27 мая 1942 года женский полк под командованием Евдокии Давыдовны Бершанской прибыл на фронт и вошел в состав 218-й авиадивизии. Командир дивизии полковник Попов проходил перед строем, всматривался в юные девичьи лица и думал: «Какие же это воины? Это же просто девчушки, что с них возьмешь! Как они справятся с самолетом над целью? Под огнем противника?!»
Началась боевая работа, и сомнения командира дивизии рассеялись: полк оказался полноценной боевой единицей.
С первых вылетов особо зарекомендовал себя экипаж Макаровой — Белик; пилот и штурман превосходно взаимодействовали.
Подружились девушки еще во время подготовки к фронту. Таня по натуре была доброжелательна и быстро сходилась с людьми. Общность интересов, существенных интересов, была для нее самым главным; она умела простить и даже не заметить мелкие недостатки характера. На стремление прийти на помощь каждому многие отвечали ей искренней привязанностью.
С далекой аэроклубовской поры Таня дружила с Аней Малаховой. Аня трагически погибла в учебном отряде: темной ночью потеряла пространственное положение, и пилотируемый ею самолет врезался в землю. Эта смерть потрясла девушек. Особенно Таню. Какая-то неразгаданная ошибка, может быть, мельчайшая промашка в расчетах — и до сражения, задолго до вступления в бой с врагом на сержанта Малахову послали домой похоронку. Обидная, нелепая смерть.
Таня переживала гибель подруги и не знала, с кем поделиться горем: они еще не были тогда душевно близки с Верой, хотя в летном деле Веру Белик — знающего штурмана — летчица Макарова восприняла сразу как бы частицей себя самой. Поработав недолго рядом, стала говорить за двоих: «Мы сделаем», «Здесь нам следует поднажать», «Это у нас пока не получается», «Мы своего добьемся» и даже смешное «Ай да мы, спасибо нам». Причем это «спасибо» чаще всего выражало неодобрение. Вера очень боялась Таниного неодобрения. А выражение это любила, как любила в Тане все.
Вера Белик, как Таня, как многие тысячи советских девушек, пошла на фронт добровольцем. Только у Тани была и до войны профессия летчика, а Вера до войны училась в самом мирном институте — педагогическом.
Выросшая старшей девочкой в рабочей семье, Вера умела трудиться. И в своем командире экипажа в первую очередь отметила и оценила именно это качество, хотя и другие ее качества прямо-таки покоряли. У Тани, конечно, был летный талант. В представлении Веры именно Макарова была настоящим летчиком: стройная, собранная во всех движениях, будто подчиненная внутреннему ритму. По походке — легкой, танцующей — ее можно было узнать издалека.
У Веры была мягкая красота украинки: темные волосы, белая кожа, которую не брал никакой загар. Плавные жесты. Неторопливая речь.
Хотя обязанности пилота и штурмана легкого По-2, предназначенного для ночных действий, считались одинаково сложными, Вера хотела быть похожей на Таню.
…После похорон Ани Малаховой, видя, что Таня ходит сама не своя и даже почерк ее полета вроде бы изменился, Вера набралась смелости и, как старшая, сказала командиру:
— Ты не отчаивайся, Танюша…
В простых этих словах было столько участия, что все время крепившаяся Таня ткнулась головой в колени Веры и заплакала.
— Если бы ты знала… если бы знала… ведь именно Аня была подругой моей летной юности. А летать для меня — все! — И тут же поправилась: — Нам летать и бомбить теперь вдвойне надо. Ани-то нет… И не от какой-нибудь пули гитлеровской она погибла, а все равно они виноваты… Вдвойне… втройне нам бить их, Верок.
— Получат сполна, — твердо сказала Вера.
С первых же дней, вернее, ночей на фронте девушки с честью выполняли свой долг.
Боевые задания ставились полку самые разнообразные: бомбили железнодорожные эшелоны противника, огневые точки, взрывали мосты и переправы, уничтожали танки, автомашины, склады с горючим и боеприпасами. Экипаж Макаровой — Белик скоро стал по праву считаться экипажем снайперских бомбовых ударов.
В пылающем июле 1942 года летчик Татьяна Макарова подала заявление в партию.
Пишущей эти строки довелось быть принятой в партию в один день с Таней. Помню, заседание партийного бюро было назначено на 12 часов. Минут за пятнадцать я подошла к штабной землянке и у входа увидела Таню.
— Ты чего тут сидишь?
— На бюро пришла, мое заявление будут разбирать, — каким-то скучным тоном ответила Таня.
— И меня сегодня будут принимать в партию. Ты давно ждешь? Кто там, в землянке?
— То-то и оно, что никого нет. Я пришла в одиннадцать, а там никогошеньки. Может, не состоится бюро… Ты ничего не слыхала?
— Еще нет двенадцати… — сказала я, взглянув на часы, и подумала: «Не станет наша Мария Ивановна, наш партийный секретарь, запаздывать, ведь дисциплина у нее в крови. Она столько лет была комсомольским вожаком, научилась понимать душу каждого молодого человека. Она знает, как сейчас волнуется Таня, волнуюсь я… Не может она запоздать!»
И верно, они уже шли: старший лейтенант Мария Ивановна Рунт и члены партбюро — комиссар Рачкевич, инженер Ильюшина, командир полка Бершанская, летчица Надя Тропаревская и мастер по вооружению Саша Акимова.
Всем понравилось проникновенное Танино заявление. Парторг сказала, обращаясь к Тане:
— Вы правильно привели слова Маяковского. Вступающий в нашу великую Коммунистическую партию должен чувствовать себя «революцией мобилизованным и призванным». Идейная убежденность помогает нам крепче держать боевое оружие. Поздравляю вас с приемом в ряды партии.
На партийном бюро можно было бы ответить и другими словами, но Таня ответила по-воински:
— Служу Советскому Союзу!
Радостно взволнованные, шли мы к своим самолетам.
— По такому торжественному случаю пир бы закатить на весь мир, — заговорила Таня. — Да только обстановка не та. Эх, дали бы сегодня цель хорошую, мы бы устроили фрицам!
— Целей на нас с тобой хватит, подружка. Не промазать бы… Вдруг с радости глаза косить станут.
— За это беспокоиться нечего. Если Вера взяла на мушку, то, считай, капут гадай! Правда, Верок?
Но Вера не ответила: она лежала в тени самолета с закрытыми главами.
Техник Зина Радина, увидев Таню, крепко обняла ее:
— Поздравляю тебя, Танюша, с приемом в партию. Ты у нас, командир, самый настоящий коммунист.
Таня застенчиво улыбнулась:
— Пока меня приняли кандидатом…
— Это уж как полагается, — рассудительно заметила Зина и кивнула на распростертую фигуру штурмана: — Разбудить бы… Уж так она тут за тебя переживала… так волновалась. А потом свалилась камнем и, наверное, спит.
Тане самой не терпелось разбудить Веру. Да жаль было будить, ведь сон для них, бодрствующих по ночам, так дорог!
А Вера не спала — просто она не находила сейчас слов для разговора, в голове была одна мысль: «Вот сначала Таня, как самая достойная, потом — я, мы будем коммунистами».