Маша, прости

1707 г. Франция. Пикардия

Филипп с Полем, затаив дыхание, сидели у открытого настежь кухонного окна, боясь пошевелиться и тем самым обнаружить свое присутствие.

Столь странное поведение мальчиков объяснялось тем, что, привлеченные громким голосом Шарлотты, они хотели дослушать ее рассказ до конца, а в их присутствии кухарка не вымолвит ни звука.

– Истинный крест, чтоб мне провалиться на этом месте.

– Ерунда, – не соглашалась Бланка.

– А вот и не ерунда, помнишь Габриэлу? Она не испугалась и сделала все, как Друида сказала.

– И что?

– Как, что! Вышла замуж за единственного сына мельника, а у того-то невеста была. Да и Габриэла бесприданница.

– Неправда, мадам дала ей в приданое сто луидоров.

– Это она потом дала, когда Габриэла вызвала духа и попросила у него в мужья сына мельника. Я-то, дура, посмеялась, а оно вона как вышло.

– А сама почему ничего не попросишь?

– Да боюсь я, конюх здесь был, Жак, так он тоже решил попробовать, да наутро его мертвым нашли, еще и свечи не догорели.

– Может, он что не так сделал?

– Кто теперь знает.

– А ты хорошо запомнила, что Друида говорила?

– Слово в слово!

– Может, и мне рискнуть?

– Твое дело, мне не жалко. Слушай внимательно. Пойди на кладбище, найди могилу с таким же именем, как тебя крестили. Возьми землицы, только не забудь на могилку хлебушка положить да прощение у покойничка попросить за то, что потревожила. В полночь, в полнолуние, это как раз завтра, рассыплешь землю по четырем углам своей комнаты, потом углем начерти круг и поставь девять свечей. Ой! Чуть не забыла, за кругом поставь блюдце со свежей кровью.

– Человечьей?!

– Дура! Куриной или свиной, это чтоб духа накормить, а то он на тебя набросится, и круг не спасет! Ну вот, свечи зажжешь, сама в круг встань и заклинание говори: «Черти, братья, придите, рабе (свое имя назовешь) помогите, угощеньице отпробуйте и в просьбе не откажите», – ну и говори желание.

– А потом?

– Жди, тьма тебя накроет, но ты из круга не выходи, а как свечи догорят, тьма и рассеется.

– И все?

– Все.

– Слышал? – прошептал Филипп.

– Угу.

– Завтра ты вызовешь духа и попросишь, чтобы тебе вернули способность ходить.

– Ты думаешь, получится? – в голосе Поля послышалась надежда.

– Получится не получится, а попробовать надо. Габриэла ведь и вправду замуж вышла.

– Вышла, только как же я на кладбище пойду?

– Не твоя забота, все необходимое я достану сам.

– А дух не обидится?

– А чего ему обижаться? Дух, он ведь тоже не дурак, понимает, что одному тебе не справиться.

– А куда Пьера деть? – продолжал волноваться Поль. Старый слуга, с тех пор как мальчик стал инвалидом, ночевал у дверей в его комнату: вдруг молодому господину что-нибудь могло понадобиться ночью.

– Пьер – это уже проблема. Хотя? – Филипп загадочно улыбнулся. – Я залезу в погреб и стащу пару бутылочек вина. Подбросим ему, от дармовой выпивки он не откажется.

– Филипп! – Поль бросился ему на шею. – Я люблю тебя больше всех на свете! Не знаю, смогу ли я когда-либо тебя отблагодарить.

– Я тебя тоже люблю, – Филипп крепко обнял мальчика и зарылся у него в волосах, чтобы тот не увидел слез. – Самое главное – не испугайся, когда останешься один, и строго следуй всем указаниям. А то мало ли что!

План с успехом был воплощен, Пьер спал мертвецким сном, а Филипп отправился на птичий двор добывать кровь. Внезапно он увидел слабую полоску света.

«Кто это не спит в такой час? – тревожно подумал он. – Не хватало еще, чтобы нам кто-нибудь помешал, жди потом целый месяц до следующего полнолуния».

Он осторожно подкрался к неплотно закрытой двери и увидел супругов де Обинье.

Маркиз сидел за столом и что-то писал, мадам смотрела в окно.

– Дорогая, – маркиз оторвался от бумаг. – Уже слишком поздно, может быть, вы все-таки пойдете отдыхать? Мне, к сожалению, обязательно нужно закончить письмо, завтра отходит почтовая карета, а дело не терпит отлагательств.

Женевьева молчала, все так же глядя вдаль.

– Мадам, вы меня пугаете, – маркиз поднялся и подошел к жене. – Вы так бледны и задумчивы последнее время. Что вас мучает?

– Мальчики подрастают, – тихо сказала женщина.

– Да, Поль уже вырос, меня, признаться, тоже заботит его судьба.

– А Филипп?

– Что Филипп?

– Дорогой, вам не кажется, что мы должны усыновить его?

– Усыновить? – презрительно поморщился мужчина. – Мадам, вы и так сделали слишком много для этого мальчика. Он живет в нашем доме как член семьи, ест с нами за одним столом…

– Дорогой, – мягко перебила его жена, нежно взяв за руку. – Вы же видите, как они дружны с Полем. Мы с вами, увы, уже не молоды. Кто позаботится о нашем мальчике, когда нас с вами не станет?

– Мадам, вы предлагаете усыновить его, дать ему наше имя, право на наследство, а значит, и материальную независимость, – голос звучал резко. – Как вы не понимаете, ведь только будучи зависимым от Поля, он навсегда останется при нем?

– Вы не правы, дорогой! Они искренне привязаны друг к другу, и боюсь, несправедливая зависимость проложит между ними неразделимую пропасть.

– Несправедливая?! Как вы можете такое говорить? Поль своим рождением заслужил это право и привилегию! Нет, мадам, нет! При всей моей любви к вам этого никогда не будет! Наши предки восстанут из могил, если мы дадим наше имя неизвестно кому, – он в ярости заходил по комнате. – Отдать родовой герб найденышу, без роду и племени. Вы, право, сошли с ума! Нет! Нет и нет!!!

Маркиз был достаточно образован, никогда не ввязывался в интриги, всегда соблюдал верность тому, кому служил. Был неподкупен и несгибаем, в общем, был замечательным человеком своего времени и, как всякий знатный аристократ, стоял на защите своего класса. Личная честь и защита сословий были для него неотделимы.

– Господи, пресвятая дева, – неистово крестясь, шептала Шарлота. – Когда несчастья перестанут преследовать эту семью?

– Бедная мадам, когда она увидела месье Поля с переломанной шеей, то просто лишилась чувств, – оглядываясь по сторонам, рассказывала Бланка.

– Я предупреждала, вызывать духа дело опасное! И откуда только месье Поль узнал про это?

– С чего ты взяла, что он вызывал духа?

– А Пьер рассказал! В комнате горели свечи и был нарисован магический круг, в центре которого лежал месье, как когда-то и конюх Жак.

– Пресвятая дева Мария, – Бланка суеверно перекрестилась. – Хорошо, что я не успела подготовиться к обряду, а то лежать бы нам вместе…

– С сатаной шутки плохи, может наградить, а может и погубить не только тело, но и душу. Святой отец отказывается хоронить месье, будет его душа летать между небом и землей.

– Какое горе!

Маркиз де Обинье сидел в кабинете, по старому морщинистому лицу текли слезы, он даже не утруждал себя, чтобы смахнуть их. «Боже! Отец наш небесный! За что ты прогневался на меня? Что я сделал такого, что ты лишил меня сына?»

Женевьева лежала на кровати, не в силах подняться. Вчера она похоронила своего мальчика, свою последнюю надежду и любовь. Все это время она держала себя в руках, улаживая проблемы с похоронами и святой церковью.

Ранним утром, три дня назад, Пьер с безумными глазами бегал по дому и во всю глотку орал: «Дьявол! Его убил дьявол!» На крик сбежались слуги, маркиза, встревоженная поведением старого слуги, вышла из спальни, чтобы разобраться, в чем дело. Пьер бессвязно кричал и размахивал руками, показывая в сторону комнаты Поля. У Женевьевы от страха подкосились ноги, она сразу поняла, что случилось непоправимое. Верить в это не хотелось, но внутренний голос разрывал душу на части страшными предчувствиями. Обливаясь холодным потом, маркиза зашла в комнату к сыну, и несколько мгновений показались ей вечностью.

В центре неровно начертанного круга, освещенный мерцанием догоравших свечей, лежал ее маленький Поль с немыслимо вывернутой головой и тихой улыбкой. Ни страха, ни разочарования не читалось в его полуоткрытых глазах. Казалось, что он просто спит, и только неестественное положение тела опровергало это предположение.

Свидетелей этого ужаса оказалось много, и весть мигом разлетелась по округе. Мадам де Обинье пришлось приложить немало сил и золота, чтобы замять эту странную историю. Она не могла позволить, чтобы тело ее несчастного сына покоилось за оградой церковного кладбища.

Маркиз, узнав о смерти сына, тут же превратился в каменное изваяние с белой головой. Женевьева держалась из последних сил, ей нужно было похоронить Поля, и еще она знала, что мужу необходима ее поддержка.

Филипп рыдал и бился в истерике, а потом и вовсе впал в забытье. Доктор Самуиль метался между ним и маркизом. Но мадам и сама оказалась не железной, ее силы ослабевали с каждой минутой, и вот теперь в помощи нуждалась и она сама. Выполнив свой последний долг, маркиза легла в кровать, отказавшись от еды и питья. Рядом с ней остались только слуги и доктор, ибо остальные члены семьи нуждались в помощи не меньше, чем она.

– Мадам, давайте я поправлю вам подушки, – суетилась Луиза, миловидная, добрая девушка, недавно принятая на службу. – Шарлотта сварила бульон, вам обязательно нужно сделать хотя бы пару глотков.

Маркиза невидящими глазами смотрела мимо нее. «Пять детей, я похоронила пятерых детей. Как я убивалась, когда умер Луи, мой первенец, а потом нескончаемый поток счастливых рождений заканчивался горечью похорон. Я стала привыкать, если только к смерти можно привыкнуть. Но Поль! Четырнадцать лет счастья! Как мне жить без него? Прошу тебя, господи, забери меня к себе, я хочу вновь обнять моего мальчика. Ты знаешь, господи, как я горевала о потере своих детей. Но Поль, он подарил мне столько лет счастья, он был такой милый, ласковый и такой развитый для своего возраста. Нет и не было ни единой минуты, чтобы я не думала о нем».

– Прошу тебя, господи, позволь мне вновь встретиться с ним, – маркиза не заметила, как начала говорить вслух.

Луиза смахивала слезы, не в силах найти слова утешения. В спальню неслышно вошел Филипп.

– Мадам, прошу вас, не умирайте, не оставляйте меня! – мальчик встал на колени возле ее кровати. – Все люди, которых я любил, покинули меня. Неужели я так плох, что от меня нужно бежать?! – он почти кричал. – Неужели я не достоин любви?! Если и вы покинете меня, то мне тоже незачем жить!