Наша бабушка Инесса Арманд. Драма революционерки

КАК РОЖДАЮТСЯ ЛЕГЕНДЫ

Любя по дружбе.

Так сам Ленин определял те чувства, которые он питал к Инессе. Ульяновы за время их знакомства привязались к этой необыкновенной женщине, бросившей ради революции обеспеченную и спокойную жизнь в кругу любящей ее семьи. Мало того, с ее редким музыкальным даром она могла бы стать концертирующей исполнительницей, не менее знаменитой, чем полька Мария Шимановская, «первая пианистка Императорского двора».

Но предпочла жизнь, полную опасностей и совсем не романтических событий, — тюрьмы, ссылка, побег, добровольное изгнание. Поражало то, что она всегда была в бодром настроении и заражала им окружающих. Рядом с ней всегда хотелось действовать. Это было очень нужно Владимиру Ульянову, у которого время от времени на смену напряженной умственной деятельности приходила утрата сил.

Они ежедневно виделись в Париже, когда осенью 1910 г. Инесса с детьми поселилась неподалеку от своих новых знакомых. Тогда оба супруга часто бывали у нее. Надя любила смотреть, как играют дети, и даже Ленин тоже по-своему принимал участие в их возне.

Потом было Лонжюмо, где большевики жили в доме, снятом Инессой на деньги Александра Евгеньевича, — за исключением семьи Ульяновых, которые остановились на другом краю деревни и приходили к коммунарам только на обед.

На протяжении двух недель осени 1913 г. они каждый день виделись в Поронине, австро-галицийской деревушки близ Кракова в предгорьях Высоких Татр. В Поронине Ульяновы проводили лето по рекомендации врачей. Сняли домик на пять месяцев. Доктора сочли, что горный воздух и спокойствие будут полезны для Крупской, у которой обострилась ее базедова болезнь. Ленин тогда не на шутку перепугался за жену. Писал всем знакомым, советовался: стоит или не стоит оперировать?

Пока я не прочитала это ленинское письмо в полном собрании сочинений и не знала про обострение в тот период болезни Надежды Константиновны, у меня выстраивалась такая конструкция: Ленин в конце 1913 г. резко прекратил начинающиеся романтические отношения с Инессой, поскольку не мог надолго отвлекаться от партийной работы. Состояние влюбленности мешало, отвлекало от занятий. На выручку пришла сублимация, по Фрейду, это такое состояние человека, при котором его энергия либидо преобразовывается в энергию деятельности.

Прочитав про болезнь Надежды Константиновны, я даже восхитилась Владимиром Ильичем Ульяновым. Это поступок настоящего мужчины — пожертвовать своими чувствами к другой ради больной жены. Но дата на ленинском письме, адресованном его другу и соратнику доктору Григорию Шкловскому, показала, что я опять ошибаюсь. Начало мая 1913 г. Если обострение болезни Надежды Константиновны и впрямь стало результатом постоянного стресса, то причины этого состояния коренились совсем не в увлечении Ленина товарищем Инессой.

Когда в мае 1913 г. Ульяновы обустраивались в Поронине на даче, Инесса была далеко от них. Выйдя из петроградской тюрьмы после семимесячного заключения, она пыталась восстановить свое пошатнувшееся здоровье. В тюрьме у нее начался туберкулез.

В Поронин Инесса приехала только 25 сентября, в разгар совещания Центрального комитета с партийными работниками. В мероприятии принимали участие большевики — депутаты Государственной думы, представители ячеек партии из крупнейших пролетарских центров. Инесса вместе с товарищем Штокманом представляла партийную организацию Петербурга. Ее доклад был посвящен нарастанию массового революционного движения в столице. Председательствовал на заседании Ленин, секретарем была Крупская.

К тому времени Надежда Константиновна уже восстановилась после тяжелой операции, которую сделал ей в Берне профессор Теодор Кохер. Ульяновы долго не могли решиться на оперативное вмешательство. Но отдых в горах не помог, вспоминала Крупская, и она постепенно превращалась в инвалида. Операции пришлось ожидать в Берне целый месяц. Ленин все это время очень нервничал. Когда все осталось позади, он в тот же день написал письмо матери в Вологду.

Пока Надежда Константиновна находилась в больнице, Ленин ежедневно просиживал у ее постели по нескольку часов, а потом шел в библиотеку. Заказывал книги, в том числе медицинские. Читал о базедовой болезни. Несомненно, жена была ему очень дорогим человеком. Одной из двух-трех женщин, которых он действительно высоко ценил. Примерно такую фразу он написал Инессе, и по этому поводу у них случилась размолвка. Владимир Ильич попытался сгладить ссору:

«Никогда, никогда я не писал, что я ценю только трех женщин. Никогда!! Я писал, что самая моя безграничная дружба, абсолютное уважение посвящены только 2—3 женщинам. Это совсем другая, совсем-совсем другая вещь».

Одной из них, безусловно, была Надежда Константиновна. Не имело значения — хороша она собой или подурнела. К сожалению, после операции изменения во внешности Крупской, связанные с заболеванием щитовидной железы, не исчезли. Когда Инесса и Надежда Константиновна увиделись после долгого перерыва, обе отметили, что здоровье каждой оставляет желать лучшего. В своих воспоминаниях Крупская не забыла отметить эту встречу: «В середине конференции в Поронин приехала Инесса Арманд... у нее были признаки туберкулеза — но энергии не убавилось, с еще большей страстностью она относилась ко всем вопросам партийной жизни». После Поронина Инесса последовала за большевиками в Краков.

Ленин и Крупская переселились из Парижа в Краков в мае 1912 г. Основная причина этого решения лежала на поверхности: они хотели быть ближе к России. «Краковская эмиграция не походила на парижскую или швейцарскую, — вспоминала Крупская. — По существу дела, это была полуэмиграция. В Кракове мы почти целиком жили интересами русской работы. Связи с Россией установились очень быстро самые тесные... Ни из Парижа, ни из Швейцарии было бы немыслимо наладить такое планомерное сотрудничество». Инесса после их переезда оставалась в Париже. В Краков она приехала по срочному вызову Ленина вместе с большевиком Георгием Сафаровым в начале июня. Им предстояло под видом любовной пары пересечь границу России, чтобы в Петербурге выполнить специальное задание Ленина. Гости были размещены в квартире Ульяновых, где пробыли два дня. Ничто не указывает на какие-то особые отношения Владимира Ильича и Инессы в тот приезд. Подпольщики все время были на виду у всего краковского окружения Ульяновых.

За это время они получили все нужные инструкции и документы. Старшей группы были Инесса. «...Сговорились с ней обо всем, — писала Крупская, — снабдили ее всякими адресами, связями, обсудили они с Ильичом весь план работы»⁸.

Нелегальный переход через границу из Кракова в то время был делом не слишком трудным. Жители 30-километровой приграничной зоны пересекали границу и с русской, и с австрийской стороны при наличии документа, который с уверенностью можно назвать «филькиной грамотой». Так называемый «пулпасек» выдавался без фотографии, достаточно было одолжить его у знакомого жителя пограничной полосы или купить у кого-либо, не нуждавшегося в этом документе, чтобы без особых трудностей добраться до России. Надежда Константиновна умалчивает о том, что, соглашаясь выполнить партийное задание, Инесса сильно рисковала. Ведь в России она была в розыске. Ей грозила тюрьма, и она действительно оказалась в заключении, где провела 7 месяцев — с 14 октября 1912 г. по 20 апреля 1913г. Александр Евгеньевич заплатил огромную по тем временам сумму залога — пять тысяч четыреста рублей, чтобы его жену освободили до суда и она могла сама выбрать себе место жительства. Ей было запрещено появляться в Петербурге и Москве. Не знаю, по каким соображениями она решила уехать в Самару, где ей предстояло провести ближайшие полгода, ежедневно отмечаясь в полицейском участке. Инесса обратилась за разрешением поехать в Ставрополь (теперь Тольятти) для лечения кумысом. Спустя месяц бумага была получена. В Ставрополь к ней приехали все дети, с которыми она провела на Волге незабываемое лето. «Ужасно люблю время, проведенное в Ставрополе!» — писала она спустя годы дочке Инессе-младшей. Но лето, как известно, очень быстро заканчивается.

На 27 августа было назначено рассмотрение дела Инессы в Петербургской судебной палате. Но на заседание она не явилась. Залог по установленному для таких случаев порядку был, как написано в судебном определении, «обращен в доход казны». Инесса к тому времени уже покинула Россию. Перешла границу в Финляндии, оттуда попала в Стокгольм. В архиве есть открытка без даты, которую Инесса отправила Александру Евгеньевичу из Финляндии. «Спешу написать тебе пару строчек. Слегка приболела, но врач утверждает, что к понедельнику я поправлюсь. Крепко целую тебя и всех остальных». К этому документу есть комментарий архивиста: вероятнее всего, это зашифрованное послание о том, что Инесса немного задержалась в Финляндии, но к понедельнику собирается быть в Стокгольме⁹.

Не задерживаясь в пути, Инесса из Швеции направляется в Австрию.

Писать особо не о чем... Похоже, что Инесса несколько разочарована встречей со старыми товарищами. Она почувствовала, что прежнего тепла между ней и Учителем уже нет. Он никак не выделяет ее из партийной группы близких ему соратников.

У Надежды Константиновны об этих днях остались другие воспоминания:

Писатель Иван Попов в беседах развивал мысль, что у Крупской были свои отношения с Инессой. Женщины были очень близки по взглядам.

«Я ее полюбила почти с первого знакомства. По отношению к товарищам в ней есть какая-то особая чарующая мягкость и нежность», — писала Инесса о Надежде Константиновне в письме к Ленину.

Им было о чем поговорить с Надей. В том числе и о болезнях. Соратницы по революционной деятельности теряли здоровье в тюрьмах, в ссылках, скитаясь по чужим странам и городам. Зимой 1915 г., проводя свои дни в одиночестве в Кларане, Инесса вспоминала задушевные беседы с Надеждой Константиновной о самом главном в жизни женщины — о семейном счастье. Ей непременно нужно было изложить это все на бумаге для брошюры. Она так увлеклась работой, что не сразу услышала стук в дверь. Снова принесли письмо от Ленина. Она со вздохом досады вскрыла конверт с характерным летящим ленинским почерком:

Он опять о ее брошюре! Почему бы хоть из вежливости не спросить, как она переносит одиночество, разлуку с детьми? Нет, только дело! Только дело!

Инесса вспомнила, как однажды меньшевик Федор Дан, потеряв самообладание, воскликнул: «Ленин губит партию... Какое счастье было бы для партии, если бы он куда-нибудь исчез, испарился, умер...» В ответ большевичка Зинаида Невзорова, жена Глеба Кржижановского, поставила Дану ловушку: «Как же это так выходит, что один человек может погубить всю партию и что все бессильны против одного настолько, что должны призывать смерть в сообщницы?» Дан с раздражением ответил: «Да потому, что нет больше такого человека, который все 24 часа в сутки был бы занят революцией, у которого не было бы других мыслей, кроме мысли о революции, и который даже во сне видит только революцию. Подите-ка справьтесь с ним!»

Вспомнив эту сценку, Инесса хихикнула. Характеристика Дана была абсолютно точной. Ленин круглые сутки думал только о революции. Так же как и Надя. Но Инесса так думать не могла. У нее — дети, пятеро детей. Свою жизнь она готова была пожертвовать революции. Но не жизни своих детей. Когда она однажды в разговоре сказала об этом Ульяновым, Владимир Ильич как-то резко прервал разговор. Он так пристально посмотрел на нее, что она даже смогла прочесть в его взгляде то, о чем он в эту минуту подумал. Инесса готова была поклясться, что мысль его была о том, что он правильно поступил, выбрав в свое время в жены Надю. Крупской бы такое даже в голову не пришло — ставить личное выше общественного.

Они обе — и Надежда Константиновна, и Инесса — были его самыми лучшими, самыми надежными сотрудницами. Крупская — идеальным секретарем, Инесса—блистательной переводчицей. Впервые он оценил ее способности в этом качестве, когда она синхронно переводила его речь на похоронах супругов Лафарг — дочери Карла Маркса и ее мужа.

Возможно, Инесса привлекала его также своим темпераментом, ярким обликом, который навсегда запоминался всем, кто хотя бы раз ее видел. Большевик Григорий Котов вспоминал после смерти Инессы: «Товарища Инессу я увидел в первый раз в Париже в 1912 году. Как сейчас вижу ее, вышедшую от наших Ильичей. Ее темперамент мне тогда бросился в глаза. Это был горячий костер революции, и красные перья в ее шляпке являлись как бы языками этого пламени».

И все же самое ценное для Ленина — ее надежность и преданность делу. К тому же она проявляла незаурядные организаторские способности. Инесса блестяще справилась с организацией учебного процесса в школе Лонжюмо. И четко выполняла все задания, не важно, крупные они были или мелкие.

Так было все же что-то между Лениным и Арманд? Молодой журналист, будущий известный писатель Лариса Васильева несколько раз задавала этот вопрос Ивану Федоровичу Попову, который много лет провел в эмиграции, общаясь и с Лениным, и с Инессой.

— Я свечу не держал, — отрезал старый большевик¹⁰.

Надежда Константиновна оставила для потомков свое объяснение близости Инессы Арманд к семье Ульяновых.

Крупская вспоминает, что Инесса собиралась остаться в Кракове и выписать детей из России. Надежда Константиновна даже ходила вместе с ней искать квартиру. Но неожиданно уехала в Арозу, небольшое курортное местечко в Швейцарии — за тысячу километров от Кракова.

Надежда Константиновна объясняет этот внезапный отъезд тем, что в Кракове Инессе негде было приложить свою энергию, что краковская жизнь была очень замкнутой и немного напоминала ссылку.

Но из письма Инессы к Ленину, написанного в начале декабря 1913 г., становится очевидным, что она уехала из Кракова не по своей воле. Но почему? По какой причине? По инициативе Ленина. Почему же он попросил ее уехать из Кракова?

Я рискну предположить, что краковский период подвел их с Инессой к опасной черте, за которой должен был начаться адюльтер. Инесса, как мы знаем, любовных треугольников не признавала. Ленин должен был расстаться либо с Крупской, либо не допускать развития отношений с ней. Думаю, Ленин первый вариант вообще не рассматривал, а второй был очень труден для обоих, пока Инесса оставалась рядом. Они проводили вместе слишком много времени.

Когда Инесса была в Кракове первый раз, Ульяновы поселили ее в том же доме, где арендовали квартиру сами, на только что отстроенном втором этаже. У Ленина там была комната, которой он пользовался как кабинетом. Но тогда Инесса пробыла у всего два дня и вместе с Георгием Сафаровым двинулась в сторону российской границы для выполнения столь же важного, сколь и опасного партийного задания. Во второй свой приезд в Краков Инесса сняла жилье в новом, более благоустроенном многоквартирном доме, по улице Любомирского, куда переехали Ульяновы. Каждый день революционеры отправлялись на многочасовые пешие прогулки. Крупская вспоминает, что их троицу соратники называли «партия прогулистов», в отличие от остальных товарищей, которые образовали партию «синемистов». «Синемисты» отвлекались от работы, посещая синематограф. «Прогулисты» вышагивали десятки километров. В Кракове было что посмотреть. Но особенно им нравились прогулки в Вольском лесу и в лугах. Луг по-польски — блони. Позднее Инесса придумает себе литературный псевдоним — Блонина.

Находясь с товарищами в Кракове, Инесса подумывает, где ей осесть. Рассматривается и вариант Парижа, но там, как пишет Инесса Александру Евгеньевичу, у нее почти не осталось связей. «Большинство людей, которых я знала, уехали из Парижа или умерли». Потом Инесса просит Александра привезти детей в Вену, а ей прислать деньги на банковский счет Надежды Константиновны.

С Александром отношения больше чем дружеские. Инесса чувствует к нему родственную близость. И чуть-чуть проглядывает в ее письмах женское кокетство. Она обращается к нему как к папочке, который ни в чем ей не откажет. «Побалуй меня, немножко, пожалуйста. Пришли мне карамели и даже немного красной икры, если сезон еще не закончился». Она дает ему поручение — заехать к ее сестре Рене и забрать у нее свое «выпускное свидетельство». 22 ноября Инесса сообщает, что деньги получила. Просит привезти к Рождеству детей в Краков, где она, возможно, останется. В середине декабря неожиданно для всех Инесса уезжает из Кракова. Сначала в Азору, маленький швейцарский курортный городок, а оттуда в Париж. Из Парижа она пишет Ленину письмо, которое было найдено в Центральном партийном архиве в начале перестройки и наделало много шума среди историков и журналистов.

«Дорогой, вот я и в vine Lumiere, и первое впечатление самое отвратительное. Все раздражает в нем — и серый цвет улиц, и разодетые женщины, и случайно услышанные разговоры, и даже французский язык. А когда подъехала к boulevard St. Michel, к орлеанке и пр. воспоминания так и полезли изо всех углов, стало так грустно и даже жутко. Вспоминались былые настроения, чувства, мысли, и было жаль, потому что они уже никогда не возвратятся вновь. Многое казалось зелено-молодо — может быть, тут и пройденная ступень, а все-таки жаль, что так думать, так чувствовать, так воспринимать действительность уже больше никогда не сможешь, — ты пожалеешь, что жизнь уходит. Грустно было потому, что Ароза была чем-то временным, чем-то переходным, Ароза была еще совсем близко от Кракова, а Париж — это уже нечто окончательное». (Инесса здесь имеет в виду явно не географические координаты. Ароза от Кракова находится на расстоянии 1237 километров. От Кракова до Парижа — 1540 километров. Разница в 303 километра сама по себе не может служить неодолимым препятствием.)

Инесса была очень артистичной натурой. И ей не составило труда представить себе в самом романтическом свете историю отношений с Владимиром Ульяновым.

На этом письме нет даты. Вместо числа стоит день недели. Суббота. Такое настроение у Инессы, так охватили ее чувства, что она дает себе волю — и входит в образ застенчивой влюбленной женщины. В этом образе она и пишет письмо, которое диктуется ей воображением.

Никто из ее современников, родных, друзей, наконец, жандармов не поверил бы такому образу Инессы. Всегда энергичная, веселая, решительная, отважная — это она-то боится партийного лидера, который имеет привычку быстро ходить взад-вперед по комнате во время разговора, диктовать жене пулеметными очередями директивы? Неужели?

Продолжает она письмо на другой день, в воскресенье, вероятнее всего, ближе к вечеру, потому что описывает дневные события. Как будто это пишет другой человек. Те чувства, которые охватили ее накануне, уже рассеялись. Лирика сменилась обычным ее состоянием «счастливого динамизма». Новый день — новые заботы. Теперь она такая, как всегда.

Продолжение письма уже совсем деловое, без всякой лирики. Самое обычное письмо, одно из тех, которыми оба большевика будут обмениваться вплоть до того момента, когда встретятся на вокзале в Цюрихе, чтобы возвратиться в Россию.

Очень трогательно. Твоя Инесса. Но совершенно так же заканчивает она письма к Надежде Константиновне, только вместо «целую» пишет: «Крепко, крепко тебя обнимаю». Точно такая же подпись стоит на письмах к бывшему мужу, с которым она уже 10 лет не состоит в интимных отношениях.

Она пишет письма из Парижа не только своим друзьям Зиновьеву и его жене Зине, но и их маленькому сынишке Степе. Как сейчас принято говорить, «высокие отношения»!

Это письмо Инессы совершенно не доказывает, что между ней и Учителем были отношения. Потому что главная «разоблачительная» фраза должна была быть продолжена, исходя из простой логики, так: «Я могла бы и сейчас обойтись без поцелуев, как обходилась без них прежде».

Из этого следует только один вывод, не совсем лестный для Инессы. Она была нормальной женщиной, она в своей жизни знала земную любовь — ту, от которой рождаются дети и во имя которой совершаются подвиги. Инесса, судя по всему, нравилась и даже очень нравилась Ленину. Но все же не до такой степени, чтобы он решился разрушить свою привычную жизнь, целиком и полностью посвященную революционному делу. Судя по событиям, описанным в письме, Ленин отдалился от Инессы, как только понял, чего она от него ждет.

Не совсем понятно то, что Ленин не уничтожил это письмо, из которого так легко сделать вывод, что между ним и Инессой были более близкие отношения, чем это представлялось окружающим. Разве что Инесса это послание ему не отправила, а сохранила его в своих бумагах.

Возможно, он действительно не получал этого письма или не отвечал на него. 18 декабря он пишет Инессе из Кракова в Париж:

Читатель согласится со мной, что в этом письме нет вообще ничего личного. Переписка 1914—1917 гг. между ними исключительно товарищеская и касается текущих дел. Иногда они конфликтуют на почве принципиальных разногласий, бывает, что Инесса не отвечает Ленину, а пишет только Надежде Константиновне. Особенно после отъезда в Париж. Видимо, она действительно уязвлена его решением расстаться от греха подальше. Но потом наступает примирение.

Тучи развеялись, их переписка продолжается. Ленин откровенен с Инессой настолько, что в будущем редакторы, готовящие письма к публикации в Полном собрании сочинений, ставят купюры на некоторых его высказываниях.

Исследователь биографии Ленина историк Владлен Логинов приводит такие цитаты из писем Ленина к Инессе: «Исконная политика швали и сволочи, бессильной спорить с нами прямо и идущей на интриги, подножки, гнусности», — заметил как-то Ленин по иному поводу в письме Инессе Арманд. А в другом письме о такого рода «играх» еще круче: «Кто прощает такие вещи в политике, того я считаю дурачком или негодяем. Я их никогда не прощу. За это бьют по морде или отворачиваются. Я сделал, конечно, второе. И не раскаиваюсь».

Купюра снята. Никакого намека на любовную историю.

Редакторы Полного собрания сочинений приняли решение не обнародовать подобные письма. Ленин должен был выглядеть безукоризненно. Но купюры вызвали кривотолки. Я много раз слышала, что за ними кроется такое... А оказалось — ничего такого!

Из писем ясно, что Ленин доверяет Инессе, не контролирует каждое слово. Считает ее другом. Иногда делится причинами своего дурного настроения.

«Ох уж эти делишки, подобиядел, суррогатыдел, помеха делу, как я ненавижу суетню, хлопотню и как я с ними неразрывно и навсегда связан! Вождь написал это признание Инессев 1914 г., какой сам выразился, в состоянии крайней усталости и дурном расположении духа.

А вот еще одно письмо. Это уже 1915 г. Почему-то Ленин, который из всего своего окружения только Инессу называл на «ты», в этот период переходит с ней, как и со всеми остальными товарищами, на вежливое «Вы». Но текст письма показывает, что отношения их почти родственные. Он просит Инессу привезти какие-то особенные конверты, лимонную кислоты, 20 экземпляров новых большевистских изданий и еще много разного.

Сторонники версии о любовной связи, конечно, порадуются этому письму. Домики с кроватями в горах! Для совместного похода с Инессой! О чем еще можно говорить? Теперь никаких сомнений!

Но тогда почему это письмо опубликовано? Почему его пропустила советская цензура? Почему не протестовала семья? Ульяновы давали разрешение на каждую публикацию, касающуюся Владимира Ильича. Об этом пишет Мариэтта Шагинян, рукописи которой прочитывали и Мария Ильинична, и Дмитрий Ильич, и, разумеется, Надежда Константиновна.

На эти вопросы есть ответ. Потому что Ленин при любой возможности совершал восхождения в составе альпинистских групп. Надежда Константиновна по состоянию здоровья не всегда могла сопровождать мужа, но рядом постоянно бывали другие большевики. И даже если бы они с Инессой совершили совместное путешествие в горы, то под неусыпным надзором товарищей по партии.

Когда настало время «рассекречивания», оказалось, что купюры чаще всего скрывали нелицеприятные отзывы Ленина о товарищах по партии. Инессе Владимир Ильич доверял такие тонкости взаимоотношений между партийцами, которые хранители его наследия предпочли скрывать от общества. Вот одно из рассекреченных мест в письме, отправленном Лениным из Кракова к Инессе в Париж: «...проповедуют — дурачье и сволочь! — федерацию социал-демократических партий в России! Алексинский и Луначарский влияют на них».

Читая множество материалов и статей, я наткнулась на фразу — никому Ленин не написал так много писем, как Инессе. Вывод же очевиден. Это потому, что они не так уж часто бывали в одних и тех же городах.