Наша бабушка Инесса Арманд. Драма революционерки

ПРОГРЕССИВНЫЕ ФАБРИКАНТЫ

Знакомясь с историей семьи, я часто задавалась вопросом: интересно, как представляли свое собственное будущее некоторые наследники Евгения Евгеньевича и Варвары Карловны Арманд, занявшись подрывом устоев самодержавия? Как можно объяснить, что сразу несколько детей этой богатой и уважаемой пары, все потомственные почетные граждане, активно занялись революционной деятельностью?

В апреле 1897 г. средь бела дня к дому фабриканта Арманда в селе Пушкино подъехала коляска и несколько конных жандармов. Разбудили хозяев. Евгений Евгеньевич был уравновешенным человеком, поэтому на сообщение жандармов о том, что они произведут в доме обыск, равнодушно ответил:

— Ищите, молодые люди. Только что вы там собираетесь найти?

Хозяину дома объяснили, что с недавних пор на фабриках Арманда не все благополучно. Кто-то подстрекает рабочих против хозяев, распространяет прокламации с призывами к борьбе.

Евгений Евгеньевич удивился:

— Но при чем же тут мы? Не мы же сами против себя подстрекаем?

Старший из жандармов неопределенно повертел в воздухе пальцами, как бы давая понять, что мало ли что может быть, и спросил хозяина:

— Так позвольте начинать обыск?

Спустя час с небольшим Евгений Евгеньевич и Варвара Карловна сидели в гостиной, потрясенные, и не знали, что сказать друг другу. В комнате их родственника и репетитора молодых Армандов Евгения Каммера жандармы нашли целое подпольное издательство. За ним уже давно следили филеры, поэтому вместе с репетитором арестовали и его подопечных, с которыми он общался не только в Пушкино, но и на московских квартирах. Жандармы увезли с собой Бориса Евгеньевича, студента Московского университета, и его кузена Левушку, сына Эмиля Евгеньевича. Оказалось, что этот юный наследник миллионеров регулярно проводил в овраге у фабрики встречи с рабочими, которых обучал основам марксизма. Вместе они сочиняли текст тех самых прокламаций, из-за которых обыск произвели в доме у хозяев фабрик.

Из комнаты Каммера жандармы изъяли склад нелегальных печатных и рукописных изданий революционного толка, гектограф, два мимеографа (машина для трафаретной печати. — Примеч. авт.), множество готовых трафаретов, краску, стопки писчей бумаги. В одном из московских домов, принадлежавшем Армандам, жандармы нашли 50 экземпляров брошюры «О Всероссийском рабочем съезде». Евгений Евгеньевич и Варвара Карловна даже не подозревали, что их близкие не ограничиваются дискуссиями либерального толка за общим столом.

В итоге решением Судебной палаты Бориса Арманда поместили под домашний арест. По поводу юного Лео к его отцу Эмилю Евгеньевичу пожаловал пристав.

— Ваш сын несовершеннолетний, судить его мы не имеем права. Советуем вам его выпороть, как следует выпороть и отправить доучиваться за границу. Он дерзок на язык, и если останется здесь, то достукается до каторги.

Так со слов старших записал эту историю о своем отце Давид Арманд. 17-летнего юношу отправили «в ссылку» за границу — учиться в Берлинском университете.

Каммеру, который взял на себя всю вину, запретили проживать в крупных российских городах. Арманды повели себя по отношению к ссыльному как любящие родственники: платили за адвокатов, внесли залог за освобождение из тюрьмы, помогли уехать в Германию и вплоть до его возвращения поддерживали молодого революционера деньгами и дружеским участием. Когда Каммер после тюремного заключения был сослан в Елец, Александр Евгеньевич отправился его навестить. В Ельце его догнало письмо Инессы:

В то время, когда произошла эта драматическая история, Инесса еще и думать не думала об участии в революционном движении. Хотя за семейным столом Армандов в Пушкино не прекращались разговоры о необходимости перемен в России.

Сам этот стол заслуживает нескольких слов. Хотя бы потому, что он сохранился в семье до сих пор. Такие столы не были редкостью в залах помещичьих усадеб. За таким же точно столом в имении Гончаровых Полотняный Завод обедал, еще будучи женихом Натали, Пушкин. Это так называемый стол-сороконожка длиной в пять с половиной метров. Когда он сдвинут, то за ним легко усаживаются 12 человек. Когда раздвинут — 40 персон. Сейчас этот стол занимает полкомнаты в небольшой типовой московской трешке, где живет семья архитекторов Семеновых-Прозоровских, состоящих с Армандами в близком родстве. За этим историческим столом, стоявшим до революции в одной из комнат дома в Пушкино, порой сиживала семейная компания из 40 человек. Внуков кормили отдельно — их в семье насчитывалось 45 душ. За столом у взрослых старые родители обычно молчали и слушали молодежь. О чем говорили? О несовершенствах человеческого общества. Предлагали свое видение переустройства. Инесса тогда еще не вникала в революционные теории.

— Саша, я собираюсь вести дневник наблюдений. — Инесса протянула мужу купленный в Москве альбом в бархатном переплете с золотой каймой. — Напиши мне что-нибудь на первой странице.

Александр Евгеньевич присел к письменному столу. Секунду подумал и сделал надпись:

«Что написать тебе? Я скажу, что люблю тебя, что ты моя жизнь, луч света, который сияет мне всегда и везде, да все это тебе и самой хорошо известно».

Инесса прочитала надпись и поцеловала мужа в щеку. По-товарищески. По-дружески. Прежде всего она видела в нем надежного друга. И с ним первым поделилась своими планами:

— Саша, давай построим у нас в Ельдигино школу. Я буду сама преподавать крестьянским детям. Мне хочется на практике применить свои познания в учительском деле. Ты пойми: скучно же просто так проводить жизнь, в одних только будничных хлопотах.

— Я должен это обдумать, Инес.

— О чем тут думать! Я уже присмотрела место, поехали, я тебе его покажу. Я готова ради этого отказаться от отдыха в Ницце. И продать свои драгоценности.

— В этом нет нужды. Я выделю деньги. Только ты уверена, что справишься?

— Я очень хочу обучить грамоте крестьянских детей. И, возможно, их матерей.

Александр в тот же день составил план действий. Прежде всего нужно было получить разрешение земства. Тут никакой проблемы не было. Школу построили к осени. Инесса посещала дома сельчан, одаривала деньгами, одеждой, необходимой утварью. Разговаривала с матерями, убеждала их учиться у нее грамоте вместе с детьми. Пока не начались занятия в школе, она часто ездила в Москву — закупать для школы книги, тетради, и все необходимое. Там она встречалась с Александром, когда у него заканчивались заседания в Московском земском собрании. Александр Евгеньевич был гласным по доверенности отца. Заседал во всевозможных комитетах с крупнейшими предпринимателями — с Морозовыми и Прохоровыми, Гучковыми и Рябушинскими, Абрикосовыми и Катуарами. Занимался благотворительностью. Инесса вместе с ним ходила навещать бедные семьи в московских трущобах. Увиденное приводило ее в бешенство.

Однажды после одной из таких инспекций они вернулись в Ельдигино с младенцем. Мальчишка родился на Хитровом рынке, родителям он не был нужен. Инесса настояла на том, чтобы они взяли ребенка к себе. Так появился Володя Афанасьев, которого Инесса и Александр воспитывали вместе со своими сыновьями. Но чем больше она делала, чем больше вникала в окружающую ее жизнь, тем сильнее понимала: косметическим ремонтом в России не обойдешься. Слишком сильное неравенство, слишком тяжелая жизнь у простого люда.

В своем дневнике Инесса записала: «Что за нищета в домах! Что за богатство в книгах!» Это богатство она очень хотела разделить не только с детьми крестьян, но и с рабочими фабрик своего свекра.

На фабрике Армандов ткали полушерстяные материи — гладкий и фасонный люстрин. Красили не только свои ткани, но и принимали заказы на покраску и отделку от других фабрик. Шерстяная и бумажная пряжа поступала из-за границы. На фабрике зимой работали 700 человек, в летний сезон — 500. Двести рабочих уходили в свои села на полевые работы.

Однажды Инесса услышала, как девушки-работницы пели, возвращаясь с работы:

Зима морозна настает, У фабричных сердце мрет. Ах постылый ты завод, Перепортил весь народ.

Она внутренне содрогнулась. Попросила мужа сводить ее на фабрику. Осмотрев красильное производство, Инесса была шокирована. За ужином она плакала.

— Саша, как люди могут работать в таких условиях? Сырые стены, возле окон мох и плесень, мокрые грязные полы! Ужас!

— Да, и я там тоже обучался делу. И мои братья. Чтобы понимать все тонкости. Инес, тебе не следовало туда идти. Это не для женских глаз, а для нас, мужчин, — нормальная работа. Днем хорошее освещение, вечером — газовые фонари. Паровое отопление. Главное следить, чтобы не нарушалась технология, тогда окраска тканей будет качественной. Я целыми днями так и бегаю вверх-вниз из конторы в мастерскую. А у вышивальщиц вообще хорошие условия, в холод помещение отапливается двумя голландскими печами. У ткачей каждый станок освещается газовым фонарем. Производство, что ты хочешь!

— Но работают не только мужчины! Работают дети! И молодые женщины!

— Инес, они рады, что у нас есть для них работа, поверь! И потом, разве ты не знаешь? На свадьбу каждая девушка получает приданое. Отрез на платье, комод, необходимую утварь. И вдобавок новобрачным предоставляют для венчания и гуляний наших лошадей! Вот что: как только буду свободен, покажу тебе, что мы построили для рабочих в Пушкино.

«Больница, аптека, школа, богадельня для одиноких рабочих», — перечислял построенные Армандами объекты сопровождавший Инессу младший брат Александра — Николай Евгеньевич. Он занимал в семейном деле пост директора фабрик. Выпускник естественного отделения физико-математического факультета Московского университета, он был еще и прекрасным администратором. За него недавно вышла замуж Инессина родная сестра Рене. Рассеянно слушая зятя, Инесса думала: интересно, как живется сестричке в селе Алешино после Парижа? Сама она не готова постоянно жить в сельской местности. Инесса — дитя города. Ей мало занятий, которые есть у жены местного фабриканта и помещика. Школа занимает много времени, но ей как воздух нужна городская среда. Там, в Москве, лекции, библиотеки, театры, консерватория. Там они с мужем бывают в гостях у Мамонтовых, где временами поет Шаляпин, где читает свои пьесы Чехов. Но у Саши не так часто выдается свободное время, чтобы ехать с ней в город. Когда он не занят делами, то любит поохотиться или провести время в мужском Купеческом клубе. И другие молодые родственники — они постоянно заняты. Инесса даже и не подозревала, чем именно так загружены братья мужа, пока в дом с обыском не приехали жандармы. Оказывается, наследники мечтают о смене существующего строя! И пропаганду ведут на собственных фабриках!

«Они же рубят сук, на котором сидят!» — Инесса не одобряла их деятельности.

Ни в своем дневнике, ни в письмах она не оставила никаких записей о том, когда к ней пришло решение посвятить себя революции. По разным косвенным доказательствам можно было предположить, что этот процесс начался в 1902 г., когда Владимир Арманд познакомил Инессу с несколькими подпольщиками. В 1964 г. журналист Павел Подляшук отыскал в Государственном архиве Московской области автобиографию Инессы. Там она указывает, что после недолгого колебания между эсерами и эсдеками решила стать большевичкой.

Инесса будет работать на революцию, как вол. Несколько тюремных отсидок, ссылка почти к полярному кругу, побег за границу. Знакомство с ленинским кружком в Париже.

Как вспоминала большевичка Людмила Сталь, с которой Инесса вместе верстала в феврале 1914 г. зарубежную часть первого номера журнала «Работница», никто и никогда не слышал, чтобы .Инесса отказалась от какого бы то ни было партийного задания. Ни от рутинного, ни от тяжелого, ни от опасного.

Инесса будет переезжать из одной европейской страны в другую как большевистская связная. Напишет множество статей и брошюр. Станет обучать революционеров в специально организованной школе под Парижем. Ей придется выступать на европейских социал-демократических конференциях по поручению вождя партии, которую она выбрала для себя из десятка других революционных организаций. Переведет с русского на английский и французский языки (и наоборот) множество чужих статей революционного содержания. Но это все будет позже.

А пока она всего лишь жена одного из наследников крупного состояния. И бунтарские настроения, которые бродят в семье среди братьев и сестер ее мужа, еще не захватили Инессу. Ее волнуют практические задачи. Как улучшить положение рабочих на фабриках ее родни?

Александра удивляла тяга Инессы к серьезной литературе. Как-то раз во время отдыха в Крыму на пляже он поинтересовался, что читает жена, увидев в ее руках толстенную книгу. Душещипательный роман? Взглянув на титульный лист, он поразился: «С.С. Арнольди. Задачи понимания истории. Проект введения в изучение эволюции человеческой мысли».

— Это тебе интересно?

— Очень интересно! Некоторые его взгляды мне прямо ужасно по душе. Вообще, я давно не читала книги, которая бы так соответствовала моим взглядам.

Арнольди — литературный псевдоним Петра Лаврова, теоретика революционного народничества. Читая книгу, в беседах с Александром она все чаще затрагивает тему революционного переустройства общества. Инесса еще только начинает интересоваться революционными течениями и очень далека от практики. Но пройдет совсем немного времени, и она втянется в революционное движение.

Сейчас, век спустя, о революционерах судят по-разному. Читая дневники и письма моих родственников, втянутых в это всеобщее разрушительное движение, охватившее все слои общества, приходишь к выводу, что у революционно настроенных людей не было преступного умысла погубить Россию. Та же Инесса, те же братья Арманд вполне могли продолжать жить сытой и размеренной жизнью. Но им не позволяла совесть. Они воспринимали социальное неравенство как вопиющую несправедливость — это понимали даже дети. Мой двоюродный дядя, ученый-океанолог Марк Владимирович Федосов, признавался мне, что всю жизнь, с детства, испытывает мучительный стыд оттого, что его семья была богатой, в то время как сверстники, дети рабочих с семейных фабрик, несомненно, были бедны. Это чувство впервые поселилось в нем, когда детей рабочих позвали на елку в господский дом. Им дарили подарки, для них устроили прекрасный концерт — но дети продолжали жаться в углу и смотреть на окружающих исподлобья. Этот мир богатых был им чужд и враждебен.

Вероятно, с той же самой елки началось и становление личности моего отца. В 16 лет Поль Арманд ушел на Гражданскую войну на стороне красных. Его юношеские идеалы складывались под влиянием революционно настроенных родственников. Я думаю, что его мать, моя бабушка Рене, была в отчаянии от выбора своего младшего сына. Ее старшие дети — Андрей и Николай — оба погибли на войнах: первый — на мировой, второй — на Гражданской. Она временами жалела, что не осталась перед войной в Швейцарии, где возле Лугано у нее была вилла, подаренная свекром. Несомненно, уехать за границу могли все Арманды. Во Франции и Швейцарии оставались крупные банковские счета, оставалась недвижимость за рубежом, и вполне можно было начать жизнь на новом месте. Но семья предпочла остаться в России и разделить судьбу народа. Почему? Это большая загадка, и уже некому ее объяснить потомкам.