Математик Боя. Возвращение

Семья…

— Сасори?

Голос бабушки привлек внимание юного гения, но был недостаточно силен, чтобы по-настоящему отвлечь его. Тем не менее, повинуясь жесту юноши, кукла Джинширо вскинула руку, приветствуя бывшую Казекаге и любимую учительницу. Бабуля Чие знала повадки внука, а потому, усмехнувшись, облокотилась на стену и стала наблюдать за его работой.

Марионетки Сасори славились на всю Страну Ветра и по праву считались одними из величайших ее достояний. Гений мальчика был велик настолько, что даже великий Третий Казекаге изволил лично экзаменовать его на внеочередное повышение. Потому Сасори и работал — ему никак нельзя было ударить в грязь лицом.

Умиленно вздохнув, Чие подивилась, насколько ее внук не похож на отца. Слишком тонкий и нежный, слишком манерный и артистичный. Не родись мальчик шиноби, он бы снискал славу великого лицедея. Если Шиццу был человеком слова, воли и битвы, то его сын родился человеком искусства.

И его искусство несло смерть. Прямо как искусство его дедушки…

— Йошимицу готов, — произнес Сасори, отвлекая бабушку от мыслей. — Но вот Геноске требует улучшения.

— Ты сражался с ним, — Чие выгнула бровь. — Твой Геноске отлично показал себя против джонинов Земли. Разве тебе мало?

— Он показал, но Йошимицу показал себя куда лучше. А если Геноске не будет ему соответствовать, управление будет плохим.

— Ты хотел сказать «не идеальным».

— Разве это не то же самое?

Сасори выдохнул, понимая, что сейчас бабушка начнет очередную лекцию, и приготовившись пропустить все мимо ушей. Но Чие лишь усмехнулась, засмотревшись на ловкие пальцы внука.

— Я тобой горжусь, Сасори, — старуха похлопала парня по плечу и повернулась к выходу. — И верю в тебя.

— Да, — откликнулся он. — Я знаю.

Вероятно, она приходила сюда не за тем, чтобы сказать это, но какая разница? Пришла, увидела, что отвлекать его не стоит, и ушла, напоследок сказав что-то ободряющее. Что именно? Да какая вообще разница? Как будто от конкретики ободрение будет большим или меньшим. Все это вообще не имеет значения.

Значение имеет только сила. А сила — в искусстве.

— К Биджу! — Сасори отбросил от себя куклу Геноске. — Бесполезно! Как бы я ни был хорош — ты ужасен! Тоже мне «сильнейший джонин Кири»! Пф!

Геноске не ответил, тихо скрипнув в углу, так как уже долгие недели был мертв. Он был не первой марионеткой, которую Сасори создал из ранее живого человека, но именно на него юный гений кукловодства возлагал большие надежды. И они даже частично оправдались — при жизни являясь джонином, Геноске сохранил практически все свои умения и силу. Но это — плохой результат, потому что он не идеален.

Идеальной будет марионетка, которая приумножит свои силы после жизни. Нет, даже не так… Идеальная марионетка получит вечность. Вечность силы. Да…

— Тогда мне нужен материал, — выдохнул Сасори, вставая с рабочего стула и приводя Йошимицу в готовность. — Что-нибудь интересное…

Улицы Песка были пустынны. Услышь кто-либо мысли Сасори, он бы мог заподозрить в молодом шиноби любителя каламбуров и шуток. Но пробраться в мозг к одному из лучших кукловодов в мире не смог бы даже гений клана Яманака. Да и не был Сасори шутником. Он был Творцом и Поэтом, и его искусство подтверждало оба этих звания.

Этим он и отличался от своего отца.

— Сын, — отец кивнул, не оборачиваясь, сосредоточив все свое внимание на стойке.

Шиццу Акасуна — один из сильнейших шиноби Страны Ветра. Один из двух, если быть точным. Вторым был сам Третий Казекаге, которого считали самым могущественным шиноби, когда-либо занимавшим этот пост. Но именно что пост — не самым сильным в мире или даже в самом Песке, нет. Пока жив Шиццу Акасуна — нет.

Сасори посмотрел на домашний полигон скучающим взглядом. В обычных домах, и даже особняках, для тренировок и практики присутствуют додзе, но в своем отец организовал целый полигон. Это было практично, ибо после его серьезных тренировок додзе всякий раз приходилось бы отстраивать заново.

Большая часть врагов Ветра считала, что клан Акасуна — сильнейшие кукловоды в мире, и они были правы. Но они заблуждались, считая, что это — все, в чем силен клан. И даже в самом Ветре немногие знали, что патриарх Акасуна — Шиццу Акасуна, является еще и непревзойденным мастером тайдзюцу.

Кукловод и мастер тайдзюцу— невиданная ранее смесь. Сильно нетипичная и даже странная, чтобы навскидку определить ее потенциал. Но только не для отца — он знал все о своем потенциале и всякий раз совершенствовался, расширяя его все больше и больше.

Вот и сейчас — техника, в стойке которой он находился, была экспериментом и той самой проверкой потенциала. Отец стоял в защитной стойке, а у его левого плеча трепетал Кокуродо — его личная марионетка, рассчитанная на ведение дальнего боя.

И вот наступает миг, когда пальцы на ногах отца напрягаются, и он выстреливает своим телом вперед. Достигнув невидимого врага, он полоснул своей рукой по предполагаемой груди, и от этого движения активировался Кокуродо, раскрыв свою механическую пасть и сделав целый залп сенбонами, на которых был яд.

Не смотря в его сторону, отец отклонил голову, пропуская у уха град мелких игл, и тут же сделал подсечку. Кокуродо вновь угрожающе затрещал и атаковал сгустками жидкого пламени, выстреливаемыми из его ладоней. Предполагаемому врагу не предполагалось выжить, но Шиццу Акасуна не любил предполагать — он любил действовать наверняка.

Сасори лишь зевнул, без интереса смотря, как отец громит выдуманного врага. Безусловно, полностью доработанная, эта техника станет могучим оружием для всей Страны, но только на время. На то самое время, пока отец не состарится и не одряхлеет. Лет на десять-пятнадцать. Слишком мало.

По сравнению с вечностью, вообще все слишком мало.

Грохнул взрыв, означающий финальное движение в комбинации, и из дыма и сора, поднявшихся из-за взрывной волны, вышел отец. Он тоже не выглядел удовлетворенным своей техникой.

— Чего-то сильно не достает… — произнес он полузадумчиво. — Мои скорость и сила… тайминги… ритм… Все на высоком уровне. Но этого мало для настоящего боя. Я что-то упускаю.

— Кокуродо, — произнес Сасори и пожал плечами, когда отец на него посмотрел. — Он тебе не подходит. Он слишком слабый для тебя.

— Марионетки ближнего боя могут мне соответствовать, но только потому, что их техника — моя техника, а их прочность — прочность материалов, — отец вздохнул и надел привычные очки. — Но как же мне улучшить марионетку дальнего боя по твоему?

— Ниндзюцу, — просто ответил сын. — Ты же знаешь, это возможно.

Отец нахмурился и смерил его взглядом. О да, он знал. Но Шиццу Акасуна никогда не пойдет на то, чтобы превращать людей в куклы. Его гордость и понятия о чести и достоинстве шиноби никогда ему не позволят. И не только ему, но и кому-либо еще.

— Мы это обсуждали, — припечатал он, выдохнув. — Твой проект аморален. Песок не будет этим заниматься.

— Ты говоришь так, будто бы ты — Казекаге, — Сасори позволил себе слабую усмешку. — Не тебе решать.

— Казекаге тоже тебя не поддержит, — отмахнулся отец, повернувшись спиной. — Тебя никто не поддержит.

— «Вот уж где ты ошибаешься,» — мрачно подумал Сасори, но вслух произнес другое. — Бабушка меня поддерживает. Да и ты тоже.

— Но не в этом, сын, — терпеливо парировал глупость джонин. — Идем. Время обеда.

Вот это Сасори в отце нравилось — постоянство. Шиццу Акасуна считал, что четкое выполнение установленных когда бы то ни было правил следует соблюдать ровно до тех пор, пока эти самые правила актуальны. Их всегда возможно поменять — консерватором и дураком он не был, но он утверждал, что менять правила просто так не дано никому. Сасори было близко это, потому что эти незыблемость и точность буквально всем своим смыслом резонировали с его искусством.

Хотя это лишь полумеры. На самом деле о вечности в этом доме и речи быть не может. И, как памятник этой ненавистной скоротечности силы, с ними всегда обедал дедушка Эбизо.

— Вот так, господин, — тихо приговаривала мама, хозяйничая рядом с братом бабушки. — Прошу вас…

Парализованный двадцать лет назад, бывший шиноби ел молча. И пил молча. И даже жил практически беззвучно. Нет, он не был совсем нем, и даже мог худо-бедно изъясняться с помощью ужимок и звуков, на которые все еще было способно его покалеченное горло, но предпочитал не делать этого. Вот так вот скоротечно и бессмысленно когда-то сильный и своевольный шиноби стал мусором. Просто отходом.

Ого! А ведь это мысль!

— Как продвигается твоя работа? — улыбнулась мама, подумав, будто Сасори засмотрелся на нее. — Чие-сама сказала, что ты работаешь над своим Геноске.

— Уже нет, — Сасори вытер губы салфеткой. — Я принял решение не продолжать с ним работу. Если хотите, могу оставить его вам.

— Такую сильную куклу? — брови матери приподнялись. — Уверен, сын? Скоро у тебя важный экзамен, разве нет? Тебе нужны все доступные мощности. Я даже готова помочь.

— У тебя есть своя работа, Сануми, — произнес отец, отпивая чаю. — А у Сасори своя.

— Извини, — мягко улыбнулась мама. — Твой папа слишком строгий.

Доминирование. Сасори всегда вспоминал это слово, когда общался с отцом.

Характер Шиццу Акасуны был непохож ни на один из характеров, когда-либо виденных Сасори. Отец был строг, планомерен, объективен и педантичен. При этом он, казалось, не обладал даже толикой фантазии, просто беря и совершенствуя все, что только можно, до одному ему известного идеала.

Очень редко он казался человеком. Почти никогда, если честно. И это делало его таким популярным в Стране — многим он казался совершенным.

Сасори ненавидел такое совершенство.

Что поразительно, они были похожи. Все члены клана Акасуна отличались одним очень важным качеством — они поклонялись силе. Своей, чужой — неважно. Началось ли это с уважаемой Чие или было до нее, неизвестно, но очевидно одно — это самая важная черта всех членов клана. Сама Чие проявляла это в любви к сильным мужчинам. Говорят, в молодости она была не слишком уж и избирательна, но спала именно с мужчинами, потому что женщин сильнее себя попросту не находила. Ее единственный ребенок — Шиццу, проявлял тягу к силе наиболее прямым и простым (в своем стиле) путем — он ее добивался. Совершенствовал себя и все вокруг, чтобы представать перед врагами идеальным бойцом.

Сануми оказалась в клане в качестве жены патриарха и была выбрана не за любовь к силе. Идеальный отец нашел идеальную женщину для того, чтобы зачать идеального ребенка. О да, он полюбил ее в процессе, но это к делу не относится.

Сам Сасори считал своим интересом искусство. И подлинным искусством для него была сила. Конечно, в детстве он подражал отцу и бабушке, но уже в двенадцать лет понял, что они оба ошибаются. Их представления о силе скудны и бесполезны, потому что они не предполагают постоянство этой самой силы.

Совершенная сила — та, которая никогда не утеряется и будет даже продолжать расти. Только этой силе был верен Сасори. Силе вечности.

И он даже столь добр, что готов поделиться этой силой с любым.

— Спасибо, мама, — Сасори очертил на лице улыбку. — Но я справлюсь сам. Уеду на пару дней к фронту — нужно закончить свои исследования, и уже там пройду испытания Казекаге-сама.

— Целеустремленно, — обрадовалась мама. — Что исследуешь? Механизмы или чакру?

— Яды. У нас тут мало что растет, зато на фронте трав и цветов полно. Если хочешь, я пришлю тебе финальный букетик, когда закончу.

— Только не мгновенного действия. Такие у меня есть. Что-нибудь ослабляющее.

— Ладненько. А что с Геноске? Оставить его вам?

— Оставь, — махнул рукой отец. — Я исследую его.

— «Будет забавно, если после этого он изменит свое мнение», — подумал Сасори, доставая из подсумка свиток. — «Ну а даже если и нет — меня тут уже не будет…»

Он встал и прошел к углу зала. Там находился стеллаж, на котором покоились точно такие же свитки, что и тот, что он держал в руке. Сасори выбрал место поинтереснее, и Геноске занял его, почетно посылаясь куда подальше, а точнее — оказываясь в отчем доме на веки вечные.

Которые тут же пройдут, когда отец исследует куклу.

— Дедушка Эбизо, — Сасори вдруг повернулся к старику и задумчиво на него посмотрел. — Извините… может быть, составите мне компанию? Хотя бы по дороге на фронт?

Отец вскинул бровь, а мама удивилась куда отчетливее. Впрочем, сам дедушка Эбизо особого удивления не выказал — он будто бы ждал этого вопроса. Что, впрочем, было не так уж и странно.

— Бабушка говорила о своих исследованиях, — пояснил Сасори родителям. — У дедушки сломан позвоночник, да, и он не подлежит восстановлению. Но есть специальные яды, которые воздействуют на чакросистему. Грубо говоря, он не может пользоваться телом напрямую, но что, если воздействовать на его чакру? Вдруг это поможет?

Папа и мама переглянулись, и в их глазах читался интерес. Дедушка молчал, терпеливо ожидая решения своей судьбы. Он уже не верил в выздоровление, но даже если и так — почему бы просто не провести некоторое время с единственным внуком? Тем более, что Сасори практически с ним не общался.

Да и тяжеловато с ним общаться…

— Мысли интересные, но с чего ты взял, что тебе это будет по силам? — наконец спросил отец.

— Я не взял, — Сасори пожал плечами. — Просто предполагаю, что из этого может что-то получиться. Хуже не будет, верно?

— Не говори так, — мама поморщилась, а потом заглянула в глаза дедушке. — Что скажете, Эбизо-сама? Конечный выбор за вами.

С трудом, но Эбизо сделал жест, отдаленно напоминающий кивок. И уже на следующий день его, сидящего в специальной коляске, Сасори вез по направлению к фронту с Ивой.

— И это был последний раз, когда я их видел, — хмуро закончил рассказ Шиццу, стараясь не смотреть на Сенсому. — Они добрались до фронта и даже добились аудиенции у Казекаге. Насколько мне известно, потом они отправились куда-то вглубь Страны для того, чтобы Сасори прошел испытание. Больше нам ничего не известно.

— Казекаге пропал довольно давно, — Сенсома выдохнул. — Так что даже если он и жив, то в явной беде. Но кроме Шоурая и Изуны я не знаю никого, кто мог бы провернуть подобное. По крайней мере малыми силами.

— А я знаю, — Шиццу упер в него свой колючий взгляд. — Ты или кто-то из твоих учеников. Это если отбросить все варианты с Каге.

— Я даже не знал, что ты женат! — оскорбился Сенсома. — И ты видел меня в деле — вы бы уже давно нашли кратеры, которые я за собой оставляю.

— При желании ты можешь их не оставлять!

— При моем желании я могу вообще все, что угодно!

— Что это ты завелся? Обидно из-за того, что не увидел внука?! Он не твой внук! А я — не твой сын!

— Ты же знаешь, что неправ, Шиццу! Абсолютно неправ!

— Ты отказался от мамы и меня! Ты — никто!

— Я уже сказал тебе, сопляк, ты ничего не знаешь!

— А что знаешь ты?!

— Я знаю, что твоя мать меня предала!

В комнате повисла тишина, и только сейчас Шиццу заметил, что стоит прямо перед Богом Шиноби, пытаясь над ним возвышаться. А слева стоит напуганная всем этим жена. Этот спор — событие не ее уровня, но она все равно рядом, потому что не может по-другому.

А вот Математик Боя может. Может, но не хочет.

— У нас с Чие был союз, — произнес уже тише Сенсома, будто бы окунувшись в воспоминания с головой, как в пруд. — Основанный на полном доверии и общей выгоде. Даже не просто у меня и у нее — у Ветра и Огня. Она, как Казекаге, и я, как сильнейший в Листе и близкий друг Хокаге. Да и сам Хирузен был с нами. Второй Гокаге Кайдан. Даже если ты и слышал что-то о нем, то ты слышал неправду. А правда заключается в том, что Четыре Великие Страны решили напасть на представителей Огня. На меня и Хирузена. А потом они похитили важнейший артефакт, из-за которого после разгорелась Вторая Мировая Война.

— Моя мать!..

— Твоя мать была женщиной! Напуганной и взволнованной. Ее интересовала только судьба ее селения и Страны. Не наш союз и не я. Ты только и делаешь, что ноешь о том, что я выбрал не ее, но ты даже не знаешь, что выбор был сделан ей. У нее все было. И она сделала то, что сделала. И даже дважды, потому что потом она сотрудничала с Мадарой. Ты же помнишь мой с ним бой? Тогда-то я и узнал о твоем существовании.

Шиццу отступил на шаг. А потом на еще один и еще. Если честно, он не был убежден. Слова Математика Боя… только слова. Его уверенность — только уверенность. Но почему-то Акасуна понял, что он не врет. И даже не приукрашивает. И, что самое ужасное, Шиццу и сам мог все это узнать. Он просто этим не интересовался.

— И даже три раза, — уже совсем тихо продолжил Бог Шиноби. — Твоя мать участвовала в нападении на Коноху.

— Вы были врагами, — повинуясь отголоскам упрямости, сказал Шиццу.

— Она причастна к убийству моей жены! — громыхнул Сенсома, и его сына с супругой отбросила назад волной ярости. — Была, есть и будет! И в тот же момент она причастна к похищению твоего брата!

— Брата?!

Шиццу пораженно охнул, вспоминая тот страшный день, когда к его матери пришел Бог Шиноби. Огромный и страшный — даже его имя пугало опытных шиноби, а уж вид мог заставить упасть в обморок. Но его дядя был не только опытным шиноби, но и хорошим семьянином. И он бросился вперед, дабы защитить самое дорогое.

И проиграл тогда.

— Много лет я думал об Ошими, — выдохнул Сенсома, садясь прямо на пол — напротив старшего сына. — Он — твой младший брат. И этого я не учел. Ведь если он — твой брат, то ты… Ты, Шиццу — тоже мой сын. Я забыл об этом и поступил глупо. Ты мой сын, да. Но пока не семья. И я готов сделать все, чтобы это исправить. Просто потому… что…

Сенсома замолчал и рассеянно покрутил головой. Ого… он так давно не испытывал ничего подобного, что просто не знает, что ему делать. Вернее знает, но это тяжело. Ну, даже не сделать, если честно. Просто сказать. Но и сказать трудно.

— Хе-хе, — старческим смехом посмеялся Бог Шиноби. — Как же я отвык от этого. Шиццу… Я готов все исправить. Потому что я люблю тебя. Ты мой сын.

И джонин Песка… сдался.

— Тогда встреться с мамой.

(недалекое прошлое. пустыня Сабаку-но-са (Страна Ветра))

— Это здесь, — произнес Третий Казекаге, махнув рукой в сторону ущелий. — Испытание будет суровым. Надеюсь, ты готов. Правда я не понимаю, зачем тебе было нужно привозить своего дедушку.

— Но вы все-таки разрешили, — Сасори усмехнулся и легко пошевелил пальцами.

Послушная его воле и чакре марионетка, сидящая на инвалидном кресле, передернула плечами.

— Я тебе доверяю.

— И меня это очень радует. Казекаге-сама, в этих ущельях полно ядовитых змей!

— С чего ты взял?

— Назовем это предчувствием!

В следующий миг прямо в спину Казекаге воткнулось стальное копье, а после по нему прошла волна чакры Ветра, расширяя рану.

Но Третьего Казекаге не зря называли величайшим правителем Селения Песка. Мгновенно собрав свою чакру и преобразовав ее в металлический песок, он стянул края собственной раны, попутно замедляя копье. В следующий миг целая волна черного песка ударила в то место, где только что стоял Акасуна, а после Казекаге сумел избавиться от назойливой железки и отпрыгнуть, перевернувшись в полете.

Металлические крылья мерно опустились, даруя мягкое приземление, и Казекаге открылась неожиданная картина. Сасори отпрыгнул от его атаки подальше, но его нити все еще вели к инвалидной коляске Эбизо Акасуны. Нет, не Эбизо. А тому, чем он стал.

Прямо из живота младшего брата Второй Казекаге торчало то самое копье, которое смогло неожиданно добраться до спины величайшего Казекаге. В глазах старика уже не было ни единого проблеска мысли, и более того…

Он вставал.

— Каким бы ни было ваше испытание, оно не будет сложнее вашего убийства, не так ли? — Сасори усмехнулся, поднимая марионетку с помощью ее же техник Ветра в воздух. — Так что, когда вы умрете, я буду знать, что прошел.

— Ты псих? — выгнул бровь Казекаге и за его плечами сформировались десятки копий, подобных тому, что пробило его спину совсем недавно. — Зачем тебе это нужно?

— Ради достижения идеала, — пожал плечами парень. — Но мне это все нужно в меньшей степени. Есть еще кое-кто.

Сказав это, он мгновенно распаковал вторую марионетку, и Йошимицу, получивший свободу, бросился вперед. Его катана была заряжена чакрой Молнии под завязку, поэтому ее силы хватало, чтобы перерубать все копья из железного песка, направленные на него. А остальные сбивал Эбизо, «вернувший» себе возможность использовать сокрушительной силы техники Стихии Ветра.

Казекаге был ошеломлен таким будничным и бессмысленным предательством, а потому, поначалу, принял защитную стойку и стоял на обороне. Марионетка-самурай была опасна вблизи, а марионетка-Эбизо на дистанции. Кукловод же все время скоротечной атаки использовал на то, чтобы как можно ближе подойти к тем самым скалам, где Казекаге хотел устроить ему испытания.

Тогда Третий и придумал план. Не медля, он сформировал вокруг парящего Эбизо черный купол, лишая его подвижности и какого-либо влияния на неопределенный срок. Очередной выпад самурая он принял на распахнутую ладонь, заблаговременно покрытую железным песком. Следующим движением он вбил свой свободный кулак в корпус куклы и обездвижил ее с помощью все того же песка.

А после его клон вырос прямо за спиной Акасуны и тут же распался, подчиняясь Подмене и давая возможность оригиналу атаковать.

— Мы назвали это предчувствием, — хохотнул Сасори радостно. — Но это оказалось не так. Это была договоренность.

— О чем ты? — нахмурился, уже занесший черный клинок на его головой, Казекаге.

— Об этом, — хрипло произнесли из-за его спины.

В тот же миг тело сильнейшего Казекаге опутали сотни и тысячи живых пут. Живых потому, что это были не веревки и не тросы, но настоящие змеи, по прочности не уступающие ни первым, ни вторым. Как только они закончили свое дело, из зева скальной пещеры появился зев гигантской черной змеи, перехватившей тело Казекаге на уровне груди с помощью мощных челюстей.

А потом, из все той же тьмы, неспешно вышел Орочимару Ясягоро.

— Хорошее выступление, — демонстративно похлопал он Сасори и перевел взгляд на Эбизо. — А это?..

— Дедушка, — ответил Акасуна.

— Дедушка?

— Дедушка.

— Ладно, — Орочимару вздохнул и посмотрел на напряженного Казекаге. — Он все еще жив.

— Я вижу, — сдвоенный взмах руками, и марионетки оказываются подле своего кукловода. — Но это ненадолго.

Железный песок сформировался и разметал змей в кровавый фарш. Но Казекаге уже все понял, — живым ему отсюда выбраться не дадут.

А Сасори победно улыбнулся. Его новый яд начал действовать.