокойно:

— Пробит бензобак. Соорудить бы… какую-нибудь пробку…

— Большая пробка нужна? — Офицер посмотрел на Танин побелевший от напряжения палец: — Сейчас попробую поискать палку, деревяшку. А вот на центроплане пробоины, это ничего?

— Ничего! — сказала Таня. — Главное — ищите палку.

Офицер отправился разыскивать по полю какой-нибудь подходящий для пробки материал. Скоро он притащил сухую корягу и принялся выстругивать из нее пробку. Делал это ловко, пробка получилась отличная. Забили ее на совесть. Таня восхитилась:

— Техника! Правда?

Но начали запуск — мотор не работал.

— Дело труба, — сказал офицер.

Таня снова молча осмотрела каждую деталь. И обнаружила пробитую свечу цилиндра. К счастью, в бортовой сумке нашлась запасная. Свечу заменили, и мотор заработал.

Осмотрев воздух, Таня взлетела. Через двадцать минут они приземлились на своем аэродроме. Задание было выполнено.

Офицер поблагодарил летчицу за смелость, находчивость и выдержку, проявленные в ответственном полете, и попросил командование полка занести благодарность в личное дело Макаровой.

Это заслуженное поощрение не обрадовало Таню. Она, конечно, приняла от подруг поздравления — в ту пору благодарность в личном деле была событием. Но в задушевную минутку наедине с Верой сказала:

— Когда всем горько, зачем же меня-то баловать?! Потом несправедливо: все девушки не меньше делают. Нельзя меня выделять.

Вера ответила раздумчиво:

— Всегда мне кажется, что правильно ты, Таня, рассуждаешь. А сейчас нет. Не знаю, как тебе это объяснить… Благодарность? Награда? Ведь это не только приятно тебе… Это напоминание всем нам делать дело еще лучше.

Таня взглянула на Веру острым, серьезным взглядом, сказала без улыбки:

— Штурман, ты и есть штурман! И тут ты как положено направила.