Маша, прости

1699 г. Англия. Плимут

Плимут того времени был основной базой британских пиратов. Отсюда один за другим выходили на просторы Атлантики «морские псы», от которых не было покоя испанским городам. Плимут жил морским разбоем, в гавани теснились большие и малые корабли. Склады ломились от ценнейших товаров: гвоздика, шелк, испанские вина. В темных лавках близ гавани по сходной цене можно было купить золотые кольца, снятые с убитых испанцев, и бархатные платья с плохо замытыми следами крови.

Застывшее от отчаянья, бессилья и скорби сердечко юного Филиппа как должное восприняло изгнание из жилища Стефана, которое на тот момент было его единственным приютом. Он чувствовал себя изгоем, которому нет места среди людей. Его жизнь хмурилась, вступая в спор с богом и судьбой. Он не понимал, почему не достоин сострадания и любви. За какие грехи жизнь вооружилась против него? Не задумываясь, Филипп взвалил на свои хрупкие, неокрепшие детские плечи чужие долги, и от этой тяжести он согнул спину, позволив обиде и злу захлестнуть себя. Щемящая боль от безысходности и одиночества гнала его по незнакомым улицам города к морю. Филипп шел интуитивно, ориентируясь лишь на свежий морской бриз и запах рыбы.

Мальчик угрюмо брел по унылой серой местности, застроенной преимущественно деревянными домами, нисколько не претендующими на архитектурные красоты. Преодолев длинную, сонную улицу с городской тюрьмой и холмом, оснащенным виселицами, он, наконец, вышел к гавани и неспешно зашагал вдоль моря. Порт был наполнен запахами водорослей, разогретой смолы и подтухшей рыбы. Здесь грузились, разгружались большие суда, небольшие суденышки и малые барки. Уставшие женщины торговали с лодок дарами моря.

– Окунь! Морской окунь!

– Креветки! Свежие креветки!

Филипп прошел мимо хмурых грузчиков, таскавших мешки, затем миновал артель ремонтников, стучавших молотками и ловко управлявшихся с пилами. В этом бурлящем портовом водовороте каждый занимался своими делами, и никто не обращал внимания на ребенка, бесцельно идущего вдоль берега к заброшенной пристани. Филипп уходил все дальше и дальше от шума и неразберихи. Набегавшие волны давно намочили ноги, но он как будто и не замечал этого. Море пугало и одновременно манило, зовя в неведомые дали. Он с мольбой смотрел на голубые волны, словно ждал откупа от погубившей его стихии.

Неподалеку на камнях сидел плотный мужчина с круглым и добродушным лицом, который больше привык улыбаться, чем хмуриться. Он был одет в широкие черные штаны, бархатный жилет с большими серебряными пуговицами поверх светлой рубашки. Незнакомец курил трубку и молча наблюдал за мальчиком.

– Эй, малец! – окрикнул он, когда Филипп подошел совсем близко. – Морем любуешься? – И, не дождавшись ответа, продолжил размышлять вслух: – Да, стихия! И с ней жить трудно, и без нее нельзя, – он, не спеша, затянулся. – Я тоже люблю вот так один посидеть у воды, поразмышлять о жизни. Это, я тебе скажу, лучше любого виски мозги прочищает.

Мальчик не отвечал.

– Ты что, глухой? – мужчина поднялся и, приблизившись к ребенку, похлопал его по плечу.

Филипп обжег его взглядом и, молча скинув крупную руку, тихонько побрел дальше.

– Ну-ка подожди, – в два прыжка догнал его незнакомец и, схватив за руку, развернул к себе лицом. – Эгей, да у тебя, видать, беда, – вглядываясь в бледное лицо мальчика, прошептал незнакомец. – Ну-ка пошли отсюда от греха подальше, – он взял его за руку и чуть ли не силой потащил за собой.

Обогнув пристань, они вышли на узкую улицу, приютившую лавку бакалейщика и пару мелких торговцев. У дверей толпились, громко смеясь и жестикулируя, моряки и сомнительные личности, которые можно встретить в любом портовом квартале. Мужчина остановился у грязного входа с потускневшей от времени и непогоды вывеской «Веселый Джек» и решительно открыл дверь.

Табачный дым стоял коромыслом, не давая сразу разглядеть все «убранство» этого заведения, и только веселая песенка, распеваемая чьим-то фальшивым басом, доносилась из глубины:

Возьмем, к примеру, мужика,

Чья женушка была гладка,

Стройна, румяна, молода,

И весела, да вот беда:

Как ни веди с ней разговор,

Все говорит наперекор!

Тряля дин-дон,

Тряля дин-дон,

Все говорит наперекор!

Под эту незатейливую мелодию мужчина уверенно вел за собой мальчишку. Вскоре и сам Филипп, немного попривыкнув, получил возможность лицезреть грязные стены, затянутые паутиной, черный от копоти потолок, посыпанный песком пол, чего в других местах уже давным-давно никто не делал. Вся обстановка этого неопрятного помещения состояла из печи с огромным вытяжным колпаком, небрежно отгороженной высокой стойкой, да двух десятков деревянных ветхих столов с неустойчивыми стульями. У большинства посетителей во рту дымились глиняные трубки, кончики которых красными искрами поблескивали в полумраке, у некоторых в ушах сверкали большие серьги.

– Привет, старина Джо!

– Давненько не виделись, Джо!

– Все еще бороздишь океаны? – отовсюду раздавались слова приветствия, из чего следовало, что мужчина был здесь своим.

– Жив, что со мной сделается, – добродушно усмехнулся мужчина, усаживая Филиппа за свободный стол.

– А это кто с тобой? Или решил взять его юнгой?

– Парень, будь осторожен, наш Джо только на первый взгляд похож на невинную овечку, – за соседним столом раздался взрыв хохота.

– Эй, хозяин, принеси вина и поесть чего-нибудь, – во всю глотку крикнул мужчина и сел напротив мальчика. – Голодный?

Тот слабо кивнул. Филипп не ел с самого утра, и сейчас при виде еды у него заурчало в желудке.

– На бродяжку ты не похож, из дома сбежал? – неторопливо интересовался Джо, наблюдая, как мальчик с аппетитом поедает жаркое. – Это ты зря, – совсем по-отечески пожурил он. – Нигде в Британии не водится столько душегубов, как в нашем славном Плимуте, здесь ночи опаснее африканских джунглей.

Мальчик равнодушно пожал плечами и произнес свои первые слова:

– Меня выгнали.

– Выгнали? – бывалый моряк прищурил глаза, что-то необъяснимое в облике мальчика притягивало и не давало оставаться равнодушным. – Рассказывай.

Филипп, не переставая жевать, поведал свою, уже успевшую пополниться новыми фактами, биографию.

– Да, – Джо запустил ручищу в охапку черных, но уже начавших седеть волос. – Спастись у островов Силли, где проживают дьяволы в человечьем обличье, – это тебе крупно повезло. Говорят, у них даже дети рождаются с кинжалом в зубах, – он недоверчиво покачал головой. – Ты родился под счастливой звездой, – он опять задумался. – Ну не могу же я дать тебе умереть после всех испытаний. Если ты останешься на улице, то рано или поздно попадешь на виселицу.

Мальчик удивленно поднял брови.

– Да, пропадешь ты, брат. К сожалению, в этом городе судьи с легкостью отправляют на смерть бродяг, просящих милостыню, зато к барыгам, торгующим краденым, они относятся благосклонно. – Он тяжело вздохнул. – Впрочем, так было и, наверное, будет всегда. Если ты с голодухи украл кусок хлеба, тебя обязательно вздернут на виселице, а уж если миллион, то тебе открыта прямая дорога в покои королей. Даже незабвенная королева Елизавета не стеснялась носить краденые бриллианты. – Джо сделал щедрый глоток вина и подмигнул мальчишке. – Такая вот жизнь! – и без перехода спросил: – Что же нам с тобой делать? А? Что же делать? – задумчиво повторил он.

Филипп уже поел, и на щеках мальчика заиграл здоровый румянец. Он стал с любопытством рассматривать общество, в котором оказался волею случая.

В основном это были мужчины. Одни – ярко разодетые, словно павлины. Они вполне могли сойти за преуспевающих купцов, если бы не их грубые манеры и украшенные шрамами физиономии, другие, в жалких обносках, и впрямь походили на бродяг.

– Кто эти люди?

– Морские псы.

– Кто?

– Пираты.

– А ты? – мальчик испуганно взглянул на своего собеседника.

– И я, – усмехнулся Джо.

Мальчик недоверчиво всматривался в добродушное лицо, покрытое загаром.

– Мой отец был моряком, и он рассказывал…

– Что пираты – это одноглазые, кровожадные бандиты, – перебил Джо и скорчил устрашающую рожицу.

– Да, – мальчик весело рассмеялся. – Но ты совсем не похож на пирата!

– И тем не менее, веришь ты или нет, но я ходил под флагом самого Граммона.

– Граммона! – у мальчишки загорелись глаза. – Расскажи!

– Расскажу. Эй, хозяин, еще вина!

Джо раскурил новую трубку и начал свою повесть.

– Не все пираты разбойники, хотя твой отец был в чем-то прав: большинство пиратов – это отбросы общества без стыда и совести, не имеющие души и сердца. Ну, да не об этом сказ. До того как стать флибустьером, Граммон был знатным французским дворянином и жил в Париже. Видишь, на какие причуды способна судьба, так что не унывай, малыш, и научись улыбаться беззаботно, даже если в сердце сидит раскаленная игла, – он похлопал его по руке. – Граммон, сын офицера гвардии Людовика XIII, с раннего детства знал, что такое честь и достоинство. Когда ему исполнилось четырнадцать лет, этот благородный юноша вызвал на дуэль одного из кавалеров своей сестры, который посмел оскорбить ее. А в то время, надо тебе сказать, дуэли были запрещены. Глупость, конечно, – горячо возмутился Джо. – Как же еще благородному господину можно защитить свою честь? – он сделал глоток и продолжил: – В честной дуэли Граммон убил противника и, чтобы избежать тюрьмы, был отправлен родителями в школу юнг.

Джо так увлекся воспоминаниями, что не заметил, как голоса за соседними столиками постепенно стихли. Он был прекрасным рассказчиком, и нельзя обвинить людей в проявленном любопытстве к его неспешному повествованию.

– Старина Джо завел старую песнь о благородном рыцаре Граммоне, – явно насмехаясь, бесцеремонно сообщил молодой человек за соседним столом.

Джо резко оглянулся и грозно посмотрел в сторону оскалившегося матроса.

– Ты меня знаешь, Ричард, еще слово – и я перережу тебе глотку!

– Молчу, молчу, – виновато улыбнулся тот. – Трави свои байки. Эй, ребята, старина Джо рассказывает о своих похождениях.

К их столу стали подтягиваться новые слушатели.

– Давай, продолжай. Нет ничего лучше, как пропустить пару стаканчиков рома да послушать сказки, – присаживаясь рядом с Филиппом, добродушно балагурил кряжистый мужчина лет пятидесяти, обладатель роскошной бороды и пронзительных черных глаз.

– Сказки не сказки, Михаэль, – не стал выяснять Джо, – а только жизнь порой интересней любой сказки бывает.

– Это точнос-с, – с легкостью согласился бородатый. – Вот, как сейчас помню, возвращаемся мы из Панамы. Хороший, скажу я вам, поход, – он мечтательно прикрыл глаза. – Золота полные трюма. Разделили все по-честному и сели в кости играть. Половина проигралась в пух и прах и давай у капитана требовать, чтобы поворачивал назад. Ну, а вторая половина, знамо дело, кричит: «На берег давай!» Им-то не терпится свою добычу на берегу прокутить. И тут, не поверите! Навстречу точно такой же корабль. Ну и обменялись, – все выигравшие на один перешли, а проигравшие на другом за новой добычей отправились.

– А ты сам на каком был? – поинтересовался кто-то.

– Ну, братцы, вы же знаете, мне в кости, как и с бабами, никогда не везло, – под оглушительный смех честно признался Михаэль.

– У нас такого никогда не было, – осуждающе покачал головой Джо. – А все почему? Наш капитан сам честь знал и других во как держал, – он помахал крепким кулаком. – На корабль женщин не водили, спиртное в походе ни-ни, – он принялся загибать пальцы под одобрительные возгласы товарищей. – Карты, кости – это на берегу. Молодым всегда помогали, а ваш душегуб, Бешеный Лари, – Джо перевел взгляд на бородатого, – сам мерзавцем был и таких же подонков себе в сотоварищи подбирал. Потому и подох, как падаль! Я вам, братцы, лучше другую историю расскажу, – он поудобнее устроился и закурил свою трубку. – Помню, беда с нами приключилась, корабль наш сгорел, по недосмотру, или провидению так было угодно, уж не знаю. Спаслись не многие, на трех лодках все и разместились. Ночь, туман стоит, звезд не видно. И тут внезапно прямо на нас – два испанских корабля, вооруженные до зубов. В тумане мы приняли их за торговое судно, а у них пушек больше, чем нас вместе взятых. Это потом посчитали, что они нас в тридцать раз превосходят, а тогда…

Он прервался, чтобы промочить себе горло. Филипп вместе с остальными завороженно ждал продолжения рассказа.

– Наш Граммон никогда бегством не спасался, ну и ринулись мы на них, как Давид на Голиафа. А испанцы, уверенные в своем превосходстве, на реях стали уже и виселицы сооружать, ну чтоб, значит, нас повесить. Ну, это они, конечно, поторопились, – самодовольно усмехнулся Джо. – Братцы, видели бы вы рожу их капитана, когда его матросы с намыленными веревками в руках один за другим стали падать с такелажа на палубу корабля. А еще через несколько минут все рулевые уже были убиты, ну а командующего эскадрой и тех, кто остался, мы вздернули на их же собственных веревках. Вот так мы на трех лодках и захватили два больших корабля! – с чувством полного достоинства закончил Джо.

– Вот это дело, – уважительно протянул кто-то.

– Знатный был капитан, чего уж там говорить, – добавил Михаэль.

– Почему был? – удивился Филипп.

– Потому как отправился в плаванье и тю-тю, – отозвался бородач.

– Не болтай ерунду, – огрызнулся Джо. – Не такой он, наш Граммон, чтобы погибнуть. Он в двадцать один год уже командовал королевским фрегатом! И даже в столь юном возрасте был парень не промах: совершая набеги под королевским флагом, он сумел заработать сущую безделицу, восемьдесят тысяч ливров.

– Восемьдесят тысяч ливров! – задохнулся Михаэль. – Это же целое состояние!

– Деньги огромные, – подтвердил Джо. – И наш капитан, сойдя на берег, закатил такую пирушку, что через неделю опять остался ни с чем.

– За семь дней? – недоверчиво переспросил Ричард, сидящий позади Филиппа. – Он что, весь Париж поил?!

– У Граммона большое и открытое сердце. Он гулял так, что разразился скандал. Властям показалось, что это недостойно королевского офицера. Граммон не разделял их точку зрения и тут же подал в отставку. Но вот беда, он остался совсем без денег. Посидел наш Граммон, подумал: «Что делать и как быть?» и, хотя по происхождению он был дворянин, но пройденная школа юнг – это ведь не песнопения в церковном хоре, вот и решил он и дальше совершенствоваться в своей профессии, но только уже на борту собственного корабля. Решить-то решил, но от одних помыслов денежки в карманах не звенят. Взглянул он на свой последний золотой луидор и отправился в игорный дом, поставил все, что было, на кон и…

– Выиграл!!! – закричал восхищенный Филипп.

– Конечно, выиграл, – улыбнулся Джо, потягивая свою трубку. – И не просто выиграл, а столько, что на эти деньги он купил и снарядил на Тортуге огромный пятидесятипушечный корабль.

– Везунчик, – с горьким сожалением выдохнул Ричард. – А тут молишь, молишь господа.

– А вот насчет господа Граммон любил повторять: «Пока я не увижу бога, ангела, дьявола – ни за что не поверю в них!»

«Не поверю в них», – повторил про себя Филипп. Старый моряк, сам того не подозревая, дал девиз маленькому мальчику, которому он будет следовать всю свою жизнь.

– Маленького роста, смуглый, похожий на испанца, любимец женщин и баловень судьбы, – с жаром продолжал Джо, – он больше всего на свете любил удовольствия и знал в них толк. Матросы его обожали и называли «наш генерал». Много славных дел было и на Гибралтаре, и в Венесуэле. Эх, славные были деньки! – Джо уже не мог остановиться, да его никто и не останавливал, все были очарованы его фантастически невероятными историями. – Помню, вернулись мы на Ямайку из похода. А сами знаете, братцы, как оно в походе. Жизнь каторжная, сухари да солонина, воду тухлую пьешь. Вышли мы на берег, оборванные, грязные, а на плечах мешки с серебром. Как нас встречали! Сначала, знамо дело, в кабак – блюда только изысканные, вина – самые лучшие, ну а женщины – самые красивые. Наелись, напились, ну и, конечно, побуянили так, что к концу пришлось больше платить за ущерб, чем за удовольствия. – Мужчины опять громко рассмеялись, пуская в ход скабрезные шуточки.

– Потом пошли в лавки, накупили бархатные камзолы да шелковые рубашки и опять то к бабам, то за карты. В общем, и недели не прошло, как мы опять, в своем рванье, сели на корабль и отправились в новый поход.

– Но почему? – у Филиппа горели глаза. – Почему, имея столько денег, вы не купили себе дома, не отложили на черный день? Ведь вы рисковали и даже могли умереть. Ради чего?

– Эх, малыш, – Михаэль похлопал его по плечу. – Наша судьба не похожа на судьбы простых людей. Когда мы в походе, то ежеминутно подвергаемся опасностям. Сегодня мы живы, а завтра можем умереть, так зачем копить богатство и заводить хозяйство? Мы живем сегодняшним днем и не думаем о завтрашнем. Так что мы почтенные христиане, следующие библейским заповедям, как там сказано: «Думай о дне сегодняшнем, а завтрашний сам позаботится о себе», – и он громко рассмеялся.

– Там еще сказано: «Не убий!» – Филипп брезгливо сдернул его потную ладонь со своего плеча.

– А вот тут наш бог оплошал, не подумал, в этом мире прав тот, кто сильнее, а сильнее тот, кто останется в живых. А жить надо в свое удовольствие се-го-дня и не отказывать себе ради непонятного будущего.

– Не нравится мне такая жизнь, – буркнул мальчик.

– А тебя никто и не заставляет так жить, – беззлобно отозвался Михаэль. – Каждый сам выбирает, что ему делать. По мне, так лучше умереть сытым и пьяным.

– Не морочь мальчишке голову, – проворчал Джо, – у него самого жизнь, как приключенческий роман.

– Не надо, – тихонько попросил мальчик. – Лучше скажи, где сейчас Граммон?

– Это было в июле 1685 года. Мы славно дрались в Кампешу, и сам губернатор де Кюсси предложил французскому правительству назначить Граммона королевским губернатором в южной части Сан-Доминго. Правительство согласилось, а вот Граммон нет, – тихонько усмехнулся Джо. – «Хватит с меня королевской службы», – сказал он, собрал верных друзей и отплыл в неизвестном направлении.

– И больше о нем никто и ничего не слышал, так что пропал славный Граммон, – опять влез Михаэль.

– Болтун! Язык без костей! Не такой он, наш Граммон! – Джо загадочно подмигнул Филиппу. – Пошли спать, малыш.

Прямо за жаровней находилась грязная лестница. Они поднялись на самый верх и оказались в маленькой каморке.

– Вот здесь и переночуем, а завтра решим, что делать.

Не раздеваясь, Джо завалился на единственную кровать и тут же захрапел. Филипп огляделся, ища местечко и для себя, но комнатка была настолько маленькой, что вмещала в себя только эту кровать да колченогий табурет. Ему ничего не оставалось, как лечь вместе с человеком, приютившим его.

– Эй! Вставай, малыш, – Джо потряс мальчика за плечо. – Да, горазд ты поспать. – Он поставил на табурет кувшин с холодной водой и положил краюху хлеба и кусок холодной курицы. – Давай поедим да обмозгуем, как нам жить дальше.

Филипп протер глаза и с удовольствием выпил холодной воды.

– Вот что я подумал, – Джо расстегнул рубаху и снял с шеи грязную веревку, на которой болтался массивный золотой перстень с высеченной на нем монограммой.

Филипп с удивлением разглядывал дорогую вещицу, так не вязавшуюся с образом Джо.

«Наверное, добыл в походах», – подумал мальчик.

– Это дал мне Граммон, – словно читая его мысли, прокомментировал Джо. – В Кампешу я спас ему жизнь, – он рванул рубаху и обнажил плечо. – Видишь, пуля пробила мне ключицу, а ему могла попасть в сердце. После того как ему предложили стать губернатором, он подошел ко мне и сказал: «Знаешь, Джо, я устал от этих игр и от безумно растрачиваемой жизни. Я собираюсь отправиться на Новую Землю. Хватит! Организуем общину, деньги у нас есть. Проживем остаток дней, как добропорядочные люди». Я отказался, – горько вздохнул Джо.

– Почему?

– Я был тогда молод и мечтал о сказочных богатствах и далеких странах. Мне не хотелось превращаться в земляного червя. И тогда он дал мне этот перстень: «Я понимаю тебя. Когда-то и я был молод. Мечтал о славе и странствиях, но жизнь пирата скоротечна и бессмысленна. Мы рискуем жизнью ради золота, а потом спускаем его на уличных девок или за игровым столом. Я слишком поздно это понял. Нельзя заново прожить жизнь, но всегда не поздно изменить ее. Я уплываю, и никто больше не услышит мое имя. Раз ты не идешь с нами, то я не могу тебе сказать, где меня искать. Во-первых, потому что и сам еще не знаю, а во-вторых, с моим отплытием Граммон умрет и возродится другой человек. Но я остался тебе должен за свою спасенную жизнь, а Граммон привык платить по счетам. Возьми этот перстень. Если тебя не убьют и ты захочешь начать новую жизнь, то найди в Париже маркизу де Обинье. Покажи ей это кольцо. Она найдет способ позаботиться о тебе». Мы крепко обнялись, и Граммон с верными ему людьми уплыл. – Джо смахнул набежавшие слезы и посмотрел на Филиппа. – Вот почему я не верю в его бесславную смерть.

– А кто эта маркиза де Обинье?

– Не знаю, у Граммона было много секретов и тайн. Может, мы с тобой и разгадаем одну из них. – Джо немного помолчал и, бросив беглый взгляд на мальчика, тихонько проговорил: – Теперь мне понятны слова Граммона, и, честно говоря, я стал все чаще подумывать о том, чтобы уйти на покой, поселиться в каком-нибудь домике с садом. Знаешь, малыш, – Джо печально окинул взглядом комнату, ком в горле мешал ему говорить. – У меня никогда не было своего дома, пусть даже маленького и непрезентабельного, как эта конура. Сколько себя помню, я всю жизнь скитался. Я берег этот перстень для себя, но… – он тяжело вздохнул, – видимо, тебе он нужен больше. Так что мы едем в Париж! – Джо поднялся и остановился, задумавшись, словно принимал какое-то важное решение. – И дядьку твоего не мешало бы найти, – он бросил взгляд на Филиппа. – Жаль, что ты не помнишь его имя, ну да ничего, как-нибудь сладим. Может, и для меня найдется местечко в доме маркизы. А нет, так тоже не беда. Моряк нигде не пропадет! – оптимистично закончил он.

– Мы поплывем на корабле? – дрожащим голосом поинтересовался Филипп, для которого море стало его врагом.

– Конечно. Да ты, я вижу, боишься, – он потрепал его по голове. – Не бойся! С тобой будет «старый пес» Джо. – Он присел рядом с мальчиком. – Сегодня я закончу кое-какие дела, а вот завтра, – он на секунду задумался. – Нет, завтра пятница, тринадцатое, ни один корабль не выйдет в море.

– Почему? – спросил Филипп. Он не спешил выйти в море, а как раз наоборот, но был любопытен, как все дети.

– Эгей! А еще сын моряка, – укоризненно покачал головой Джо. – В Англии ни один корабль не выходит в море в пятницу, тринадцатого. Ибо, как гласит предание, это день распятия нашего Иисуса Христа. Английское правительство решило бороться с суеверием и даже построило корабль, который назвали «Пятница». Первый рейс состоялся в пятницу, тринадцатого, он же и был последним. Судно вместе с командой бесследно пропало. Вот так. Народ мудр, его не проведешь. Значит, отправляемся в субботу! – И, укрепившись в этом решении, он стал готовиться к отъезду.