Синтаксиса недостаточно для существования семантики.
Вторая предпосылка Джона Сёрля
Протезист впервые посетил психоаналитика в сорок восемь лет. Прозвище придумал Алекс Каро, умудрившись придать слову оттенок презрения. За пять лет до того борзописец проявил интерес за гранью приличия к разводу Стайла и с тех пор не желал оставить его в покое.
Развод и послужил частичным поводом для визита. Анна, бывшая жена Стайла, ходила на прием к Эрику Фромму раз в неделю в течение последних десяти лет. Помощь специалиста не спасла их брак, да и саму Анну не уберегла от множества бед, не самой страшной из которых оказался хронический алкоголизм.
Кабинет психоаналитика удивил Стайла лаконичностью обстановки. Качалка, в которой расселся сам Фромм, под рукой планшет на журнальном столике, напичканное электроникой кресло-трансформер для клиентов. На стене висел диплом, напротив — картина «Энди Уорхола двадцать первого века» Кристи Свенсона. Анна в свое время купила парочку его работ, одну для спальни, другую в гостиную. В углу стоял шкафчик, Стайлу подумалось, что там аналитик хранит бренди. Больше в кабинете не было ничего.
Стайл представлял аналитика надменным толстым стариком, напоминающим Черчилля, на деле же Фромм оказался ровесником Протезиста, худощавым, с белесыми кудряшками на голове и насмешливыми глазами. Против воли Стайл почувствовал, что Эрик ему симпатичен.
«Умное кресло» казалось неудобным до тех пор, пока Стайл не расслабился, позволив устройству делать свою работу.
— Чувствую себя пациентом, — пожаловался он Фромму. — Я ведь только хотел поговорить об Анне.
— Стайл, за десять лет вашего брака и три года после развода вы не пришли ко мне ни разу, ни с женой, ни один, хотя я приглашал вас на семейную терапию, скажем мягко, неоднократно. Признавайтесь, какой вопрос вы собирались мне задать «к слову» и «между делом»?
— Эрик, я могу вас так называть?
— Попробуйте «доктор Фромм». Вам понравится.
— Не жмет имечко? — съехидничал Стайл, тут же пожалев об этом.
К счастью доктор Фромм не обиделся. Привык, наверное.
— В самый раз. Давайте договоримся, я не буду обсуждать свою пациентку даже с ее мужем. Особенно с бывшим мужем. Но вы оплатили час моего времени, так что пользуйтесь, рассказывайте свою историю.
Протезист не заставил себя долго упрашивать.
— Мне приснился сон. Все пациенты вам говорят такое, доктор Фромм?
— Случается, — улыбнулся доктор. — Приснился один раз, или вы видите его постоянно?
— Только раз.
— И почему вы решили им поделиться? Сон взволновал вас, напугал?
— Ни то, ни другое.
— Тогда что?
— Меня не покидает ощущение, что сон очень важен, — признался Стайл, начинающий жалеть об этом визите. — Но я не могу понять, почему именно.
— Вы всегда запоминаете свои сны?
— Почти никогда. Не уверен, что и сейчас запомнил все, как следует. Я как раз и хочу, чтобы вы помогли мне все вспомнить и проанализировать. Это возможно? Например, под гипнозом? Или с помощью современной техники?
— Гипноз не понадобится. Просто рассказывайте по порядку, что запомнили, а я буду уточнять детали. Приступайте. Можете закрыть глаза, если хотите, главное, не засыпайте. Итак…
Стайл послушно зажмурился.
— Я сижу в темноте.
— Вы хоть что-то видите?
— Не дальше собственных колен.
— Вас это пугает?
— Вовсе нет. Наоборот, темнота мне нравится. Темнота — это неизвестность, а у меня странное ощущение, что любое знание обернется работой. Я наслаждаюсь возможностью отдыха.
— На чем вы сидите?
— Старомодный деревянный стул без спинки. Я видел такой в музее. Мы ходили с Анной на выставку.
— Вы сидите в помещении?
— Да, безусловно.
— Как вы это поняли?
— Не знаю. Это проявилось после. А в тот момент мне было все равно.
— Продолжайте.
— Звенит колокольчик. Тоненько так, «динь-динь». Напротив меня включается телестена.
— Далеко от вас?
— Не могу сказать.
— Но вы видите экран полностью? Вам удобно смотреть на него?
— Да, очень комфортно. Теперь, когда вы об этом спросили, я думаю, что до стены метров пять.
— Что показывают?
— Документальный фильм об исследовании Марса. Фильм настоящий, кажется, я видел такой наяву. Его еще вела журналистка с Третьего канала, блондинка, как же ее зовут?
— Сара Аксель? Я смотрел этот фильм. Вам нравится Аксель как женщина?
— Я не могу воспринимать ее как женщину, как ни странно. Она какая-то, как бы это выразить, стерильная. Будто картинка в календаре.
— Я вас понимаю. Какой же фрагмент вам показали?
— Его не было в фильме, или я его не запомнил. Аксель рассказывает, что в каналах Маринер нашли образцы письменности. На экране появляются каменные таблички, на которых выбиты то ли иероглифы, то ли пиктограммы. Я не слишком разбираюсь в этом.
— Неважно, продолжайте.
— Я рассматриваю значки, а Сара тем временем перечисляет ученых, которые пытались эти записи расшифровать. Список внушительный, многие имена даже мне знакомы, хотя я профан, ну и регалии у всех, вы понимаете. И никто не справляется, вот досада. Потерпев неудачу, наука для собственного успокоения объявляет эти таблички живописью, а то и чудом природы. Снова звенит колокольчик, экран гаснет, и теперь я могу рассмотреть комнату. Она очень узкая. Я могу дотянуться ладонями до боковых стен, не вставая. Прямо передо мной деревянный стол. Старинный. С той же выставки, я рассказывал.
— Да-да, я помню. Вы сидите за этим столом?
— Нет. Вспомнил, это называлось «рабочее место клерка». За ним нужно работать стоя. Мне приходится встать и шагнуть вперед, чтобы прикоснуться к столешнице.
— Что вы видите на столе?
— Чернильницу, очень старую, бронза, с настоящей тушью. Ручку с металлическим наконечником, которую надо в эту тушь макать. Книгу в кожаном переплете. Пухлый такой гроссбух. Стопку бумаги. И все это освещает лампа.
— Вы начинаете работать?
— Не сразу. По правую руку я вижу полукруглое окошко в стене, под ним проволочная корзина. Дзинькает колокольчик. Из окошка в корзину падает бумажный свиток. Я разворачиваю листок, там строчка символов, очень похожих на те, марсианские.
— Вы понимаете, что там написано?
— Ни единого значка. Я раскрываю гроссбух, страницы поделены на две колонки, левая озаглавлена «вопрос», правая — «ответ». И все исписано строчками с иероглифами. Я листаю книгу, пока в левом столбце не нахожу фразу со свитка.
— Вы говорили, что книга очень толстая. Это же огромный труд найти там эту фразу.
— Да, наверное. Но я как-то буднично отношусь к этому. Просто работа, которую я выполняю не в первый и не в последний раз. Итак, я нахожу фразу, беру чистый лист и перерисовываю значки из правой колонки напротив исходной надписи.
— Вам так легко удается писать тушью?
— У меня получается. Теперь, когда вы спросили, я нахожу это странным. В жизни не прикасался к перу.
— Продолжайте.
— Звенит колокольчик, я сворачиваю мой трудовой подвиг в трубочку и передаю в то же окошко. Собственно, и весь сон. Что скажете, доктор Фромм?
Эрик поднялся на ноги, протянул Стайлу руку, помогая выбраться из кресла.
— Очень многое. После вашего часа у меня перерыв. Хотите, продолжим беседу за обедом?
Тогда все и началось.