Неистовый Роланд. Песни XXVI–XLVI

1 Долог сказ[284]

Обо всех морских битвенных превратностях,

А перед тобою,

Веледушный отпрыск непобедимого

Геркулеса, это значит носить

Вазы в Самос, сов в Афины, в Нил крокодилов,

Потому что о чем я только слыхивал,

Ты и видел и себя в нем казал.

2 Долгое было зрелище[285]

Верному твоему народу

В день и в ночь видеть вражьи паруса

Меж огнем и мечом на струях Пада.

Сколько слышано здесь криков и стонов,

Сколько видено крови в речной волне,

Сколькими смертями смертельна битва, —

Ты и видел и дал увидеть всем.

3 Я не видел, потому что в те дни[286]

Я, меняя коней, скакал припасть

Ко святым стопам высокого Пастыря,

Умоляя для тебя вспоможения;

Но не надобны стали ни конь, ни пеш,

Ибо ты сокрушил и клык и коготь

Золотого венецейского льва,

Как доселе оному и не памятовалось.

4 Мне о том поведали Альфонс Тротт,[287]

Бывший в деле, и трое Ариостов,

И Альберт, Аннибал, Афраний, Петр,

Зербинат и Баний,

А еще поведали все знамена,

Сколькими украсил ты божий храм,

И пятнадцать вражьих галер

Меж несчетных челнов в плену у берега.

5 Всяк, кто видел тот пожар, тот потоп,

Ту такую и столькую резню,

Какой резались мы за те ладьи,

Мстя за наши разоренные домы, —

Тот пойми, каков был смертный урон

Бедным маврам и королю Аграманту

Меж соленых волн

Темной ночью пред Дудоновым натиском.

6 В непросветном мраке

Сшиблись первые суда о суда,

Но когда вспылали смолой и серою

Корабельные кормы и бока,

И прожорливый пламень обольнул

Беззащитные галеры и парусники, —

Ночь предстала днем,

И увиделось все, что было скрыто.

7 И тогда-то

Полагавший Аграмант в темноте,

Что нежданный недруг ему не в страх

И недолгим надломится отпором, —

В разъятой тьме

Вдруг увидел, чего не чаял,

Вражьих стругов вдвое больше, чем собственных, —

И вошла в его ум иная дума.

8 Он спускается в самый легкий челн

С Златоуздом, добром и лишь немногими

И, отпрянувши, неслышно гребет

Меж своих и чужих в большое море,

Покидая столькие корабли

На крутую Дудонову расправу:

Жжет их огнь, жрет их хлябь, бьет их сталь,

А виновник уже в далеком бегстве.

9 Он в далеком бегстве, а с ним

Царь Собрин, и печально Аграманту,

Что не верено вещему, когда

Предвестил он напавшие напасти.

Но пора воротиться к паладину Роланду,

Как Астольфа он зовет разорить

До подмоги мятежную Бизерту,

Чтоб вовек ей не вставать против

Франции.

10 Кликнуто по стану:

Быть ко приступу на третий день.

Снаряжает Астольф и корабли,

Потому что не все ушли с Дудоном,

Над которыми ставит Сансонета,

Равно славного на суше и в море,

И который выводит их на якорь

Пред Бизерту, от пристани за версту.

11 А Роланд и Астольф,

Как Христовы истинные воители,

Ни на что не дерзавшие без Господа,

Повелели молиться и говеть

Всему войску две ночи и два дня,

А на третий,

Воедино по трубе встав на брань,

Взять Бизерту на поток и разграбление.

12 Истово

Почтив Бога молитвою и постом,

Собираются за трапезами в стане

Друзья, родичи и кто кому люб,

Подкрепляют истощенную плоть,

Обымаются, проливают слезы

И такие произносят слова,

Как прощаясь с любезнейшими любезными.

13 И в Бизерте за крепкою стеной

Иереи и страждущий народ

Служат службы, бьют в груди, взносят плачи

К Магометову невнемлющему слуху.

Сколько бдений, сколько жертв и даров

Обещает всяк во своем обете!

Сколько совокупно в беде обетуется

Храмозданий, кумиров, алтарей!

14 Вот, благословленные Кадием,

Устремляются бизертяне к стене и в бой, —

И еще не встала Заря

От Тифонова ложа в небесный сумрак,

Как с суши Астольф и как с моря Сансонет

И за каждым оружные ряды

По Роландовой трубе

Ударяют приступом на Бизерту.

15 С двух сторон от Бизерты — море,

С двух других — сухопутный берег,

Стены ставлены в старину

Кладкою отменною и несвычною,

Ни достройки им, ни перестройки,

Потому что король Бранзард

Не имел уже ни люду, ни времени.

16 Повелел Астольф черному царю[288]

Грянуть в зубья бизертских стен

Огнем, дротами, пращами и луками,

Чтобы у защитников сбило пыл,

Чтобы пешие и конные

Безопасно подступили к стене

С топорами, с каменьями да с бревнами,

Кто на что силен.

17 Из рук в руки

Кто что нес, то и мечет в ров,

Из которого вытянута вода

В сто канав, как высушивают болото.

Ров засыпан досыта

И сравнялся с подножием стены,

И уже Астольф, Роланд, Оливьер

Снаряжают ратников ввысь на гребень.

18 Не терпя ни малого мига,

Увлекаемы жаждою раззора,

Презирая грозительные удары,

Нубийцы

Под щитами черепашьих навесов

Устремляют на ворота Бизерты

Сокрушающие тараньи лбы —

Но уже басурманы наготове:

19 Огнем, сталью, свалом зубцов и кровель,

Как градом,

Они рушат доски и бревна

Тех снарядов, двинутых к их погибели;

В рассветной мгле

Много терпят подударные ратники;

Но как встало солнце из золотых палат —

Повернулась судьба спиною к маврам.

20 Приказал Роланд

Усугубить напор с земли и моря.

Сансонет вздымает суда,

Подплывает к берегу, метит в город,

Сеет в недругов каменья и стрелы

Из пращей, и луков, и самострелов,

Изготавливает крючья и всходни,

Все, чем крепки битвенные ладьи.

21 Оливьер, Роланд, Брандимарт

И английский граф, воздушный ристатель,

Приступают с противной стороны,

Ярой бранью взбивают сухопутье,

Четверть войска у каждого за спиной,

Тот к воротам, тот меж ворот,

Каждый,

Где бы ни был, сияя в бранных подвигах.

22 Каждого видней

В битве порознь, чем в битве воедино:

Тысячам взирающим нет сомненья,

Кто хвалы достоин и кто хулы.

Наезжают турусы на колесах,

Подступают слоны, на спинах башни,

А те башни такого роста,

Что на гребни стен глядят свысока.

23 Брандимарт под стеной и с лестницею,

Вот он всходит, зовет с собой своих,

И они за ним, все бестрепетны:

С этим первоборцем ничто не в страх.

Ни единому не вдогляд,

Вынесет ли лестница столько ноши:

Брандимарт глядит лишь вперед,

Всходит, рубит, и вот уже на гребне.

24 Меч в руке, он ступает меж зубцов,

Бьет рукою и бьет ногою,

Валит, рубит, пронзает и шеломит,

Так умело, что только бы и глядеть.

Вдруг

Лестница подламывается под тягой лат,

Брандимарт один на краю стены,

А все прочие — в ров в одну повалку.

25 В Брандимарте все тот же пыл,

Он ни шагу вспять,

Хоть и видит, что за ним — никого,

Хоть и высится целью всем прицелам.

Его кличут воротиться, а он

Не прочь, а внутрь:

Прыгнул в город с крутой стены

Высотою в тридцать локтей без малого.

26 Без вреда на твердую земь

Пав, как в пух,

Он кроит и режет обставших,

Как кроят и режут кусок сукна.

То он на одних, то он на других,

Те и эти от него врассыпную;

А свои, которые за стеною,

Видя прыгнувшего, мыслят: конец.

27 Разлетается по войску молва,

Инде в голос, инде в шопот и ропот,

На ходу растет,

Все ужаснее сказывает сказ,

Долетает до Роланда, который

Вел на приступ немалые полки,

До Отонова сына, до Оливьера,

И все шире распростирает крыла.

28 Три вождя, а первый меж них Роланд,

Так любивший оного Брандимарта,

Как узнали, что всякий лишний миг

Грозит гибелью столь славному другу,

Вспыхивают царственными сердцами,

Ставят лестницы, рвутся ввысь,

И такой в их лицах битвенный жар,

Что от взгляда трепещут сарацины.

29 В бурю в море

Как восстав валы на безумный челн,

В буйной ярости рвутся захлестнуть

То борта его, то корму, то скулы,

Бледный кормщик стонет,

Что не выправит ни умом, ни духом,

А как грянет последняя волна —

Всхлынут хляби, и зальют, и потопят, —

30 Так ударив, три грозные бойца

Пробивают путь

Такой торный, что все за ними вслед

С сотен всходней устремляются в кручу,

А барановы головы таранов

С громом рушат стены во столько мест,

Что уже и не один и не два

Вскрыты входы на помощь Брандимарту.

31 Как царь рек,[289]

Проломивши берега и плотины,

В мантуанские пробьется поля

И валами валит и рвет и мечет

Жирную землю и желтое жито,

И овец, и овчарни, и псов, и пастырей,

И вплывают рыбы

В ветви вязов, где прежде витали птицы, —

32 С той же яростью

Ринулся в проломы оружный люд,

Сокрушая пламенем и булатом

Злополучное племя побеждаемых.

Смерть, раззор,

Руки по локоть в крови и чужом добре

Повергают в прах

Пышный и победный престол всей Африки.

33 Грудой грудятся мертвые тела,

Кровь из ран

Стынет озером черней и страшней,

Чем текучий обвод подземных царств.

Изгибаясь пламя с кровли на кровлю,

Жжет дома и сени, дворцы и храмы,

В опустелых, опостылых дворах

Плач и стон и биенье в грудь.

34 Победители у всех на виду

Из недобрых ворот бредут с добычею —

С кем узорочье, с кем сосуд серебра,

С кем кумиры старинной боговщины,

Кто ведет матерей, а кто детей,

Всюду тысячи тысячей насилий,

О которых хоть и ведал Роланд,

Но ни он, ни британец не мог препятствовать.

35 Буцифар Альгазерский пал

От клинка удалого Оливьера;

Король Бранзард

Наложил на себя отчаянные руки;

Взят британским герцогом король Фольв

О трех ранах в груди, и все смертельны;

Такова судьба

Аграмантовых трех вождей над отчиною.

36 Сам же государь Аграмант,

Бросив флот, оставшись один с Собрином,

Из морской дали, рыдая и сетуя,

Видел полымя на бизертском берегу,

А уведав изблизи,

Что соделалось с отчей его землею,

Посягнул поразить себя булатом,

Но его удержал король Собрин.

37 Собрин молвил ему так: «Государь,

Есть ли радость отраднее твоим недругам,

Нежели услышать твою погибель

И по ней — верный доступ к целой Африке?

Им преграда — твоя жизнь,

Она вечный страх для их радости,

Ибо ведомо, что пока ты здрав,

Не владеть им долго твоею частью.

38 Ты умрешь — и не станет твоим подданным

Их надежды, последнего из благ;

А надежда жива, коли ты жив,

Что вернешься с победою и свободою,

А коли умрешь —

Людям плен, земле дань и всюду горе.

Если для себя тебе жизнь не в жизнь,

То живи, государь, для блага ближних!

39 Твой сосед, Каирский султан,[290]

Не откажет тебе в казне и людях,

Потому что и ему не в отраду

В Африке увидеть франкскую мощь.

Родич твой король Норандин

Приспешит вернуть силой тебя на царство,

А попросишь — и встанут за тебя

Турки, персы, арабы, армяне, миды».

40 Таковыми и иными разумными

Увещал речами царя мудрец

Воротиться к мысли отбить отечество,

Но в душе боялся, что быть не так,

Ибо ведал,

Каково не в прок и во тщетный плач,

Если кто, исторгшись своей земли,

Призовет себе в помощь пришлых варваров.

41 И тому примеры — [291]

Ганнибал, Югурта, другие древние,

А меж новых — Людовик Мор,

Бывший выдан Людовику Французскому,

А тому свидетель —

Вашей милости славный брат Альфонс,

Повсеместно полагавший безумцами

Всех, кто верит не себе, а чужим.

42 И хотя в войне[292]

За несносную обиду от папы

Из немногих средств свершил он немногое,

А заступник его и вспомогатель,

Впав в изгнанье, оставил царство недругу, —

Всё не преклонился Альфонс

Ни угрозами чьими, ни посулами

Уступить свою статочность чужим рукам.

43 Аграмант, повернув ладейный клюв,

Взял к востоку в большое море,

Как вдруг

Грозной бурей грянуло с берега

И вскричал, вскинув кормчий очи ввысь:

«Вижу,

Государи мои, встал шквал,

На который наша ладья не выплывет!

44 Выслушайте же добрый совет:[293]

Есть по левую руку малый остров,

И в него бы нам забросить причал,

Пока злое опамятуется море.»

Аграмант не стал поперек,

И они ушли от беды налево,

Тде спасал мореходцев бережок

Между Африкой и Вулкановой кузнею.

45 А на островке ни души,

Мирный мирт и смиренный можжевельник,

Сладостный приют

Зайцам, козам, оленям, ланям,

Никому неведомый, кроме

Рыболовов, на терновых кустах

Влажные простирающих неводы,

Пока рыбы дремлют в нестрашном море.

46 Глядь, а здесь[294]

Чужой челн, приневоленный судьбиною,

А на нем — великий рыцарь и царь

Сериканский, исплыв сюда из Арля.

Вышед на песок, обнялись

Два державца достойно и любезно,

Потому что меж ними была дружба

И союз в бою у парижских стен.

47 Возмущенным слухом внимал[295]

Царь Градасс Аграмантовой горькой повести,

И гласил бодрительные слова,

И по-царски предстал к его услуге,

Но не снес помышлений

О подмоге из лживого Египта:

Каково туда опасен заход,

Тому знаменье-де — Помпеево бегство.

48 «А коли и впрямь, —

Говорит он, — нубийская орда

Налетела терзать твою землю

И пожгла твой престольный град,

А при ней Астольф и Роланд,

Столь недавно без царя в голове, —

То придумал я знатнейшее средство,

Как избыть твою худую беду.

49 Я во имя твое

Призову Роланда к единоборству,

И хоть будь он весь — медь и весь — булат,

Но противу меня ему не выстоять;

А как он падет —

Вся Христова мне рать — что овцы волку.

И тогда-то не станется за труд

Вымести чернокожих из-под Бизерты

50 Я воздвигну нубийцев на нубийцев,[296]

Басурман на христиан через Нил,

А за ними арабов и макробов,

Знатных, людных, конных, — а вслед

И халдеев, и персов, и иных

Поддержавных скиптру моей руки,

И такая война взойдет на Нубию,

Что не станет в Африке ни души.

51 Добрым Аграманту началом

Посудилась та Градассова мысль,

И возблагодарил он судьбу,

Что свела его с ним на этом острове.

Но одно ему не в лад

Даже ради вызволенья Бизерты —

Чтобы бился за него царь Градасс,

Ибо это — унижение чести.

52 «Если должно вызвать Роланда к битве, —

Говорит он, — то вызов — мой,

А уж там

Будь Господня воля в добре и в худе».

А Градасс в ответ:

«Лучше будь по-моему, но по-новому —

Выступим вдвоем

На Роланда и того, с кем он явится!»

53 «Будь единоборство ли, двоеборство ли, —

Лишь бы мне не стыть в стороне, —

Говорит Аграмант, — а о тебе

Мне не тайна, что лучше нет соратника».

«А я, —

Говорит Собрин, — разве и ненадобен?

Если стар я, то в опытности — ум,

А в беде он не хуже всякой силы».

54 Собрин стар,

Но и крепость и мощь его испытаны,

И поистине седой его век

Равноборен зеленому и юному.

Решено по-его и быть:

Тотчас сыскан вестник

И отправлен к африканскому берегу

Бросить вызов паладину Роланду:

55 Пусть Роланд с людьми, один к одному[297]

Выйдет к бою на остров Липадузу,

Невдали

Омываемый теми же волнами.

Не щадя ни весел, ни паруса,

Доспевал пловец и доспел

До Бизерты, а в Бизерте Роланд

Делит воинам добычу и пленников.

56 Как воскликнулся всеслышный призыв

Аграманта, Градасса и Собрина —

Столь возликовал паладин,

Что осыпал глашатая дарениями.

До него дошло,

Что его Дурендаль — в руке Градассовой,

И чтобы ее воротить,

Он готов в погоню до самой Индии.

57 Он судил, что, покинув здешний край,[298]

Только в Индии сыщется похититель,

А теперь узнал,

Что вернет себе свое даже изблизи.

А еще он вожделеет отбить

Рог Альмонта и коня Златоузда,

И стремится в бой,

Зная быть их при Трояновом сыне.

58 Избирает он биться сам-третей

Оливьера и верного Брандимарта,

Зная доблесть и этого и того,

Зная от обоих любовь и преданность.

А еще ему нужны

Добрый меч, добрый конь, и бронь, и копья,

Ибо вы ведь помните,

Что все трое — не при своем оружии:

59 Что Роланд размыкал свое,

Когда буйство смяло его рассудок,

А у прочих все добро поотбил

Родомонт и держит в прибрежной башне.

Да и в Африке,

Чего надобно, того не сыскать,

Ибо выступив Аграмант на Францию,

Все забрал и ничего не оставил.

60 Что сыскалось ржавого и не ржавого,

То велел Роланд собрать в одномест

И повел друзей

Посудить на взморье о близкой сече.

Не прошли они и трех верст,

Поглядели — видят:

В море челн на раздутых парусах,

И плывет он к африканскому берегу.

61 Ни пловцов на нем, ни гребцов,

А ведут его ветер да удача,

И плывет он на полных парусах,

И врезается в песчаную пристань.

Но об этом сказу еще не срок,

Ибо я без меры люблю Руджьера

И хочу продлить мою повесть

Про него и клермонтского воителя.

62 Я домолвил, как сей и оный[299]

Пресекли единоборную сечу,

Видя попраны царские обеты

И всех в схватке, кто пеш, кто на коне.

Кто же ломщик уговорной присяги

И виновник столького зла,

Государь Аграмант или державный Карл?

Так пытают они ближних и дальних.

63 А Руджьеров некоторый

Верный, зоркий и хлопотный слуга,

Не сводивший взора с хозяина

В сече ратей, вскипевшей вкруг,

Подоспел к нему с мечом и с конем,

Чтобы встал он поборать за товарищей,

И Руджьер, вспоясав меч, всел в седло,

Но отворотился от бывшей битвы.

64 Он пустился прочь,

Вновь заверив Ринальда в уговоре,

Что коли откроется Аграмант

Вероломцем — он бросит Аграманта.

Более в сей день

Не притрагивался рыцарь к мечу,

А лишь схватывал встречных и допытывал,

Аграмант ли зачинщик или Карл?

65 И от всех он слышит:

Аграмант виновник, и только так!

А Руджьеру Аграмант не чужой,

И покинуть его — вина не малая,

Потому что африканский народ

Бит и травлен, как мною оповедано,

И ниспал с колеса под колесо,

Как то любо Кружительнице света.

66 Руджьер судит и спорит сам с собою:

Быть ли, нет ли ему с своим вождем?

И любовь к возлюбленной

Его нудит, клонит, гнет и зовет

Не идти за государем в заморье,

А поворотиться прочь,

И грозит, что не к добру, коли он

Не исполнит вещанное Ринальду.

67 А с другой стороны души

Его мучит неспящая тревога,

Что покинь он в этот час Аграманта,

Сие вменится в малодушный страх:

И отъезд его иные поймут,

А иные отвергнут и осудят,

Ибо-де чего не след обещать,

То не грех и не исполнить в обете.

68 День и ночь и новый день

Он стоял, одинокий, терзаясь думою,

Плыть или не плыть

И остаться или не остаться меж франками?

Наконец

Порешает вслед вождю править в Африку,

Ибо страсть его сильна, но сильнее

Долг и честь.

69 Обращает он скакуна

В Арль, где чает быть ливийскому флоту, —

А уж в Арле ни ладьи, ни челнока,

А сколько есть сарацин, те все убитые.

Сколько ни было кораблей —

Все увел Аграмант и сжег оставшиеся.

Обманувшись в чаянии,

Руджьер едет по берегу в Марсель,2

70 Едет, чтобы силой или добром

На любом насаде доплыть до Африки;

А уже к марсельским местам

Датский сын привел флот и свой и пленный, —

Просяному зернышку

Негде пасть, потому что все прибрежье

Корабельные стеснили бока,

И на каждом и взявшие и взятые.

71 Сколько варварских судов ни спаслось

От нцчного огня и хищной хляби, —

Все к Марселю привел Дудон,

Лишь немногие спаслись без оглядки.

С ним и семь кораблей, а на них семь королей,

Сдавшихся,

Потеряв своих бойцов и пловцов,

Неподвижны, скорбны и немы.

72 Дудон сходит на прибрежный песок,

Думав здесь найти Великого Карла,

А с собой

Пышно сводит всех взятых и все взятое.

Встал на берегу весь полон,

Встали вкруг гордящиеся нубийцы,

И гремит

По окрестности Дудоново имя.

73 Издали подумал Руджьер,[300]

Что у берега — корабли Аграманта,

И пришпорил коня, чтобы увериться,

И увидел:

Стоят пленными насамонский царь,

Баливерз, Фарурант, Агрикальт,

Манилард, Римедонт, Кларинд,

Все в слезах и все потуплены лбами.

74 А Руджьеру все они не чужие,

Он не волен оставить их в беде,

И как было ему ведомо,

Что бессильна просьба из праздных рук,

Он берет копье вперевес,

Крушит стражу,

Блещет меч, и в привычный малый миг

Полегли кругом сотня и сверх сотни.

75 Дудон слышит шум, видит брань,

Но не ведает бранного виновника;

Негодует, что бежит его люд,

Проливая слезы, в страхе и трепете,

Кличет дать ему шлем, коня и щит,

Ибо руки, грудь и ноги уже в железе,

И в седло, и к копью, и крепко помнит,

Что он подлинно франкский паладин.

76 Всем кричит: «С дороги!»,

Шпорит шпорами конские бока, —

И Руджьер, о ту пору в радость пленникам

Положивший вторую сотню душ,

Понимает, поглядевши, каков

Есть Дудон на коне меж всеми пешими,

Что он подлинно их начальный вождь, —

И горит желанием с ним померяться.

77 А навстречу устремился Дудон;

Но увидя, что Руджьер — без копья,

Он отбрасывает собственное,

Погнушавшись бить из неравных сил.

Таковое взвидевши вежество,

Говорит Руджьер: «Видимое не лжет,

Что сей рыцарь — из тех, что величаются

Паладинами франкского двора.

78 Посему-то я хотел бы прознать

Его имя раньше чего другого!»

Вопрошает и слышит: пред ним Дудон,

Отпрыск славного датского Оджьера.

Дудон спросом отвешивает спрос,

И ответствуется вежеству вежеством.

Так сказавшись,

Они смерились вызовом и мчат в упор.

79 У Дудона — окованная палица,

Много знавшая отменных побед,

С ней в руках

Он достойный сын славного датчанина.

У Руджьера — меч, лучший в свете,

Просекающий всякий шлем и бронь,

С ним в руках

Он достойный содоблестник Дудона.

80 Но всегда в его уме — его дама,

Для которой он не хочет обид,

А пролить Дудонову кровь —

Это ей заведомая обида,

Ибо зная он, кто кому родня,

Знал и то, что Дудонова родительница

Армеллина есть кровная сестра

Беатрисе, матери Брадаманты.

81 Оттого-то острием он не колет,

Оттого-то лезвием бережет,

А когда навалится палица —

Отразит мечом иль подастся вбок.

Говорит Турпин:

Пасть Дудону бы с немногих ударов;

Но когда и открывался Дудон,

Ударял его Руджьер только вплашмь.

82 Вплашмь,

Потому что клинок широк и долог;

Но и с этого

Над Дудоном таков и гром и блеск,

Что ему на очи находит омрак,

И едва он держится, не упав.

Но в угоду вам, которые слушают,

Я домолвлю их сечу в новой песни.