Люси Салливан выходит замуж

Глава шестнадцатая

В ресторане нас встретил самый печальный человек из всех виденных мною за всю жизнь.

— Дмитрий покажет вам, где можно оставить ваши пальто, — сказал он с тяжелым вздохом и сильным русским акцентом. Помолчав, словно собираясь с силами для второй фразы, он добавил: — И потом проводит вас к вашему столу.

Он вяло щелкнул пальцами, и минут через десять появился Дмитрий — невысокий коренастый мужчина в плохо сидящем костюме. Было похоже, что Дмитрий вот-вот расплачется.

— Сюда, пожалуйста, — сказал он хриплым шепотом.

Сначала он подвел нас к гардеробу, где наши пальто приняла прекрасная, но очень несчастная молодая женщина. У нее была фарфоровая кожа, пышные волосы и многострадальный взгляд. Даже стоваттная улыбка Дэниела не вызвала с ее стороны ни малейшего отклика.

Потом Дмитрий вел нас через весь зал к нашему столу. Наверное, он думал, что наша процессия важно шествует, на самом деле мы ползли — так медленно, что я все время утыкалась ему в спину. Один раз я даже наступила ему сзади на ботинок. Тогда он остановился, обернулся и посмотрел на меня долгим взглядом, в котором было больше печали, чем гнева.

Несмотря на мое нежелание находиться здесь, я не могла не признать, что в ресторане необыкновенно красиво. Посреди канделябров, красного бархата, зеркал в золоченых рамах и пальм болтали, флиртовали, позвякивали приборами молодые симпатичные люди. Они смеялись, пили рябиновую водку и роняли черную икру себе на колени.

Я испытывала огромную благодарность к Карен и Шарлотте за то, что они заставили меня надеть золотистое платье. Может, я и не чувствовала себя в своей тарелке, зато выглядела вполне уместно.

Дэниел приобнял меня за талию.

— Отвали, — прошипела я, выворачиваясь из его объятий. — Что это ты делаешь? Прекрати обращаться со мной как с одной из своих женщин.

— Ох, прости меня, — искренне спохватился Дэниел. — Привычка — вторая натура. На секунду я забылся и стал вести себя так, как всегда веду себя в ресторанах.

Я рассмеялась, и немедленно Дмитрий обернулся и снова холодно посмотрел на меня.

— Э-э… прошу прошения, — смутилась я, чувствуя, что совершила что-то неприличное.

— Ваш стол, — объявил Дмитрий с еле заметным взмахом руки в направлении снежно-белой накрахмаленной скатерти, на которой блестели сотни хрустальных бокалов и мили начищенного столового серебра.

Может, здесь нам подадут всего лишь сырую редьку, но обставлено все было по высшему классу.

— Как красиво, — улыбнулась я Дмитрию.

Затем мы с Дмитрием исполнили небольшой танец, в котором оба одновременно пытались отодвинуть мой стул, потом оба отскакивали, затем снова оба хватались за спинку стула.

— Мы бы хотели сначала чего-нибудь выпить, — сказал Дэниел, когда мы с ним наконец устроились на противоположных концах бескрайнего стола.

Дмитрий вздохнул, показывая тем самым, что он догадывался о возможности подобной просьбы, что просьба эта абсолютно неуместна, но что он, Дмитрий, трудолюбивый, добрый человек и сделает для нас все, что в его силах.

— Я пришлю к вам Григория, — печально объявил он и ушел.

— Но… — только и успел сказать Дэниел вслед удаляющей спине Дмитрия. Остальное ему пришлось сообщить мне: — Я хотел лишь заказать водки. Мне вовсе не хочется изучать их винную карту.

Григорий появился довольно скоро и с грустной улыбкой предъявил нам длиннющий список напитков, который включал в себя, помимо прочего, всевозможные сорта водки.

Мне нравилось здесь все больше и больше. Я была почти рада, что пришла.

— М-м-м, — протянула я в предвкушении. — А как насчет малиновой водки? Или водки с манго? Ой, нет, подождите, может, лучше черносмородиновую?

— Все, что хочешь, — крикнул Дэниел со своего конца. — И выбери, пожалуйста, за меня.

— В таком случае, — решила я, — давай начнем с лимонной, а чуть погодя какую-нибудь еще.

В юности меня приводили в восторг коктейли. Мне хотелось попробовать их все, и я начинала заказывать один коктейль за другим в алфавитном порядке. К сожалению, я слишком боялась опьянеть и поэтому так никогда и не доходила до конца меню. И теперь я, похоже, собиралась сделать то же самое, только с водкой. Нетрезвость по-прежнему пугала меня, но в этот вечер мне почему-то казалось, что я справлюсь.

— Значит, две лимонные водки.

Как только Григорий удалился, Дэниел прошипел через стол:

— Подвинься ко мне. Ты сидишь слишком далеко.

— Нет, — нервно замотала я головой. — Дмитрий сказал, что я должна сидеть здесь.

— Ну и что? Ты же не в школе.

— А вдруг он разозлится?

— Люси, не будь дурочкой. Двигайся.

— Нет!

— Ладно, тогда пересяду я.

Он встал и передвинул свой стул на несколько футов, в результате чего уселся практически мне на колени.

Две стильные молодые пары за соседним столиком были шокированы, и я посмотрела на них жалобно, словно говоря: «Только взгляните, с каким маньяком мне приходится сидеть, не подумайте, что я сама такая же невежа». Дэниел же сиял от удовольствия.

— Ну вот, — улыбнулся он. — Так гораздо лучше. Теперь я хотя бы вижу тебя. — С этими словами он начал передвигать столовые приборы и салфетки.

— Дэниел, прошу тебя, — в панике прошептала я. — На нас смотрят.

— Где? — спросил он и обернулся. — А, вижу.

— Веди себя прилично! — кипела я праведным негодованием. Но я проиграла: Дэниел выбрал более симпатичную из двух женщин за соседним столиком и принялся за свои обычные трюки. Он пристально взглянул на нее, она вспыхнула и отвернулась. Он тоже отвернулся, но тут она стала смотреть на него. Тогда он снова повернул голову в ее сторону, заметил, что она смотрит на него, и улыбнулся. Она тоже улыбнулась ему, и я стукнула его по руке.

— Слушай, зараза ты эдакая. Я ведь даже не хотела идти с тобой сюда.

— Ой, прости, прости, прости меня, Люси.

— Прекрати это, договорились? Я не собираюсь сидеть тут весь вечер и смотреть, как ты строишь глазки.

— Понимаю, прекращу.

— Это ведь ты настоял, чтобы я пришла, так что будь так добр, прояви элементарную вежливость и говори со мной, а не с соседками. Если ты хотел пофлиртовать, зачем ты тогда вообще меня приглашал?

— Извини меня, Люси, ты абсолютно права, Люси, прости, пожалуйста.

Конечно, он извинялся, но не похоже было, что он действительно раскаивался.

— И нечего разыгрывать из себя непослушного, но милого мальчика, — продолжала я, — со мной этот номер не пройдет.

— Извини, больше не буду.

Прибыл Григорий с двумя внушительного размера рюмками, наполненными ярко-желтой жидкостью. Выглядела она так, словно ее только что привезли из Чернобыля, но сказать об этом вслух я не решилась.

— Ого, — сказал Дэниел неуверенно, разглядывая свою рюмку на свет. — Какая-то она радиоактивная на вид, эта их водка.

— Заткнись, — рявкнула я. — С днем рождения.

Мы чокнулись и выпили. Я немедленно почувствовала, как из желудка по всему телу заструилось приятное, щекочущее нервы тепло.

— Ничего себе, — хихикнула я.

— Что?

— Она и вправду радиоактивная.

— Но довольно приятная.

— Очень.

— Еще?

— О да, с удовольствием.

— Где Григорий?

Дэниел нашел взглядом Григория и махнул ему рукой.

— Повторите, пожалуйста. Спасибо, Григорий.

Григорий, по-видимому, был этим доволен. Если, конечно, в принципе возможно, чтобы человек с разбитым сердцем был доволен.

— Только на этот раз принесите нам розовую водку, — попросила я.

— Клубничную? — уточнил Григорий.

— А она розовая?

— Да.

— Тогда клубничную.

— И я полагаю, нам надо решить, что мы будем есть.

— Хорошо, — согласилась я и взяла меню. Но тут принесли нашу клубничную водку, и она оказалась такой вкусной, что мы решили заказать еще по одной.

Появились две новых рюмки — с черносмородиновой водкой, — и мы их тут же опустошили.

— Как они быстро заканчиваются.

— Еще? — предложил Дэниел.

— Еще.

— А еда?

— Да, пора бы нам что-нибудь съесть. Ага, вон идет Дмитрий. Дмитрий, пожалуйста, сырой редьки, когда у вас будет время, — окликнула я его весело. И поняла вдруг, что у меня чудеснейшее настроение.

— Я должен тебе кое-что сказать, Люси, — обратился ко мне Дэниел с неожиданно серьезным видом.

— А, ну что ж, давай, — брякнула я. — Я уже решила было, что мне тут нравится, но ты прав, лучше не увлекаться.

— Извини, мне не надо было этого говорить. Забудь.

— Я не могу вот так взять и забыть, идиот. Теперь ты должен договорить.

— Ну хорошо, только тебе это не понравится.

— Говори.

— Это про Руфь.

— Говори!

— Это я бросил ее. А не она меня.

— Негодяй! Как ты мог?

— Понимаешь, мне стало ужасно скучно.

— Но ведь у нее такая большая грудь.

— Ну и что?

— И ты взял и просто сказал: «До свиданья, молочные железы»? — сказала я и прыснула, находя себя очень остроумной. Что случалось нечасто.

— Именно, — рассмеялся и Дэниел.

— Ты поступил отвратительно.

— Нет, Люси, я старался не обидеть ее.

— Она плакала?

— Нет.

— И все равно ты мерзавец.

Дэниел немного огорчился и чуть не заплакал. От водки мы оба стали очень эмоциональными.

— Зря я тебе все это рассказал, — насупился он. — Я знал, что ты не одобришь.

— Может, и так, но придется мне примириться с этим.

Я улыбнулась ему. Мне вдруг стало абсолютно наплевать на Руфь. И на все остальное тоже.

— Да ты философ, Люси.

— Угу, у меня сейчас философское настроение.

— Надо же, у меня тоже.

— Отчего это, как ты думаешь? От водки?

— Наверное.

— Я чувствую себя как-то необычно, Дэниел, мне грустно, как всегда, и в то же время я счастлива. Грустно счастлива.

— Знаю, — подхватил он. — У меня то же самое. Только я счастлив, как всегда, и в то же время мне грустно. Я счастливо грустен.

— Вот как чувствуют себя, должно быть, все эти русские, — опять хихикнула я. У меня кружилась голова, и я понимала, что говорю чушь, но меня это не волновало. Мне эта чушь казалась очень умной и важной. — Как ты думаешь, они пьют водку оттого, что они такие задумчивые и несчастные, или они такие задумчивые и несчастные оттого, что пьют водку?

— Сложный вопрос, Люси. — Затем Дэниел снова посерьезнел. — Интересно, почему я никак не могу встретить «правильную» женщину?

— Не знаю, Дэниел. А почему я никак не могу встретить «правильного» мужчину?

— Не знаю, Люси. Неужели я всегда буду одинок?

— Да, Дэниел. И неужели я всегда буду одинока, Дэниел?

— Да, Люси.

Некоторое время мы молчали и печально улыбались друг другу, объединенные горько-сладкой меланхолией. И при этом наслаждались собой и друг другом. В этот момент нам принесли еду. Или не в этот, точно не помню.

— Но, Дэн, это ведь не важно, потому что по крайней мере мы ведем себя гуманно. Мы причастны к боли бытия. Выпьем еще?

— Какой цвет сейчас?

— Голубой.

Дэниел откинулся на стуле, пытаясь схватить за фалды официанта.

— Дама хочет две рюмки вот этого, — сказал он, помахивая пустой рюмкой. — Ну то есть она не хочет две рюмки для себя одной… а может, и хочет. А, Люси?

— Значит, повторить, сэр? — спросил Григорий Или кто-то другой, не помню. Я меланхолично улыбнулась ему, и он улыбнулся мне в ответ столь же меланхолично.

— Ага, повторить, — кивнул Дэниел. — Две того же. Нет, четыре. И… ах да, — крикнул он вслед Григорию. — Пусть они будут голубыми. Так на чем мы остановились? — обратился он ко мне, славно улыбаясь.

Я была так рада, что согласилась пойти с ним сюда! Он мне так нравился!

— Кажется, мы говорили об экзистенциональном страдании, да? — припомнил Дэниел.

— Именно, — сказала я. — А мне пойдет прическа как у той девушки?

— У какой? — спросил он, оглядывая зал. — А, красиво. Только тебе бы пошло еще больше, чем ей.

Я хихикнула, счастливая.

— К чему это все, Люси?

— Что все?

— Ну все это, жизнь, смерть, волосы?

— Откуда я знаю, Дэн? Поэтому-то я такая несчастная все время.

— Но ведь это здорово, правда?

— Что здорово?

— Быть несчастной.

— Да, — хихикала я не переставая. Я не могла остановиться. Он был прав. Мы оба были несчастны, но в нашем горе мы доходили почти до экстаза.

— Расскажи мне, что там случилось с твоей свадьбой.

— Нет.

— Пожалуйста.

— Нет.

— Ты не хочешь об этом говорить?

— Нет.

— Вот всегда ты так.

— Как?

— Ты ни о чем не хочешь говорить.

— А что я могу поделать? Не хочу, и все тут.

— Конни, наверное, пришла в ярость?

— Ага. Она решила, что я забеременела.

— Бедная Конни.

— Бедная, как бы не так!

— Ты несправедлива к ней.

— Ничего подобного.

— Она добрая женщина, и ей хочется, чтобы у тебя в жизни все сложилось наилучшим образом.

— Тебе легко говорить. С тобой она не ругается.

— Я очень хорошо к ней отношусь.

— А я нет.

— Как ты можешь так говорить о своей матери?

— А мне все равно.

— Иногда ты бываешь такой упрямой, Люси!

— Дэниел, — засмеялась я. — Прекращай, ради бога! А то я начну думать, что моя мать заплатила тебе, чтобы ты хорошо отзывался о ней в моем присутствии.

— Да нет же, она мне действительно нравится.

— Раз так, то ты можешь съездить со мной в четверг к моим родителям!

— С удовольствием.

— Что значит «с удовольствием»?

— Это значит «с удовольствием».

— Так ты не против?

— Абсолютно не против.

— О. А я против.

Небольшая пауза.

— Давай не будем говорить о ней, а? — попросила я. — От этого у меня сразу портится настроение.

— Но мы и так уже были несчастными.

— Я знаю, но это было несчастье другого рода. Приятное несчастье. Оно мне нравилось.

— Хорошо. Тогда давай поговорим о том, что в конце концов мы все умрем и что все наши разговоры и чувства не имеют никакого значения?

— О да, пожалуйста! Спасибо, Дэн, ты просто ангел.

— Но сначала, — провозгласил Дэниел, — мы выпьем. Какой цвет мы еще не пробовали?

— Зеленый.

— Киви?

— Отлично!

Прибыли очередные две рюмки. Я знаю, что мы много ели, но у меня не осталось ни малейшего воспоминания о том, что именно. Но, кажется, было вкусно. Дэниел впоследствии утверждал, что я все время повторяла: «Объедение». И мы чудесно поговорили. О чем — я тоже плохо помню. Что-то насчет бессмысленности всего и о том, что все мы обречены. Помню только, что тогда наш разговор казался мне очень умным. И от этого я была в мире с собой, с Дэниелом и со всей вселенной. Помню, как Дэниел горячо стучал по столу кулаком и кричал: «Я полностью с тобой согласен!» Он ловил за руку проходящих официантов и говорил им: «Послушайте, что говорит эта женщина! Она говорит истину».

В общем, вечер прошел замечательно. Вероятно, я до сих пор сидела бы там, выкрикивая все новые и новые цвета («Сиреневая! Есть у вас сиреневая водка?»), если бы Дэниел не заметил в какой-то момент, что из всех посетителей остались мы одни, а невысокие коренастые официанты выстроились за стойкой бара и не сводили с нас глаз.

— Люси, — шепнул он, — кажется, пора закругляться.

— Нет! Мне здесь нравится!

— Правда, Люси, Григорию и остальным надо идти домой.

Тут мне стало стыдно.

— Конечно. Конечно, им надо домой. Ведь до Москвы ехать не один час на ночном автобусе. А завтра им, бедняжкам, с самого утра снова на работу!

Дэниел крикнул, чтобы принесли счет, — почтительность, которой отличалось наше поведение в начале вечера, давно сменилась фамильярностью.

Счет появился очень быстро, и Дэниел взглянул на него.

— Что там, национальный долг Боливии? — спросила я.

— Скорее, Бразилии, — ответил он. — Но это не важно.

— Точно, — согласилась я. — И вообще, ты богат.

— Вообще-то не очень. Все это весьма относительно. Оттого, что ты получаешь жалкие копейки, ты считаешь богачом любого, кто получает хоть немного больше.

— А-а.

— А на самом деле чем больше ты зарабатываешь, тем больше ты должен.

— Дэн, как здорово ты сказал! В этом кроется глубокая экономическая правда — посреди жизни мы в долгу.

— Нет, Люси, — Дэниел охрип от возбуждения. — Это ты здорово сказала! Это так верно: посреди жизни мы действительно в долгу! Ты должна записать эти слова. И вообще, нам надо записать все, что мы сегодня говорили.

От нашей с Дэниелом мудрости у меня закружилась голова. Я объявила ему, что считаю его мудрым и хорошим человеком.

— Спасибо тебе, Дэниел, — сказала я. — Я прекрасно провела время.

— Я рад.

— Все было чудесно. И теперь мне многое стало ясно.

— Что, например?

— Ну, я поняла, почему я до сих пор нигде не чувствовала себя «на своем месте», а здесь мне было легко и приятно. Это потому, что в душе я русская.

— А может, потому, что ты напилась?

— Не говори глупостей. Я напивалась и раньше, но никогда мне не было так хорошо. Как ты думаешь, я смогу найти работу в России?

— Думаю, да, но я не хочу, чтобы ты уезжала.

— Ты будешь приезжать ко мне в гости. Тебе так и так придется осваивать новые пространства, когда ты переспишь со всеми британками.

— Умно. А мы пойдем на ту вечеринку, о которой говорила Карен?

— Да! Я совсем забыла!