Неистовый Роланд. Песни XXVI–XLVI

1 Государыня вы моя,[207]

Кто вернет мне с неба мой прежний разум?

С той поры, как пронзилась моя душа

Вашим взором, — час от часу я безумнее.

Не о ране жалуюсь,

А молюсь, чтоб она была, как есть,

Ибо ежели пойдет она вширь,

То и я случусь не лучше Роланда.

2 Чтобы вновь обрести мой толк,

Мне не надобно и рваться по воздуху

Ни к земному раю, ни к лунному, —

Не в такую даль его занесло, —

А на вашем, государыня моя, светлом

Лике, в ясных очах, на белоснежной

Он блуждает груди, и до потерянного

Доискались бы вот эти мои уста.

3 Под просторными дворцовыми кровами

Шел наш рыцарь между будущих жизней,

Миновав те, которые уже

На сужденные навились веретена, —

Как вдруг

Замечает кудель светлее золота;

Будь дроблён и дражайший бы алмаз, —

Из него не свить бы сравнимой пряди.

4 Удивительна[208]

Его взору чудесная кудель,

И безмерно его желание

Знать, кому такая жизнь и когда.

И поведал ему благовествующий,

Что родится сей за двадцать лет

До того, как настанет год Господень,

Значен знаками «тысяча» и «пятьсот».

5 И как эта пряжа

Бесподобна блеском и красотою,

Так проблещет великолепный век

Того мужа, который отселе явится,

Потому что вся громкая и редкая

Бдагодать, какою дарит

Человека природа и судьба,

Ему дастся бессменно и безобманно.

6 «Меж ветвистых устий царицы рек[209]

(Так сказал он) есть малое селение,

Перед ним — широкая По,

Позади — болото с туманным зевом;

И сие-то место в теченье лет

Воссияет меж градами Италии —

Не столь дворцами и твердынями,

Сколь красою нравов и светом наук.

7 Не случайна была и не слепа

Судьба, взнесши сей взлет в такую высь,

Но служила Господней воле,

Чтобы град был достоин сего мужа.

Так, чтобы взрастить лучший плод,

Трижды зорок садовник над привоем;

Так и златодел не жалеет злата,

Чтоб оплавить дорогой самоцвет.

8 Под покровом лучше сего и краше

Не жила ни единая душа,

А из здешних сфер

Ни в прошедшем не сходил, ни в грядущем

Столь высокий дух,

Сколь творивший Ипполита из Эсте.

Ипполит из Эсте —

Будет зваться сей Божий благоизбранный:

9 Все красы, расточенные между многими,

Малой частью каждому в честь,

Соберутся в украшенье сему единому

Мужу, о котором твой спрос.

Велик мудростью, велик доблестью,

А уж чем еще он велик —

Коли я начну рассказ, то Роланду

Не дождаться ввек своего ума».

10 В таковой беседе

Провождал христолюбец лихого герцога,

А обшедши все покои дворца,

Где прялись человеческие жизни,

Вот они выходят к речному берегу,

Где волна мутится и бьет песок,

И находят над рекой старика,

У которого имеца за пазухою.

11 Помните ли вы, не помните ли,[210]

А в конце моей прежней песни

Я сказал вам о ходоке, который

Лицом стар, а телом быстр, как олень,

У него полон плащ людских имен,

Он их носит из неисчерпной груды,

И бросает драгоценные в реку,

А реке название — Лета.

12 Я сказал: как он встанет над волной,

Так и вытрясет из складок плаща

Имена, чеканенные в металле,

Не жалея ни серебра, ни золота.

Без числа их кружится вглубь,

Никому от них ни малого проку:

На сто тысяч легших в донный песок

Хорошо, коли выплывет единое.

13 А над той рекою и вкруг реки

Вьются вороны, вьются коршуны,

Вьются жадные галки, и шумят

Разногласным криком, карком и граяньем;

Как увидят сыплющееся золото —

Налетают стаями на добро,

Кто ухватит клювом, кто когтем,

Но никто, ухватив, не унесет:

14 Как ни бьет крыло по воздуху — [211]

А не в мочь с такой тяготою в полет,

И нисходит в Лету

Достопамятство драгоценных имен.

Между всеми птицами лишь два лебедя,

— Белоснежные, как герб вашей милости, —

Возлетают радостно, взвивши в клюв

Всякое угодное имя.

15 Так-то некоторых

Сберегают благодатные птицы

От топительных умыслов старика,

А все прочие пожраны забвением.

То в лет, то вплавь,

Но минуют те два святые лебедя

Злую реку, а на том берегу

Перед ними высятся холм и храм.

16 Сие место свято Бессмертию,

И из этого храма на холме

К той окраине летейской купели

Сходит нимфа,

Из лебяжьих уст берет имена,

Пригвождает в храме

Вкруг кумира на срединном столпе,

И отсель они зримы во веки вечные.

17 Кто таков старик,

Для чего он топит попусту славные

Имена, и о птицах, и о храме,

Светлая из коего сходит нимфа,

В чем их тайна и сокровенный смысл, —

Пылок паладин

Знать, и обращает свой спрос к святителю,

И таков ему на это ответ:

18 «Знай:

Там, у вас, не дрогнет и лист,

Здесь, у нас не подав об этом знака.

Все, что в небе, и все, что на земле,

Меж собою разновидно, но соответственно.

Этот старец, долгобрадый и быстробежный,

Здесь творит, что у вас творит

Время.

19 Как совьется тут нить на колесо,

Так прервется там век у человека,

И останется там — слава, здесь — имя:

Навсегда бы,

Кабы не было хищниками на них

На луне — косматого старца,

Под луною — Времени:

Этот топит в реке, а та — в забвении.

20 И как здесь

Эти коршуны, вороны и галки

И все прочие рвутся выхватить из волн

Имена, которые покрасивее, —

Так внизу

Все шуты, плуты, льстецы, блудни, ябедники,

Все, которые при княжьих дворах

Лучше честных и желаннее добрых, —

21 Все, слывущие тонкими за то,

Что живут по-свиному и по-ослиному, —

Лишь обрежется их хозяину жизнь

Паркою, а пуще Вакхом с Венерою,

Все они, ленивые и подлые,

Лишь и знающие набивать живот,

Носятся с его именем на устах

День, два, три, а потом ничего не помнят.

22 Но как лебеди взносят в храм с певчей радостью[212]

Те спасенные чеканные имена, —

Так поэты охраняют достойных

От забвения, злейшего, чем смерть.

О, владыки умные и разумные,

С древнего Цезаря бравшие пример,

Благо вам наречь друзьями поэтов —

С ними вам и воды Леты не в страх!

23 Редки лебеди, редки и певцы —

Те певцы, над кем не ложная слава;

Потому что не терпят в небесах

Преизбытка в сонмах увековеченных,

А еще по скаредности князей,

Из-за коих вдохновение нищенствует,

Доблесть попрана, торжествует порок

И забвенны благородные знания.

24 Истинно, сам Господь

Помрачил их ум, отемнил их взор,

Ибо обездоливши себя песнями,

Обреклись они на полную смерть:

Злой нрав

Их не выдаст из-под гробной плиты,

А умей они дружить с певчим племенем,

Слаще нарда была бы о них молва.

25 Ни благочестивый Эней,

Ни отважный Ахилл, ни гордый Гектор

Не бывали такими, какими помнятся, —

Тысячи и тысячи были лучше.

Но потомки их, не жалея в дар

Ни дворцов, ни великих имений,

Вознесли их в несравненную честь,

Оказавши честь перу сочинителей.

26 Не так свят, не так благ[213]

Был и Август, сколь протрубил Вергилий, —

Но любил он хорошие стихи,

И за то ему простились проскрипции.

Злой Нерон

Небесами отвергнутый и землею

Уравнялся бы, верно, славою с лучшими,

Кабы знал дружить с писчими людьми.

27 Чрез Гомера Агамемнон победоносен,[214]

А троянцы биты, и поделом,

И примерная Пенелопа ради мужа

Терпит сто обид от женихов.

Но коли сказать тебе истину,

То на деле было совсем не так:

Греки биты, троянцы победительны,

А Пенелопа — блудница из блудниц.

28 И напротив того — о целомудренной[215]

Карфагенской королеве Элиссе

Не худая ли носится молва

Оттого лишь, что Марон к ней немилостив?

А что я о том и прям и пространен, —

Не дивись,

Потому что писателей я люблю,

Ибо сам в земной жизни был писателем.

29 И того, что я стяжал надо всеми,

Не отымет ни время и ни смерть,

В каковой судьбе мне порукою

Всепрославленный мною Иисус Христос.

Оттого мне и больно, что пред пишущими

Ныне вежество замкнуло врата,

И они стучат, днем, ночью, бледные, тощие, —

Тщетно!

30 Что сказал я, то и скажу:

Стали редки и писцы и ученые,

Ибо где ни корма, ни логова,

Там и дикому зверю не житье».

Так прорек боговещий старец,

Просверкав ярым пламенем в очах,

А потом обратил к Астольфу

Умудренною улыбкою просветленный лик.

31 Но хочу я оставить их вдвоем —

Удалого герцога и апостола,

Ибо с неба пора мне и на землю:

Мои крылья не держат в такой выси.

Я спущусь к прекрасной даме, чей дух

Осажден жестоким приступом ревности;

Я ее покинул, когда она

Трех царей побила недолгим боем.

32 А потом на пути к Парижу[216]

В тот же вечер, в попутном замке

Вдруг узнала, что Аграмант разбит

Ее братом и спасается в Арль,

По наслышке преследуемый Карлом.

Полагая, что при царе и Руджьер,

Она тотчас с первым светом рассвета

И сама поворотила на юг.

33 А поворотивши на юг,

Повстречала она в полудороге

Даму, видом знатную, ликом милую,

Но в печали и с слезами в глазах.

То была возлюбленная

Брандимарта, Монодантова сына,

Потерявшая своего любезного

Над мостом в Родомонтовом плену.

34 Она ехала, ищучи воителя,[217]

Чтобы дрался на земле и в воде,

Словно выдра, да так отважно,

Чтобы встать басурману поперек.

Повстречавши безутешную,

Брадаманта, безутешная и сама,

Привечает ее учтиво и спрашивает,

Отчего в ней такая грусть?

35 Флорделиза смотрит,

Видит: рыцарь точь в точь каков ей нужен,

И пошла рассказывать и про мост,

Преграждаемый королем Алджирским,

И про то, как он отбил ее милого,

И не потому, что сильней,

А лишь потому, что хитрому на руку

Узкий мост и глубокая река.

36 «Ежели, — говорит, — ты храбр и добр

Так, как мнишься быть по виду и облику, —

Отомсти, ради всевышнего Господа,

Изобидчику Брандимартову и моему!

Или хоть скажи,

Где мне в сей земле отыскать отважного,

Так искусного биться с басурманом,

Чтоб не в прок тому ни мост, ни река.

37 Ты не только выйдешь таков,

Как пристало вежественному странствователю,

Но и станешь благодетелем самому

Верному из верных меж слуг Любви.

А еще какие в нем доблести —

Говорить не мне,

Ибо кто о толиком сам не ведает,

Тот, конечно, и слеп и глух».

38 Веледушная красавица,

Коей в радость всякий достойный случай

Препрославиться в чести и в хвале,

Тотчас хочет за нею к тому мосту,

А сугубо потому, что в отчаянии:

Ей и смерть мила

С той поры, как положила несчастная,

Что без милого Руджьера ей жизнь не в жизнь.

39 Говорит Брадаманта: «Такому подвигу

Рада вся моя и сила и доблесть

Для твоей молодой любви,

Для других причин, тебе ненадобных,

А превыше всех причин — для того,

Что сказала ты о нем небывалое,

Будто друг твой верен в любовной службе,

Я же думала, что уж верных и нет».

40 И при сих последних словах

Испустила вздох из самой души

И сказала: «Пойдем!» — и, минув день,

Подступила к ужасной переправе.

Сметливая стража

Громким рогом трубит о них владетелю,

Сарацин облекается в доспехи

И является над мостом на холме.

41 Взвидевши воительницу,

Угрожает он скорою ей погибелью,

Ежели она и коня и лат

Не обяжет той ведомой гробнице.

Брадаманта,

Знавши истину Изабеллиной участи,

Ей поведанную от Флорделизы,

Отвечает горделивому так:

42 «Зверственная душа, почему

За твой грех должны каяться невинные?

Здесь твоя уместней над гробом кровь,

Ибо ты здесь убийца, и заведомый!

Здесь желанней всех

Лат и сбруй от поверженных тобою

Будет жертвой и будет приношением,

Если я отмщу, тебя убив!

43 И еще мой дар усопшей угоднее

Оттого, что я женщина, как она,

И предстала сюда с единым помыслом

Мстить!

Но намерясь меряться доблестью,

Между нами надобен уговор:

Ежели побьешь ты меня —

Мне да будет все, что и прежним пленным,

44 Если же (на что уповаю),

Я тебя побью, —

Ты отдашь мне и скакуна и латы

И обяжешь этой самой гробнице,

А все прочие поснимешь с камней,

И отпустишь на волю всех невольников».

Отвечает Родомонт: «Ты права,

Но невольники мои не при мне —

45 Они сосланы мною в мою Африку,

Но тебе я обещаю и клянусь:

Ежели случится такое диво,

Что ты высидишь в седле, а я нет —

Быть невольным вольными

В стольком времени, в скольком мой гонец

Повестит им спешную мою волю —

Если подлинно я буду побит.

46 Если же повержена будешь ты

(А я знаю, что так тому и быть),

То не надобно мне с тебя ни лат,

Ни на латах побежденного имени, —

Но твое лицо, кудри, очи,

Ярко дышащие любовью и радостью,

Мне да будут победным даром,

Чтобы ненависть твоя прешла в любовь.

47 А что пасть предо мною не позор,

Тому знаменьем сила моя и удаль!»

Ничего не ответила воительница,

Только искривила губы

Горьким смехом,

Отошла ко всходу узкого мостика

И пришпорила с золотым копьем

Грянуть в гордого мавра.

48 Родомонт пускает коня в разбег,

Гулким гулом раскатывается мост,

Поражая слух в далекую даль,

Он мчится к бою;

Но золотое копье как било, так бьет —

И язычник, доселе столь воительный,

Снят с седла, повисает в воздухе

И воткнулся в мост головою вниз.

49 Проезжая мимо него,[218]

Еле было пути коню красавицы, —

В малом волосе от беды

Он ее не сбросил в речную пену.

Но так легок чудесный Рабикан,

Зачатый от ветра и пламени,

Что пронес ее по самому краю,

Как пронес бы по острию меча.

50 Повернувшись к поверженному язычнику,

Говорит она легкие слова:

«Видишь,

Кто побит и кто высидел в седле?»

Сарацин, без смысла, без слов,

Не умея понять, что пал от женщины,

И не волен и не мочен откликнуться,

Как оцепенев.

51 Молчалив и мрачен,

Встал, отходит на четыре шага,

Рвет с плеч, бьет оземь

Щит и шлем и прочий доспех,

И торопится прочь, один и пеш,

Но не упустив повеления

Щитоносцу: дать волю пленным узникам,

Как о том условлено.

52 Он ушел, и только о нем и слышано,

Что сокрылся он в темные пещеры.

Между тем Брадаманта ко гробнице

Пригвоздила и латы и шлем и щит,

И велела, прочтя написанное,

Снять доспехи всех рыцарей, о коих

Ведомо, что те из Карлова стана,

А других добыч отнюдь не снимать.

53 Здесь оставил латы и Монодантов

Брандимарт, и Сансонет, и Оливьер,

Все повышедши на Роландов поиск

И пришедши прямой тропой сюда,

К собственному плену,

А отселе в сарацинскую даль.

Их-то латы воительница велит

Снять с гробницы и замкнуть в подземелье.

54 Но осталось на каменной стене

Все, что добыто с басурманских витязей,

А меж ними — и доспех короля,

Тщетно рыскающего за конем Белолобом —

Короля черкесского,

Приблуждавшего сюда, с холма в дол,

Чтоб лишиться и второго коня

И уйти налегке и без оружия.

55 Он ушел налегке и без оружия

От того погибельного моста,

Потому что единоверцев Родомонт

Отпускал на все четыре стороны.

Но прегордому рыцарю не в охоту

Казать нос в сарацинский стан,

Ибо после великой похвальбы

Ему срам возвращаться в таком образе;

56 А взяло его желание вновь сыскать[219]

Анджелику, к которой он единой

Чувствен, и о коей прослышал

(От кого — не знаю),

Что она воротилась-де в свой Катай;

И он тотчас помчался ей вослед

Под стрекалом страсти, —

Я же вновь вернусь к Амоновой дочери.

57 Надписавши надпись,

Как она освободила сей мост,

Обернулась она благоприязненно

К Флорделизе,

Томной сердцем, грустной ликом, слезной взором,

И спросила, куда она держит путь.

Флорделиза в ответ: «Мой путь —

Прямо к Арлю и в сарацинский стан;

58 Там я чаю корабля с корабельщиками,

Чтобы плыть до заморских берегов,

Ибо нет мне покоя до той поры,

Что найду я супруга и господина.

Чтобы вызволить его из узилища,

Постою не раз и еще не раз,

А обманет Родомонтов обет —

Попытаю снова и снова».

59 Брадаманта говорит: «Я хочу

Разделить твой путь

До поры, до города Арля;

А в том Арле, ради меня,

Отыщи при Аграманте Руджьера,

Чья заполнила слава целый свет,

И вручи ему этого скакуна,

С коего низвергла я басурмана,

60 И вручая, ты скажи ему так:

«Некий рыцарь надеется всенародно

Показать и доказать,

Что пред ним ты истинный ломщик верности.

Будь же наготове:

Вот скакун, его сам тебе он шлет,

Облачись в кольчугу и панцирь,

Жди, и скоро дождешься поединщика».

61 Так ему и скажи; а коли спросит,

Кто я есть, отвечай, что знать не знаешь».

Отвечает Флорделиза учтиво:

«За твое добро

Рада я тебе услужить

Не словами, а самой моею жизнью!»

Брадаманта говорит: «Благодарствуй!»

И вручает ей Фронтинову узду.

62 Вдоль реки перегон за перегоном

Едут рядом две прекрасные странницы;

Вот завидели они Арль,

Вот заслышали за устьями море;.

За предместьями городскими и слободами

Удержала Брадаманта коня,

Чтобы стало времени Флорделизе

Довести до Руджьера веленный дар.

63 Вступает Флорделиза

И в предмостье, и на мост, и в ворота,

И находит там себе провожатого.

До подворья, где бытовал Руджьер.

Делает посольское свое дело,

Отдает ему верного Фронтина

И, не ждав ответа,

Спешит прочь вершить то, за чем пришла.

64 В замешательстве Руджьеровы мысли:

Не понять и не решить,

От какого он вызван супостата,

От кого ему угроза и услуга.

Сколь ни вздумает, сколь ни передумает,

Кто бы звал его или мог бы звать

Вероломцем, — ^ не видит никого,

А уж Брадаманты и заведомо.

65 Он готов поверить,

Что сие не иной, как Родомонт,

Но с какой тут стати такие речи —

В толк не взять.

А уж кроме Родомонта и вовсе

У него ни с кем ни вражды, ни спора, —

Так он думает, а дордонская дама

Уже кличет к бою и трубит в рог.

66 Летит весть к Аграманту и Марсилию:

Некий рыцарь зовет трубой на бой!

А у них в шатре сидел Серпентин,

Он как вскинется облачиться в панцирь

Посулившись проучить гордеца.

Народ валом валит на арльский вал,

Не сидится ни малому, ни старому,

Всем охота посмотреть, кто кого.

67 Выезжает Серпентин, Звездный Рыцарь,

В дивных латах, в пышном плаще, —

Только сшиблись, и он уже в пыли,

А скакун его — прочь, давай бог ноги.

Брадаманта поймала скакуна

И любезно подводит к сарацину

Со словами: «Встань, сядь и объяви,

Чтобы выслали кого поспособнее».

68 Африканский король, со всею свитою

Надзиравший бой с крутых стен,

Изумлен учтивостью

Поединщицы к сверженному врагу;

И толкует сарацинский народ:

«Ведь могла бы обобрать, а не хочет!»

Предстает им Серпентин,

И гласит, как велено, вызов лучшему.

69 Яростный вольтернский Грандоний,

Горделивейший меж испанских рыцарей,

Домогается быть вторым

И с угрозою выезжает в поле:

«Не спасешься вежеством, —

Ежели случишься побит,

То предстанешь пред моим королем,

А еще того верней — ляжешь мертвым!»

70 А воительница в ответ:

«Твоя злость не в ущерб моему вежеству,

Оттого я повторяю: вернись,

Пока оземь не грянулся всеми латами!

Воротись и объяви королю,

Что такие, каков ты, мне не надобны:

Я пришла искать

Боя с воином повыше ценой!»

71 Едкая и колкая речь

Сеет пламень в сарациново сердце:

С гневом, с пылом, не в силах молвить слова,

Поворачивает коня,

Поворачивает и поединщица

Рабикана и копье в гордеца;

Чуть ударило золотое в щит —

Рыцарь вон из седла и вверх кувыркою.

72 А великодушная,

Подведя к нему коня, говорит:

«Я ли не, сказала тебе: не лучше ли

Быть послом, чем биться бойцом?

Вот теперь и объяви королю,

Чтобы выслал рыцаря ровень в ровень:

Не с руки мне тратиться силою

На несвычных ни к мечу, ни к копью!»

73 А народ на валу, не ведая,

Кто сей всадник, столь упорный в седле,

Прибирает знатные имена,

От которых и в зной мороз по коже:

У одних в устах Брандимарт,

А другие поминают Ринальда;

Вспомнили бы и о Роланде,

Да уже всевестна его беда.

74 Феррагус, сын Ланфузы,

Рвется к третьему бою, говоря:

«Пусть паду —

Всё хоть меньше сраму имут предпавшие!»

Облекается во всеоружие

И из сотни конюшенных коней

Избирает избранного,

Быстрого и ловкого на скаку.

75 Выезжает на красавицу,

Но сперва ей поклон, и она поклон.

Говорит красавица: «Окажите

Мне любезность, откройте мне себя!»

Феррагус именует ей себя,

Не в его обычае быть безведому;

А она: «Для вас не в отказ,

Но другой бы супостат мне желаннее».

76 Он ей: «Кто?» — а она ему: «Руджьер», —

И лишь выговорила —

Розовый румянец

Озарил ее светлое лицо.

И спешит добавить: «Его молва

Меня манит попытать славу силою:

Никого другого мне не надобно,

Лишь хочу узнать, каков он в бою».

77 Речь проста,

Но, быть может, иному и сомнительна.

Отвечает Феррагус: «Наперед

Друг мы с другом смеримся, кто воинственней;

И коли со мной

Приключится то, что с теми, — беду

Выедет поправить тот славный рыцарь,

До которого тебе такая охота».

78 Во все время разговора девица

Предстояла, взняв забрало с лица,

И глядясь в ее чудную красоту,

Феррагус, вполовину побежденный,

Молча говорит:

«То не ангел ли Господнего рая?

Не задевшись копьем, уж я сражен

Светлым взором».

79 Сшиблись,

И взлетает Феррагус из седла.

Брадаманта, сдержав его коня,

Говорит: «Ступай и сделай, как сказано!»

Со стыдом удаляется Феррагус

И отыскивает при государе Руджьера

И поведывает ему,

Что его-то и ждет наезжий рыцарь.

80 Хоть Руджьеру и неведомо,

Кто зовет его к Божьему суду,

Но заране веселится победою:

Облекается в панцирь и кольчугу,

Не страшится сердцем

Никаких ударов, грозных предбившимся, —

А уж как он вышел, да что с ним вышло,

О том речь моя в следующей песне.