Неистовый Роланд. Песни XXVI–XLVI

1 В нищих хижинах, в убогих приютах,

В скудости и в бедственности

Часто крепче связуются души дружеством,

Нежели в завистных праздных роскошах

Меж зазрений и меж коварств

Королевских многолюдных чертогов,

Где иссякла благость в людских сердцах,

А обличья дружества только мнимы.

2 Оттого-то столь зыбок лад и сговор

Меж князей и владык:

Императоры, папы, короли

Нынче в дружбе, а завтра в смертной розни,

Потому что иное у них в лице,

А иное на душе и на сердце.

И кривое и правое для них — одно,

Ибо взоры их взыскуют лишь выгоды.

3 Не вместить им дружества,

Ибо дружеству не выстоять,

Где не водится непритворная речь

Ни о малом деле, ни о великом.

Но случись к ним немилостива судьба

И сведи их она под утлым кровом, —

Тотчас бы познали они, что есть

Дружба, коей досель они не ведали.

4 Так святой монах в своей хижине

Мог вернее связать узлом

Истинной любови своих гостей,

Чем иные бы в королевских палатах.

Таково затянулся этот узел,

Что уже не расплесть до самой смерти.

Пред отшельниковым они лицом

Чище сердцем, чем лебедь перьями,

5 Встали вежественны, встали любезны,

Не запятнаны сказанною неправедностью

Вечных скрытников

С вечной мнимостью в неверном лице.

Сколько было при них обид, —

Все забыты:

Меж единокровных, единочревных

Не бывало братственнее любви.

6 Наипаче ласкал и чтил Руджьера

Ринальд, Монтальбанский князь, —

Оттого, что с мечом в руках

Испытал он его пыл и отвагу;

Оттого, что вежеством и приветностью

Был представший рыцарственнее всех;

Но превыше прочего — оттого,

Что он знал, сколь многим ему обязан.

7 Знал, от коей грозной беды[377]

Оберег Руджьер Рикардета,

По велению испанского короля

С королевской застигнутого дочерью;

А равно и двух сыновей

Герцога Бовы,

Коих, сказано, отбил он у мавров

И у Майнцских Бертолагиевых злодеев.

8 По такому долгу

Рад Ринальд Руджьера любить и чтить,

И одно ему в досаду,

Что досель оно никак не моглось,

Бывшим им при разных дворах,

Одном Карловом, другом Африканском.

А как ныне Руджьер предстал крещен,

То Ринальду вдвойне милей отплачивать.

9 От Ринальда Руджьеру честь и почесть

По безмерному рыцарственному вежеству;

А премудрый пустынножитель,

Видя их во дружелюбии, говорит:

«Единому надобно свершиться

(И никто сего не оспорит):

Что как есть между вами дружество,

Так да будет между вами родство:

10 Дабы два знатнейшие племени,

Не имущие равных во благородстве,

Породили миру потомство

Блеском ярче кругобежного солнца,

Возрастающее красою

Год от года и век от века

(Мной вещает Бог!)

До поры, пока небо вращает звезды».

11 И последуя словом слову,

Просветленный старец внушил Ринальду

Вверить сестрину руку в дар Руджьеру,

И ни тот, ни другой не поперечили;

А Роланд и с ним Оливьер

Похваляли столь славное родство,

Полагая, что и Амон и Карл

И вся Франция не замедлят согласием.

12 А не знали они того,[378]

Что Амон, и с Карлова изволения,

В эти дни Брадаманту обещал

Константину, кесарю греческому,

Для Леона, милого сына

И великого престолонаследника,

Ибо юноша к ней пылал,

Не видавши, по единому слуху.

13 Но сказал Амон,

Что не вправе он судить воедине,

Не спросившись суждения Ринальдова,

А Ринальда нет при дворе;

И хотя, воротясь, Ринальд заведомо

Будет счастлив о столь высоком свойственнике,

Но, по крайнему к сыну уважению,

Он, Амон, умедлит дать последний ответ.

14 А Ринальд, вдали

От отца и его державных помыслов,

Здесь, на острове, обещал сестру

С одобрения Роландова

И других паладинов в святой сени,

А тем паче с настоянья пустынника —

Дать женою Руджьеру, и о том

Полагал Амона в скорейшей радости.

15 День, и ночь, и день

Неотступны рыцари от святителя,

Забывая о возвратном пути

По споспешном веянье ветра.

Но гребцы,

Изнемогши докучным промедлением,

Вновь и вновь торопили их к отплытию,

Приневолив покинуть святого мужа.

16 Руджьер,[379]

Столько дней не сходивший с этих скал,

Распростился с светлым своим

Наставителем во истинной вере;

А Роланд подарил Руджьеру меч,

И коня Фронтина, и Гекторово

Всеоружье в знак высокой своей любви

И того, что прежде было оно Руджьеровым.

17 И хоть больше у паладина[380]

Было прав на чарованный клинок,

С столь великим некогда трудом

Из ужасного исхищенный сада,

Нежель у Руджьера, которому

И коня и меч добыл хитрый вор, —

Но Роланд вручил ему сей дар

По единому просьбенному слову.

18 И благословенные набожным

Старцем, воротились они в ладью,

Весла в вал, парус в ветр,

И была им столь добрая погода,

Что о лучшей и не моля,

Достигают они марсельской пристани.

Здесь они подождут,

Пока я не приведу к ним Астольфа.

19 Как заслышал Астольф об их победе,

Столь кровавой и столь нерадостной,

То удумав, чтр Франция отныне

Безопасна от напастей из Африки,

Рассудил

Отпустить нубийского государя

Восвояси с великим его полчищем

Тою же дорогою, какой привел.

20 Корабли,

В ночном море сокрушившие нехристей,

Привелись Уцжьеровым сыном к берегу,

И едва сошел с них черный народ,

— Чудо! —

Вновь с боков и с носов и с корм

Стали листья, взвихрились в налетевшем

Ветре и сокрылись навек из глаз.

21 Пешие и конные

Двинулись нубийские вспять полки,

А британский князь

Возвеличил Сенапа в благодарности,

Что пришел он ему в подмогу

Сам со всею силою и могучестью.

А в дорогу вручил ему Астольф

Бурный ветер в мешке из кожи:

22 Бурный ветер в кожаном был плену,

Тот, который полдневной яростью,

Словно море, волнует степной песок,

Гонит валом, взметает смерчем;

А вручил его Сенапу Астольф,

Чтобы быть им в дороге безопасным,

А ужо как достигнут родных земель,

Пусть и выпустят злого из узилища.

23 А еще повествует нам Турпин,

Что, минуя Атлантово подножье,

Все их кони вновь стали камни,

И нубийцы с чем пришли, с тем ушли.

Между тем Астольф,

Торопясь во Францию, ставит станы

Ратной стражи в мавританских местах,

И уже гиппогриф ширяет крыльями.

24 Взмах — и он в Сардинии,

Взмах — и он на Корсском берегу,

А оттуда за море,

Левой мышцей подтянув удила,

В легкий скок

По приморьям привольного Прованса

До пределов, назначенных крылатому

Пресвятым апостолом Иоанном.

25 А святой

Приказал, как прискачут они в Прованс,

Отпустить без узды, седла и шпор

Вшпогрифа на все четыре стороны;

И уже на лунном кругу,

Где почиют все земные потери,

Каменели звуки рога, который

Онемел, чуть рыцарь достиг небес.

26 Вот Астольф доспел до Марселя,

А в Марселе Оливьер и Роланд

И владетель Монтальбанский, а с ними

И храбрец Собрин и храбрейший Руджьер.

А коли не так они веселы,

Как пристало после громких побед,

То виною

Их печаль о невозвратном товарище.

27 Карл Великий от сицилийских вестников

Знал, что два царя убиты, а третий взят,

Знал о Брандимартовом смертном подвиге,

Знал и то, как изъявился Руджьер;

И отрадою сиял его лик,

Словно сбросилось несносное бремя,

Столь давившее рамена,

Что и сбросившись, чувствовалась тягость.

28 В честь

Тех столпов и оплотов святой державы

По велению Карлову первейшая

Вышла знать на сонские берега,

Вышел Карл с вельможным полком

Королей и герцогов и с супругою

В свите дев благородных, пышных, взрачных,

Все навстречу победным паладинам.

29 Государь, светлолик и благ,

Паладины, и друзья, и сородичи,

Знать и чернь

Расточают героям знаки радости;

Слышны крики: «Монгран и Клермонт!»

А как минули объятия и лобзания,

То Ринальд. Роланд, Оливьер

Преподводят к государю Руджьера.

30 И поведывают:

Сей есть сын Руджьера из Рисы,

Равнодоблестный отцу, а каков

Он в сраженье, то знают наши рати.

Приспевают и знатные воительницы

Марфиза и Брадаманта,

И сестра спешит в братнины объятья,

А другая стыдлива и скромна.

31 Чинно сшедшему

Велит Карл Руджьеру взойти в седло

И держаться о бок,

Не дозволив ни малого отказа

От больших государевых честей.

О Руджьеровом ко Христу обращении

Было Карлу донесено

Тотчас, как воитель причалил к берегу.

32 Пышным празднеством, шумным торжеством

Воротившихся встретил паладинов

Город,

Выстлан листвием, перевит венками,

Овеваясь облаком

И цветов и зелени,

Рассыпаемых дамами и девицами

Из балконов и окон на героев.

33 В поворотах

Встали арки, и трофеи, и росписи,

Где Бизерта в раззоре и пожаре

И другие славные подвиги.

Там помосты, а на помостах зрелища,

Лицедеи, плясатели, игрецы;

И со всех сторон

Крупно писано: «Избавителям державы».

34 В шумном гуле труб, свисте флейт

И иного мусикийского лада,

В пляске, смехе, приветном ликованье,

В многолюдной разногласице

Государь сшел с коня пред дворцом

И немало дней

Услаждался с друзьями пиром, плясками

И личинами, и потешным боем.

35 Между тем Ринальд поведал отцу,

Что назначил сестру свою Руджьеру,

И о том уже объявлено

Пред лицом Оливьеровым и Роландовым,

И они, как он,

Полагают ни равному и ни лучшему

Ни по крови, ни по доблести

Не бывать между рыцарством родству.

36 Гневен стал Амон,

Чтоб бесспросно

Посмел сын его помолвить сестру,

Сговоренную им за Константинова

Сына и наследника, а отнюдь

Не за рыцаря, который без царства

И без пяди под солнцем, котому что

Знатность, доблесть без именья — ничто.

37 Вслед Амону и Беатриса-мать

Клянет сына, хулит самоуправца

Скрыто и открыто претя

Брадаманте быть женою Руджьеровой,

Коли прочено ей быть

Госпожою могущего Востока.

А Ринальд тверд:

Ни на пядь не поступится обещанным.

38 Мать, надеясь, что любезная дочь

В ее воле, зовет ее соизмолвить,

Что милее смерть,

Чем супружество неимущего рыцаря;

Ей и дочь не дочь,

Коли встанет за брата, за обидчика:

Пусть скажет «нет» —

И не станет подпоры для Ринальда.

39 Брадаманта безмолвствовала;

Не отваживалась она перечить матери,

Так уж чтя ее и любя,

Что и мысль ей не шла об ослушании;

Но и то ей страшно

Объявить, будто хочет, чего не хочет,

А не хочет, потому что не может,

От любви не в силах править собою.

40 Ни нет, ни да:

Только вздохи, и ни слова ответа.

Но отшедши в неслышимый покой,

Излилась она горькими слезами

И хоть малую долю своей беды

Изомстила белой груди и свеглым косам:

Бьет в грудь, рвет косы,

И такие, плача, гласит слова:

41 «Ах! хочу я того, чего не хочет

Та, кто вправе владеть моим хотеньем!

Разве матерняя

Воля меньше для меня, чем моя?

Ах, грех,

Тяжкий грех, худая хула,

Коли девушка не желает мужа

По той воле, которая ей закон!

42 Горе мне! дочерний ли долг,

О мой милый Руджьер, повелевает

Мне с тобою расстаться и предать

Себя новым желаньям, любви, надеждам?

Или я отрину

Почитанье и послушанье

Добрых чад ко добрым родителям

Для своих благ, утех, забав и радований?

43 Знаю, ах! знаю

Все, что должно, что нужно доброй дочери;

Только что из того,

Если мой рассудок слабее чувства?

Если гонит его Любовь,

Отсторанивает, не дозволивает

Мне владеть собой по уму,

А не по ее и слову и делу?

44 Я Амонова дочь и Беатрисы,

Но я в рабстве у госпожи Любви:

Провинюсь ли —

Мать с отцом пожалеют и простят,

Но ослушавшись Любви —

Чьи молитвы спасут меня от казни,

Чтоб внялось хоть малое оправданье,

Чтоб не пала на меня скорая смерть?

45 О как долго, о как упорно

Я влекла Руджьера в Христову веру,

Довлекла — и что же?

Все добро мое — на пользу не мне!

Так пчелы

Творят мед, но творят не для себя.

Но чем быть за другим, а не за Руджьером, —

Лучше смерть!

46 Я ослушна отцу с матерью, но

Я послушна брату,

А мой брат не гораздо ли разумливей

Не потупленным старостью умом?

А что по сердцу Ринальду, то по сердцу

И Роланду: оба они со мною,

А они для целого света

Всех французов и важней и грозней.

47 Если подлинно в них двоих

Цвет и блеск и слава Клермонта,

Если каждый выше, чем в рост,

Возвышается над иными рыцарями,

То зачем надо мною господин

Мой отец Амон, а не брат с товарищем?

Не хочу! И к тому же я обещана

Греку — зыбким словом, Руджьеру — твердым».

48 Брадаманта страждет и мучится,

А не менее того и Руджьер,

Потому что весть, еще не разнесшаяся,

От него не скрыта:

Ропщет на судьбину,

Отымающую самое его лучшее,

Ни богатства не дав ему, ни царства,

А от этого так много обид.

49 Все иное, что есть людям благого

От природы иль от собственных сил, —

Все иное ему далось

Столько и такое, как немногим:

Красотою он выше всех красот,

Силе его нет супротивника,

Веледушием, царской светлостью

Ни единый так не славен, как он.

50 Но толпа,

В чьем суде и почет и унижение

(А толпа суть все,

Кроме мужа, который мудр,

И ни скипетр, ни венец, ни тиара

Короля, или кесаря, или папы

Не изымет из толпы, а лишь мудрость,

Божий дар, лишь немногим данный), —

51 Сказанная толпа

Рабствует лишь богатству:

Где богатство, там и ее восторг,

А где нет, там ничто не мило,

Будь то доблесть, благость, ум, красота.

Сила, ловкость

Или пылкость духа; а наипаче

Сие видно, когда прочится брак.

52 Говорит Руджьер: «Пусть Амон

Сулит дочь в великие государыни;

Но к чему столь скорый

Зять Леон? Удели он мне малый год —

И нетщетна моя надежда

Сбить с престола и кесаря и наследника,

Взять венец

И достойным стать Амонова рода.

53 Но коли по сказанному так тотчас

Свекром дочери сделается Константин;

Но коли ничто —

Тот обет Ринальда с его двоюродным

Пред лицом блаженного старца,

И маркграфа Оливьера, и царя Собрина, —

Что мне делать? неужели терпеть?

Или лучше сгинуть?

54 Что мне делать? мстить?

Но кому? отцу ли моей возлюбленной?

Долго ли оно будет, недолго ли,

Глупо оно будет, разумно ли,

Но обречь на смерть

Злого старца и всю его породу —

Это малая мне отрада,

Ибо воля моя совсем не в том.

55 Воля моя в том,

Чтоб у милой быть в любви, а не в ненависти;

Если же от руки моей выпадет

Смерть Амону, беда родне, —

То не вправе ли милая

Положить меня врагом и отвергнуть?

Что мне делать? стерпеть ли? не стерпеть ли?

Правый Господи! лучше умереть.

56 Нет, не лучше умереть — [381]

Лучше умертвить мне того Леона,

Что помехой помутил мое счастье —

Умертвить Леона и кесаря-отца!

Ни Елена троянскому своему похитчику,

Ни еще древней

Прозерпина Пирифою не станет горше,

Чем отцу и сыну такая моя боль.

57 Милая моя, а тебе не больно ли

Ради грека позабыть о Руджьере?

Приневолит ли тебя твой отец,

Хоть с тобою твой брат и твой двоюродный?

Но страшусь:

Вдруг Амонова воля моей дороже,

И тебе желаннее быть за кесарем,

Чем за рыцарем, который ни с чем?

58 Царственное имя,

Государское звание, пышность, блеск

Развратят ли гордый дух, доблесть, честь

Возлюбленной моей Брадаманты?

Вменит ли она в ничто

Мою верность и свое обещание?

Или лучше встанет она враждой

На отца, чем забыть о данном слове?

59 Так и схоже

Рассуждал с собою Руджьер, и часто

Уловляли его слова

Близстоявшие,

А они не раз и не два

Доносили его муку до той,

Каковая была ее виновницею

И страдала его болью, как своей.

60 Наигорше же

Стала та ей Руджьерова печаль,

Что она-де предпочтет ему грека;

И тогда-то для вдохновения сил

И изъятия гнетущего вздора

Посылает она

Верную служительницу свою

С таковыми к возлюбленному словами:

61 «Руджьер, какова я была и есть, такова

И пребуду до гроба и за гробом.

Будь Любовь ко мне милостива или нет,

Ввысь ли, вниз ли метнет меня судьбина,

Я в моей тебе верности — как утес,

Нерушимый бурями и прибоями.

Ни в погоду, ни в непогоду

Я не дрогнула и не дрогну вовек.

62 Раньше выгранится

Под свинцом или дресвою алмаз,

Нежели надломит мне душу

Гнев любви или гнет судьбины;

Раньше вспенятся

Горные гремучие реки в кручу,

Нежели пременятся мои думы

От превратностей радостных или злых.

63 В тебе власть над сердцем моим

Выше меры и выше веры:

Никогда никто

Не взносил таких присяг к повелителю,

И ни царь и ни государь

Столь не тверд на царстве и государстве:

Твоего у тебя никто не исторгнет,

И не надобен ни оплот, ни окоп.

64 И не ополчить ополчений,

Чтобы приступом меня пересилить,

И не взять меня золотом,

Ибо честному сердцу оно — ничто,

И ни знатность, и ни царский венец,

Вожделенный для бессмысленной черни,

И ни красота

Не взманит мои взоры: ты прекраснее.

65 Не томись тревогою, будто новый

Впечатлеется в моем сердце лик:

В нем врезан твой,

И уже ничьему его не вывести,

Потому что оно камень, не воск,

И не раз его, не сто и не двести

Ударяла резцом Любовь,

Высекая твои черты на твердости.

66 Гранный камень, кристалл, слоновья кость,

Единожды резанные,

Раныйе сломятся,

Нежель перекроются иной резьбой.

Таково и сердце мое —

Тверже мрамора упорно булату:

Вдребезги вздробит его Любовь,

Но иного лика на нем не высечет».

67 Таковые и иные слова;

Дыша верою, любовью и бодростью,

Ста смертями мертвому

Сто бы крат воротили жизйь.

Но уже обольщаясь они мечтою

Избежать непогоды при верной пристани,

Новым валом, черным и бурным,

Вновь отринуты в пучинную даль.

68 Брадаманта,

Спеша делом опередить слова,

Вспыхивает в сердце привычным палом,

Отлагает почтительный чин,

И приходит к Карлу, и молоит:

«Государь,

Если вам от дел моих мнится прок, —

То не откажите мне в малом даре.

69 Попрошу я лишь о честном и правом,

Но до спроса

Умоляю о вашем царском слове

Снизойти ко просьбе моей всемилостиво».

Карл ответствует: «Доблестию твоей

Ты стяжала всяческую награду —

Я клянусь:

Попроси хоть полцарства, и получишь». —

70 «Одного лишь прошу у вашей милости, —

Говорит девица, —

Если дастся мне муж, то пусть такой,

Чтоб умел осилить меня в оружии.

С всяким женихом

Пусть я сведаюсь пешая или конная:

Кто случится сильнее, тот мне муж,

А кто нет, тот ищи себе другую».

71 Император с просветленным лицом

Рад, что просьба подстать просительнице,

И гласит, что воля его тверда:

Быть по сказанному до малейшей мелочи.

Таково беседовано

Всеуслышно и без потайки,

И о том в сей же день домчалась весть

До престарых Амона и Беатрисы,

72 Каковые неистовцы на дочь

Воспылали негодующим гневом,

Ибо зримо зрелось,

Что ей по сердцу не Леон, а Руджьер.

И чтобы не сделалось по ее,

Мать с отцом

Ее тайно увозят от двора

В Крепкий Замок.

73 Крепкий Замок,

Незадолгий дар от Карла Амону,

Возвышался на морском берегу

Между Перпиньяном и Каркассоною.

Здесь она и держалась, как в темнице,

С преднамереньем плаванья на Восток,

Чтобы вольно или невольно,

Быть ей за Леоном, а не Руджьером.

74 Доблестная девица,

Сколь отважная, столь же и почтительная,

Хоть и не сторожилась стражею,

Хоть вольна была во входе и выходе,

Но мирилась с отеческою уздою,

В сердце же своем

Порешила: лучше узы, казнь, смерть,

Нежели забыть о Руджьере.

75 Ринальд,

Видя отчий над сестрою обман,

И что братняя мощь уже беспомощна,

И обет его Руджьеру — тщета,

Отлагает сыновний чин,

Мечет скорбные речи в лицо родителя,

Но родителю те речи — ничто:

Как он хочет, так с дочерью и поделает.

76 Руджьер, слыша такую весть

И страшась утратить свою красавицу,

И что греческий Леон, пока жив,

Отобьет ее добром или силою,

Молча полагает в сердце своем:

Пусть умрет, поспешив августейший стать божественным!

И стремится в путь —

Отца с сыном лишить жизни и царства.

77 Облекается он в броню,[382]

Прежде Гекторову, потом Мандрикардову,

И седлает ретивого Фронтина,

И вздевает новый щит, плащ и гребень.

Для такого подвига его знак —

Уж не белый орел в лазурном поле,

А единорог,

Цветом снежный по червленому пурпуру.

78 Избирает самого верного

Меж оруженосцами и велит

Ни пред кем нигде никак не промолвиться,

Что его господин — Руджьер;

И вперед, через Мозу, через

Рейн, и Австрию, и Венгрию, вскачь

По Дунаю, по правому его берегу,

И глядит: впереди Белград.

79 Где втекает Сава в большую реку,[383]

А оттуда льется к большому морю,

Там он видит: раскинулся ратный стан,

А над ним веют кесаревы знамена.

Это хочет государь Константин

Взять свой город из булгарского плена

Здесь он сам,

Здесь и сын его Леон с многой силою.

80 А в Белграде и вокруг на холме

И внизу вкруг подножия и до берега

Перед греками — булгарская рать,

А меж ними льется водная Сава.

Хочет грек навести себе пеший мост,

А булгарин хочет его отпятить;

И когда подоспел Руджьер,

Оба воинства секлись в жаркой сече.

81 Греков четверо против одного,

У них строены насады с намостами,

А на лицах ярая воля

Перепрянуть силой с брега на брег.

С таковым-то умыслом князь Леон

Дальним кругом всшел выше по течению,

Повернул к реке,

Навел мост, перевел дружину

82 И с великой силой конной и пешей

(В ней без малого было двадцать тысяч)

Он ударил вниз по реке

Крутым натиском в неприятеля сбоку.

Видя Константин

Сына и дружину на левом береге,

Строит в строй к насаду насад

И стремит по намостам большое воинство.

83 Царь и вождь булгарский Ватран,

Воин истовый, отважный, разумный,

Вправо, влево

Отбивается от натиска — тщетно!

Ибо князь Леон

Крепким схватом свергнул его с седла,

И, не сдавшийся,

Он пронзается тысячею мечей.

84 Стойкие досель,

Потеряв булгары первоначальника

И увидев беду со всех сторон,

Обращают тыл, бегут, скрывши взоры.

Тут-то въехал Руджьер в греческий строй,

Тут-то он увидел побоище,

Тут-то он булгарам спешит помочь

На погибель кесарю, а пуще — Леону:

85 Шпорит Фронтина,

Быстрого, как ветер,

Мчит вперед,

Где булгары бегут из дола в горы:

И удерживает, и поворачивает

На врага, и уставляет копье,

И бросает вскачь скакуна

На страх в небе и Марсу и Юпитеру.

86 Первым он настиг

Рыцаря в багрянице,

По которой шит колос проса,

Весь из шелка и весь из злата:

То был сестрич, племянник Константинов,

Мил ему, как сын:

Раздробил ему Руджьер щит и бронь,

И прошло острие сквозь грудь и спину.

87 Свалил мертвого, схватил Бализарду,

Налетел на ближнее полчище,

Рубит вправо, рубит влево,

Кому голову сечет, кому тулово,

Кому в горло, кому в грудь, кому в бок,

Красен меч,

Летят руки, ноги, плечи, заплечья,

Кровь рекой заливает дол.

88 Пред такими пред ударами

Все в испуг, ни в одном не встанет дух:

Вмиг

Пременяется битвенное зрелище —

В беглом войске вскипает бранный пыл,

Вновь булгары грудью на греков,

Строй в расстрое,

И знамена кесаревы в бегу.

89 Августейший князь

Леон, видя с возвышенного места

Свое войско битым, поник душой

И с тревогою взирает и скорбию

На того губительного бойца,

Кем одним сокрушились его дружины;

Но и каково ни горе,

Он не может не воздать ему честь.

90 По плащу, по знакам,

По оружию, блещущему золотом,

Разумеет он, что булгарский выручник

Сам не из булгар.

Изумляясь подвигам, высшим смертности,

Он гадает, не из горних ли сфер

Спрянул ангел

Посечь греков за столькие их грехи?

91 А имея дух и высок и светел,

Сердцем чувствует князь Леон

К столь отважному не вражду, а любовь,

Не желает ему ни малого худа,

Рад бы

Видеть вшестеро павшими своих,

Рад бы лучше лишиться полуцарства,

Чем уведать гибель такого рыцаря.

92 Как дитя,

Если мать всердцах его бьет и гонит,

Не к сестрице бежит и не к отцу,

А все к ней же и с теми же объятиями, —

Так Леон преклоняется к Руджьеру,

Избивателю его же полков,

Потому что доблесть зовет к любви

Больше, чем обида зовет ко злобе.

93 Но хотя к Руджьеру Леон

Поли восторга, зато Руджьер Леона

Ненавидит и мыслит о едином:

Своеручно предать его погибели.

Он поводит очами, ищет, кличет,

Кто бы свел его с супостатом к лицу, —

Но благая судьба и греческая

Осторожность не дают им сойтись.

94 Леон,

Чтоб не все бы полегло его воинство,

Трубит сбор

И зовет государя и родителя

Воротиться из заречья во стан,

Благо, ежели дорога отступна;

А сам с уцелевшими немногими

Пробивается к дальней переправе.

95 А за ним без числа от горы до берега

Распростерлись павшие от булгар —

Полегли бы все,

Кабы не было реки в перепутье.

Кто к мостам и с мостов и захлебнулся,

Кто бежит

Без оглядки искать дальнего брода,

Кто в оковах и влачится в Белград.

96 Так кончен бой,

В каковом булгары, лишась водителя,

Не преминули бы смерти и сраму,

Не явись к их победе новый рыцарь,

Дивный рыцарь, у которого белый

На червленом поле единорог.

Благодарные

Все к нему, ликуя и торжествуя:

97 Привечают, Преклоняют колени,

Кто лобзает руку, кто ногу,

Каждый льнет,

Счастлив лицезреть, пуще тронуть

Существо, подобное божеству.

И взывают кликами до небес —

Быть им мстителем, властителем и воителем.

98 Отвечает им Руджьер, что готов

Быть властителем и воителем, но не тотчас,

Ибо он не примет ни жезл, ни скиптр,

И не вступит в белградские твердыни

Прежде,

Чем настигнет кесарева Леона

И по сю еще сторону реки

Сокрушит его и исторгнет душу:

99 Лишь для этого

Он верстал сюда столько тысяч верст!

Так промолвив и ни мига не медля,

От булгарских торопится он полков

Вслед Леону, стремящемуся к мостам,

Как на крыльях, вперегон перехвату.

Быстр Руджьер,

И не ждет он даже оруженосца.

100 Но Леон, спасаясь не в бег, а в лет,

Таково опередил настигающего,

Что промчался через мост без помех,

И взломал намосты, и сжег насады.

Подскакал Руджьер к реке ввечеру —

А ему ни пути и ни ночлега.

Едет вдоль по берегу при луне,

Но нигде ни крепостцы, ни подворья.

101 Всю он ночь не слезши с седла

Бродит, сам не зная, куда направиться:

А как новый засветился рассвет,

Смотрит, слева невдали виден город.

И решил он там и передневать,

Чтобы верному Фронтину не быть без отдыха,

На котором, не ставши, не помедливши,

В эту ночь он отъездил столько верст.

102 А тем городом властвовал Унгиард,

Верный подданный кесаря Константина,

Многими ему конными и пешими

Послуживший в неконченной войне.

Город был открыт,

Руджьер входит, и так отменно принят,

Что ни лучшего места, ни богаче

Не надобно ему для постоя.

103 А на том же постоялом дворе

Стоял рыцарь из романского края,

Бившийся в той битве,

Где явился Руджьер и спас булгар,

Избежавший его руки,

Но испуганный небывалым страхом:

Все дрожал он и все ему мерещился

Грозный враг с единорогом в щите.

104 И как впрямь он увидел этот щит,

Так и понял, что щитоносный рыцарь

Есть тот самый, от которого столько

Пало греков в пагубном их бою.

Тотчас он бежит во дворец,

Просит важного разговора с правителем,

И допущен, и гласит ему все, —

Что и я скажу в следующей песне.