Маша, прости

2001 г. США. Нью-Йорк

Костя сам не заметил, как заснул. Приземлившись в аэропорту имени Кеннеди и благополучно пройдя все таможенные формальности, они взяли такси и поехали в Бруклин, где в «Holiday Inn» им был забронирован небольшой двухместный номер. Яркий ковролин на полу, две кровати, телевизор, пара стульев, стол, в общем, ничего примечательного. Время уже было позднее, и звонить Морозовым Костя не решился. Они спустились в ресторан, поужинали и пошли спать. Костя выпил снотворное, но и это не помогло, он проворочался всю ночь, ненадолго впадая в краткое забытье, нервное напряжение не покидало его до самого утра, поэтому, когда на электронном табло высветилась цифра – шесть, Костя поднялся. Эдичка, впрочем, тоже, сказывалась разница во времени. Оператор заварил растворимый кофе, заботливо включенный в стоимость номера, а Костя нервно щелкал пультом, перепрыгивал с канала на канал, не зная, чем еще себя занять.

– Костя, ну хватит щелкать, остановись на чем-нибудь, – у Эдички зарябило в глазах.

– Выбери сам, – Костя кинул ему пульт и отправился в душ.

– Глаза красные, как у кролика, – рассматривая себя в большое зеркало, недовольно отметил Краснов и открыл холодную воду.

– Костя, звони, уже девять, – бросил через плечо Эдичка, не отрываясь от телевизора.

– А может, рано, суббота все-таки?

– Ну, рано – извинишься.

– Ты думаешь? – но он уже держал в руках трубку. – Убери звук, – Костя лихорадочно набрал долгожданный номер, гудок, второй. «Ну же».

– Эллоу.

– Good morning.

– Good morning.

– Can I tack to Maria?

– Who is asking?

– My name is Konstanten Krasnov. I am from Russia…

– Вы говорите по-русски?

– Да! – он обрадовался, его познания английского подходили к концу.

– Слушаю вас, – холодный женский голос не располагал к дружелюбной беседе.

– Я из России, журналист, мы снимаем передачу о встречах выпускников, – он торопливо излагал суть дела.

– Моя дочь никогда не была выпускницей русской школы, – Надежда Николаевна не лукавила.

– Да, но она ведь училась, – вступил в спор Костя. – И было бы интересно…

– Это совсем не интересно, – грубо оборвала его Надежда Николаевна. – Моя дочь пережила большую душевную трагедию, и я не позволю вам нарушить ее покой.

– Но, может быть, вы сможете дать нам интервью, – он искал любые способы попасть в дом.

– Ни я, ни моя дочь не намерены давать какие-либо комментарии, – безапелляционно заявила женщина. – И прошу вас больше сюда не звонить!

– Подождите! – но ему ответили короткие гудки. – Сука!!! – выругался Костя, с треском бросив трубку.

– Что? – Эдичка вопросительно кивнул.

– Ничего!

– Ну а что орешь?

– Значит, так! – Костя заметался по комнате. – Мы сейчас собираемся и едем к ним, адрес у меня есть, – он стал торопливо перелистывать записную книжку.

– Ну, а дальше что?

– Приедем, посмотрим! Если понадобится, я возьму этот дом штурмом!

– Это без меня.

– Что? – он непонимающе уставился на оператора.

– Мне проблемы с законом не нужны, – безразлично протянул Эдичка. – Это Америка, нарушение частной собственности, – он назидательно погрозил пальцем. – Домовладелец даже имеет право тебя убить, и ему ничего за это не будет.

– Ты совсем обалдел? Детективов начитался?

– Слушай, я оператор, мне разрешат снимать – я буду снимать, не разрешат – не буду. Ты лучше еще раз позвони, – уже более дружелюбно предложил он.

– Бесполезно, у нее голос, как у прокурора, выносящего смертный приговор, – Костя присел к Эдичке на кровать и заглянул в глаза. – Эдик, ну ты же профессионал! Это ведь сенсация!

– Сенсация будет в новостях, когда два русских придурка окажутся в американской тюрьме.

– Знаешь что, – Костя резко встал. – Я сейчас позвоню Петровичу и скажу, чтобы он прислал мне другого оператора! – совсем по-детски пригрозил он.

– Звони, звони, – Эдик равнодушно передернул плечами.

«Сволочь, скотина! Понимает, конечно, что никто никого не пришлет, вот и куражится», – Костя чуть не расплакался.

– Ну, Эдик!

– Нет! – отрезал тот. – И вообще, ты тут решай свои дела, а я пойду прогуляюсь.

– Нет! – злобно выкрикнул Краснов. – Ты будешь сидеть здесь! У тебя, между прочим, рабочий день.

– Щас! – Эдичка на прощание присел в реверансе и вышел из комнаты.

– Суки, все суки! – Костя в бессильной ярости упал на кровать и расплакался.

– Нет! Это никогда не закончится! – Надежда Николаевна выронила из рук трубку. – Господи! Бедная девочка! – ее губы затряслись, и она тяжело опустилась на стул.

– Надюша, что? Что случилось? – Алекс бросился к жене. – Кто звонил?

– Я этого не переживу, опять все по кругу! – она страдальчески закатила глаза. – Неужели прошлое будет преследовать нас всю жизнь?

– Да кто звонил?

– Алекс! Мы должны спасти ее, – она схватила мужа за руку. – Мы должны ее спрятать!

– Надюша, успокойся, – Алекс в растерянности смотрел на жену.

– Боже, ну за что?! – она вознесла руки к небу. – Что мы сделали, чем прогневали тебя? Если ты хочешь наказать, покарай меня! – она горько заплакала.

– Попей водички, – Алекс поднес к губам женщины стакан.

– Хорошо, что я взяла трубку, – глотая воду, сумбурно объясняла женщина.

– Ты успокойся и… давай по порядку, – Алекс присел рядом с женой. – Кто звонил?

– Какой-то репортер из России, они снимают фильм о школе, в которой училась Маша.

– Только не это! – Алекс побледнел. – И что он еще сказал?

– Ничего, я попросила его сюда больше не звонить, – лицо ее посерело от страха. – Что же делать?

– И чего вы такие грустные? – в кухне появилась Маша.

Алекс от неожиданности выронил стакан.

– Так, легкие проблемы между мужем и женой, – он попытался улыбнуться.

– Не переживай, ничего страшного, – мать тоже взяла себя в руки. – Кушать будешь?

– Да нет, разговаривайте, извините, что помешала, – Маша смущенно улыбнулась.

Эдичка вернулся, держа в руках бумажный пакет из «Burger King».

– На, перекуси, – добродушно предложил он лежавшему на кровати товарищу.

Костя даже не повернулся.

– Не хочешь, как хочешь, – не обиделся Эдичка.

Костя пропустил его слова мимо ушей, все это время он обдумывал и искал выход. «Ничего не поделаешь, придется звонить Петровичу», – он поднялся и набрал номер главного редактора.

– Слушаю.

– Сергей Петрович, это Костя Краснов.

– Узнал, – голос потеплел. – Ну, как дела?

– Заминка.

– В чем дело?

– Отказываются встречаться.

– Ну, так прояви настойчивость.

– Попробую. Я вот что подумал.

– Слишком много думаешь! – грубо перебил собеседник.

– Не могли бы вы узнать, где работает эта Маша, может, мы ее на работе поймаем?

– Совсем обалдел, я тебе что, Интерпол? – взорвался начальник. – Я и так дал тебе слишком много информации, можно сказать, почти сделал за тебя твою работу! И если после этого ты не в состоянии принести мне репортаж, меняй профессию! – главный редактор положил трубку.

– Дурак, – беззлобно прокомментировал Эдичка, не переставая жевать гамбургер.

– Что?

– Кто ж начальству о своей несостоятельности сообщает?

– Да! Если ты такой умный, придумай что-нибудь! – зло парировал Краснов.

– У меня другая работа, – не обиделся Эдичка.

– Ну что ты ходишь взад-вперед? Сядь, – попросила Надежда Николаевна мужа, нервно вышагивающего по кабинету. – Ну что ты молчишь? – женщина была на грани нервного срыва, из кухни они перебрались в кабинет, чтобы обсудить дальнейшие действия, но консенсуса не получилось. – Саша, скажи что-нибудь, – в который раз взмолилась жена. – Сделай что-то! Ты же мужчина! – она на секунду задумалась. – Позвони в контору, пусть они немедленно вышлют их из страны.

– За что?

– Ты что, первый день на свете живешь?!

– Откуда он звонил?

– На определителе нью-йорский номер, Holiday Inn, вот, – она протянула мужу смятый листок.

– А как его зовут?

– Зовут, как же его зовут? Подожди, – он потерла виски. – Ах да, Константин Красный.

– Красный?

– Да. Константин Красный.

– Очень звучная фамилия, – задумчиво пробормотал Алекс.

– Какая разница! Звони!

Алекс подошел к телефону, поднял трубку, немого помедлил и положил на место.

– Ну что еще?!

– Надюшенька, ты только меня внимательно выслушай, – он присел рядом с женой. – Спокойно и без истерик, хорошо?

Она молча кивнула в знак согласия.

– Я все время думаю. Мы не имеем права вмешиваться в ее жизнь, она должна все решить сама.

– Ты с ума сошел? – закричала женщина.

– Подожди, – он взял ее за руку, – выслушай до конца. Это ее жизнь и ее решения, она нам больше не принадлежит. Вспомни, что было?

– Я-то, в отличие от тебя, помню все!!! А ты, по-моему, забыл, что девочка чуть не умерла! – Надежда Николаевна возбудилась от воспоминаний и почти не контролировала себя. – Я помню бессонные ночи и боль, которая жжет и прожигает! – она громко заплакала.

– Надюша, успокойся, – Алекс обнял жену и крепко прижал ее к себе. – Не кажется ли тебе, что мы самым коварным способом используем нашу дочь, ведь она нам в качестве «смысла жизни» нужна больше, чем мы ей в качестве «помощников»? Мы ведь не знаем, что для нее хорошо, а что плохо?

– Я знаю! И не позволю еще раз сломать ее жизнь! – она резко встала и с упреком посмотрела на ужа. – Не хочешь звонить, хорошо! Я сама!

– Ма, па? Ну, это уже серьезно, – в кабинет заглянула встревоженная Маша. – Вы до сих пор ругаетесь?

– Заходи, – предложил отец.

– Нет! – закричала мать.

Маша совсем растерялась, в ее жизни это был первый публичный скандал родителей. Она, конечно, догадывалась, что они не всегда согласны друг с другом, но была благодарна им за то, что они всегда решали свои проблемы без посторонней помощи.

– Маша, входи, присаживайся, нам нужно поговорить, – продолжал настаивать отец.

– Нет! – яростно выступила мать. – Выйди, мне нужно переговорить с твоим отцом с глазу на глаз.

– Мам, ну что же ты плачешь?

– Да, – Надежда Николаевна быстро вытерла слезы. – Плачу! А что, я уже и поплакать не могу?

– Машенька, сядь, – Алекс взял дочь за руку и посадил на диван.

– Нет! Ты этого не сделаешь! – Надежда Николаевна угрожающе посмотрела на мужа.

– Ты мне хочешь что-то сказать? – тихо спросила Маша у отца.

– Да, – он присел рядом.

– Мы долго думали с мамой, – он выразительно посмотрел на жену. – Но все-таки решили, что тебе следует знать, – он тяжело вздохнул. – И еще, мы доверяем тебе.

Надежда Николаевна затихла, и Маша почувствовала, с каким трудом даются отцу эти слова.

– Сегодня звонил Константин Красный, он приехал из России.

Маша вздрогнула и побледнела.

– Деточка, тебе плохо? – мать бросилась к дочери. – Все, больше ни слова.

– Нет, – Маша сделала глубокий вдох и выдох. – Я хочу знать все.

– Они с ТВ, хотели взять у тебя интервью о том периоде, когда ты училась в России, – Алекс подал ей смятый листок. – Вот его телефон, теперь тебе решать.

Маша молча взяла листок и медленно встала с дивана.

– Что ты наделал? – закричала женщина, когда ушла дочь. – Что ты наделал?

Маша поднялась наверх, в свою комнату, легла на кровать и закрыла глаза. Кадр за кадром проплывала ее жизнь.

Она до сих пор любила Федора и очень хотела его увидеть. После ее возвращения из монастыря прошел еще год, прежде чем она поняла, что готова вновь встретиться с ним. Маша отправилась в российское посольство, где ей быстро и доходчиво, не церемонясь, объяснили: «Ваш въезд не желателен для России». Она не ожидала отказа, ведь прошло столько лет и мир изменился, в России давно демократия, но, как оказалось, изменились лозунги, или рамка для картинки, а сам мир остался прежним. Она сама удивилась тому, с каким спокойствием восприняла эту новость. Маша попробовала позвонить в Москву по телефону, который помнила лучше, чем дату своего рождения. Ей ответил приятный мужской голос и сообщил, что у него этот телефон уже четыре года и никакого Федора он не знает. Она и это известие приняла достаточно отстраненно. «Значит, в этой жизни нам не суждено быть вместе. Вот и все», – сказала она себе, но душа неприятно заныла, тупой болью отдаваясь в сердце.

И вот теперь такое странное событие…

Давным-давно она хотела встречи, желала его увидеть, отчаянно сопротивлялась своим мечтам, но ничего не могла с собой поделать. И даже чуть не умерла от горя. Но все ее надежды разбивались о неприступную стену. И что же? Вот теперь, когда она, смирившись со своей судьбой, перестала биться в закрытую дверь, дверь открылась сама.

«Или моя просьба где-то затерялась в бюрократической небесной канцелярии, или у Бога были другие, более важные проблемы, и вот теперь, вспомнив обо мне, дарует мне то, о чем я уже и не мечтаю. Странная все-таки штука, – человеческие желания, они всегда приходят с опозданием, может, это – проверка на прочность?»

Надежда Николаевна стояла рядом с дверью в Машину комнату и прислушивалась. Тишина в комнате пугала ее, и вот она, наконец решившись, тихонько постучала и, приоткрыв дверь, ласково поинтересовалась:

– Доченька, может чайку?

– Спасибо, не хочу, – Маша открыла глаза и ясным взором посмотрела на мать.

– Может, что-нибудь приготовить, испечь, ты только скажи.

– Нет, я просто хочу побыть одна.

– Не буду тебе мешать, – быстро согласилась Надежда Николаевна. – Но если что, я рядом.

– Хорошо, – Маша улыбнулась. – Мам?

Надежда Николаевна вздрогнула и обернулась.

– Спасибо. Я тебе обещаю, что все будет хорошо.

– Ну и ладно, – набежавшие слезы мешали ей говорить, и она поспешила закрыть за собой дверь.

Прислонившись к стене, Надежда Николаевна старалась унять душившие ее рыдания, но свой «пост» не покинула, а все так же продолжала стоять, прислушиваясь к малейшему шороху. Наконец она услышала, как дочь поднялась с кровати и стала набирать номер.

– Алло, соедините меня с мистером Красным. Нет, я не знаю, как эта фамилия пишется, и я не знаю номер, – после небольшой паузы опять послышался спокойный Машин голос. – Да, первое имя Константин, да, он из России.

Надежда Николаевна сжала губы, чтобы не закричать.

Телефонный звонок в номере прозвучал неожиданно громко.

– Кто это, интересно? – Эдичка опять что-то жевал.

– Не знаю, – Костя поднял трубку. – Алло!

– Здравствуйте, – произнес приятный голос, который хотелось слышать опять и опять. – Меня зовут Маша Морозова, вы мне звонили.

– Я? А да, да! Убери звук, – махнул он Эдичке.

– Вы хотели со мной встретиться?

– Да! Конечно, если…

– Вам будет удобно приехать ко мне домой?

«Удобно ли мне? Да я об этом только и мечтаю!» – но Костя уже контролировал свой голос, вот только руки продолжали ходить ходуном.

– С удовольствием!

– Тогда запишите адрес…

Они договорились встретиться на следующий день в двенадцать часов. Костя опять не спал всю ночь, ему все время казалось, что сейчас позвонит Маша и скажет, что пошутила.

Но все обошлось, и ровно в полдень на пороге дома в стиле шале их встречала молодая симпатичная женщина в голубых джинсах и легкой футболке, обтягивающей ее идеальную фигуру.

– Маша, – она первая протянула руку. – Рада вас видеть, пойдемте со мной.

Она провела их на большую террасу с огромными, от потолка до пола, окнами. За окнами открывался великолепный вид на сад, на полу в глиняных вазах, керамических горшках и плетеных корзинах росло множество зеленых растений. Легкие шторы с неярким, даже смытым цветочным рисунком и гравюры с растительными мотивами на светлых стенах располагали к спокойствию и неторопливому созерцанию, и только подушки на плетеной бамбуковой мебели были, пожалуй, самым ярким пятном в этом помещении.

– Я очень люблю эту террасу. Она похожа на сад, я оборудовала ее, а впрочем, все по порядку. Чай? Кофе? – она посмотрела на мужчин спокойным лучистым взглядом.

– Кофе, – Костя поудобнее устроился в предложенном кресле.

– Чай и покушать, – пошутил Эдичка.

– Обед будет в два, но я могу предложить вам сэндвичи.

– Да я пошутил, – Эдичка покраснел.

– Ну что вы, мне не трудно.

– А это я в госпитале, – с легкой улыбкой на губах Маша протянула Косте новые фотографии.

– то ты? – он ужаснулся, на фотографии была высохшая мумия древней старухи. «Странные все-таки эти американки, ни одна русская баба не покажет себя в таком виде, а эта еще и улыбается», – они разговаривали уже больше двух часов и давно перешли на ты.

Маша сидела на диване, скрестив ноги, с идеально ровной спиной. Золотистые кудри нежно огибали тонкую шею, тронутую легким загаром. Костя смотрел на эту богиню, с гордым профилем и осанкой королевы, и чувствовал непреодолимую симпатию и уважение к этой женщине, пережившей трагедию, но нашедшей в себе силы продолжать любить этот мир. Как и откуда появляются такие люди на их грешной Земле, Краснов не знал. Но нисколько не сомневался, что эта девушка родом из Волшебной страны, где золотовласые эльфы играют на лютнях, а непобедимые единороги повинуются девам, где человек человеку – брат, где неведомо зло, подлость и предательство. Из страны, куда под страхом смерти воспрещен вход злобным троллям, вроде него самого и Степанова…

– Врачи обещали, что я умру через пару месяцев, – неспешно рассказывала она. – Как хорошо, что я была в бессознательном состоянии и ничего этого не слышала, – ее тонкие, изящные пальцы тихонько постукивали по столу. – Я все время висела в черной пустоте, словно между небом и землей, но однажды мне приснился Федор. Он стоял на высокой горе и звал меня к себе, – она немного помолчала. – Вы не представляете, какое счастье я испытывала тогда. И вот так я поехала умирать, – ее голубые глаза светились небесным, неземным светом и Костя неожиданно вздрогнул, он вдруг понял, что самым сокровенным она делиться не собирается. «Но, наверное, трудно винить человека в том, что он оставляет какие-то секреты для себя».

Эдичка так же, как и Краснов, попал под ее огромное обаяние и не сводил с нее влюбленных глаз.

– Потом был университет…

Возвращение в цивилизацию было трудным, то, что она не могла дышать полной грудью, она еще как-то переносила, но нервозность, возбужденность, агрессию, скрытую за улыбающимися лицами, все это воспринимала с трудом, словно с нее живьем содрали кожу.

Родители, так рано постаревшие, а она помнила их молодыми, растерянные с глубокими морщинками, а в памяти остались только их улыбки. Слова, слова, бурные объятия, она уже отвыкла от такого открытого проявления чувств. Им пришлось заново привыкать друг к другу.

Надежда Николаевна сидела в спальне напротив мужа, и слезы отчаянья застыли в глазах.

– Алекс, это же не наша девочка!

– Ну что ты такое говоришь? – он обнял жену.

– Она совсем не разговаривает, – делилась своими тревогами Надежда Николаевна. – А ты видел, чем она занимается в парке? – на ее лице читалось искреннее недоумение и тревога. – Сидит, согнув ноги, и ни на что не реагирует, словно ее там нет. Я сегодня подошла поближе, но она даже не шелохнулась. – Надежда Николаевна болезненно поморщилась. – Алекс, может, наша девочка попала в секту?

– Надюша, что за глупости тебе лезут в голову? – муж нежно погладил ее по щеке. – Да, она изменилась, но ведь и мы тоже? – он уже серьезно посмотрел на жену. – Мы привыкаем к ней, она привыкает к нам, мы обязательно справимся со всеми проблемами. Ведь самое главное, что она жива!

– Конечно, – Надежда Николаевна уткнулась мужу в плечо.

– Она стала другой, но это не значит, что мы стали меньше любить ее.

– Нет, конечно. Но мне порой кажется, что она тяготится общением с нами.

Алекс нашел дочь в саду, опять стоял июнь, и опять, так же как и много лет назад, семейство уток пополнилось потомством.

– Жизнь продолжается, – он присел рядом с Машей.

– Продолжается, – улыбнулась дочь.

– Тяжело тебе? – Она промолчала, Алекс пододвинулся поближе, чтобы видеть ее глаза. – Я понимаю, тебе все кажется странным. Ты уезжала из детства, а сразу вернулась в зрелость. Нам с мамой тоже не легко, – печально вздохнул он. – Мы прощались с маленькой девочкой, а Бог вернул нам прекрасную женщину. Но все будет хорошо, ведь так? – уверенно проговорил он и тронул ее за руку. – Ты только не молчи, говори, – проникновенно попросил он. – Я ведь не умею читать мысли на расстоянии.

– Ты уже прочитал, – она обхватила колени руками, словно хотела спрятаться. – Я не знаю, я перестала понимать людей, я не понимаю вас с мамой и поэтому боюсь.

– Чего? – осторожно спросил он, чтобы не спугнуть.

– Раньше я о чем-то мечтала, строила планы, а теперь все это кажется мне таким смешным, – она замолчала, но Алекс не торопил. – Я перечитала свои дневники, и такое чувство, будто это не я, а кто-то другой писал эти слова, – она перевела взгляд на отца. – Не верю, что я могла такое написать. Ценности как-то сместились, и то, что казалось черным, на самом деле и не черно. Непонятно, да?

– Ну почему же. Это ведь нормальное явление, мы растем, получаем какие-то уроки. Иногда судьба награждает нас тумаками, и нам кажется это несправедливым, а потом проходит время, и понимаешь, что не ударь тебя тогда жизнь под дых, так бы и бежал по минному полю, как говорится: «Горе обернется счастьем – поражение станет заслугой». – Алекс с нескрываемой нежностью посмотрел на дочь. – Я тебе тоже хочу что-то сказать, я не говорил это даже твоей матери, стыдно почему-то, – он неуверенно пожал плечами. – Когда ты заболела, я проклинал всех на свете, и себя и жизнь. А вот теперь я знаю, что твоя болезнь была мне необходима, даже больше, чем тебе самой. Я жил и не осознавал, что несчастье может случиться со мной, с моими близкими. Войны, голод, землетрясения, где-то умирали дети и гибли взрослые, но мне казалось, что все это в стороне и я никогда с этим не соприкоснусь, – он смотрел куда-то вдаль, но от Маши не укрылось, что слова его льются из сердца. – Раньше я возмущался и не понимал, за что Бог дал такое суровое наказание твоей невинной душе, это было так несправедливо! Но потом я понял, что это ради нас – меня, Надюши, – он облизал пересохшие губы. – Раньше я все время куда-то бежал, стремился к надуманным идеалам, вмешивался в судьбы людей, а простых вещей не видел. – Он перевел взгляд на Машу, которая, затаив дыхание, слушала его откровения. – Нельзя помочь человечеству, даже одному человеку нельзя помочь, нельзя переделать, невозможно! Нельзя стремиться к всеобщему счастью. Нужно просто самому стать счастливым, здесь и сейчас! И тогда окружающим тебя людям тоже будет хорошо с тобой. Вот так, – он тяжело вздохнул. – Наверное, это эгоистично – думать только о себе, любимом? Но только я понял одно, что когда ты в ладу с самим собой, когда тебе самому хорошо, значит, и рядом стоящему не может быть плохо. Опьянев от материального процветания и успехов в покорении мира, человек почему-то перестал считать самого себя первой заботой, а ведь это так глупо! – в сердцах проговорил Алекс. – А недавно я прочитал жизнеописание английского епископа, он захоронен в Вестминстерском аббатстве в 1100 году. Знаешь, что написано у него на могиле?

– Что? – Маша с нескрываемым любопытством посмотрела на отца.

– «Когда я был молодым, мое воображение было безгранично и я мечтал изменить весь мир. Потом я стал мудрее и старше и обнаружил, что мир изменить невозможно. Я решил сузить свой горизонт и изменять лишь мою страну. Но она тоже оставалась неизменной. Когда я был на закате своих дней, последние усилия я направил на изменение своей семьи. Но все так и осталось по-прежнему. А теперь, лежа в могиле, я внезапно осознал, что надо было изменять себя. Тогда личным примером я изменил бы свою семью. Вдохновленный их поддержкой, я смог бы улучшить свою страну. И кто знает, быть может, я изменил бы весь мир», – на одном дыхании процитировал Алекс, а затем с озорством маленького мальчишки взъерошил волосы. – Знаешь, я счастливее этого аббата! Он понял это, лежа уже в могиле, а у меня все-таки есть шанс! Как ты думаешь?

– Папочка! – Маша бросилась ему на шею, и стена отчуждения вдруг рухнула.

– Как видишь, не одной тебе приходят в голову глупые мысли, – крепко прижав дочь к себе, Алекс нежно гладил ее по голове. – Машенька, а ты думала, чем ты теперь хочешь заниматься?

– Я все время об этом думаю.

– И что?

– Не знаю, – с интонациями маленькой, немного капризной девочки призналась она.

– Мне кажется, что людям, пережившим горе и боль, наверное, будет легче понять других людей. Как насчет того, чтобы стать психологом или врачом?

– Или адвокатом? – весело засмеялась Маша. – Это хорошая идея, мне нравится!

Маша поступила в медицинский колледж. Студенческая жизнь с вечеринками до утра, весельем и пьянящей любовью прошла мимо нее. Ей почему-то все это было неинтересно, к большому огорчению Надежды Николаевны, которая хотела, чтобы дочь как можно больше развлекалась и наслаждалась жизнью. Маша с головой ушла в учебу. Сокурсники вначале пытались ухаживать за красивой девушкой с обжигающими глазами и тихой улыбкой, но ее отчужденность и отстраненность сбивали с толку, хотя у нее обнаружилось одно замечательное качество: она умела слушать и находить слова, в тот самый момент, когда слово – золото. И вскоре Маша превратилась в «жилетку», с которой можно поделиться, поплакаться, занять денег, получить совет, она стала бесполым другом, и уже никто не замечал ее красивых глаз и точеной фигуры, но все неизменно попадали под ее обаяние…

Получив диплом хирурга-онколога, Маша позвонила в клинику, в которой когда-то умирала сама.

Доктора Хенца она помнила смутно, но, когда вошла в его кабинет, у нее почему-то возникло какое-то знакомое чувство встречи со старым другом.

– Прошу, – мужчина указал ей на кресло и одел очки. – Извините, Мария Морозова, – он почти правильно произнес ее имя, такое сложное для американцев, с их упрощенными – Хилл, Коль, Смит.

Она кивнула и открыто улыбнулась.

– А у вас нет родственников? Да нет, что я говорю, не обращайте внимания, – он махнул рукой.

– Доктор Хенц, это я, Маша Морозова, ваша бывшая пациентка, – скрывая улыбку, представилась девушка.

Он долго и внимательно смотрел на нее.

– Но это невозможно! – он очень хорошо помнил семнадцатилетнюю больную, которой не смог помочь.

– В жизни случаются и не такие чудеса, – она наслаждалась произведенным эффектом, и уже совсем весело рассмеялась.

– Но как же? – он был растерян и смущен. – Я звонил вашим родителям…

– Да, они сменили номер телефона и просили меня извиниться. А также разрешите пригласить вас к нам на ужин.

– Конечно, буду рад. Но почему?

– Сначала они не хотели ни с кем общаться, потом просто боялись, они ведь и сами не знали, выживу ли я.

– Да-да, понимаю, – он снял очки и потер переносицу. – Но как?

Маша откровенно рассказала о своей жизни в монастыре, об учебе и о своем желании работать вместе с ним.

– Я, конечно, понимаю, у вашей клиники очень хорошая репутация и вы принимаете на работу только опытных врачей, поэтому, если вы мне откажете, я пойму.

– Я очень обижен, разве можно так поступать, – он укоризненно покачал головой. – Вы даже не представляете, какую радость я сейчас испытываю. Когда вы поработаете здесь, то поймете, как тяжело терять людей.

– Значит, вы меня берете! – радостно воскликнула девушка.

– Я просто обязан! – он подошел к Маше и крепко ее обнял. – С возвращением, детка! Я многих хоронил, но воскресла ты одна, пусть это принесет нам удачу!

– Па! – в кабинет без стука вошел молодой мужчина с приятным серьезным лицом и уверенными манерами, поверх костюма небрежно накинут белоснежный халат. Он застыл в нерешительности и, покраснев, отвел глаза. – Извините, доктор Хенц, я зайду попозже.

– Заходи, заходи, – помахал профессор рукой. – Вот, познакомься, это Маша Морозова. Помнишь, я рассказывал тебе о своей пациентке, которая не хотела жить?

– Да, – молодой человек удивленно посмотрел на цветущую девушку. – Но ты говорил… – он замялся.

– Что она умерла, – пришла на помощь Маша. – Нет, как видите, я живее всех живых, – она протянула руку, – можете потрогать.

– Это Даг, Даглас, мой сын, молодой специалист, – представил Хенц. – А это Маша, ныне доктор и будет работать у нас.

– Очень приятно, – он задержал ее руку дольше, чем нужно, не сводя с нее восхищенных глаз. – Я рад, что вы будете здесь работать, хотя должен вам сказать, что это он с виду такой добренький, – лукаво подмигивая, Даг кивнул в сторону отца. – А работать с ним сплошная пытка.

– Ну-ну! Попрошу! – с наигранной строгостью перебил профессор.

– Вот видите, слова сказать не дает, – громким драматическим голосом произнес Даг. – Я работаю у него уже третий год, а он все еще называет меня молодым специалистом.

– А кто ты? – совершенно серьезно воспринял его выпад доктор Хенц.

– Ну, вот видите? – Даг посмотрел на Машу, и молодые люди весело рассмеялись. – Я не рассказал вам самое главное: наш дорогой профессор еще читает лекции в университете, и вы не поверите, за все это время он не поставил ни одной пятерки. Кстати, я был одним из его студентов. Знаете, что он говорит? – молодой человек совсем близко наклонился к девушке и, подражая профессорскому голосу, процитировал: – Даже я не знаю предмет на отлично!

Маша улыбнулась и посмотрела на нахмурившегося Хенца.

– Жаль, что я не училась у вас.

– А тебе не страшно работать онкологом? Ведь каждый день ты смотришь в лицо смерти? – Костя поежился, он с детства побаивался врачей. – И, честно говоря, я не представляю тебя у операционного стола, твое место на подиуме или на богемной вечеринке, – он нисколько не лукавил, а говорил искренне.

– Страшно? – Маша давным-давно научилась не обращать внимания на комплименты. – Да нет, скорее обидно.

– Обидно? – в свою очередь удивился Краснов.

– Да, обидно, – с неприкрытой грустью подтвердила она. – Ведь люди сами губят себя, но всегда остается тонкая дорожка к спасению, – она посмотрела в окно и тихо добавила: – Теперь мне это точно известно.

– Ты права, – Костя затушил сигарету. – Никотин, алкоголь, – он всегда и все принимал на свой счет. – Я слышал, что рак легких чуть ли не самый распространенный в мире.

– Это все ни при чем, то есть я хочу сказать, что, конечно, нужно следить за своим здоровьем и, несомненно, никотин вреден, но даже сигарета может пойти на пользу, если ты получаешь удовольствие, – она откинула голову, отчего ее золотистые кудри весело подпрыгнули. – Моя бабушка выкуривала по две пачки папирос в день, и знаете, что она говорила, закуривая очередную папироску? – Маша озорным взглядом окинула мужчин. – Порадую себя, любимую, – девушка вздохнула и улыбка погасла. – Она умерла в позапрошлом году, ей было девяносто шесть лет, уснула и не проснулась.

– Извини, – Костя опустил глаза и почувствовал нечто похожее на зависть. Эта девушка была ему очень симпатична, рядом с ней он чувствовал себя легко и свободно, словно со старым другом, и если бы не сверлящая мысль о мести, неизвестно, какой репортаж он бы сделал. – Скажи, – он первым нарушил затянувшуюся паузу, – прошло столько лет, неужели у тебя не возникло желания создать семью, неужели в твоей жизни не встретился мужчина, которого, может быть, ты не смогла бы так сильно полюбить, но захотела бы выйти замуж?

Девушка загадочно улыбнулась.

Маша вышла на работу и сразу же попала под опеку Дага, он ввел ее в курс дела, перезнакомил со всеми сотрудниками, приносил кофе и рассказывал анекдоты.

Маша стала местной достопримечательностью, ее чудесное выздоровление дарило надежду пациентам.

– Мари, а что ты делаешь завтра вечером? – Даг присел на край стола и посмотрел на девушку.

– Завтра суббота, – она пожала плечами. – Не знаю, наверное, как всегда буду дома, читать, смотреть телевизор.

– А если я приглашу тебя поужинать? – и, не давая ей возможности отказаться, он быстро проговорил: – Совсем недавно открылся замечательный итальянский ресторанчик.

– Спасибо, но что-то не хочется, – это было не первое предложение подобного рода и не первый отказ.

– Мари, сегодня ты не смеешь мне отказать, – Даг многозначительно посмотрел на девушку. – Мы идем ужинать.

– Интересно, – Маша удивленно приподняла брови. – И что же сегодня случилось? – слегка насмешливо поинтересовалась она, отодвинув в сторону бумаги. – Yankees выиграли кубок или ты получил повышение?

– Ага, дождешься от папеньки! Ни то и ни другое, просто у меня сегодня день рождения.

– Правда? Поздравляю! – Маша поцеловала его в щечку.

– А можно я буду справлять день рождения каждый день? – он смущенно потер лицо.

– Еще чего! – ухмыльнулась Маша. – Но почему ты не предупредил заранее? Подарок за мной.

– Конечно, за тобой, и это ужин.

– Тогда плачу я.

– Мари, – Даг укоризненно посмотрел на нее. – Зачем переходить на оскорбления? Я еще ни разу ни ел за счет женщины.

– Ну, надо же когда-то начинать, – пошутила она.

– Боже меня упаси! – он изобразил на лице неподдельную обиду.

После работы Маша заехала домой, чтобы переодеться.

– Мам, ну как? – Маша надела черное вечернее платье.

– Нет, деточка, уж слишком мрачно, – Надежда Николаевна с недавних пор не любила темных тонов. – Давай попробуем вот это, – она подала дочери тонкое бирюзовое платье с открытой спиной. – Даг – сын профессора Хенца? – мимоходом интересовалась мать.

– Ага.

– Сколько ему лет?

– Кажется, тридцать пять.

– Очень хороший возраст, – Надежда Николаевна отошла на несколько шагов и оценивающе оглядела дочь. – Вот это просто замечательно!

– Хороший возраст для чего? – Маша с запоздалым подозрением посмотрела на мать.

– Ну, как, – матушка замялась. – Создать семью.

– Ма! – девушка улыбнулась. – Мы просто идем ужинать, а ты меня уже замуж выдаешь.

– Почему бы и нет, – не разделила ее беззаботности мать. – А серьги примерь вот эти, – она достала из шкатулки бабушкины сапфиры. – Он тебе нравится?

– Он интересный, надежный.

– Вот видишь!

– Товарищ и друг.

– Очень хорошо, от дружбы до любви один шаг, – она подошла к дочери. – А волосы мы поднимем, пускай полюбуется на твою спину. – Она взяла в руки шпильки. – Он приедет к восьми?

– Да.

– Надеюсь, ты нас познакомишь, – не терпящим возражения голосом заявила Надежда Николаевна.

Маша тяжело вздохнула в ответ.

Даг, облаченный в строгий черный костюм в слегка заметную серую полоску, в белой рубашке и галстуке, которые он не носил, но сегодня решил надеть, чтобы подчеркнуть серьезность момента и своих намерений, с двумя букетами роз, позвонил в дверь. Ему открыла миловидная женщина с остатками былой красоты и такими же лучистыми глазами, как у Маши.

– Добрый вечер, – она приветливо улыбнулась.

– Даглас.

– А я Надежда, мама Маши.

– Очень приятно, – он поцеловал руку и протянул букет.

– Спасибо, – искренне поблагодарила женщина и гостеприимно распахнула двери. – Прошу. Что-нибудь выпьете?

– Нет, наверное, мы ведь идем ужинать.

– Не хочу ничего слышать, – категорично запротестовала хозяйка. – Вы первый раз пришли в наш дом, и мы хоть и американцы, но соблюдаем свои русские традиции, – гостя обязательно нужно угостить.

– Лучше не спорь, от моей мамы так просто не избавишься. – Маша спускалась по лестнице, платье выгодно подчеркивало ее идеальную фигуру, а сапфиры, сливаясь с глазами, делали их еще более глубокими и яркими.

– Ты прекрасна! – непроизвольно выдохнул гость и под пронзительным взглядом взрослой женщины густо покраснел. – Извините.

– Ну что вы, так приятно слышать искренние комплименты, даже если они адресованы не тебе, – в ее голосе слышалась душевная теплота. – Прошу вас, садитесь, – Надежда Николаевна указала гостю на низкий диван, перед которым стоял невысокий деревянный столик, накрытый к приходу гостя. – Так чай или кофе? – еще раз поинтересовалась она.

– Чай или кофе, – машинально повторил он за хозяйкой дома, не сводя восхищенных глаз с Маши.

Надежда Николаевна рассмеялась.

– Как хорошо быть влюбленным!

– Мама! – Маша выразительно посмотрела на мать, но это не принесло результата.

– Пожалуйста, попробуйте вот это печенье, это пекла Машенька. – Надежда Николаевна пододвинула гостю хрустальную вазочку.

– Мама, – дочь укоризненно покачала головой, призывая мать к благоразумию.

– Очень вкусно! – оценил Даг.

– А вы давно знакомы с Машенькой?

– Почти год.

– Правда? – она всплеснула руками.

– Мама, ты уже забыла, что мы вместе работаем? – с некоторым сарказмом заметила дочь.

– Ах да! – сделав вид, что смущена, Надежда Николаевна поправила прическу. – Вы ведь сын доктора Хенца, – не столько вопросительно, сколько утвердительно произнесла она. – Прекрасная семья! Я знакома с вашим отцом, замечательный человек! – сыпала она комплиментами, не забывая поглядывать на дочь.

– Спасибо, – поблагодарил несколько смущенный гость.

– Да вы угощайтесь, не стесняйтесь, – Надежда Николаевна подлила ему чай. – А как вам печенье? Правда, Машенька замечательная хозяйка?

– Ну все, мы пошли, – не выдержала Маша и, взяв Дагласа за руку, чуть ли не силой заставила его подняться.

– Маша! – возмутилась мать. – Где твое гостеприимство?

– Мы уходим, – девушка чмокнула мать в щечку.

– Было приятно с вами познакомиться, – Даг наклонился и поцеловал женщине руку.

– Мне тоже, надеюсь, это не последний визит в наш дом.

– Я тоже на это надеюсь, – он нисколько не кривил душой.

– Я вынуждена извиниться перед тобой за маму, – несколько смущенно произнесла Маша, садясь в его серебристый «ягуар». – Она в каждом мужчине видит моего будущего мужа.

– Я не против, – Даг серьезно посмотрел на спутницу и с улыбкой добавил: – Да и готовишь ты отлично.

– Печенье пекла мама.

Даг привез Машу в замечательный итальянский ресторан, где собиралась приличная публика и предлагалось изысканное меню. Ему очень хотелось произвести впечатление на девушку.

– Надеюсь, ты любишь итальянскую кухню? – спросил он, помогая ей выйти из машины. – Здесь нет излишней вычурности и помпезности, так присущей итальянцам, но зато прилично кормят.

Они прошли в небольшой, но довольно уютный зал, где играла тихая, спокойная музыка.

Маша присела за стол.

– Тут очень красиво, – похвалила она. – Представляю, сколько у них ушло сил на имитацию благородной старины.

– Что ты будешь пить? – поинтересовался Даг, изучая карту вин.

– Красное вино.

– Значит, мы будем есть мясо? – удивился он, будучи хорошо знаком с ее пристрастиями, а уж о том, что она не употребляет мясные продукты, ему было хорошо известно.

– Мясо я не ем, ты же знаешь.

– Но под рыбу принято пить белое.

– Кто это придумал? – Маша кокетливо откинула головку и с нескрываемым любопытством посмотрела на своего спутника. – Я не ем мясо и не пью белое вино.

– Ты сплошная загадка, – Даг самостоятельно сделал заказ, и через несколько минут им принесли бутылочку Шато Монраз.

– За тебя! – Даг многозначительно посмотрел на Машу.

– Ну уж нет, – игриво возмутилась она. – За тебя! Я хочу пожелать тебе счастья.

– А любви? – его глаза выражали уверенность в себе и в своих силах, готовность очаровывать, покорять и побеждать.

– И любви, – не стала спорить Маша, ей нравилось его тепло и подкупающая искренность.

– Ну что, ты готова сделать заказ? – поставив бокал, поинтересовался он.

– Давай лучше ты, я не знаток итальянской кухни, – ей нравилась его опека и доминирующая мужественность.

Даг не обманул ее ожиданий. Подозвав официанта, он со знанием дела сделал заказ.

– Так, пожалуйста, сыр Буррата с горячим хлебом, тортик из Рикотто со спаржей, тосканская фритюра, равиоли с лесными грибами, японский угорь, а на десерт ассорти из свежих лесных ягод под соусом «сабайон».

– Звучит аппетитно, – улыбнулась Маша.

– Это еще и вкусно, – заверил он.

– Почему ты стал врачом? – с наслаждением поедая тортик со спаржей, между делом интересовалась Маша.

– У меня не было выбора, – просто ответил Даг. – Мой отец врач, дед врач, прадед и тот был врачом. С самого раннего детства я слышал только рассказы о больнице, пациентах. Я видел, как радуется мой отец, и слышал, как он украдкой плачет, – ровным голосом признавался Даг, но по выражению его лица было понятно, что некоторые воспоминания его не радуют. – Я не то чтобы хотел стать врачом, я знал, что буду им.

– У тебя замечательный отец.

– А у тебя мама.

– Да, это правда, они столько пережили из-за меня…

– К сожалению, дети приносят родителям не только радости, – поддержал ее Даг.

– У нас говорят: маленькие детки – маленькие бедки, большие детки – большие бедки.

– Давай выпьем за родителей.

– Давай, – Маша подняла свой бокал.

– Мари, – Даг накрыл ее руку своей ладонью, и она почувствовала, как дрожат его пальцы. – Ты мне очень нравишься и…

«Ничего не скажешь, красив, умен, мужественен. И только один-единственный недостаток – он не Федор», – Маша убрала руку.

– Ты очень хороший, – она сделала небольшую паузу, словно перед серьезным выбором. – Друг…

– Так неужели ты, такая обаятельная и красивая женщина, так и не встретила своего принца? – вновь повторил свой вопрос Краснов, пытаясь вывести ее из задумчивости.

– Принц у меня был, – светлые глаза девушки и не думали скрывать тайну ее сердца. – А вот потом… – она ненадолго задумалась. – Я сделала одну-единственную попытку, мы вместе работали и продолжаем работать, – подбирая слова, пыталась объяснить она. – Но я даже не знаю, как это объяснить. Вроде бы и человек приятный, и умный, воспитанный, но понимаешь – как-то все не то: и ест не так, и ходит, и смотрит, – она пожала плечами.

«Какая женщина! Какие чувства, если бы меня кто-нибудь так полюбил», – у Эдички заныло в груди.

«Но почему этому ублюдку так везет?! Успех, деньги, любовь та-акой женщины», – от обиды Косте захотелось заплакать.

– Скажите, – это был ее первый вопрос за все время разговора. – А Федор? – Маша с нескрываемой надеждой посмотрела на Костю. – Каким он стал?

– Ну, Федор у нас… – с воодушевлением начал Эдичка.

– Занимайся своим делом! – резко оборвал его Краснов и перевел взгляд на Машу. – Извини, просто знаешь, что я подумал, это ведь для него сюрприз, пусть и для тебя это тоже будет сюрпризом, – ему с трудом давались слова, и если бы это было в его человеческих силах, он ни в коем случае не причинил бы боль этой женщине. Но душа просила мести, и это было сильнее его. – Давай, ты сама поедешь в Москву и все у него спросишь.

– В Москву, – Маша грустно улыбнулась. – Ты забыл, что для России я персона нон-грата?

– Я не гарантирую, но обещаю тебе приложить все усилия для того, чтобы тебе разрешили въезд.

– Правда? – от этих слов, пропитанных надеждой, у Кости заныло сердце. «Скотина, – отругал он себя, но тут же, спохватившись, взял себя в руки. – Ты должен!»

Они распрощались как старые друзья. Мужчины покидали дом с тяжелым сердцем, Маша оставалась с надеждой.

Из гостиницы Краснов сразу же позвонил главному редактору.

– Сергей Петрович, – Костя вкратце обрисовал ситуацию. – Вы понимаете, что это будет!

– Попробую, – шеф был немногословен, из чего следовало, что он не в духе.

– А тебе не жалко эту девушку? – с нескрываемой досадой и презрением поинтересовался Эдик. – Ведь это же подло – не предупредить, что он женат, что у него дети.

– Заткнись! – злобно прорычал Краснов.

Сам себя он считал неплохим человеком, просто рано во всем разочаровался. Это пришло еще из детства. Его мать подмяла Костю под себя, как прессовочная машина, не позволяя принимать самостоятельных решений, и вдобавок воспитала в нем огромный комплекс вины за то, что ее молодой человек, биологический отец Кости, бросил ее на шестом месяце беременности, когда избавиться от нежелательного младенца было уже поздно.

Он всегда это знал, и то, что его мать вытравливала его, но опять же безуспешно, и этим его вина только усугублялась. Мать не переставала внушать ему, что он ничтожество и негодяй, «жертва аборта», и у него никогда ничего не выйдет. Он сбежал в Москву, но мать, как всегда, оказалась права, у него ничего не получалось. Где-то там, в глубине своей несчастной души, он понимал, что ему необходимо доказать ей обратное, даже если ее уже нет в живых. И он старался, как мог, наказывая своих врагов, помешавших ему стать в жизни тем, кем он мог бы стать.