Математик Боя. Возвращение

Предвыборная кампания

— Озин-сан, — улыбнулся во весь рот Орочимару, встречая старого знакомого у порога. — Чем я обязан?..

— Теперь меня зовут Кизаши, — ответил мужчина, слегка нахмурившись. — Не забывай.

— Прошу прощения, — признал вину Ясягоро и прошелся взглядом по волосам. — Пигмент прижился, я рад. Если честно, не думал, что ваша кровь примет мой маленький фокус.

Кизаши поморщился почти показательно. Когда он решил для себя измениться, первым, к кому он пришел, был как раз таки Орочимару. Пускай и ученик ненавистного (на тот момент) Сенсомы, но Ясягоро не любил болтать, любил делать, и делал именно в той сфере, в которую и полез тогдашний Озин. Полное изменение. Абсолютное.

И им удалось. Походка, характер, практически новая личность — и это, как оказалось, даже не самое сложное, что пришлось сделать для того, чтобы стать «другим человеком». Гораздо тяжелее члену клана Цубаки дались внешние изменения, из-за его генов. По этой причине от пластических операций отказались, ограничившись сменой прически, цвета волос и общим имиджем. Как и было сказано — удалось.

Но вспоминать об этом крайне не хотелось. Но приходилось.

— Я здесь именно из-за моей крови, — выдохнул Кизаши недовольно. — Хочу, чтобы ты кое-что проверил.

Орочимару вежливо вскинул брови и показательно посмотрел на небо. На ночное небо. Кизаши выловил его на пороге дома опасно близко к полуночи. Опасно потому, что в доме его ждет волчица-жена, и если Змей не явится под ее взор ко времени, то потом всех в радиусе ее действия ждет хорошая взбучка.

И ему достанется в первую очередь.

— Кизаши-сан, поздно, — все же сделал попытку откреститься Ясягоро. — Приходите завтра. Можете рано утром. Я сделаю все тесты.

— Я же знаю, что тебе не нужен сон, — раздраженно повел плечом бывший Цубаки. — Дело срочное!

Вся вежливость Орочимару моментально умножилась в сто раз. И теперь его тон и змеиный взгляд стали куда более неприятными, чем обычно:

— Меня ждет супруга, Кизаши-сан. Ничем не могу вам помочь.

— Ладно, — тяжело выдохнул Кизаши. — Прости. Просто сейчас я и сам на нервах из-за всего этого. Понимаешь, я… стал отцом.

— Неожиданно, — оценил Орочимару. — Вот так сразу?

— Я же не буду об этом кричать на каждом углу? — тут же окрысился Кизаши, но сумел успокоиться до настоящей грубости. — Вам, действующим шиноби, вообще плевать на все и всех. А я — семьянин. Неважно. Тебя это не касается. Но ты можешь мне помочь. Ей помочь…

— Ей?

— Моя дочка, — Кизаши поднял на Орочимару свои решительные глаза. — Сакура.

Майко отпустила его, конечно. Орочимару даже не сомневался в том, что она так сделает.

Просьба Озина, теперь зовущего себя Кизаши, была довольно очевидной. Бывший Цубаки в былые годы был бесплоден из-за ужасной болезни, охватывающей все его нутро. Но он излечился, так что удивляться его дочери в таком возрасте не стоило. Однако стоило опасаться — что может твориться с генами его ребенка? Потому как дети клана Цубаки — клубки неразгаданных тайн.

Ну, это сам Кизаши опасался, а вот Орочимару шел к нему домой с ясным желанием удовлетворить свое любопытство. Хотелось бы, конечно, запереться в лаборатории с ребенком на несколько суток, но Ясягоро знал, как отнесется к такому его желанию бывший шиноби уровня Каге, сражавшийся, когда-то, плечом плечу с самыми великими шиноби в истории.

В общем — шли они молча.

Мебуки Харуно встретила мужа и бледнокожего шиноби спокойно. Она ждала их. Более того, Орочимару был предложен поздний ужин, да и вообще недавно родившая женщина вела себя куда как спокойнее, сдержаннее и вежливее своего мужа. И ее можно было понять — к ее дочери пришел врач, только и всего.

И Кизаши можно было понять — его дочь может оказаться вообще чем угодно. Что с его нелюбовью к шиноби — катастрофа.

Осмотр не занял много времени. Грубо говоря, Орочимару сам по себе был ходячей лабораторией, используя к месту и не к месту фуиндзюцу и свои Призывы змей. Среди его уникальных питомцев были и такие, что могли по одной капле крови рассказать о человеке все, вплоть до пристрастий к еде.

Но юная Сакура пока не имела таковых, так что рассказывали они про нее другое. Вес, рост, здоровье. Будущие вес, рост и здоровье. Гораздо более будущие. Чакра. Способности. Особенности. Ребенку было около месяца, и по нему уже можно было очень многое сказать.

Но ничего любопытного, увы. Что, как для потомка Цубаки…

— О-кх-хм-кхах-м-м! — поразился, а потом зашелся в жутком кашле ученый, почти закончив обследование. — Ох-х-х…

— Что случилось?! — тут же подорвался Кизаши. — Эй, ты в порядке?! Что ты увидел?! Что с ней?!

— Не беспокойтесь, — сипло ответил Орочимару и помахал рукой. — С ней все в порядке. Нашел одну болячку, выпишу лекарство — будете давать ей каждый день на протяжении четырех лет. Потом пройдет. И так прошло бы, но я просто упреждаю будущие проблемы. Что до геномов и мутаций — все чисто. С ней все будет хорошо. Хотя чакропотенциал очень низкий.

— Слава Ками, — обрадовалась Мебуки, тоже напряженно следившая за манипуляциями «доктора». — Все хорошо.

— Да, — все еще подозрительно потянул Кизаши, но ничего не добавил.

А у Орочимару весь остаток ночи горели глаза. Горели огнем настоящего плута, потому что сегодня ночью он стал свидетелем возрождения настоящей легенды.

Цунаде устало выдохнула и постучала в дверь. Поежилась — здесь и сейчас женщина чувствовала себя чрезвычайно неуютно, особенно если добавить к «сейчас» и «здесь» пункт — «с ним».

Подле стоял один из джонинов-подчиненных Като. Стоял и не двигался. Не моргал. Даже не дышал. И Цунаде казалось, будто марионетка делает это специально.

Вопреки опасениям, стучаться в огромный особняк второй раз не пришлось. Это несколько удивляло, потому что Цунаде знала — в доме нет никого, кроме самих хозяев, а их возраст как раз и не располагает к чуткому слуху посреди глубокой ночи. Тем не менее, дверь перед последней из Сенджу открылась довольно быстро, и встречающая ее хозяйка не выглядела заспанной.

— Цунаде, — Кохару, в девичестве Утатане, вопросительно приподняла бровь. — Какими судьбами?

— Я хочу поговорить, Советница, — чуть виновато улыбнулась Сенджу. — Прошу прощения за вторжение в столь поздний час.

— Ничего, — взгляд пожилых глаз махнул по джонину-сопровождающему. — Подобного можно было ожидать. Прошу вас, проходите.

Госпожа Митокадо провела поздних гостей в приемный зал, где уже сидел глава семьи. Хомура Митокадо довольствовался полумраком, даруемым общими достижениями ночи и светом камина, читая книгу. Его способности шиноби позволяли не заботиться об остроте зрения даже в почтенные пять десятков лет.

Когда Цунаде и джонин вошли в помещение, Советник поднял голову и исказил губы в вежливой приветственной улыбке.

— Цунаде-сан, Кошинори-сан, прошу вас, будьте моими гостями, — произнес он, ничуть не удивившись их визиту.

— Благодарю, — кивнул джонин, и Цунаде повторила его фразу. — Рад вас видеть в… добром здравии.

— Что ему станется? — притворно вздохнула Кохару. — Разве что с Данзо повздорит. Правду говорят — первые сорок лет жизни мальчишки являются детством. За ними приходит юношество…

— Понимаю вас, — вежливо улыбнулась Цунаде, садясь на кресло, подле женщины.

— Да уж, — крякнула Митокадо, недовольно скользнув по телохранителю Сенджу. — Твой, я вижу, совсем избаловался. Посылает красавицу-жену ночью в сопровождении джонина ради своих дел. Видит Ками, такое поведение больше подходит дельцу и торговцу, нежели Хокаге. Я почти разочарована…

— Со мной все в порядке, не стоит волноваться, — поспешила заверить ее Сенджу. — А Като… вы же понимаете, что кандидату не стоит видеться с членами Совета перед самыми выборами. Это могут неправильно понять.

— Могут. И поймут, — Кохару скосила взгляд на мужа. — Слышишь? Дан имеет сказать нам что-то.

— Я знаю, — прошелестел спокойный Хомура, вновь обменявшись с марионеткой-Кошинори понимающими взглядами. — Нам многие имеют, что сказать. Вопрос лишь в том, будем ли мы слушать. А если будем — как воспримем.

— Все верно, — кивнула Цунаде. — И поскольку вы уже меня слушаете, воспринимайте. Госпожа Митокадо, мой муж уверен, что раскрыл тайну контролера.

Ее резкий тон и стальной взгляд сбили Кохару с толку, причем столь сильно, что она не нашлась, что ответить, целую минуту. И еще больше подливала масла в огонь одна странность — муж не выглядел удивленным, хотя за годы совместной жизни Кохару научилась различать даже самое малое проявление его эмоций. И сейчас он их совсем не проявлял, превратив свое лицо в маску.

Как опытный политик, конечно же, Хомура умел делать это легко и непринужденно, но причины, по которым он вдруг решил поиграть в статую, были скрыты от его жены чуть больше, чем полностью. И это было странно. И это тоже заставляло молчать.

А еще было странно, что Цунаде Сенджу пришла с этими словами именно к ним. Хотя, если подумать, это было как-то даже закономерно.

— Это громкое заявление. Особенно в этих стенах, — все же произнесла Советница, после раздумья. — И в этой компании. Другими словами, Като сейчас говорит твоими устами. И говорит он не как шиноби Страны Огня, но как кандидат на пост Хокаге. Девочка моя, ты понимаешь, чем это пахнет?

— Обвинениями, — тут же припечатал Хомура спокойным голосом. — Като Дан, похоже, обвиняет своего соперника. Хочет доказать, что Орочимару Ясягоро — тот самый контролер.

Его супруга нахмурилась, но смолчала. Муж взял слово, и жене негоже его перебивать. Особенно тогда, когда он произносит вслух ее мысли. Это был жесткий ход, но по лицу Цунаде Кохару поняла, что они избрали верную тактику. Принцесса Сенджу сидела перед ними, гордо выпрямив спину, и не показывала ни малейших признаков волнения.

Она не боялась своих обвинений и знала, как звучат ее слова. Она поддерживала мужа, и ей было все равно на результат разговора.

Либо же этот результат был ею предрешен.

— Я сказала лишь то, что вы услышали. И могу сказать больше, если вы мне дадите, — Цунаде неспешно повела плечами. — У нас есть факты.

— Факты, это еще не доказательства, — ответила Кохару. — Хотя и они небесполезны. Но нет. Ты сказала нам, и я говорю: «Нет». Я не буду слушать обвинения, когда обвиняющий и обвиняемый даже не слышат разговора. И это — мое слово. Если вы хотите разбирательств, то собирайте суд. Суд, а не Совет. Мы с моим дорогим супругом представляем власть, но не пользуемся ей направо и налево. Это — оскорбление, девочка, и тебе везет, что его нанесла не ты, а твой муж. И даже не думай о взятке.

— Взятки не будет, — произнес Хомура, вставая. — Я услышал все, что было нужно. На самом деле даже жаль. Я собирался оставить тебя, старуха.

— Хому… — развернулась к нему жена.

Но договорить не успела. Тело Кошинори осветилось голубым, а после его душа грубо ворвалась в тело госпожи Митокадо. Ее супруг смотрел на то, как жена корчится в муках боли физической и душевной, со спокойным безразличием. И не потому, что разлюбил ее, а потому, что сам же делал это с ней.

Занявший тело клон-Шоурай посмотрел на своего коллегу.

— Глупая, ненужная смерть, — он привык говорить сам с собой. — Только занимает мой ресурс.

— Без Кохару Митокадо обвинения не пройдут, — ответила ему Цунаде. — Мы знаем это. Все идет как надо.

— Да, — подумав, ответил уже Хомура. — Теперь даже Математик Боя не остановит нас.

Сенсома придирчиво осмотрел свою одежду и остался доволен. Прочистив горло, он постучал.

— Не заперто, — донесся до него недовольный голос сына.

Перерожденный вошел. Шиццу с Сануми посмотрели на него, и во взглядах их читалась решимость. Это радовало — из глаз постепенно ушли недоверие, боязнь и даже ненависть. Осталась лишь решимость. Та самая, что позволит им растопить лед и стать семьей. Настоящей семьей…

Они были одеты в непривычную форму, сделанную на заказ. Хирузен расстарался и не пожалел денег, выставив дело так, будто бы на выборах четвертого Хокаге окажутся даже послы целой Страны Ветра. С Расой уже все согласовали, и он был не против ровно настолько, насколько был не против сам Шиццу. А у Акасуны не было выбора, если только он не хотел и дальше сидеть в яме ненависти к собственному отцу.

В целом, его это, может быть, даже и устроило бы, но тогда к той ненависти прибавилось бы омерзение от собственной недальновидности и узколобости.

— Двери следует закрывать, — назидательно произнес Сенсома, оценив их внешний вид. — Хотя бы для полезной привычки.

— Не собираюсь заводить привычки жить взаперти, — упрямо мотнул головой Шиццу.

— Можешь уйти в любой момент. Я не буду тебя задерживать. А другие не смогут.

— Смогут, — возразила Сануми и посмотрела на мужа. — Я смогу.

В меру мягкая и в меру жесткая. Не в меру красивая, разве что. Сенсоме вдруг подумалось, что он знает, по каким критериям Чие выбирала единственному сыну пару. И эта мысль отложилась в его голове, став одной из первых тем, которые он хочет поднять в разговоре с бывшей Казекаге.

А разговору тому быть. Ведь он дал слово.

— Ладно, нам пора, — сказал Узукаге, тихо хлопнув в ладоши. — Выборы.

На выходе из здания к ним присоединились Сашими, Омо и Ловен. Эта троица вообще, похоже, намеревалась никогда в жизни больше не обходиться без перерожденного, за что он им, впрочем, был благодарен. Они не зависели от него, но хотели быть рядом. Хотя… Омо зависела. Но только она. А Ловен и Сашими…

Идя с ними рядом, Сенсома чувствовал, что идет в компании друзей.

По дороге к Резиденции им приходилось нередко останавливаться. Причиной задержек был, конечно же, Сенсома. Редкий человек в Конохе поленился бы подойти к легендарному Математику Боя и Узукаге, даже просто так. А уж если учесть, что большая часть взрослого поколения знала Сенсому Узумаки-Томура лично, можно даже не надеяться на быстрый путь.

— Сенсома-сама, — тихо произнесла темноволосая женщина со свертком в руках.

— Простите, но Узукаге-сама не благословляет детей, — тут же встала на защиту босса Сашими. — Особенно в чужих селениях.

— Тише, Сашими, — остановила ее ладонь Сенсомы. — Все в порядке. Это Микото. Жена Фугаку.

Узумаки тут же склонила голову, извинившись перед Учиха. Шиццу и Сануми с интересом взглянули на молодую вдову одного из сильнейших шиноби их поколения, а Ловен и Омо никакого интереса не проявили. Сам Сенсома, быстро осмотрев Микото, больше внимания уделил мальчику, держащему ее за рукав хаори.

— Итачи-кун, — произнес перерожденный, заметив в глубине черных глаза какую-то вспышку.

— А это — Саске, — Микото протянула учителю покойного мужа сверток. — Наш младший…

— Не похож, — мягко улыбнулся Сенсома, глядя на маленькое розовощекое нечто, слепо тянущее к нему ручки. — Он такой маленький…

— Недоношенный… — сквозь вставший в горле ком согласилась Учиха. — Но… он вырастет. И будет сильным. Сильным, как его отец.

— Я в этом не сомневаюсь, Микото, — положил руку на ее плечо Сенсома. — Ни на секунду. Фугаку был очень силен.

— И вы… убили его.

Всего одна фраза, причем сказанная совсем без каких-либо эмоций, но Сенсома сразу понял, что за буря последует за ней. Он слишком хорошо знал клан Учиха, чтобы догадаться. И, более того, он просто дышал одно время именно этой ветвью черноволосого клана.

Даже сейчас, маленький и насупившийся Итачи походил на своего прадеда. На Мадару Учиха.

— Не я, — качнул головой Сенсома, понимая, впрочем, что говорит бессмысленно. — Я только остановил тело. Фугаку был под контролем. Когда контроль был снят, он умер. Его убил контролер.

— И вы, — упрямо повторил Итачи.

И тут же получил крепкую затрещину от матери.

— Прошу прощения, Сенсома-сама, — Микото свободной рукой пригнула голову сына к земле. — Он…

— Он в своем праве, — перебил ее Сенсома и присел перед Итачи.

Мальчик смотрел на него… прямо. Не волком, как должен был. Нет, это был не взгляд мстителя. И даже не взгляд хищника. Это был взгляд шиноби. Взгляд опытного и сильного шиноби.

Взгляд Мадары Учиха.

— Я виновен в смерти твоего отца, — почти по слогам произнес Сенсома, глядя прямо ему в глаза. — И ты можешь спросить с меня за это. В любой момент времени. В любом месте. Всегда. И я тебе отвечу. Я — Сенсома Узумаки-Томура.

— А я — Итачи Учиха. И я спрошу, — мальчик не отвел взгляд. — И не единожды.

Микото увела его, скрывая слезы, а Сенсома смотрел им вдаль. К нему снова подходили люди, но он уже не обращал на них никакого внимания. Потому что он внезапно понял, что увидел в глазах юного Итачи. Будто бы сквозь время и пространство, он увидел в них себя. Максимально на себя же не похожего, но столь явственно себя отражающего, что зубы будто бы сами начинали скрипеть.

Более того — он увидел и то, что видели глаза Итачи, когда он сел перед ним. И если сам он узрел себя в молодом Учиха, то тот, несомненно увидел его.

Сам того не ведая, Сенсома стал для Итачи Мадарой. А Итачи для Сенсомы — Сенсомой. И это оказалось так странно, что перерожденный больше ни слова не вымолвил до самой резиденции Хокаге.