1986 г. СССР. Москва

Федор, выкурив пару сигарет, решил поехать к Михаилу. С Мишкой они познакомились в Доме кино. Федор сразу же обратил внимание на этого коренастого коротышку лет сорока, с редкими, уже седеющими волосами, подстриженными почти под ноль. По его глазам было невозможно что-либо прочитать. Он был спокойный, немногословный, но с огромной внутренней силой, способной внушать уважение окружающим. Одевался он всегда дорого, но без особого вкуса.

Именно Михаил первым предложил Федору гастрольные поездки по городам и весям. Они поехали втроем, Мишка, Федор и актриса, игравшая в фильме его мать, выступая в маленьких клубах и больших кинотеатрах, на заводах и фабриках, и даже на полевом стане. Сценарий был прост: вначале шел фильм, а затем Федор и его спутница отвечали на вопросы зрителей. Успех был оглушительным, именно тогда Федор ощутил магию зрительного зала и полюбил аплодисменты. По договору им платили пятнадцать рублей за выступление, а Мишка доплачивал еще пятьдесят. Как он это делал, осталось для Федора загадкой, да он и не вникал. Федор готов был выступать бесплатно, только бы были зрители и нескончаемый гул оваций. Потом было еще несколько поездок, благодаря которым он и стал обладателем «шестерки». Михаил даже предлагал взять Федору академический отпуск в институте, чтобы «срубить капусты», но тот отказался. Он понимал: чтобы взобраться на намеченные высоты, нужно стать поистине великим.

Они не дружили, но между ними были хорошие деловые отношения, а еще Федор его уважал, несмотря на пренебрежительные пересуды актерской братии о его не слишком прозрачном прошлом, которые тут же, впрочем, прятались за преданные улыбки, стоило только Мишке предложить им «культурные поездки».

Разыскав на одной из улиц таксофон, Федор набрал номер.

– Да.

– Миш, привет!

– А, Федор, здорово!

Его жизнерадостный голос внушил Федору некоторую надежду.

– Можно я заеду?

– Валяй, заодно бабки тебе верну.

– Да я не из-за денег, разговор есть.

– Пол-литра хватит?

– Я куплю, – засмеялся Федор.


Он уже однажды был в этой квартире. Поднявшись по лестнице на второй этаж, Федор увидел, что дверь приоткрыта, но тем не менее нажал на звонок.

– Ну, чего трезвонишь? – Мишка в смешных трусах, с голым торсом и с телефонной трубкой у уха, незлобно выругался. – Да, не тебе, – сказал он кому-то на другом конце провода, одновременно затаскивая гостя в квартиру. – Но если ты не сделаешь, то я тебе еще и не то скажу.

Федор прошел на кухню. Что его всегда поражало в этом доме, так это почти стерильная чистота. Он достал водку, хлеб, сыр и кусок докторской колбасы.

– Да! Вижу, разговор серьезный, – в кухне появился хозяин, успевший натянуть на себя футболку. – Ладно, давай твою – в холодильник, а с моей начнем…

Он достал уже початую бутылку «Столичной» экспортного варианта, которая не продавалась в обычных магазинах, и Федор в который раз подумал: «Почему у нас, русских, натура такая, для себя – дерьмо, а для других – все самое лучшее?»

Он вспомнил свою поездку из далекого детства. Они всей семьей отправились в глубинку Саратовской области, где жили родители отца. Маленький Федор был удивлен и поражен одновременно. Бабка залезала в погреб, выбирала гнилую картошку, чтобы из нее приготовить обед, а хорошую оставляла гнить дальше. Когда Федька на грядке среди огромных желтых огурцов нашел маленькие, зеленые, вкусно пахнущие, с колючими пупырышками и принес их в дом, то получил сильнейший нагоняй от деда.

– Ты чего молодняк рвешь? Вона желтых полно!

Федор так и не смог понять, почему нужно ждать, когда огурцы превратятся в безвкусные кабачки с огромными семечками.

– Ты что, оглох? – Мишка слегка тронул гостя за плечо.

– А?

– О чем думаешь?

– Да вот о водке, где ты ее берешь?

– Ну, брат, это места надо знать, – с показной гордостью отозвался Михаил и тут же стал серьезным. – Тебе сколько надо? – и он потянулся к телефону.

– Да не надо мне, я просто так спросил. – Федору стало неудобно.

– В другой раз думай, прежде чем спрашивать, – довольно строго бросил хозяин и тут же в трубку запел соловьем: – Поленька Васильевна, как дела? Как внучка? Ну-ну, Поленька Васильевна, не надо благодарности. Угу. Угу. Мне? Да мне бы водочки, ну да, как всегда, – и, прикрыв трубку рукой, шепотом спросил у Федора: – Ящик хватит?

Федор засмеялся и замахал руками.

– Да ну тебя, – разозлился Мишка. – Что? Финский сервелат? Ну конечно, надо. И это тоже. Так я завтра заберу? Ну все, целую. И я вас. И я вас.

– Уф, – Мишка вытер пот с лица. – В общем, так, я тебе еще колбаски заказал и шоколадные конфеты, девчонок заманивать будешь, – он весело подмигнул.

«Их и без конфет девать некуда», – подумал Федор, но вслух сказал:

– Спасибо.

– Знаешь, что? Давай-ка я сейчас картошечки поджарю. С селедочкой хорошо пойдет, да под водочку. А? Не торопишься? – балагурил Михаил, весело передвигаясь по кухне.

Федор не торопился.


– И понимаешь, ну чувствую себя последней скотиной, – делился Федор, когда первая бутылка была уже на исходе. – Вроде как щенка с улицы подобрал, а как теперь выкинуть, не знаю.

Хозяин молча слушал его рассказ, не забывая наполнять рюмки.

– Ты, конечно, сволочь порядочная, но не совсем потерянная, – Мишка буравил гостя глазами. – Вот я за тобой уже долго наблюдаю, а понять не могу.

– Я сам себя понять не могу, где уж тебе?

– Э нет, брат, это ты врешь! Сам про себя ты очень хорошо знаешь. Считаешь себя непризнанным гением, святым, взвалившим на свои плечи все грехи мира.

Федор вздрогнул.

– Нет, дорогой! Каждому из нас дается только то, что мы можем донести, а мы по своей жадности хватаем и хватаем с обочины мусор, а потом жалуемся на непомерные тяжести. Ты ведь неплохой парень, а изображаешь из себя сукиного сына, – взгляд у Михаила был ясным и чистым, словно он и не пил. – Думаешь, я не знаю, что ты Михеичу помогаешь?

– Откуда?

– Оттуда! Да и не об этом речь, – он откинулся на спинку стула. – У тебя какое-то безгранично больное самолюбие. Ты все и всегда принимаешь на свой счет, и с одной стороны, вроде и есть у тебя сострадание, а с другой – только злоба и мстительность, как у шакала.

Федор дернулся, словно от пощечины.

– Ты, конечно, можешь встать и уйти, – Мишка прищурился. – Только ты ко мне для разговора пришел, как мужик, а не для того, чтобы я тебе дифирамбы пел, – он опять наполнил рюмки. – Давай выпьем.

Они чокнулись и молча выпили.

– Ты ведь на весь мир обижен, и почему-то считаешь, что этот мир тебе что-то должен.

– А может, и должен, – огрызнулся Федор.

– Ты мне вот что скажи. Идешь ты по улице возле длинного забора, а за ним собака лает, да не просто лает, а так агрессивно, с угрозой, на забор прыгает, рычит, клыками пугает. Что делать будешь?

– Мимо пройду.

– Мимо пройдешь? А почему не ответишь, на четвереньки не встанешь, не зарычишь? А? – назидательно спросил Михаил. – Вот так-то, брат! – и, налив еще водки, выпил. – Ты, Федя, мужик крепкий, со стержнем, я бы даже сказал, со стальным стержнем, – он хрустел огурцом. – Но ты знаешь, я когда на зоне парился, мы там на станках детали точили, шурупы, болты, не важно. – Мишка махнул рукой. – Так вот, иногда привезут металл, а на нем ржавчина, и что ты с ней ни делай, никак, зараза, не уходит.

– Ну и что? – Федор стал терять нить разговора.

– А то, что ты хоть и стальной, а ржавчина уже есть.

– Слушай, что ты мне нотации читаешь! Наплел тут – собака, ржавчина! – голосом, полным негодования, обрушился он на компаньона. – Предательство! Разочарование! Тебе это знакомо?!

Мишка даже не пошевелился.

– Я ведь детдомовский. Не знал?

Федор смутился и покачал головой.

– Нашел меня в мусорном баке дворник рано утром. Отвезли в дом малютки, потом в детдом, – он рассказывал это спокойно, словно говорил не о себе, а пересказывал прочитанный детектив. – Вот так! Бросили меня умирать. Это как, предательство?

– Думаю, хуже, – Федор поежился.

– А я вот свою мать всю жизнь пытаюсь найти.

– Правильно! Хочешь найти и в морду плюнуть!

– За что? – спокойно спросил Михаил.

– Как за что?!

– Нет, Федь, я ее не для этого ищу, – он залпом, не закусывая, выпил полную рюмку. – Может, надо ей чего, может, болеет? Может, другая помощь нужна?

– Ты с ума сошел? – Федор поперхнулся. – Она тебя?!. А ты ей?!.

– Это ведь как посмотреть. Я вот когда из детдома вышел, комнату в коммуналке получил. Так там одни алкаши и дети их бедные, вечно голодные и избитые, и, несмотря на такое детство, все равно идущие по стопам родителей. Вот так, – он вздохнул. – Может, оставь она меня, ничего путного и не вышло бы, а так…

– Может, ей еще и грамоту дать? – съязвил Федор.

– Может, и грамоту. Только вот что я тебе скажу: никто тебе не друг, никто тебе не враг, но каждый человек тебе учитель! А насчет твоей девочки, – Мишка внезапно вернулся к началу разговора. – Что тебе сказать? – он как-то странно посмотрел на Федора. – Ты, конечно, скотина, ну, да и ей урок. А чтоб не чувствовать себя подлецом, сделай так, чтобы она сама захотела уйти.

– Попробую.


Загрузка...