Неистовый Роланд. Песни XXVI–XLVI

1 Что затеет женщина, то выходит

Часто лучше бездумно, чем подумавши:

Уж таков один из неисчетных

Даров им от всевышнего неба.

А мужчинам, увы, гораздо хуже:

Ежели они не успеют

Помедлить да посудить да поразмыслить,

То и губят зря и время и силы.

2 Малагисова, о которой сказано,

Всем казалась бы хороша затея,

Вызволив из великой беды

Двоюродного его Рикардета, —

Ан нет,

Ибо сгнавши Родомонта и

Мандрикарда,

Не взгадал он, что они устремятся

К пущей пагубе всем Христовым верным.

3 Пораздумай он малый миг,

И уж верно

Уберег бы он брата

Без урона крещеному народу,

Повелевши одержащему бесу

Умчать деву

На такой Восток или Запад,

Чтоб о ней уж не видано и не слыхано:

4 Наши бы за нею влюбленные

Поскакали на край света, как в Париж;

Но увы! в безвременье Малагис

Не предусмотрел предусмотримого, —

И вот злоба, изгнанница небес,

В вечной жажде крови, огня и сечи,

Взяла путь к государевой большой беде,

Ибо ей иного не указано.

5 Всев в коня,

Бес помчал захолонувшую всадницу

Через реки, рвы, дубравы, болота,

Кручи, пропасти,

Сквозь британский стан и французский стан

И все сонмище Христовых поборников

До шатров

Короля Гранады, ее родителя.

6 Родомонт же и Агриканов сын

В первый день

Поспевали издали за маячившей,

А потом уж пропал и вид,

И они лишь по горячему следу,

Как псы,

Жадные до зайца или серны,

Доспешив, узнали, что она — при отце.

7 Берегись, Карл:

На тебя неминучая встала буря —

Подступают к стану неистовые,

А за ними царь Градасс и царь Сакрипант,

Между тем как для вящей твоей беды

Похитила у тебя злая судьбина

Оба светоча разума и могучести,

Чтобы стал ты незряч во тьме.

8 Те два светоча — Роланд и Ринальд,

Один — впрямь безумен и неистов,

В дождь, в ясь, в снег, в зной

Рыщет голый через горы и долы,

А другой — ни на мало не разумнее,

Обездолил в беде тебя собой,

Устремясь из Парижа прочь

В поиск за несысканной Анджеликою.

9 С того дня, как коварный старый волхв,[29]

О котором мною давно поведано,

Ввел его в нестаточный обман,

Будто граф Роланд умкнул

Анджелику, —

Вспала ему в сердце ревность,

Не всякому любящему вмочь,

И он бросился в Париж, а оттоле

Ему выпало в путь в британский край,

10 Ныне же,

Славной битвой сбив врагов под осаду,

Он опять в Париж, обыскал

Все дома, и палаты, и обители, —

В каменной стене

Не укрылась бы красавица от влюбленного;

Но вотще: ни ее и ни Роланда,

И тоска неволит его им вслед.

11 Взмыслилось ему, что Роланд[30]

С нею нежится в Браве или в Англанте;

Рыщет, ищет он,

А ее ни тут и ни там;

Он опять в Париж,

Полагая такому паладину

Не в хвалу

Долго быть вдалеке от битв;

12 Ждет в Париже и день и два и три,

А Роланда нет;

Снова он в Англант, снова в Браву,

Ловит вести,

Скачет днем и ночью,

В знойный жар и в росный рассвет

Под луной и солнцем

Двести раз перемеривши те дороги.

13 А меж тем вековечный враг,

В оны дни подвигший Еву к запретному

Яблоку, улучил его отъезд,

Взвел мертвящий взор на ратного Карла,

Взвидел, какова

Здесь способна пасть на крещеных пагуба,

И сколь было в свете сарацинской силы,

Грянул в брань.

14 Он вложил в душу[31]

Славному Градассу и лихому Сакрипанту,

Вместе вызволенным

Из Атлантовых призрачных хором,

Ополчиться в сокрушение Карлу

И в подмогу Аграмантову табору —

И по чуждым землям

Он соблюл их и выстелил им путь;

15 А другому своему повелел

Уторапливать Родомонта и Мандрикарда

По следам, где третий

Горячил Доралисина коня;

А четвертого отрядил не давать

Отдыха Марфизе и Руджьеру,

Но чуть крепче напрягая узду,

Чтобы им доспелось не вместе с первыми.

16 Славная чета

Оттого умедлилась получасьем,

Что угадывал ангел черных сил,

Поборая на Христовых заступников:

Быть бы вновь

Замедлительной распре о знатном скакуне,

Кабы встретились на общей мете

Родомонт с Руджьером.

17 Доспевают четверо

До межи, откуда видны

Осажденный вал и осадный вал,

А над ними веемые знамена;

И по малом сговоре

Положили грянуть

Поперек великому Карлу

В вызволенье теснимого вождя.

18 Плечом к плечу

Вторгшись в сердце христианского стана,

Кличут клич: «Испания! Африка!»,

Изъявляя басурманскую мощь.

Стан вскипает: «К оружию! к оружию!»,

Но крута ему бранная рука,

И уже весь тыл

Прежде боя рассыпается в бег.

19 В смуте крещеное воинство[32]

Полошится, не поняв, кто о ком:

Не гвасконцы ли, не швейцарцы ли

Обычайный нацелили набег?

Торопливо несведущие толпятся

Полк к полку, язык к языку,

Кто на трубный гуд, кто на барабанный бой;

Гул встает и раскатывается в небо.

20 Выезжает великий государь,

Весь в броне, а голова напоказ,

А за ним — отменные паладины;

Вопрошает, отколе такой разор;

Угрожает, укрощает бегущих;

Видит сверженных, кто в грудь, кто в лицо,

Кому взрублено горло, кому темя,

Кто без рук по кисть, кто по локоть.

21 Едет дальше, а кругом на земле

В красной влаге стоячей крови

Страшно топлены

Те, кому уж ни лекаря, ни знахаря;

Грозен вид —

Лежат срублены руки, ноги, плечи, головы,

И от ближнего до дальнего вала

Что ни шаг, то труп.

22 Где проскачет,

Невеликий взвод о великой славе,

Там и полоса

Скорбным знаком людскому незабвенью.

Едет Карл, дивясь на злую резню

С гневом и досадою,

Словно в двор к кому ударила молния,

И тот взором следит ее следы.

23 Не успела та первая подмога

Достичь стана Ливийского царя,

Как с другого края спешит вторая —

То Марфиза и отважный Руджьер.

Славная чета,

Вскинув очи, взмеряет путь короче

К осажденному государю, — и вперед.

24 Так в подкопный взрыв

Длинной нитью черного пороха

Прихотливый пробегает огонь,

За которым и взору не уметиться,

И вдруг грянет ввысь

Толщей стен и скальными осколками, —

Как предстали Марфиза и Руджьер

И явили себя в мгновенной сече.

25 Тут-то вдоль, тут-то поперек

Руки напрочь, головы пополам

Всем, кто слаб

Отстраниться с просекаемой просеки.

Видывал ли кто ураган,

Мчащийся по склонам иль мчащий долом,

Круша справа и минуя слева, —

Тот представь этих двух меж стольких толп.

26 Многие,

Уклонясь Родомонта и тех, кто с ним,

До поры благодарствовали Богу,

Что быстра нога и ловка стопа, —

А потом грудь о грудь, лоб в лоб

Набежав на Марфизу и на Руджьера,

Видели врасплох,

Что ни в стать, ни в бег, а судьбы не минуть, —

27 Не в огне, так в полыме,

А не минет должного ни плоть, ни кость:

Так опасливо лиса с лисенятами

Ждет спастись, а встречает песью пасть,

Когда ловчий с логова

Ее вздымет огнем и дымом

И берет дурманную

Там, отколе не чаяно беды.

28 Въезжают Марфиза и Руджьер

Спасителями в сарацинскую ограду:

Всюду очи ввысь,

Всюду в добрый час славят Вышнего,

Ни в ком страха пред франкскими паладинами,

Каждый раб готов хоть один против ста,

И у всех в уме

Тотчас вновь обагрить лихое поле.

29 Грозно грянули

Роги, трубы, турские тулумбасы,

Вьются в ветре

Каждый стяг и каждая хоругвь;

А насупротив Карловы вожди

Строят швабов к швабам, бриттов к бриттам,

Строят Францию, Италию, Англию, —

И жестокая заваривается брань.

30 Cтрашный Родомонт,

Яростный Мандрикард,

И Руджьер, цвет рыцарской доблести,

И Градасс, чьей славою полон свет,

И с бестрепетным Марфиза челом,

И черкесский царь, ни пред кем не худший,

Всею мощью клонят франкского Карла

Взмолиться к святым и укрыться в Париж.

31 Необорным жаром

Таковы те рыцари и та дама,

Что ни думою, государь мой, не сдумать,

Ни пером поведать.

То и мера,

Сколько пало в этот день перебито

И каков урон державному Карлу;

А у мавров ведь еще и Феррагус!

32 Не в подъем мостам,[33]

Люди бьются в давке и тонут в Сене,

И мечтают об Икаровых крыльях,

Ибо смерть впереди и позади.

Паладины в плену до одного,

Кроме венского графа и датского Оджьера —

У Оджьера в черепе,

А у Оливьера пробой в плече.

33 Ежели бы и Брандимарт[34]

Бросил стан вслед Ринальду и Роланду,

То не выстоять бы Карлу в Париже,

Лишь бы выйти из пламени живым.

Но что мог Брандимарт, то и сделал Брандимарт,

А что нет, то и он оставил яростным.

Такова была усмешка Судьбины —

Вновь обстать Аграманту государя.

34 Стон и плач

Сирых старцев, чад и вдовиц

Возлетел из облачного надземья

К светлым высям, чтоб святой Михаил

Нисклонил архангельский взор

Ко Христовым верным

Франции, Британии, Алеманнии,

Волку в снедь и ворону выстелившим поля.

35 И узрел, и зарделся триблаженный,

Что неладно послужил он Творцу,

Вдавшись

Вероломной Распре в подлый обман:

Велено было ей

Взжечь раздор между рыцарей язычества,

А она что и сделала, то сделала

Поперек.

36 И как верный служитель, крепкий

Больше сердцем, чем памятным умом,

Вдруг хватясь,

Что забыл завет, дорогой, как жизнь,

Мечется второпях

До хозяйского глаза сгладить грех, —

Так архангел не дерзает ко Господу,

Не воздавши долга, который взят.

37 Устремив крыло

К тем обителям, где видана Распря,

Он обрел ее в собрании чина

При избрании настоятельных лиц —

Любо ей смотреть,

Как брат брату мечет в головы требниками!

Ухватил ее ангел за волоса

И колотит руками и ногами.

38 А потом — крестом

По спине, да по рукам, да по темени;

В крик кричит злополучная,

Обымает ноги божьему вестнику,

А тот гонит ее в тычки,

Сломя голову, к африканскому стану,

Приговаривая: «Поберегись:

Только встреться, где не след, — будет хуже!»

39 Вся избитая по плечам и по хребту,

Ужасаясь вновь подпасть под побои,

Трепеща пред гневом,

Распря

Со всех ног бежит по кузнечные меха —

Оживить запаленные огни,

Запалить незапаленные

И раздуть в сердцах пожар до небес.

40 Восстает пожар

В Родомонтовой душе, в Руджьеровой, в Мандрикардовой,

Да такой, что спешат они к государю

В добрый час, покуда Карл не теснит,

И поведывают ему свои раздоры,

И откуда и как они пошли,

И чтобы государь усмотрел,

Кому с кем причинно сражаться первому.

41 А Марфиза твердит и о своем —

Добороть борьбу

С королем Татарии:

Ради вызова его она здесь,

И своей чередою не поступится

Ни на день, ни на час,

А стоит на том,

Чтобы первой помериться с соперником.

42 Первым и Родомонт

Рвется счесться,

Потому что, начав, не кончил

Ради помощи африканскому стану;

И Руджьер бросает крепкое свое слово,

Что невмочь ему терпеть

Родомонта на своем скакуне,

Коли им не спрянуться прежде прочих;

43 А татарский на это Мандрикард

Поперек Руджьеру

Хочет боя за белокрылый герб,

Бел от ярости

До того, что готов один на троих

Сразу, ежели трое не уклонятся.

А те трое и не уклонились бы,

Не явись на них царский приговор.

44 Увещаньями ли, напоминовеньями ли

Гнул их к миру Аграмант, сколько мог,

Но уверившись,

Что ни миру им внять, ни перемирью,

Домогается по крайности,

Чтобы стало в них согласие, кто за кем,

И к тому концу

Назначает решить чреду их жребием.

45 Указует вверить четыре жребия,

И на первом писаны Родомонт и Мандрикард,

На втором же Мандрикард и Руджьер,

А на третьем Руджьер и Родомонт,

И на четвертом Мандрикард и Марфиза.

Брошен жребий в волю зыбкому случаю;

Первым выпал

Черед биться алджирцу с Мандрикардом,

46 Второй жребий — Мандрикарду с Руджьером,

Третий — Родомонту с Руджьером,

А Марфизин с Мандрикардом — на дне,

И Марфиза нахмуривает лоб,

И Руджьер не меньше того невесел,

Полагая, что тем первым двоим

Станет сил счесться крайним счетом,

Ничего не оставя ни Марфизе, ни ему.

Подготовка поединка.

47 Было близ Парижа урочище,[35]

Шагов в тысячу в обход или менее,

А вокруг,

Как для зрелища, немалая насыпь.

Некогда то был замок,

Но огнем и мечом порушен в прах —

Таков вид

И у нас, как идешь из Пармы и Борго.

48 Огорожена здесь ограда,

Кол к колу, четыре угла,

Замкнута, как водится, отовсюду,

Только емкие ворота с двух сторон.

А как вышел день, когда царский суд

Велел быть большой битве паладинов,

Вскинулись пред теми двумя воротами

Два шатра.

49 В западном шатре

Исполином встал алджирский король,

Облекаемый в драконьи чешуи

Сакрипантом и жарким Феррагусом, —

Между тем, как Градасс и владетельный Фальзирон

В восточном шатре

Возлагают Гекторовы доспехи

На преемника Агриканова престола.

50 На амвоне просторном и высоком

Восседал африканский государь,

С ним испанский, с ним Стордилан

И иные знатнейшие меж язычества.

Благо, кому верхний присест

Дали вал и деревья выше вала, —

Ибо густ народ и густы со всех сторон

Волны люда к великому побоищу.

51 Где воссела королева Кастилии — [36]

Там вокруг нее вельможные дамы

Арагона, Севильи, Гранады,

И до самых Атлантовых столпов,

А меж ними — Стордиланова дочь,

У которой наряд — два покрывала,

Одно розово, а другое зелено,

Только розовое выцвело добела.

52 А Марфиза одета таково,[37]

Как подобно быть даме и воительнице:

Верно, так блистала

Ипполита в челе фермодонтских войск.

А уж выехал и глашатай

С Аграмантовыми знаками на плаще,

Огласить уставы и запреты,

Чтоб ни духом, ни делом за них не сметь.

53 Битвы

Жаждет сбившийся народ и корит

Непоспешных паладинов, как вдруг

Раздается из Мандрикардова шатра

Шум и крик, все громче и громче, —

Узнайте же, государь мой,

Что не кто иной, как сериканский удалец

Царь Градасс случился тому затейщиком.

54 Обряжая в бой

Сериканский царь царя татарского,

Возлагал тому к левому бедру

Меч, дотоле бывший Роландов,

И увидел на рукоятном яблоке

Имя Дурендаль и Альмонтов знак, —

Ибо юный отбил его Роланд

У злосчастного над ручьем в Аспромонте.

55 Взвидевши, не стал он в сомнении,[38]

Что пред ним тот самый англантский меч,

Для которого

С самолучшею левантийскою ратью

Он невдолге тому назад

Укротил Кастилию, попрал Францию, —

Но никак ему нынче невдогад,

Почему тот клинок в ножнах татарина.

56 Вопрошает он, давно ль и отколь

Взялся меч, и добром или насильно?

И ему повествует Мандрикард,

Что с Роландом он бился великой битвою,

Пока граф не прикинулся помешан,

Ибо стыден ему был страх

Воевать со мной без конца и срока

За тот славный меч.

57 Так-де зверь бобер[39]

Отгрызает себе свое пахучее,

За спиною заслышавши ловчий гон,

Ничего не взыскующий, кроме этого.

Недослушав,

Градасс крикнул: «Не быть ему твоим,

И ничьим, ибо он по чести — мой,

Ценой столького злата, труда и воинства!

58 Коли надобно, ищи себе новый,

А за этот я тебе не должник:

Я беру его, где нашел,

Будь Роланд умен или будь безумен!

Ты присвоил меч в пути, без свидетельства, —

Я при всех вызываю тебя на суд,

Божий суд на рыцарском поле,

Где язык правоты моей — булат!

59 Отбей меч,

А потом выходи на Родомонта:

Таковы старинные наши свычаи —

Заслужи оружье, а после — в бой!»

А татарин, вскидывая чело:

«Слаще слуху

Не бывает мне вызова на брань, —

Но дождись Родомонтова сожелания,

60 Но добейся себе первого боя,

Чтоб алджирец потерпел быть вторым, —

Ая

Ни тебе, ни ему не спнусь ответом!»

Но Руджьер обоим: «Не сметь

Рушить сговор и путать жребий!

Или быть Родомонту первым,

Или быть вторым, но первым — мне:

61 Если правду гласил Градасс,

«Прежде битвы умей стяжать оружие», —

То не вздеть тебе лат о белокрылом орле,

Прежде, нежели не снимешь их с меня!

Но чего я хочу, о том сказал:

Будь по жребию,

Чтобы мне воевать вторым,

Если первым воюет царь алджирский;

62 Если же смешаете череду,

То и я помеха,

Чтоб не сметь тебе быть с моим щитом,

Нынче же не померившись со мною!»

Отзывается Мандрикард в разъярении:

«Будь ты Марс, будь он Марс,

И тогда бы не положить вам запрет

Ни на знатный доспех, ни на отменный меч!»

63 И железный сжавши кулак,

В бешенстве

Так хватил он короля сериканского,

Что тот выронил из руки Дурендаль.

Не гадав Градасс

Таковой безрассудной дерзновенности,

В расплохе

Обнаружил себя обезоруженным.

64 За такую обиду стыдом и гневом

Пышучи, как огнем,

Пуще он терзается оттого,

Что такой с ним срам на виду у всех;

И, подавшись назад на малый шаг,

Кривую выхватывает саблю,

Рвется мстить, а Мандрикарду ничто

Ни его супостатство, ни Руджьерово:

65 «Выходите на меня хоть вдвоем,

Выводите на меня Родомонта,

Африку, Испанию, целый свет —

Ни пред кем не отворочу лица!» —

Так гремит бесстрашный,

И вращает Альмонтовым клинком,

И надменно выставил щит

Вперекор и Градассу и Руджьеру.

66 «Мне, — кричит Градасс, —

Дай образумить сумасброда!»

А Руджьер ему: «Нипочем:

Никому не уступлю мою битву!»

«Прочь!» — «Сам прочь!»

Оба в крик, и никто назад ни шагу.

Неслыханная затеялась бы потеха —

Бой втроем, —

67 Кабы ярости их наперехват

Не рванулись многие,

Не жалея на себе испытать,

Каково, губя се. бя, спасать ближнего;

Но и то ни в ком бы не стало удержи,

Не явись испанский король,

А за ним — державный сын Трояна,

Всеми чтимый, как не чтился никто.

68 Повелевши Аграмант доложить,

В чем причина столь новой распри,

Многотрудно увещевал Градасса

На единый хотя бы день

По-людски, по-рыцарски

Уступить Мандрикарду Гекторов клинок,

Пока спорится грозный спор

Мандрикарда и Родомонта.

69 Но меж тем, как государь Аграмант

Подступает унять того и этого,

Из другого гремит шатра

Новый спор —

Родомонта с Сакрипантом,

Потому что черкесский Сакрипант

С Феррагусом стоял при поединщике,

Облекая его вдвоем

В прародительский Немвродов доспех;

70 А как подошли они к жеребцу,

Пенно грызшему пышные узды,

К тому самому лихому Фронтину,

За которого буйствовал Руджьер,

И со тщанием всмотрелся черкес,

Ладно ль кован и ладно ль убран

Тот скакун, которому выпало

Вымчать в поле такого седока, —

71 Он в упор,[40]

Разглядевши тавро, черты и стати,

Узнает заведомо,

Что пред ним его же конь Белолоб,

Столь любимый,

В стольких схватках выстраданный скакун,

Что лишась его, долго ходил он пеш

От большого горя.

72 А похитил из-под него коня[41]

Памятный Брунель

При Альбракке в оный самый день,

Когда взял он у Анджелики перстень,

У Роланда Бализарду и рог,

У Марфизы — меч,

И коня с Бализардою вручил Руджьеру,

А Руджьер перезвал его Фронтином.

73 Вот, уверясь, что глаз не лжет,

Обратился черкесский царь к алджирскому:

«Знайте, сударь, конь этот — мой,

Отлученный кражею при Альбракке.

Многие суть тому свидетели,

Но как нынче они далече,

То я сам и с мечом в руке

Докажу мою правду любому спорщику.

74 По товариществу,

Нас связавшему в недавние дни,

Я готов: пусть он нынче будет твой,

Ибо ты и впрямь без него не можешь, —

Но условившись тебе признавать,

Что он мой и от меня тебе дан;

А не то позабудь свои помышления

Или жди сразиться о нем со мной».

75 Родомонт, которого горделивей

При оружье не хаживал никто,

Родомонт, отважной могучестью

Перевысивший всякую старину,

Грянул:

«Сакрипант,

Лишь посмей кто иной такое вымолвить, —

Пожалел бы, что рожден с языком;

76 По товариществу ли,

Одержавшему нас нынче, как ты твердишь,

Но увижу я тебя и сдержусь,

Лишь сказав: помедли

Звать на бой, пока не взвидишь, каков

Сведу счет я с пышущим татарином,

Потому что с такого ты примера

Сам попросишь, моля: владей конем.»

77 «Подлость тебе вежество! — [42]

Бешенствует гневливый черкес, —

Но прямым тебе словом говорю:

Позабудь о моем скакуне!

Не быть ему твоим,

Покуда в руке моей меч,

А не станет меча —

Буду биться клыком и когтем!»

78 От слов к делу,

В крик, в брань, в бой —

Жжет быстрей, чем пламя в соломе,

В душах гнев.

Родомонт — в доспехе и шеломе,

Сакрипант — и кольчугою не прикрыт,

Но таков он ловок,

Словно меч ему заслон с всех сторон.

79 Сколько ни безмерны

Родомонтова мощь и пыл,

А не свыше зоркости и проворства,

Коими силен Сакрипант —

Не быстрей кружится

По зерну мукомольное колесо,

Чем рукой и чем ногой изворотлив

Черкесский царь.

80 Но бросаются сгоряча между ними,

Клинки вон, Феррагус и Серпентин,

А за ними Изольер и Грандоний

И иные многие из маврских мужей, —

Оттого-то шум,

Через поле долетевший к шатру,

Где стеклися тщетные примирители

Руджьера и Градасса с татарским царем.

81 Добегает заведомая весть

До державного Аграманта,

Что схватились за коня лютой схваткою

Сакрипант и Родомонт.

Сокрушенный столькими разладицами,

Говорит король Марсилию: «Будь

Здесь, чтоб эти два не сделали хуже,

А о тех двух вздорщиках сам досмотрю».

82 Пред своим королем и государем

Родомонт

Взнуздывает гнев, отступает на шаг,

И не меньше чтителен царь черкесский.

Властным зраком, важным гласом

Аграмант пытает, о чем их спор,

И дознавшись, гнетет их к замирению, —

Тщетно!

83 Черкесский царь

Не отдаст своего коня алджирскому,

Ежели алджирский не склонится

Произнесть просительные слова;

А тот, надменный,

Отвечает: «Ни небо и ни ты

Не добьешься, чтоб я кому поволил

То, что мне по силе и по руке!»

84 Вопрошает черкеса государь,

В чем его владенье и в чем утрата,

И черкес о том поведывает подряд,

А поведывая, краснеет от смуты,

Когда речь о том, как тонкий наглец

Застиг впавшего в томное мечтание

И подпер ему седло о четыре древка,

И увел коня прямо из подпруги.

85 Как заслышала о той конской краже,[43]

Меж иными представ на шум,

Марфиза, —

Помутилась в лице, припомянув,

Как в тот день лишилась она меча;

Узнает коня,

От нее летавшего, как на крыльях,

Узнает и славного Сакрипанта;

86 Видит, как вокруг те и те,

Многажды слышавшие Брунелевы

Похвальбы, обращаются к Брунелю

С явным видом, что это он;

Заподозривает,

Вопрошает того, другого, третьего

И уверивается, что похитчик

Был Брунель;

87 И уведывает, что за покражу,[44]

За которую быть бы ему в петле,

Небывалым он образом приял

В государский дар тингисское царство.

Старая вскипает обида,

Скорая вздумывается месть

За тот глум и посмех,

С каким хищник скалился, скравши меч.

88 Велит она стремянному

Подать шлем, а уж панцирь на груди —

Ибо бранную сбрасывать броню

Доводилось дерзкой за все свои дни

Десять раз и едва ли более,

Верь, не верь;

Вздев шелом, она восходит туда,

Где Брунель на верхних скамьях меж лучшими,

89 И такого дает туза ему в грудь,

Так вздирает его за космы в воздух,

Как орел,

Хищным когтем вцепившийся в цыпленка, —

И влечет туда, где суд и ряд

Тщится править державный сын Трояна;

А Брунель, в недоброй чуясь руке,

Слезным визгом взывает о пощаде.

90 Cколько крика, шума и гама

Ни мятежилось над битвенным полем,

Но таков был слышен Брунель,

Вопиющий о пощаде и помощи,

Что на вопль его и на вой

Отовсюду сбегается народ;

А Марфиза пред африканским владыкою

Гласит, гордая, такие слова:

91 «Этого твоего мерзавца данника

Я хочу повесить в тугой петле,

Потому что, укравши коня у рыцаря,

В тот же день и у меня он похитил меч.

Ежели кто скажет, что нет,

Пусть он выступит и вымолвит,

И тогда пред твоим лицом

Докажу я его ложь и мое право.

92 А к тому, чтобы не было попрека,

Что-де мною выждан раздорный час,

Когда лучшие оружные паладины

Все попутаны преньями об ином, —

Три дня

Я помедлю его повешеньем:

Выручай его сам или не сам,

А не то о нем порадуются стервятники.

93 В трех часах пути

Стоит башня, а перед башней роща:

Там и жду я,

А при мне — лишь служанка и слуга.

Кто захочет отбить того мерзавца —

Приходи!»

Так сказала,

Повернулась, и в путь, не ждав ответа,

94 А Брунеля бросив, вхватясь в волосья,

Жалким воплем

Выкликавшего чаемых заступников,

Пред собой поперек коня.

Смутен стоял Аграмант

И не знал, как расплесть узлы с узлами:

В тяжкую было ему обиду,

Что похитился его человек.

95 Не любил он Брунеля и не чтил,[45]

А питал лишь ненависть,

Помышлявши и сам ему удавку,

Как остался тот без волшебного кольца;

Но что сделалось, то ему не в честь:

Стыд огнем в лице,

И он рвется сам вслед Марфизы

Отплатить бесчестье полною мздой.

96 Но разумный спутник король Собрин

Отвергает его от того помысла,

Не приличного-де

Государскому его величеству —

Побеждать, даже если побеждать

Предстоит и заведомо и верно,

То не во хвалу, а в хулу

Будет слава, что он осилил женщину;

97 А с такою брань соперницею

Обернется едва ли не бедой.

А по крайней по Собриновой думе

Смертный столп Брунелю бы в самый раз,

И кабы мановением бровей

Мог он быть уволен от вислой казни, —

Пусть не дрогнет бровь,

Не переча свершиться правосудию.

98 «А к Марфизе, — молвит Собрин, —

Ты, пославшись, посулись быть судьею,

Пред которым плут не минует петли,

И мстящая будет удоволена.

А коли упрямая скажет «нет» —

Пусть сама с ним что хочет, то и делает:

Ибо ради дружбы ее с тобою

Мне не жаль ни Брунеля, ни иных шишей».

99 Скромному и разумному

Внял Собринову совету король,

Не пустился Марфизе вслед,

Не пустил ей вслед своих рыцарей

Ни на бранный спор, ни на добрый уговор,

А взнуздал свою доблесть и смирился,

Чтобы пущую замирить вражду,

Буйным шумом вставшую в стане.

100 А неистовая о той вражде,

Ненавистница мира, ликует Распря,

Рыщет, радуясь, от шатра до шатра,

Ищет и не сыщет душе простора,

А за ней Гордыня

Пляшет вскачь, плещет пламя вблизь и вдаль,

Победный вопль

Взвивши вестью в архангеловы уши.

101 Дрогнул Париж, замутилась Сена[46]

На тот гласный крик, грозный зык;

Прокатился гул до Арденнских чащ,

Полоша зверей по темным логовам,

Дозвучал до Альп и Севенн,

До брегов Байонны, Руана, Арля,

Внемлют Рона, Сона, Гаронна, Рейн,

Матери детей прижимают к сердцу.

102 А те пятеро паладинов,[47]

Первыми ввязавшихся в смертный спор,

Таковы в нем заузили узлы,

Что не расплесть и по Фебову вещению.

И тогда-то государь Аграмант

Порешил рассечь завязь первой распри

Меж алджирцем и королем Татарии

За прекрасную Стордиланову дочь.

103 Государь Аграмант,

И к тому и к этому вновь и вновь

Приступавшись повторными советами,

Братски добрыми, государски правыми,

Как уверился, что и этот и тот

Слухом глух, а духом враждебен

Обездолиться

Той красавицей, о которой спор, —

104 Изъявил он самолучший исход

Двум любовникам в равное изволье:

Пусть сама

Изберет себе угодного мужа,

А как скажет она то свое слово,

То с него уж ни взад и ни вперед.

Оба рады:

Каждый чает себе удачи.

105 Король Сарзы — ибо его любовь

Много древнее Мандрикардовой,

И к нему Доралисина всемилость —

Верх дозвольства женскому целомудрию,

И поэтому он ждет для себя

Приговора, дарующего счастье,

И не только он,

А и с ним вся берберийская рать,

106 Ибо всякому знамениты его подвиги в ее честь

На ристаньях, на турнирах, в войне,

А что есть за Мандрикардом подобные,

Это, всякому знамо, ложь.

Мандрикард же памятует

Много тайных раз по закате солнца,

Знает, что надежда крепка в руке,

И смеется над пустыми людскими толками.

107 Вот славные оба притязателя,

Заручив уговор пред государем,

Подступают к обоюдной красавице,

И она, потупив стыдливый взор,

Объявляет: татарин ей милее.

Застывают в изумлении

Все; как громом грянутый, Родомонт

Не подымет сгорающего лица;

108 А как сгнался багрец стыда

Свычным гневом,

Он кричит, что неправилен приговор,

Что мечом об этом поясе

Пред лицом короля и всех, кто здесь,

Он желает победы или бесчестия,

А не женским судом,

Для которого что недолжно, то и мило!

109 Мандрикард в ответ,

С новым пылом вскинувшись: «Будь по-твоему!»

И тут быть бы вновь челноку

В дальнем плаванье до ближней пристани,

Не вспеняй Родомонту Аграмант,

Что ему-де уж неподстать

Вызывать к ответу царя-соперника;

Только тем челну и сбит парус ярости.

110 Видя дважды в единый день

Родомонт себя при всех опозоренного —

Государем, которого он без спору чтил,

И возлюбленною дамою, —

Не желает здесь больше ни ногой,

Забирает из великого своего полчища

Лишь двух слуг

И спешит вон из вражеского стана.

111 Как тоскливый бык,[48]

Уступив свою телицу сопернику,

Бредет прочь от привычных пажитей,

Ищет дальних рощ, брегов, песков,

Где мычать ему и полднем и полночью,

А любовного буйства не избыть, —

Так, смятенный скорбью,

Удаляется отверженный царь алджирский.

112 Было ринулся оружный Руджьер

Вслед врага и коня своего Фронтина,

Но как вспомнился,

Что обязан битвою и татарину, —

Повернул с Родомонтовой тропы,

Чтобы сведаться сталью с Мандрикардом

Прежде, чем приспеет король Градасс

О Роландовой ратовать Дурендали.

113 Тяжко ему зреть скакуна,

Уводимого зримо и безвредно,

И он крепкий зарек себе зарок,

Кончив начатое, отбить отъятого.

А черкесский между тем Сакрипант,

Не имев Руджьеровых помешательств

И о том же соревнуя коне,

Быстро прочь по Родомонтову следу;

114 И настиг бы, кого искал,

Не случись ему в пути дивный случай,

Сбив с тропы

И замедлив до закатного часа.

Он увидел

Даму, павшую в сенскую волну

И погибшую бы, не приди он помочь;

Вмиг он в воду, выводит ее на сушу,

115 Но едва собрался опять в седло —

Глядь, коня его нет, как не было;

Он вдогон, и гонял его до вечера,

И настиг с немалым трудом,

А настигши, уже и сам не знал,

Как вернуться на путеводные тропы:

Двести миль

Избродил он, взыскуя Родомонта;

116 Где сыскал, как бился, как был побит

С превеликим себе уроном

И остался без коня и в плену,

О том скажется впереди; а покуда

Моя повесть — о том, в каком пылу

Против дамы и государя

Отъезжал от стана Родомонт

И какими словами клял их, едучи.

117 Жгучие вздохи

Раскаляли ветер в его пути,

Эхо

С жалостию вторило из полых скал.

«О, — стенал он, — женская душа,

Как изменчива, как ты переменчива!

О тоска, о горе, кто вверится тебе,

Верности не ведающая!

118 Ни служенье без срока, ни любовь без края,

Явленная стотысячекрат,

Не осилила тебя, не поволила

Устоять такой, какова была.

Не за то я тобой забыт,

Что помыслился хуже Мандрикарда:

Всем невзгодам моим одна вина —

Твой женский пол:

119 Клятый пол,

Верно, созданный Природой и Господом

В взыск и в бремя мужскому роду,

Как гадючья поползь,

Как медведь, как волк,

Как в заразном воздухе

Мухи, комары, осы, оводы,

А меж сеяний плевел и овсюг!.

120 Ах, почто благодатная Природа

Не судила рождаться мужам без жен,

Как рождает людской привой

Плод от груши, и яблони, и смоковницы!

Но и сам я знаю, почто, —

Звуча звуком твоего имени:

Ты, Природа, — женского рода,

Так какой в тебе разум или добро?

121 Из шипов рождаются розы,

А чистейшие лилии из гниющих трав, —

Не чваньтесь же, не кичитесь же,

Что дано вам рождать мужчин,

О женщины,

Дерзкие, мерзкие, злостные, несносные, коварные, неблагодарные,

В ком ни веры, ни разума, ни любви,

А лишь пагуба веку и человеку!»

122 Таковыми и несчетными разными

Стенал стонами он во весь свой путь,

То вполголоса толкуя сам с собой,

То бросая крик в далекие дали,

Но лишь в срам и поношение женщинам, —

А напрасно,

Ибо, право, на две ли, три ли злых

Между ними надо быть сотне добрых.

123 Правда, скольких я ни любил,

Ни одна не явила себя верною,

Но не положу я, хулы на всех,

А скажу: такова уж моя недоля.

Много есть, а пуще было таких,

О которых никто не молвит худа,

Но что делать — знать судьба: будь и в стах

Одна злая, так ей-то я и надобен.

124 А хотелось бы,[49]

Пока я не сед и не мертв,

Отыскать такую, чтобы воскликнуть:

Вот она, благоверная даже мне!

Ежели чудо сбудется

(А надежда на то во мне жива) —

Неустанно стану слагать ей славу

Устно и книжно, прозою и стихом!

125 А не меньше, чем против дамы,

Кипя гневом на своего короля,

Сарацин хулою на ту и этого

Равно рвется разумом из брегов:

Жаждет видеть,

Чтоб на царство его грянула злая буря,

Чтоб по Африке — ни камня на камне,

В каждом доме — смерть,

126 Чтоб, низвергнувшись, король Аграмант

Влачил жизнь тщетно, скудно, скорбно, слезно,

И чтоб он, Родомонт,

Вернул честь ему, воссадил на престоле,

Явил плод своей вечной верности,

И тогда увидится: честный друг

Вправе быть поддержан в добре и в худе,

Даже ежели он один против всех.

127 Так-то пышучи сарацин

Буйным сердцем на государя и даму,

Скачет долгий день за долгим днем,

Сам не спит и Фронтину не даст прохлады.

На второй или третий перегон,

Глядь, а он уже и у Соны,

Потому что держал на юг,

Чтоб из лукоморья отчалить в Африку.

128 Видит: Сона от берега до берега[50]

Вся в плотах, расшивах, ладьях,

Отовсюду правящих снедь и сыть

На потребу осадному ополчению,

Потому что от самого Парижа

И до Мертвых Вод и испанских гор

Вся земля, что направо по пути,

Полегла под басурманскую руку.

129 А где нету водного ходу,

Там поклажу сваливают на угор

И за людною охраною

Тянут далее вьючно и тележно.

Для того по всем берегам

Согнан крепкий скот со всей Франции,

А погонщики над рекою

В постоялых дворах справляют вечерю.

130 Как застигла здесь алджирского[51]

Короля слепая черная ночь,

Зазывает его здешний гостиник,

И король невсхотно, а встал в постой.

Конь расседлан, выставлен стол,

Брашна, вина корсские и грецкие,

Потому что сарацин, хоть и маврам мавр,

А пивал знатней всякого француза.

131 Добрым видом, добрым столом

Услужал хозяин славному гостю,

Ибо всякому зрячему вдогад:

Славен гость и велик отменной доблестью.

Но как был Родомонт себе сам не свой,

И далече витало его сердце,

Не умев отстать от былой подруги, —

Он молчал.

132 Был гостиник проворен и умен,

Как немногие слыханы во Франции,

Уберегши добро и двор и дом

В стольком люде, пришлом, чужом и вражественном,

И созвал гостиник свою родню,

Чтобы всем быть наготове для рыцаря, —

Но и те стоят и молчат,

Видя паладина в глухом раздумье.

133 Долго сарацин в забытье

Странствовал умом из думы в думу,

Взоры долу,

Никому не вздымая глаза в лицо;

А по многом молчанье и вздыханье,

Как проснувшийся из тяжкого сна,

Поднял брови, поднял очи

И обвел хозяина и весь круг.

134 И взломал безмолвие,

И смягчась повадкою и лицом,

Вопросил гостиника и домашних,

А женаты ли они?

Отвечают ему гостиник и прочие:

Точно так.

Он опять вопрошает: а доподлинно ли

Они знают, что жены им верны?

135 Все гласят, что жены у них добрые и верные,

А гостиник один молчит,

А потом и сказал: «Верь кто как хочет,

Я-то знаю, это не так,

И за вашу за пустую уверенность

Говорю вам, что все вы как без ума;

То же скажет и господин паладин,

Чтоб не выдалось черное за белое, —

136 Потому что как чудная птица феникс

Лишь одна на весь божий свет,

Так один лишь муж

Может зваться изъят из женской козненности.

Каждый мнит себя тем благословенным,

Тем единственным, кому тот венец, —

Но коли единственный,

Как же вы им будете сразу все?

137 Я и сам, как вы, блуждал умом,[52]

Полагая, что честных женщин больше;

Но один вельможный венецианин,

С кем свела меня благая судьба,

Вразумил меня истинными примерами

И извел из невежественной тьмы.

Иоанн Франциск Валерий —

Никогда не забуду его прозвания!

138 Все обманы мужних жен и любовниц

Знал он наперечет

А еще и много урочных случаев

Древних, недавних, собственных, да таких,

Что явил мне въявь:

Честных женщин нет ни простых, ни знатных,

А к которой молва добрей,

Значит, та лишь искуснее хоронится.

139 И меж теми его рассказами

(А их столько, что не упомнишь и треть)

Был такой, что врезался в мою память

Крепче, чем во мрамор резец,

И кто его ни услышит,

Всяк рассудит о женщинах в точь, как я.

Не хотите ли, господин мой, послушать —

Вам в угоду, а вот этим в укор?»

140 Отвечает ему сарацин:

«Есть ли нынче мне что милей и угоднее,

Чем такой твой рассказ, пример и случай,

Столь согласный моей душе?

Сядь напротив, чтобы я тебя видел:

Мне так лучше слышать, тебе говорить!»

Стало быть, в ближней моей песне

Будет все, что услышал Родомонт. ч^