Математик Боя. Возвращение

Затишье, застой, передышка или… подготовка?

— Хочешь посмеяться?

Сенсома нахмурился и облокотился на камень. Так было… удобно. Его сторона вся была покрыта камнями, кратерами, выбоинами и горелыми остовами деревьев. Вся его огромная сторона — все, что было прямо у него за спиной, а начиналось у ног, которые он вытянул вперед. Для удобства, тоже. И пускай вся его сторона больше напоминала сказки о прошедшем апокалипсисе, он знал, что это — отголосок совсем недавних времен.

Ибо он сидел на поле битвы шиноби. На том, что после него осталось.

— Это уравнение не такое сложное, как кажется на первый взгляд, — не обращая внимания на его хмурость, продолжил собеседник. — Логарифм тут не нужен. Совсем не нужен. Но большая часть людей пойдет именно за ним. И ошибется. И это смешно. Мне так кажется.

— Математик, — произнес Сенсома скрипучим старческим голосом.

— Да, Математик, — линзы тяжелых очков сверкнули на неприметном лице. — А ты — Боя.

Анатолий Летов сидел напротив него, и вся его сторона была почти противоположной. Он сидел не на земле, опираясь на камни, но на удобном стуле преподавателя старших классов. И за спиной его была стена, на которой висела простая школьная доска. И пускай дальше взор не выцеплял ничего существенного, Сенсома знал, что там, за учителем, находится целый мир. «Цивилизованный и современный».

Другой мир. Прошлый.

— Зачем мы здесь? — не очень дружелюбно спросил у своей прошлой ипостаси Бог Шиноби.

— Не тому ты задаешь вопрос, — провинциальный учитель показательно вскинул брови. — Я-то откуда могу знать? Я уже давно умер, а потом и растворился в тебе. Меня нет.

— Неужели? Что-то я вижу совершенно обратное.

— Сон, пьяный бред, просто галлюцинации — называй как хочешь.

— И везде буду не прав. Так зачем? Не увиливай. Ты не такой.

— Мы оба не такие.

Сенсома вздохнул и скосил взгляд вправо. Несмотря на общую разруху его половины, в четырех шагах от его ног зеленел мизерный кустик. Даже еще не кустик, а всего лишь предвестник ростка травы, но он был. И это словно служило доказательством. Вот только каким и чему — это было неизвестно.

Но мир Анатолия все равно выглядел в тысячу и сто раз цивилизованнее. Или правильно будет назвать это — «мирнее»? Спокойнее.

— И совсем не правильно, — вздохнул Математик, поправляя очки. — Мир шиноби просто более честный. Без прикрас. По крайней мере, таким он был до недавнего времени. А сейчас, насколько я знаю, это начало меняться.

— Шоурай, — кивнул Сенсома совсем уж мрачно. — Похоже, ты нашел причину. Я здесь из-за него.

— Как грубо, — Анатолий слабо усмехнулся. — Что же, по твоему, мой мир так же лжив, как и твой враг?

— Надеюсь, — шиноби замялся, но все же закончил свою мысль. — Надеюсь, что враг.

— Грешишь на ученика? Понимаю. Зная мою историю, это самое верное. Но, может быть, это тоже ответ? Может быть? поэтому мы с тобой сейчас сидим друг напротив друга, и представляем чуть ли не противоположные стороны? Потому что мы разные? Я увлечен математикой и уравнениями. Тебя манит только враг и битва с ним.

— Интересно… когда мы разделились?

Анатолий хмыкнул и задумался, подняв голову к небу. Старая привычка. Столь старая, что Сенсома уже и позабыл, когда он сам раздумывал точно в такой же позе. Его вдруг посетило странное чувство двойственности. Будто бы… будто бы его совсем ничего не связывает с мужчиной напротив.

Анатолий Летов был худ, высок и даже неуклюж. Хотя его неуклюжесть (Сенсома знал) больше обуславливалась одеждой — безразмерными пиджаками, всегда висевшими на нем, как на вешалке, и излишне толстыми очками. Математик казался практически совершенной противоположностью уверенному в себе Богу Шиноби, носящему лучшее из лучшего, и способному одним взглядом заставить всю жизнь заикаться кого-нибудь ниже уровня джонина.

— Так и запишем, — еще одна старая и забытая привычка сверкнула укором. — Момент потерян. Я и сам не скажу, когда разделились. Не знаю, может быть… после Минного Поля? Или тогда, на фронте с Водой? А возможно, в тот день, когда ты стал Джинчурики. Другими словами, мы перестали быть целым в то время, когда я стал тебе не нужен. Хочешь еще посмеяться? Наверное, в тот же день, когда ты стал Математиком Боя, ты перестал им быть. Остался только Бой. Математика перестала быть нужна.

— А сейчас нужна, да? — Сенсома поежился. — Нужна, потому что я не могу его поймать. И просчитать не могу. Я проигрываю.

— Все проигрывают. Кто-то за партой, кто за доской, а кто — в бою. В последнем тебе равных нет, а предыдущие уже не нужны.

— Слова хорошего учителя.

— Твои слова, Сенсома.

Они замолчали. И можно было бы сказать, что каждый из них думал о своем, да только это было бы неправдой. Ибо только Сенсома думал о своем по-настоящему. А Анатолий просто сидел, считая, что ему думать не положено, так как «своего» у него давно уже нет.

— Орочимару — не Шоурай, — решил, наконец, Сенсома.

— Интересно, — наклонил голову Анатолий.

— Я слишком хороший учитель, — Сенсома бледно улыбнулся и посмотрел Математику в глаза. — Теперь вижу.

Итачи быстро сложил печати и направил чакру к губам. Огненный Шар сформировался быстро и, что требовалось отдельно, практически бесшумно. Ниндзюцу, дохнув жаром, плавно полетело вперед, направляясь в указанную цель.

Но цель на месте не стояла, и была куда более умела, чем молодой Учиха. Омо изогнулась, легко уходя с линии атаки техники, при том, что никак не могла ее видеть и слышать. Она отпрыгнула, попутно сложив печати в ответ, и теперь уже Итачи пришлось уворачиваться — прямо на него вылетел гигантский Ледяной Дракон.

И проблемой была его чудовищная, под стать габаритам, подвижность — техника Омо не просто летела вперед, она изгибалась и рычала, пытаясь во что бы то ни стало добраться до адресата. Поэтому Итачи, пускай и с превеликим трудом, раскрутил в глазах Два Томое, обретая возможность просчитывать даже малейшие колебания чакры техники Стихии Льда, и предугадал, куда она врежется.

А потому бросился ровно в то самое место.

— Достаточно, — тихо объявил хриплый голос, когда грохот второго Ледяного Дракона затих.

Да, второго. Итачи, равно как и Омо с его Огненным Шаром, не видел и не слышал, как девушка сформировала технику, но он прекрасно понимал, что она ее сформирует. Это было самой важной частью урока — не полагаться на чувства, но доверять разуму. Разуму, который держит действия противника под контролем и зачастую сам выбирает, какими им быть.

И в этом плане разум Итачи оказался чуточку острее, чем у Омо.

— Ох, хитрый мелкий, — выдохнула девушка, садясь прямо на землю и раскидывая руки в разные стороны. — Это было близко.

— Почти как в Стране Лапши, — кивнул Учиха. — Но тебе не хватило скорости.

— Я смотрю, — ворчливо перебил обоих Сенсома. — Мои заключения вам уже не нужны.

Итачи смутился, но постарался не подать виду, а Омо только ехидно рассмеялась:

— Ой-ей, дедушка, не будь таким вредным! Ты же сам учил нас этому твоему идринулину.

— Адреналину, — поправил ее прищурившийся Математик Боя. — И он здесь совершенно ни при чем.

Прошло два года. Почти ровно два года — Итачи считал дни, с тех пор, как он стал учеником величайшего шиноби в мире. Хотя это и не было в его планах. По правде сказать, это было даже противоположностью его планам. Но Богу Шиноби было плевать на цели маленького хама из красноглазого клана, решившего с ним сразиться.

Решившего и проигравшего.

Тогда, два года назад, Итачи пошел на всевозможную хитрость. Он смог найти и купить линзы, повторяющие узор Шарингана с Тремя Томое. Не будь он членом клана Учиха, он бы ни за что не смог приобрести такой аксессуар, ибо такое каралось членами клана по всей максимальной строгости. Но он был, и он приобрел. И явился на берег Каиджу, дабы встретить свою судьбу.

Итачи и сам не знал, идет он мстить, объявлять личную войну, вендетту или же вызывать на честный поединок. Он просто шел, выбросив из головы все, как ему казалось, лишнее. Он снарядился в лучший из костюмов шиноби, что смогла подобрать ему со всеми связями мама, вставил в глаза линзы и вышел на берег перед самым судном, на котором возвращался сильнейший. Он сделал все, чтобы Математик Боя не прошел мимо. Все, чтобы его заинтересовать.

В тот день Сенсома-сенсей сломал ему правую руку и левую ногу. А потом силой (и очень больно) вытащил из глаз линзы. А после долго бил головой о ближайшее дерево, приговаривая… многое. Но суть всех его слов сводилась к тому, что все «лишнее» в большей степени было «всем» в голове Итачи и в наименьшей «лишним».

— Все начинается с головы, парень. И всегда в этом мире будет полезно только одно — думать. А если ты не думаешь, то ты ошибаешься. А если ошибаешься — платишь за ошибку. Болью, как сейчас, или близкими, как я. Да, Итачи-кун, я запечатал твоего отца в свиток, и он уже не вернулся из него живым. Ты можешь называть меня убийцей. Но я никогда не отнесусь к сыну Фугаку как к врагу. Как к личному противнику. Потому что он был моим учеником. И я чувствую обязанность. Обязанность учить. Даже если мне придется учить тебя.

Итачи нечего было сказать на это. Хотя он и сказал. Но на ругательства и даже слезы вечно-невозмутимого гения клана Математик Боя обратил внимания столько же, сколько на стрекозу, жужжащую в десятке метров.

— Все вы — гении, — фыркнул он. — Клан одаренных. Одаренных, которые не могут победить.

Так и началось его обучение. Не техникам, не приемам и даже не тактикам и стратегиям. Лишь искусству. Искусству побеждать.

С ним обучалась Омо. Она была старше, но на ее личной силе это сказывалось мало. Да, она умела создавать гигантские конструкты, но Итачи всего за пару месяцев подобрал к ней ключик. И, наверное, так они и подружились, объединенные общей компанией, почти что возрастом и, конечно, искусством, уроки которого почти ежедневно получали от величайшего в мире знатока.

А жить и справляться со всем этим им помогали Ловен и Сашими, верно следующие за своим предводителем.

— Никак вы не научитесь, — пробурчал Сенсома-сенсей, поворачиваясь спиной. — За столько-то времени.

— Два года, — тут же вторил своим мыслям Итачи. — Уже два года.

— Целых два года… — покачал головой шиноби. — Мда.

Целых два года они искали, и целых два года их поиски венчались неудачей. Сенсома видел, как растет молодая Омо, превращаясь из забитой девочки в красивую девушку. Видел, как меняется Итачи, и читал, как меняются его письма семье, которые он регулярно отправлял.

И скрипел зубами, не имея возможности видеть все остальное.

Ни Ошими, ни Орочимару, ни Шоурая. Да даже Изуна с Карумой будто бы провалились под землю! О, конечно, их присутствие чувствовалось — наемные убийцы, ловушки, покинутые убежища — враги никуда не делись, просто… они легли на дно. Вероятно, у них даже началось нечто вроде соревнования — кого Сенсома найдет последним.

Кого он последним достанет…

Математик Боя не отчаивался, как и его отряд. Вместе они досконально проверили Молнию, Мороз, Горячие Источники, Волны, Лапшу и часть Воды. Не спеша, давая врагам самим показаться на свет. Сенсома знал, чувствовал — ему готовят ловушку, теплый прием и настоящий бой. Возможно, все они действуют сообща. Может и нет. В любом случае, они бездействуют внешне, только для того, чтобы потом начать действовать резко и решительно.

Этого он и ждал. Этого и добивался, не спеша обходя все встречные Страны, заходя в каждую столицу. Он показывал себя, открывался для ловушки. Даже обременил отряд балластом из Омо и Итачи, которых обучал, поначалу, просто от скуки. Впрочем, совсем скоро дети показали свой потенциал, и скука сменилась интересом.

Математик Боя нашел новых перспективных учеников. И они даже перестали быть балластом.

— Затишье, — довольно выдохнул Ловен, лежащий рядом и наблюдающий за тренировкой детей.

— Тебе это нравится? — выгнул бровь Сенсома. — Я считаю это тратой времени.

— Видит Автор, нельзя потратить время, — маг зевнул. — Вернее, нельзя потратить его бессмысленно. Или наоборот — осмысленно. Все зависит от точки зрения. Фаталисты не видят смысла ни в чем, а оптимисты готовы каждую травку сделать Богом.

— Мы плавно переходим к разговору о смысле жизни.

— Совсем и не плавно. Резко. Но, если спросить меня, смысл жизни в том, чтобы ее прожить. Как ты говоришь — потратить все время, что отпущено тебе на страницах Автора. А уж как это сделать — зависит от того, какой ты персонаж.

— И каким персонажем я буду, если потрачу все оставшееся время на бессмысленные поиски?

Ловен заворочался, с характерным звуком откупорил пробку от бутылки вина и с подобным же звуком всосал в себя половину содержимого той бутылки. Потом неспешно закрыл ее и, потянувшись, сел.

— Ты, Сенсома, — сказал он, взглянув перерожденному прямо в глаза. — Всегда будешь главным персонажем. Так уж написана эта книга.

И Сенсома не стал спорить. Знал, что это бесполезно.

К вечеру того же дня Сашими получила письмо. Характерная роспись на его конверте была уже хорошо узнаваема всеми членами отряда. Это было письмо лично для Сенсомы. От старшего сына.

Молча прочитав его, перерожденный шумно выдохнул. Итачи, Омо и Сашими заинтересованно смотрели на него, гадая о причинах и сути письма, а Ловен, пьяно икнув, просто прошел мимо и вырвал лист ровно в тот момент, когда Сенсома дочитал. И широко улыбнулся, потрясая письмом у глаз вздрогнувших товарищей. Он верил, что если смог сделать что-то подобное, то на это была воля Автора.

— Нас приглашают в Песок, — пояснил Сенсома спутникам, проигнорировав хамство Архимага. — Вернее — зовут меня, но я же знаю, что от вас не отделаюсь.

— И зачем мы идем? — спросила Сашими.

Сенсома вновь тяжело вздохнул и посмотрел на небо в привычном для одного старого математика жесте.

— Мне пришла пора, наконец, встретиться с мамой Шиццу.

— Деградации не вижу, коллега, — поделился мыслями Кей Учиха.

— И я не вижу, — ответил ему Узумаки Сайшо. — Более того, коллега, мои фуин тоже не засекли даже малейшей деградации.

— Если вы говорите «малейшие», может ли быть место прогрессу?

— Оно, определенно, есть.

Обито заворчал, но смолчал, дожидаясь окончания совещания двух светлейших голов Конохи. Если быть точным, то Узумаки Сайшо в Листе был гостем и послом от Узушио, а Кей Учиха слыл большим специалистом лишь в области Шарингана и Мангеке Шарингана, однако, конкретно сейчас и конкретно для Обито именно эти двое были самыми важными учеными в целом мире.

— Итого, Обито-сан, — вздохнул Сайшо, заметив нетерпеливость парня. — Ты здоров. Свыше — твое тело полностью приняло части, хм… Зецу, как ты говоришь. И эти самые части дают тебе ограниченную власть над Стихией Дерева, хотя в них и нет ДНК клана Сенджу, мда… В свою очередь, Мокутон дает твоему телу интересную регенерацию. Интересную потому, что она полностью перекрывает деградацию твоего Мангеке Шарингана. Коллега, прошу вас.

— Истинно, — вторил ему Кей Учиха. — Твоя ситуация, Обито-кун, уникальна. Из-за того, что глаз у тебя только один, твои чакра и мозг справляются с его поддержанием в полностью рабочем состоянии куда дольше обычных, известных нам, случаев. А прижившийся Мокутон позволяет полностью исключить какую-либо деградацию глазного яблока. Правда, работать это будет только до тех пор, пока ты задействуешь только один глаз. К прочему стоит отнести невозможность активации Сусаноо — нет никаких подтвержденных случаев использования этой техники с помощью единственного Шарингана. Но, несмотря на это, перспективы, открывающиеся тебе в связи с твоей ситуацией невероятны.

— Например? — тут же ухватился за возможности парень. — Я смогу делать что-то уникальное?

— В известном смысле, — пожал плечами Сайшо, вместо своего коллеги. — Даже ограниченное использование Мокутона — большая честь.

— И наука, — добавил Кей. — Впрочем, твои инстинктивные знания довольно обширны. На базовом уровне ты знаешь немало. Остальное зависит только от тебя.

— Таково наше заключение за два года наблюдения, Обито-сан, — Узумаки встал с кушетки и потянулся. — Если честно, работу можно публиковать. Уверен, клан Учиха заинтересуется добытой информацией, да и не только он.

— Кто еще? — неожиданно спросил новый, в палате, голос.

Все трое обернулись к двери и увидели в ней, конечно же, вездесущую и всеведущую директрису госпиталя Селения Листа. Даже больше — вошедшая в палату Цунаде Сенджу была идолом и богиней для всех, без исключения, ирьенинов Страны Огня, а может быть даже и всего мира.

Уверенная в себе, резкая, но умная и добрая, она кинула на троицу серьезнейший взгляд из-под простых очков и улыбнулась. Почти хищно. Но все в селении знали, что Цунаде Сенджу — сытая хищница, и задирает насмерть только врагов.

А врагов у жены Четвертого Хокаге в стране не было. Кончились.

— Да практически все, — «оттаял» первым Сайшо. — Цунаде-сама, наши наблюдения касаются фундаментальной генетики и почти всех законов чакры. И, конечно, взаимодействий кеккей генкай. Основной интерес, несомненно, они представят для кланов с уникальными геномами. Но ведь есть же еще…

— Враги, — не дала ему закончить Сенджу. — Противники этих самых кланов. А еще — коллекционеры. И еще много кто еще. Ты прав, Сайшо, эти исследования будут интересны всем. И я думаю, что вам стоит повременить с публикацией.

— Но Цунаде-сама…

— Я понимаю, Кей. Правда. И вы поймите меня сейчас Коноха заинтересована в укреплении позиций. Не в дружбе между Странами, а именно в укреплении. И лично я думаю, что мощь клана Учиха и отдельных его членов — именно то самое укрепление. И, уверена, Хокаге думает так же. Не беспокойтесь, коллеги, ваши исследования увидят свет. Я просто предлагаю придержать их и выслушать лично Като-сама. Что скажет он, то и будет.

— Вы правы, Цунаде-сама, — поклонились Узумаки и Учиха. — Просим вас донести до Хокаге-доно нашу ситуацию.

— Будьте спокойны, коллеги. Обито, можно тебя?

Молодой Учиха потянулся, разминая мускулы, и ловко выпрыгнул с кресла. Он сделал это легко и непринужденно, являя всем присутствующим гибкое и сильное тело юноши шестнадцати лет. Пускай некоторые «детали» этого тела не были с ним с рождения, как и сказали господа ученые, он владел им куда лучше, чем средний шиноби владеет своим родным телом.

И это уже год оправдывало его высокое звание джонина. И оправдывало справедливо.

Цунаде не упустила возможности провести глазами по всему телу Обито, но смутить его и остудить юношеский пыл, как это делала в давние времена Мито, не смогла. Тем не менее, свою долю удовлетворения она получила, а потому молча вышла из палаты. И так же молча довела юношу до своего кабинета.

— Можешь не садиться, я тебя не задержу, — махнула она рукой, сама усаживаясь в удобное кресло глав-ирьенина. — Просто хочу знать, как себя чувствует Кушина.

Обито нахмурился, сплел пальцы рук за спиной.

— Еженедельные отчеты, — произнес он немного невпопад, но быстро собрался с мыслями. — Я каждую неделю присылаю отчеты. Вы знаете все. А может быть даже больше меня. Точно не хотите задерживать?

— Ты повзрослел, — лениво констатировала Сенджу и отметила, что на сей раз старый бабушкин прием сработал. — И когда успел?.. Впрочем, ты все еще мальчишка. Так что прошу тебя не играть со мной в мальчишечьи игры, а говорить на равных. Как взрослый человек со взрослым человеком. Я хочу узнать о состоянии Кушины от ее верного воздыхателя.

Вот теперь Обито смутился по настоящему. И явно не от удачно выбранного тона львицы перед зайцем.

Хотя, по большому счету, он не был удивлен. Если бы не обстоятельства, все селение давно бы уже знало, что они с Кушиной-сан очень много времени проводят вместе. И что большую часть этого времени они говорят о всяких глупостях, вроде погоды, еды, играх, людях и…

Любви.

Но селению не было дела до Кушины Узумаки. С тех самых пор, когда ее признали женой преступника и ренегата. И даже то, что Минато-сенсея потом оправдали, уже никак не изменило отношение селян в сторону его молодой супруги. Вернее, теперь уже вдовы. От нее не отвернулись только те, кто стоял на вершине — те, кто знали обо всем с самого начала, и те, которые заботились о ней, как об оружии.

Хотя и они признавали ее поломанным мечом.

Псевдоджинчурики была буквально обречена. Ее психологическая травма поставила крест на материнстве, так как в младенце, названном Наруто, она видела лишь его отца — Минато. И пускай Минато был признан невиновным, а все его слова — словами обмана, провоцирующе сказанными Шоураем-Контролером, сдвига Кушины это не изменило. Поэтому маленький Наруто воспитывался в приюте, как просто Наруто Узумаки — одна из жертв войны.

И только Обито был со всем этим не согласен. Настолько сильно, что ни дня не позволял Кушине-сан пробыть одной. Настолько, что посещал маленького Наруто даже тогда, когда он сильно болел. А он часто болел, из-за того, что родился недоношенным. Обито было плевать. Он собирался стать Хокаге, а Хокаге не должен бросать своих близких и близких тех, кого близким считал.

Его священная обязанность даже не томила, но была стимулом.

И как-то понемногу он… изменился. В тренировках он проводил все свободное время, а все его занятое время проходило близ реабилитирующейся псевдоджинчурики и ее сына. Ну и в миссиях, конечно. Так, постепенно, Рин превратилась в верную напарницу, а Какаши в надежного друга. Из любви и соперника…

А настоящей любовью как-то так стала Кушина-сан. А роль соперника принял враг, которого все знали под именем Шоурай.

— Хорошо, Цунаде-сама, — голос Обито, справившегося со смущением стал тверд. — Если вам угодно слушать мою болтовню. Потому что, повторяю вам, ничего нового я вам не скажу. Кушина-сан поправляется. Верно. И уже совсем скоро я планирую устроить ей встречу с Наруто. Хотя… Наруто еще совсем маленький, но это будет полезно и для него. А уж для нее насколько — вы не представляете.

— Возможно, — Цунаде вздохнула. — Като дает это под твою ответственность. Но я тебя убедительно прошу повременить как можно дольше. Как можно.

— Затишье, — буквально непроизвольно вырвалось у Обито.

— Что?

Взгляд последней из Сенджу сделался холодным, но во всем остальном она сохранила вид хозяина, радушно принимающего у себя гостя. Но Шаринган Обито нельзя было этим обмануть. Он видел практически все.

— Так говорят, — ответил он. — Затишье. И ваши слова о том, что нужно повременить. Ученым, мне, всем. Цунаде-сама, затишье бывает перед бурей. Вы что-то знаете об этом?

Он говорил даже не о затишье, а о застое. О застое, который заметили опытные шиноби примерно год назад. Том самом застое, который буквально заморозил видимый мир на двадцать четыре месяца. Но Обито чувствовал, что помимо мира видимого, есть мир невидимый. И тот невидимый мир готовит нечто серьезное.

Цунаде устало опустила плечи и отвела взгляд. Несмотря на свой статус, она действительно была хорошей женщиной. И очень сильно напоминала старожилам свою бабушку — Мито Узумаки. В те времена, когда правил Первый Хокаге, его жена была будто матерью для граждан. Но если Хаширама Сенджу был мягок, то Мито была строга. И этим она уравновешивала внутреннюю политику мужа.

Цунаде Сенджу была строга, но справедлива и добра. Чутка и осторожна. В то время как Като Дан был… точен. Его действия, как Хокаге, были неопровержимо правильными, но от него самого, как от фигуры политической или же просто человека, не чувствовалось некоего «тепла». А народу нужно было тепло. И его даровала Цунаде.

— Я кое-что знаю, Обито, — вздохнула, наконец, Сенджу. — Но тебе не следует этого знать. По большому смыслу мне тоже не следует. И это затишье, как ты его назвал… Пускай это будет передышкой.

— Передышкой перед чем?

— Если бы я только знала…

Ветер поднимал песок и закручивал в причудливые вензеля, но никто из отряда не видел в этом ничего красивого. Особенно Ловен, который намотал выданный ему Сашими шарф на все лицо, оставив место в мире только для губ. Губы он, конечно, занял бутылкой. И шел под ручку с бухтящей Омо.

Сухие, кажущиеся настоящим наждаком, ветра заставляли бурчать вообще всех. А то, что это было лишь началом пути, понижало боевой дух еще на сотню градусов. И, тем не менее, Сенсома широко улыбнулся, когда они, наконец, дошли до границы.

— Шиццу! — он распахнул объятия и широким шагом направился к сыну.

— Здравствуй, — голос шиноби Ветра слегка дрогнул, но взгляд был тверд.

— Встречаешь еще далеко за порогом, — все так же весело продолжил Сенсома. — Ты так нетерпелив?

— Куда больше, чем ты думаешь, — изогнул губы в усмешке красноволосый. — Ты и так опоздал.

— Мы были заняты эти два года, — пробурчал ему Ловен, держа бутылку зубами за горлышко.

— Он опоздал куда больше.

Сенсома посерьезнел, но не расстроился, а только лишь кивнул сыну, позволяя ему начать их провожать. И Шиццу начал. Он был мастером путей пустыни, да, к тому же, еще и первоклассным шиноби, так что редкие чакрозвери или барханы предпочитали огибать плотный отряд стороной.

Только злые ветры терзали, но куда им было против шиноби? Даже Итачи чувствовал лишь дискомфорт.

Они много говорили по дороге. Сенсома почти не волновался, но для него даже самое малое «почти» было столь непривычным и необычным чувством, что его требовалось тут же закрывать разговорами. В основном все темы крутились возле той, с кем ему предстояло встретиться. Он не боялся этой встречи и даже понимал ее важность.

Ему просто было неловко.

И еще более неловко ему стало, когда Шиццу указал рукой на дверь солидного особняка, выстроенного за пределами Песка. Перед посещением Какурезато, его привечали в загородном доме. Вероятно, Шиццу опасался крутого нрава матери и разрушительной силы отца.

И опасался он не зря, между прочим.

На пороге их встретила Сануми, улыбающаяся всем, как дорогим гостям. И в той улыбке не было фальши. Хозяйка дома быстро разговорила всех членов отряда, успев даже найти какую-то смутно-общую тему с Ловеном, попутно проводив их в гостинную. Там уже было накрыто.

И, к облегчению Сенсомы, пусто. Он пристроился у дверного косяка коридора, ведущего, как он понял, в личные комнаты и краем уха слушал мерную болтовню.

— Сашими-сан, у вас в Узушио первое и второе подают вместе, или отдельно?

— Вместе, Сануми-сан, но стоит ли беспокоиться? Мы у вас в гостях и будем здесь по вашим правилам.

— Омо, ты отдавила мне ногу! Ик!

— Старый, сними уже шарф, мы в доме!

— Зачем?

— Как зачем, чтобы видеть!

— И на что тут смотреть? Или ты думаешь, что меня в пустыне песочек в глазах напугал? Нет, льдинка, там просто было скучно. Тут не лучше.

— Шиццу-сан? Что это.

— Это… подожди немного, парень, дай мне повторить. Тебя же зовут Итачи, верно? Нас представили смазанно.

— Итачи Учиха.

— Учиха, хм… Это, Итачи, Синий Скорпион.

— Таких не бывает! Автор такой фигни не писал!

— Это не настоящий зверь, старый! У него в руках бутылка. Сок?

— Алкоголь.

— Алкоголь?!

Сенсома усмехнулся, глядя, как удивленно распахиваются глаза Шиццу, не ожидавшего от старого мужчины без чакры прыти, достойной шиноби уровня Каге. У плеча усмехнулись в ответ.

— Не ожидала, что ты приведешь такой балаган, — произнесла Чие, встав рядом. — Этот старикашка похож на Озина. Чем-то.

— Ты плохо его знаешь, — ответил Сенсома. — Впрочем, так можно о многом сказать.

— И верно. Мы с тобой уже такие старики, а все еще ни хрена не знаем, — Чие вздохнула и покачала головой. — Ну, кроме того, что вон тот, красноволосый, наш общий ребенок.

Они посмотрели друг на друга и усмехнулись. Не вражда. Даже не соперничество за сына. Уважение. Взаимное и глубокое.

И тут дверь с грохотом распахнулась!

— Ах-ах, вся семья в сборе! — пропел невысокий молодой юноша, облаченный в черный плащ, из-под которого виднелись алые волосы.

— Сасори! — тут же вспыхнули все члены семейства Акасуна. — Ты…

— Я! — радостно воздел он руки вверх. — И не надо смотреть на меня скорпионами, потому что я не дурак. И не пришел бы сюда один, зная, как качественно вы размажете меня по пустыне.

— Ты сам — скорпион! — рыкнул Шиццу, напрягаясь.

— Может и так, — пожал плечами его сын. — Слышали байку о скорпионе и змее? Две ядовитые твари в пустыне вынуждены друг другу доверять.

Сенсома нахмурился и тут же ощутил знакомую чакру. Из-за спины донесся хриплый голос.

Голос Орочимару.

— Давно не виделись, сенсей.