Неистовый Роланд. Песни XXVI–XLVI

1 Велико Руджьерово горе —

Круче всех, горше всех, острее всех

Оно ломит ему тело и душу,

С двух сторон суля единую гибель:

Ежели осилит его Ринальд —

От Ринальда, а ежели сам осилит

Он Ринальда, то от его сестры,

Ибо ненависть ее ужаснее смерти.

2 А Ринальд не ведает этих мук,

У него на уме одна победа:

Гордым махом ходит его секира,

То уметит в локоть, а то и в лоб.

Изворачивается добрый Руджьер,

Ходит по кругу, отводит удары,

А когда разит, то разит

Там, где менее Ринальду урона.

3 А языческие князья

Смотрят, видят, что бой кругом неравен,

Что Руджьер не в меру несмел и вял,

Что Ринальд не в меру теснит юнейшего;

Сам король, изменясь в лице,

Мрачно смотрит и тяжко дышит

И клянет Собрина за тот совет,

От которого такая невзгода.

4 И тогда-то волшебница Мелисса[269]

Во всей силе тайных своих наук

Пременила свой женский образ,

Приняв лик алджирского короля —

И повадкой и видом Родомонт,

И в таком же, как он, драконьем панцире,

Тот же меч, тот же щит,

Все, как есть.

5 Всев на демона, а демон — как конь,

Подъезжает к угрюмому Аграманту

И нахмурив лоб, громким кликом

Восклицает: «Неладно, государь,

Посылать непытанного юнца

На столь сильного и славного галла

В такой битве,

За которой ваше царство и честь.

6 Не оставь их биться, как бьются,

Чтоб тебе не стало большой беды;

А порушить клятву и уговор —

Грех на мне!

Пусть же каждый явит свой меч —

С Родомонтом всяк один стоит сотни!»

И на эти слова Троянов сын

Так и ринулся в бой без дальней думы.

7 Нипочем ему уговор и клятва,

Если рядом алджирский Родомонт,

Ибо он дороже ему один

Целых тысяч помощных рыцарей.

Вмиг со всех сторон

Копья к бою, шпоры в бок, кони вскачь,

А Мелиссы в ее неверном облике

В гуще сечи уж нет как нет.

8 Два единоборца,

Видя попран уговор и обет,

Опускают натруженные руки,

Отлагают взаимную обиду

И клянутся не быть ни в чьем строю,

Не доведавшись,

Кто виною, что уговор порушен:

Старый Карл или юный Аграмант;

9 И который явится вероломен,

Тому оба станут клятвенно мстить.

А уже смешались полки,

Всякий латник мчит вперед, мчит вспять,

На ходу

Видно, кто удал, а кто робок:

Все поспешливы,

Но иной вперед, а иной назад.

10 Как борзый пес

У охотника в крепком поводу,

Кружа взорами за бегучим зверем,

Но не могши прирваться к прочей своре,

Тает яростью, рвется, бьется,

И томится, и рычит, и визжит, —

Так терзались до рокового срока

И Марфиза, и Марфизина свойственница:

11 Так терзались, видя перед собой

В большом поле большую добычу,

А не могши

Ни ворваться, ни руку наложить

От того государева уговора,

И томились, и вздыхали, и тщетно, —

А теперь, как порушился уговор,

Ликуя, грянули на маврские толпища.

12 Как Марфиза вбила копье во встречного —

Так насквозь, и на локоть из спины.

Как схватила меч, так четыре

Шлема смаху — вдребезги, как стекло.

Брадаманта о золотом копье

Не уступит, но по иному счету —

Кого тронет, — тот и вон из седла:

Вдвое наземь, но ни один не насмерть.

13 Бились рядом,

Зрительница зрительнице подстать,

А потом расскакались кто куда,

Круша вправо, влево по гневной прихоти.

Кто сочтет одержанных и поверженных

Золотым копьем?

Кто сочтет порубленных и погубленных

От Марфизина крутого клинка?

14 Как под вешним ветром[270]

С травянистых плеч Апеннин

Талый снег свивается в две струи

И несется, мутясь, по разным скатам,

В два потока

Дробя скалы с круч, корчуя деревья,

Снося землю и с той землей зерно,

Словно споря, в котором злее вред, —

15 Так две ратницы, кто кого храбрей,

Просекали в сече разные просеки,

Сея гибель в сарацинскую смуту,

Та копьем, другая мечом.

Аграмант без сил

Удержать убегающих под знаменами,

Тщетно ищет, тщетно вращает взоры —

Родомонта нет.

16 Родомонта нет, для которого

Пред лицом всесвидетелей-богов

Столь мгновенно

Он попрал святую свою присягу;

И Собрина нет, потому что

Он укрылся в Арль от вины,

Ожидая за преступление клятв

Быстрой кары на Аграмантову голову;

17 И Марсилий покидает вождя,

Ибо сердце его богобоязненно;

И уже Аграманту не препнуть

Государевых Карловых поборников

Из Италии, Германии, Англии,

Средь которых доблестен каждый муж,

А меж ними сияют паладины,

Как каменья в золотом окладе,

18 А меж ними, несравненны ни с кем,

И Лесной Гвидон, бестрепетен духом,

И два славные Оливьерова сына,

А уж каковы удалые

Две ристательницы, о том я молчу

Потому что больше не скажешь;

И ложится враг без числа и сметы.

19 Но пора мне оставить эту брань

И спешить в заморье без весл и паруса,

Потому что франкская рать

Не заставит меня забыть Астольфову,

Об Астольфе же сказ мой был-такой,

Что, облагодатствованный апостолом,

Шел он в Африку, а навстречу ему —

Буцифар и Бранзард с великим воинством.

20 В то великое воинство[271]

Поголовно свели они всю Африку,

Не преминув ни юных, ни преклонных,

И едва уж не дошло и до женщин,

Потому что государь Аграмант

Раз и два уже обезлюдил царство,

Всех увел на месть, немного осталось,

Да и те боязненно невоительны.

21 То и видно: чуть завидя врагов,

Все их полчища мигом врассыпную,

И Астольфовы, свычные к войне,

Бьют и гонят их, как скот под стрекалом.

Полно поле полегшими,

Мало кто упасоя в Бизерту,

Жив Бранзард,

Но в плену лихой Буцифар.

22 А Бранзард о Буцифаре печалится,[272]

Полагает без него все погибшим:

Велика Бизерта,

Одному королю не оберечь.

Искупить бы пленного:

О том думая, и томясь, и тоскуя,

Вспоминает он, что в его темнице

Много месяцев славный сидит Дудон.

23 На Монакском взял его берегу

Король Сарзы в первом своем приплытии,

И с тех пор

Дудон Датский не покидал узилища.

Вот его-то и удумал Бранзард

Променять на короля Альгазерского;

И послал гонцов в нубийскую рать,

Верно зная, что над ней — англичанин,

24 Что над ней паладин Астольф,

И товарищ-паладин ему дорог.

Благородный герцог и впрямь

С королем Бранзардом един в желании.

Вот Дудон на воле,

Благодарствует вызволительному вождю

И готов на всккую рать,

Будь она на суше или на море.

25 У Астольфа

Станет воинства покорить семь Африк,

И с того-то

Он припомнил завет святого старца

Отбить берег Прованса и Мертвых Вод

У попрателей сарацинов,

И вершит по войску новый набор —

Кто способнее к морскому служению.

26 И тогда-то,[273]

Взявши полные горсти зеленых листьев

Лавров, кедров, пальм и олив,

Он, нисшед ко брегу, метнул их в волны, —

О, блаженные души — любимцы неба!

О, Господня милость — удел немногих!

О, диво —

Чем предстали листья, припав к воде!

27 Стало их несчетнее и несметнее,

Стали длинны, крупны, круты, гнуты,

Жилы

Обернулись брусьями и канатами,

Два конца загнулись остро и вверх,

И по влаге выплыли корабли,

Столькие и такие разные,

Сколько листьев снялось с разных дерев.

28 Дивно видеть, как стали из той россыпи

Челны, струги, ладьи и все суда,

И какие на них были готовые

Мачты, реи, снасти, весла и парусы;

А чтоб ими править противу бурь,

У Астольфа есть довольно искусников,

Ибо скликнул он с сардского и корсского островов

И гребцов, и кормчих, и снастных.

29 Двадцать семь было тысяч

Морской рати, готовой выйти в море,

А над нею воеводит Дудон,

Свычный биться в море ли, в сухопутье ли.

И стояла та корабелыцина при отчале,

Ждала ветра в паруса, — как вдруг,

Глядь, а к берегу приспевает корабль —

Сарацинский с христианскими пленниками.

30 А те пленники пали в плен[274]

С того моста, узкого и опасного,

Где сражался отчаянный Родомонт,

Как о том уже я сказывал в свою пору.

А меж ними и сам Роландов сват,

И сам верный Брандимарт, Сансонет

И иные, а всех и не упомнить,

Из Германии, Италии и Гвасконии.

31 Корабельщик,[275]

Ничего не ведав о неприятелях,

Примчал пленных сюда на корабле,

Миновав алджирскую пристань,

Потому что ретивый ветер

Дольше должного гнал его корму.

Он хотел влететь в надежный приют,

Словно Прокна в щебечущее гнездышко;

32 Но как взвидел он римского орла,[276]

А при нем — златолилии и пардусов, —

Побледнел,

Словно тот, кто небрежною пятою

Наступил на отравную змею,

В томном сне среди зеленой травы, —

И дрожит и отдергивает ногу,

И бежит ее ярости и яда.

33 Но ему, корабельщику, не сбежать,

И тех рыцарей, тех пленников не сдержать:

Вместе с Брандимартом и с Оливьером,

С Сансонетом и с столькими другими

Он причален к берегу, где Астольф

И Дудон веселятся своим товарищам,

А ему за этакий перевоз

Назначают цепь при галерных веслах.

34 А Отонов сын и Оджьеров,

Веселясь о нечаянных гостях,

Их ведут в шатер за почестей стол,

Их дарят оружьем и всей потребою,

А Дудон

Замедляет ради них свой отъезд,

Ибо добрый совет таких мужей

Для него дороже походной спешности.

35 Впрямь он слышит весть, всё как есть,

Что во Франции, что с Великим Карлом,

И к какому берегу приставать

Безопаснее и верней для победы;

Но пока он доведывается, вдруг

Налетает шум,

Громче, громче, и трубный звук к оружию,

Да такой, что все смешались умом.

36 Астольф и его друзья,[277]

Как случились вместе при той беседе,

Так и вмиг в доспех, на коней

И на крик, туда, где пронзительней,

А у встречных пытая, что и где.

Доскакали, видят:

Человек,

Дикий, голый, один крушит все воинство.

37 А в руках его большая дубина,

Так длинна, так крепка да так тяжка,

Что кого заденет, так тот

В прах без сил и похуже, чем без сил.

Кругом сотня лежит, у всех дух вон,

Никому не выберечься,

Разве что из лука стрелять стрелой —

А поближе никому не в охоту.

38 Астольф, Дудон, Оливьер, Брандимарт,

Как приспели,

Так и встали, застывши удивлением

О такой буйной силе и могучести, —

Как вдруг

Видят, скачет лошадь, на ней красавица,

И вся в черном, и прямо к Брандимарту,

И обеими руками к нему на шею.

39 А была это Флорделиза, которая[278]

Так пылала к милому своему,

Что едва не сошла с ума,

Когда пал он в плен с опасного моста

И тогда-то она пустилась за море,

Услыхав от виновника беды,

Что пошел ее милый со всеми рыцарями

В алджирский плен.

40 А пришед в Марсель, она видит

Сарацинский у берега корабль,

А на нем —

Седой рыцарь из Монодантова царства,

По суху и по морю

Уж объездивший немало земель,

Ищучи Брандимарта,

О котором слышал, что он во Франции.

41 А она, узнавши что он — Бардин,[279]

Тот Бардин, который похитил

Брандимарта малюткою у отца

И взрастил его в Замке Дремучей Чащи, —

А она, узнавши, за кем он в путь,

Убедила его отчалить вместе

С нею в Африку, потому что там —

Брандимарт, и сказала, в какой он участи.

42 А как выплыли к африканской земле,

То и слышат, что Астольф — пред Бизертою,

А при нем, говорят, и Брандимарт,

Хоть заведомо никто и не, знает.

И завидя Флорделиза его живым,

Так к нему навстречу и бросилась,

Потому что такая радость

Ей утеха за всю бывшую скорбь.

43 Славный рыцарь не меньше рад

Видеть милую верную супругу,

Пуще всех любезную в целом свете, —

Принимает, обнимает, сжимает,

И ни первым поцелуем не сыт,

Ни вторым, ни третьим;

А как вскинул очи, то и увидел,

Что бок о бок с милой стоит Бардин.

44 Простирает Брандимарт к нему руки,

Рвется знать, с чем пришел нежданный гость,

Но спросить невмочь,

Потому что набегают бегущие

От того ужасного,

Кто с дубиною, неистов и гол.

Посмотрела Флорделиза на голого

И воскликнула к Брандимарту: «Это граф!»

45 Тотчас и Астольф

Угадал Роланда

По одной примете, которую

Указали пресвятые в земном раю;

Но всем прочим

Не узнать было вежественного витязя,

Потому что по долгому небрежению

Был он видом не рыцарь, а как зверь.

46 Жалостию раненный прямо в душу,

Отвратясь в слезах,

Говорит Астольф Дудону и Олвиьеру:

«Это граф Роланд!»

Как уставили они зоркие взоры —

Стало им вдомек,

Стало дивно и стало горько

От такой Роландовой незадачи.

47 И такая в них тоска и печаль,

Что текут по ланитам большие слезы;

А на это им Астольф: «Не время

Нынче плакать, а время его спасти!»

Скок с коня, а за ним и Брандимарт,

Сансонет, Дудон, Оливьер,

И со всех сторон

Подступаются к Карлову племяннику.

48 Как увиделся Роланд в их кругу,

Как повел неистовою дубиною, —

Мигом

Дал почувствовать, как она тяжка,

По щиту над Дудоновой головою;

И кабы Оливьеров меч

Не убавил удара, не быть бы целу

Щиту, шлему, и голове, и тулову.

49 Но прошел удар сквозь щит, пал о шлем,

Дудон — с ног и в прах, —

Тут заносит свой клинок Сансонет,

Ссек вгладь

На два локтя Роландову дубину,

А из-за спины Брандимарт

Охватил его, буйного, за бока,

А британец приналег ему на ноги.

50 Пнул Роланд,

Отлетел Астольф на десять шагов,

Но не выпустил графа Брандимарт,

Держит крепко и еще того крепче.

Бросился вперед Оливьер,

А в лицо ему — кулак, да такой,

Что упал он бледен и еле жив,

Кровь струею из ноздрей и глазниц,

51 И кабы не добрый шелом,

Не остаться бы паладину живу, —

Но и то

Рухнул так, словно отдал душу Господу.

А уж опять на ногах

И Астольф и Дудон с желватым черепом,

И отменно ударивший Сансонет,

И гурьбою навалились на графа.

52 Дудон сзади

Охватил его, хочет подопнуть

И не может, Астольф и остальные

Держат за руки и не могут сдержать, —

Коли видывал кто быка,

А на нем, вгрызаясь, повисли псы,

А он мечется, мыча, вправо, влево,

И трясет, и не может их стрясти, —

53 Тот узнай, каков был Роланд,

На себя взгромоздивший стольких рыцарей.

Но встает Оливьер с земли,

Где свалил его Роландов кулак,

Смотрит, видит, что этак не доправиться

До того, чего взыскует Астольф,

И замыслил осилить Роланда хитростью,

И осилил.

54 Он велит принести большие вервия,

Каждое с скользящей петлей,

И всхлестнуть

Графу на руки, на ноги и на тулово,

А потом чтоб каждый взял по концу

И держал и тянул, куда кто может, —

Как быка или коня коновал,

Так Роланда опрокинули рыцари.

55 А как грянулся он во прах —

Все к нему и на него и веревками

Вяжут руки, вяжут ноги, а он

Так и сяк ворочается — но тщетно!

Приказывает Астольф

Ради блага унесть его отселе —

И могучий Дудон его взвалил

На заплечье и понес к краю моря.

56 И семижды погрузил его в волны

И семижды омыл его Астольф,

И снялась

Грязь и ржавь с его образа и подобия,

И замкнул Астольф некоторою травкою

Дышущий и пышущий его рот,

Чтобы только носом ввивался в легкие

Вздох.

57 И как приложил к тому носу

Князь Астольф приготовленный сосудец,

В коем замкнут Роландов здравый смысл, —

То единым он вдохом опустел.

Диво!

Вмиг вошел в обезумленного ум,

И в речах его просиял рассудок,

Пуще прежнего ясен и остер.

58 Как очнувшийся от тяжкого сна,

Гнетшего видениями

Душных чудищ, каких под солнцем нет,

И деяний, несвычных и неслыханных,

В долгом дивовании

Обретает снова себя в себе, —

Так Роланд, изъятый из обуяния,

Цепенел, изумлен и бессловесен.

59 В Брандимарта, и в Альдиного брата,

И в того, кто наставил его на ум,

Молча он глядит, молча думает,

Как сюда попал он и почему,

Обращает взоры вправо и влево,

Но никак не поймется, где он есть,

Только видит и только удивляется,

Что он гол и в путах от рук до ног.

60 И как оный древний Силен[280]

Пастухам, пленившим его в пещере,

Говорит он: «Solvite me»,

С таким ясным, с таким небеглым взором,

Что его развязывают,

И дают одежд прикрыть наготу,

И наперебой

Утешают в скорби о прежней дури.

61 Воротясь в свою истинную суть,

Пуще прежнего доблестен и разумен,

Исцелился Роланд и от любви, —

И уже ему ничто

Та, в которой с такою страстью

Столько видел он прелести и нежности,

И уже единственный его помысел —

Воротить все, что трачено в любви.

62 А тем временем

Повествует Брандимарту Брандин,

Что скончался родитель Монодант,

И что брат Зилиант его зовет

Царствовать

Над народами, ждущими его руки

По далеким левантским островам,

Их же нет богаче, людней и краше;

63 Увещая, он гласит,

Сколь отрадно и сладостно отечество,

И единожды вкусив его сладости,

Опостылеет странническая жизнь.

Брандимарг же ему в ответ,

Что по край войны нипочем

Не покинет он Карла и Роланда,

А потом, коль будет жив, то подумает.

64 На другой же день

Сын Оджьеров отчаливает к Провансу,

А Роланд остается при Астольфе

И внимает, что и как на войне.

Облегли они Бизерту осадою;

А победную

Честь оставил Роланд своему родичу, —

Но Астольф все вершил по слову графа.

65 А каков был осадный чин

И каков был приступ, когда, откуда,

И как с того приступа ее взяли,

И кто был Роланду дольщиком в подвиге, —

Не тревожьтесь, об этом будет речь,

Не тотчас, так вскоре,

А теперь извольте узнать о том,

Как французы мавров погнали гоном.

66 В грозный час

Всеми брошен остался Аграмант,

Потому что от него отступились

Царь Марсилий с войском и царь Собрин

Ушли в город, на корабли, и в море,

Потому что на суше спасенья нет,

А за ними не один и не два

Сарацинские рыцари и вельможи.

67 Бьется Аграмант,

А как стал без сил,

Поворотил коня

И к воротам, а они недалече.

Вслед стучит копытами Рабикан,

Погоняем рвущейся Брадамантою

Умертвить того, кто столь крат

Был разлучник меж нею и Руджьером.

68 Тою же палимая жаждою

И Марфиза отомстить за отца

Всею шпорою

Уторапливает конский полет,

Но ни та,

Ни другая его не перестигли

Вскакать в город, замкнуть запор ворот

И искать спасенья от брега в море.

69 Как два борзые породные пардуса,

Два красавца с единой своры,

Не доспев гоньбой

За бегучими ланями ли, оленями ли,

Пристыжаются, что без сил их пыл,

И понуры и хмуры возворачиваются, —

Так, вздыхаючи, воротились две ратницы,

Не догнав сарацинского короля.

70 А им мало,

И они крушат всех кругом,

Вправо, влево, и куда ни ударят —

Все повалом и никому не встать.

Худо, кто не быстр себя уберечь,

Ибо Аграмант во свое спасение

Затворяет ворота за спиной

71 И над Роною

Разоряет и рушит все мосты:

О, злосчастный люд —

Скот тирана в потребу его нужностям!

Кто потоплен в Роне, кто в море,

Кто кровавит собою черный прах,

Много пало, а пленных мало,

Потому что и выкупа с таких не взять.

72 Сколько в том последнем бою[281]

Перебито и наших и не наших,

Но не вровень, а больше сарацинов

От руки

Брадаманты и бешеной Марфизы, —

Тому верная память в той земле —

Неоглядное поле, все в могильниках,

Возле Арля, где Ронские пруды.

73 И пришлось государю Аграманту

Вывесть в море тяжелые суда,

А которые не тяжелые, теми

Подвозить спасающихся с берегов.

Два стояли дня,

Ибо много беглых и встречны ветры,

А на третий вскинули паруса,

Уповая плыть в желанную Африку.

74 Между тем государь Марсилий[282]

В тяжком страхе за свой испанский край,

На который, того и жди,

Черной тучею нагрянет возмездие, —

Удаляется во свою Валенцию,

Строит крепости, укрепляет замки

И готовит ту войну, пред какой

Рухнет сам и со всеми своими ближними.

75 Вскинул Аграмант паруса

Над судами, где ни люда, ни оружия,

А лишь скорбь и стон:

Каждый выживший плачет по трем павшим,

Кто корит царя гордыней, кто лютостью,

Кто безумством, — но только про себя:

Так уж водится —

В сердце ненависть, а в гортани страх.

76 Много, коли два или три

Друга, сдвинувшись, разомкнут уста

И доверят друг другу гнев и злобу;

А всё тешится, думая, Аграмант,

Будто все ему преданы и любят, —

Потому,

Что все лица при нем притворны,

А во всех речах — лесть и ложь.

77 Рассудил африканский государь,

Что несручно причаливать в Бизерте,

Потому что заведомо уже знал,

Что тот берег под нубийскою людностью, —

А всхотел пройти поодаль, явиться

Там, где берег не крут и враг не строг,

Соступить и грянуть

На подмогу исстраждавшимся своим.

78 Но немилостивая его судьба,

Столь разумного не желая исхода,

Устремила ему наперерез

Ту армаду, на морском берегу

Столь чудесно рожденную из листьев

И ко Франции правившую путь, —

Ночью, в темном туманном сумраке,

Чтобы стал страшнее расплох.

79 Не проведал царь Аграмант,

Что уже у Астольфа сто судов,

А проведал бы — не поверил бы,

Что стряхнула их единая ветвь.

И он плыл, сломя голову,

Ниотколь не опасаясь угрозы,

Не поставив и смотрящего вдаль,

Чтобы с мачты дозирал неприметное.

80 Оттого-то Астольфовы корабли

С крепким войском и отважным Дудоном,

С вечера завидев чужих,

Повернули строй,

Ощетинив крючья, взготовив цепи,

И грянули,

Потому что слышно по голосам,

Что пред ними — басурманы и недруги.

81 С наветра

Налетели тяжелые корабли

Таким натиском,

Что немало сарацинских пошло на дно;

А потом

Так пошли сверкать

Огни, камни, мечи, с умом да с силою, —

Как еще не видывано в морях.

82 В Дудоновых молодцах

Пыл и сила пуще бывалого —

Все от Бога, ибо настал

Час расплаты за все дела язычников —

Они метят изблизи, метят издали,

Аграманту не укрыться нигде,

Бьет град стрел,

Бьют крюки, топоры, мечи и пики,

83 Бьют каменья, тяжкие и крутые,

С перетянутых крученых тетив,

Трещат борта,

И в пробоины льется большое море,

А еще страшнее кривой огонь,

Быстрый вспыхнуть, медленный погаснуть.

Корабельщики, спасаясь, кто может,

От беды бросаются, кто куда,

84 Иной — в море от врага и меча,[283]

И уже не всплыть захлебнувшемуся;

Иной, всплыв, бьет руками и ногами,

Чтоб спастись на чужой корме,

Но чужой корме самой не в подъем,

И рука, опасная хваткостью,

Остается, вцепившись в шаткий борт,

А пловец, отпавши, кровавит волны.

85 Иной, чаявший спасенья в волне,

А коли не спасенья, то легкой смерти,

Не находит, чего искал,

И уже испуская вздох и дух,

Обращается вспять, к тому же пламени, —

Но конца не минуть,

И всползая на пылающий брус,

В страхе двух смертей он гибнет обеими.

86 А иной от пики и топора

Рвется вплавь,

Но вослед ему стрела или камень,

И ему далеко не уплыть.

Но коли такая моя мила

Песня, то не лучше ли, не умнее ли

Здесь и перервать,

Чем влачить ее, пока не докучит?