Неистовый Роланд. Песни XXVI–XLVI

1 Так уж водится:

В ком высокий дух, тот всегда таков,

Потому что природа и привычка

Не умеют вдаваться в перемены.

Так уж водится:

Низкий дух всегда во всем напоказ, —

Коли склонится природа во зло,

То уже не избыть сего злосклонства.

2 Благородства и вежества[220]

Многи суть примеры в ратной древности

И немноги ныне, — а злобы

Вдоволь видено, вдоволь слышано

В той войне, о мой Ипполит,

От которой вражьими ты знаменами

Разубрал родные храмы, а вражий флот

Пригнал, пленный, к отчему берегу.

3 Не бывало стольких злодейств

От татар, от турков, от мавров,

Сколько в той войне от преступных рук

Платных латников, жалуемых Венециею.

Хоть бы и стократ

Их наемщики слыли справедливцами, —

Мимо воли их

Жглись пожарами милые места:

4 Недостойнейшая месть! — ибо ведомо,[221]

Что не кто, как ты,

Сжав при кесаре осадою Падую,

Не единожды

Препинал пред нею порыв огня,

А и где занималось, унимал,

В хижине ли, в храме ли, —

Таково твое высокое вежество.

5 Но ни слова ни о том, ни о многом[222]

Столь же черном, злобном, лютом, свирепом;

О едином лишь скажу,

Что исторгло бы слезы и из камня, —

Это было в день,

Когда ринул ты своих храбрецов

На тот берег, где замыкались в крепость

С кораблей злополучные враги.

6 Как Эней, как Гектор[223]

Рвались в воду жечь эллинские суда,

Так пред нами

Некий Геркулес и некий Александр,

Обуянные, горячили коней,

Гнав гонимых в такую даль,

Что один из-под вражьих стен едва

Воротился, а другой не воротился.

7 Воротился Ферруфин, взят Кантельм, — [224]

О родитель, о герцог Соры,

Что ты чувствовал сердцем и умом,

Когда сын твой меж тысячи мечей

Схвачен, скручен, обесшеломлен,

И с высокой корабельной кормы

Покатилась голова его? Ужель

Не погиб ты от взгляда, как он от стали?

8 Злой склавон! где учился ты войне?[225]

В какой Скифии

Ты привык казнить тех, кто взят

И обезоружен и беззащитен?

Смерть ли вместна поборнику отечества?

О солнце,

Не сиять бы тебе над страшным веком

Сих Танталов, Атреев и Фиестов!

9 Обезглавлен[226]

От жестокого варвара самый лучший

Между юных, чьей хвалой полон мир

От морей до морей, от полдня к полночи!

Полифем и Антропофаг

Пожалели бы красу его и юность,

Но не ты,

Злей и круче киклопов и лестригонов!

10 Я не верю, что такое бывало

Меж старинных рыцарей, в ком цвело

Благородство и вежество:

Победив, они сделывались добры.

Брадаманта не свирепствовала,

Ссадив встречных касанием копья,

Но сама

Подвела им коней, чтоб всели в седла:

11 Я уже сказал, как она,

Сколь прекрасная, столь и доблестная,

Опрокинула Звездного Серпентина,

И Грандония, и сам-третьего Феррагуса,

И сама вернула каждому коня;

А еще я сказал, как сей последний

Ею послан от рыцарского имени

Бросить вызов никому, как Руджьеру.

12 Снаряжается, Руджьер,

Веселясь отвагою,

А пред ним государевы господа

Спорят снова и спорят снова,

Кто сей удалец,

Столь искусный разительным копьем?

И пытают они у Феррагуса,

Не признал ли он своего собеседника?

13 Отвечает Феррагус: «Он заведомо

Не из тех, о ком толкуете вы:

Как предстал он без забрала, мне сдумалось,

Не Ринальдов ли это младший брат;

Но как сведал я его мощь,

И была эта мощь не Рикардетова,

То почаялось: а не их ли сестра,

Ибо молвит молва: они похожи.

14 Говорят, она не слабей

Ни Ринальда, ни всякого паладина;

А уж как я сам погляжу,

То сильней и родного и двоюродного».

А Руджьер, услыша такую речь,

Заалел,

Как алеет заря перед восходом,

Дрогнул сердцем и не знает, что делать.

15 Страстным острием

Уколола эта весть его душу,

Он почувствовал в костях жар и хлад

От великого страха,

От великого страха, что ненавистью

Ныне в деве соделалась любовь.

В таковом смятении он стал, не зная,

То ли быть ему биться, то ли нет?

16 А Марфиза уже как тут,

Пышет жаром сразиться в поединке,

Вся в оружии, потому что в оружии

Повседневно она и повсенощно:

Чуть она послышала, что Руджьер

Снаряжается, тотчас ей вдомек,

Что лишь выйди он, ему и победа;

И спешит переять большую честь.

17 В седло скок, коню шпоры в бок,

И вперед в боевое поле,

Где Амонова дочь,

Замирая, ждет Руджьера под копье и в плен,

И одним тревожится:

Куда бить, чтоб нечаянно не ранить.

Выезжает Марфиза из ворот,

А на шлеме у нее птица Феникс,

18 Потому ли птица Феникс, что мнит

Себя гордая единственной в свете,

Потому ли, что воля ее чиста

Никому не быть женой, ни подругою,

Но глядит на нее Амонова дочь

И, не могши признать черты возлюбленного,

Вопрошает об имени и слышит

Имя той, что похитила его сердце.

19 Имя той, что мнилась

Быть похитчицей Руджьерова сердца,

Той, к которой бушует столько ненависти,

Что милей умереть, чем не отмстить!

Поворачивает Брадаманта коня

И несется не только сбросить в прах,

Но пронзить врагиню в самую грудь,

Чтобы легче сделалось душе.

20 И пришлось Марфизе,

Тотчас сведать, жестко ли на земле;

А она к тому была непривычна,

И в такое взметается неистовство,

Что вскочила, меч наголо,

И стремится мстить за крушение.

Ей Амонова дочь с коня кричит:

«Как ты смеешь? ты мне добыча!

21 Пусть к иным была я вежественна,

Но с тобою, Марфиза, не хочу,

Потому что слышала,

Сколько есть в тебе подлости и спеси!»

На такую брань

Зашумела Марфиза, как прибой меж скал,

Но слова от ярости сперлись в горле,

И кричит, а не выкричит ответа.

22 Меч в руке,

Не во всадницу, так в коня, в грудь и в брюхо,

А Брадаманта скакуна за узду,

Махом в бок,

Вся кипя обидой и гневом;

Вперевес — копье:

Чуть оно задело Марфизу —

И Марфиза снова свержена в пыль.

23 Чуть упала — и опять на ногах,

И опять мечом взыскует недоброго;

В третий раз Брадаманта бьет копьем,

В третий раз Марфиза простерта навзничь;

Хоть сильна Амонова дочь,

А едва ли она бы так управилась,

Чтобы что ни удар — то в прах;

Но уж так ее копье зачаровано.

24 А случилось так,

Что явились между станом и станом

(Между коими мили полторы)

Близ того их ратного поприща

Рыцари,

Наши рыцари,

И увидели, как лих в поединке

Хоть не вемо, кто, а видно, что свой.

25 Как приметил их приспешающих

Государь Троянов сын с арльских стен, —

Не желая он застичься в расплох

Никакою бедою, ни напастью,

Дает знак

Всем к оружию и вон из-за стен,

А меж всеми — и Руджьеру, которого

Упредила Марфиза к тому бою.

26 Сей влюбленный

Трепетал, взирая на эту брань,

За свою за любезную красавицу,

Ибо крепко зная Марфизину руку;

Трепетал, когда та и эта

Яро сшиблись лицо в лицо,

Но оторопел,

Как увидел, какова была схватка.

27 А как спор их, не в пример другим,

Не соспорился с единого раза,

Он взирал тревожнее и тревожнее

На невиданный поединный бой,

Ибо он обеим желал добра,

Но любовь любови —

Рознь: к одной пылал он безумным пламенем,

А к другой был добрый чтитель и друг.

28 Он и рад бы их разнять,

Кабы это мыслимо было с честью;

Но уже его соратники,

Опасаясь, что одолеет Карл,

И одолевая, уже осиливает,

Напустились на христианский стан,

А навстречу — Христовы рыцари,

И ударились, и зашлась резня.

29 И над теми и над этими

Гремит зычный привычный клич: к оружию!

Кто пеш — к коню, кто без лат — в броню,

И всяк под свой стяг!

Трубят трубы

Гулким воем к ближнему бою,

Зовут конных,

А тимпаны и барабаны — пеших.

30 Ярая и кровавая

Заварилась брань —

Ни сказать, ни описать.

Доблестная дама Дордонская

Гневным сердцем негодуя о том,

Что Марфиза ушла от жданной кары,

Рыщет, ищет,

Нет ли где Руджьера, ее заботы?

31 И признала она юного

По серебряному орлу

На лазоревом щите,

И вперила страстные очи,

Видит грудь и плечи и стройный стан

И летучий взмах, а потом

Как подумала, что их нежит другая, —

Обуялась яростью и молвит так:

32 «Эти губы, прекраснейшие и сладчайшие,

Целовать ли кому-то, а не мне?

Да не будет!

Если ты не мой — то ничей.

Я не раньше умру в моем отчаянье,

Чем и ты умрешь от моей руки:

Погублю тебя,

Но в аду ты будешь мой, и навеки!

33 Ты меня убил —

Дай отмстить!

Так велят и законы и обычаи:

Кто убил, тому смерть.

Ведь и в смерти неравен наш удел:

Ты по праву казнишься, я неправо —

Я казню того, кто мне ищет смерти,

Ты — меня, в чьем сердце к тебе любовь.

34 О рука, почему ты не крепка

Разразить булатом злобное сердце?

Уж нс он ли Мне столько крат

Рушил душу в любовной безмятежности?

Он готов отъять мою жизнь,

Он не знает жалости к моей боли, —

Укрепись же, мой дух, на нечестивца,

Убей смертью за сто моих смертей!»

35 И пришпорила коня, но сперва

«Берегись, — кричит, — Руджьер-вероломец!

Не уйдешь,

Взяв добычей гордое сердце девы!»

Как услышал Руджьер, так понял,

Что впрямь перед ним его владычица,

Ибо голос ее носил он в памяти

И узнал бы его меж тысяч;

36 То и понял,[227]

Что гласят ее тяжкие слова,

Что вменяет она ему в вину

Преступление обоюдного их завета;

И дает он знак

К объясненью; но, не своя от горя,

Она мчит, лик в забрале, чтобы недруга

Бросить наземь и даже не на песок.

37 Как увидел Руджьер ее задор, —

Крепче встал в стремена, напрягся в латах,

Выставил копье —

Но лишь так, чтоб ни в чем ее не ранить.

А и дама,

Мчавшись с умыслом ранить и разить,

Подоспев, не имела духа

Ни повергнуть, ниже нанесть удар.

38 И остались два их копья

Праздны —

Лишь Любовь при них третьим поединщиком

В оба сердца била копьем любви.

А не преуспев

Посрамить Руджьера, воительница

Обращает страсть на большую рать

И творит, что навеки стало сказкою:

39 Триста и более, чем триста,

Пали враз под златым ее копьем —

Ей одной была победа в тот день,

Ей одной далось бросить мавров в бег!

А Руджьер озирается и рыщет,

Пробивается и кличет: «Умру,

Ежели не смолвимся мы! за что

Ты бежишь? ах! выслушай, ради Господа!»

40 Как ветром полдня,[228]

Жарким вздохом веющим из-за моря,

Расточаются в токи снег и лед,

Незадолго столь твердые и упорные, —

Так на краткие те просьбы и жалобы

Дрогнув сердце Ринальдовой сестры,

Гневом окаменелое,

Сразу сделалось нежно и любовно.

41 Отвечать не может или не хочет,

Но пришпорив в сторону Рабикана,

Удаляется от воинства прочь

И дает Руджьеру зовущий знак.

А поодаль от битвенного поприща

Там была долина, а в ней —

Малая поляна, а в средине —

Купа кипарисов, все как один.

42 А под теми кипарисами белокаменная

Новозданная взносилась гробница;

Кто в ней спал —

Любознатель прочел бы в краткой надписи;

Но не до письмен

Приспешающей было Брадаманте,

А за нею горячил коня Руджьер,

Достигая им дубравы и девы.

43 Но воротимся

И к Марфизе, которая той порой,

Вновь воспрянув в седло, искала счесться

С той, от коей трижды сшиблена в прах.

И увидев, что взяла она вкось,

А за ней — Руджьер,

Не подумала, что виною любовь,

А что им охота сравнять обиды.

44 Тотчас шпоры в скакуна, и вперед,

Чтоб доспеть до рощи не позже первых.

Какова докука двоим от третьей, —

Кто любил, тот поймет и без меня.

А еще того Брадаманте досаднее,

Что пред ней виновница ее зла:

Из ума нейдет,

Будто движет Марфизою любовь

Руджьерова.

45 Снова ей Руджьер вероломен:

«Вероломный! — она кричит, —

Или мало, что твое вероломство

Бьет мне в слух, а желаешь, чтоб и в глаз?

Вижу: хочешь ты прогнать меня прочь!

Будь по-твоему, по бесчестно-гнусному:

Я умру, но я добьюсь,

Чтоб со мной умерла моя губительница!»

46 Изострясь злее злой змеи,

Устремляется она на Марфизу

И копьем улучает в щит,

И Марфиза рушится навзничь,

До полшлема врывшись челом в песок.

Не в расплохе,

А рвалась она в сечу всею силою,

Но вотще: пала в землю головой.

47 Дочь Амонова, положив

Умереть или умертвить врагиню,

Опаляет душу единой думою —

Не копьем ее свергнуть вновь и вновь,

А от плеч отринуть голову,

По полшлема воткнутую в песок.

Золотое копье отброшено,

Меч в ладони, и спрыгивает с коня,

48 Но поздно:

Уж Марфиза — против, и так уж зла,

Коль и дважды, как единожды,

Из седла она выметнулась в прах,

Что Руджьеру

Не разнять их ни мольбами, ни криками:

Обе обуянные

Рвутся в битву, голову очертя.

49 Не успели и выхватить мечи,

Как уже от бешенства

Сшиблись бронь о бронь —

Только им и биться, что рукопашно.

Два булата,

Бесполезные, вон из рук;

Ищут новых ударов, а Руджьер

Тщетно просит их и молит разняться.

50 А как видит он, что просьбы — тщета,

Приступает силою,

У обеих рвет кинжалы из рук

И швыряет под взножье кипариса,

К обезвреженным

Вновь взывает слезно и угрозно, —

Все напрасно! без мечей и ножей

Бьются дамы вручную и вножную.

51 А Руджьеру неймется: то одну,

То другую, то за пясть, то за локоть

Тянет прочь; пока

Небывало не вспылила Марфиза.

Ее нраву все нипочем,

Ни Руджьерово даже дружество —

Оторвавшись от соперницы,

Она хвать за меч и прямо к нему:

52 «Ты невежа и грубьян,

Коль мешаешь, мешаясь, чужому делу;

Только это тебе не в прок,

Ибо станет меня и на вас обоих!»

Кроткими словами

Руджьер ищет ее унять; но она

Так неистова,

Что о чем ей ни тверди — все впустую.

53 Разъярясь и он,

Обнажает меч, —

Ах, нигде, никогда и никому,

Ни в старинном Риме, ни в давних греках

Не виделось зрелища

Столь отрадного, ладного, ненаглядного,

Сколько это — ревнительнице Брадаманте,

Ибо в нем ее терзаньям — конец.

54 Подымает с земли свой меч,

Отошла и смотрит,

И Руджьер ей зрится, как бранный бог,

Во всесильстве своем и всеискусстве;

А коли он — Марс,

То Марфиза — исторгшаяся фурия.

Но отважный молодец до поры

Биться бьется, да бьется в четверть силы:

55 Ему ведом его клинок,

Столько крат испытанный:

Где он тронет,

Там пред ним все заклятья — как ничто.

Оттого Руджьер и метится

Не колоть, не сечь, а биться вплашмь.

Долго блюлся,

Но на всякое терпение есть конец:

56 Грянула Марфиза,

Грозя голову разом пополам;

Руджьер вскинул над головою щит,

Пал удар в того белого орла,

Только чары уберегли металл,

Но рука не устояла не дрогнуть;

А не будь сии щит и латы — Гекторовы,

То не сносить бы ему руки,

57 То и быть бы ему взрублену надвое,

Как уметила лютая Марфиза.

Едва движучи левою рукою,

Едва в силах держать орлиный щит,

Забывает Руджьер всякую жаль,

Очи его пышут, как светочи,

Он кружит острие во весь размах —

Берегись, Марфиза, коли заденешься!

58 Я не знаю, как такое случилось:

Такова кругом густа была роща,

Что клинок вразился в кипарисный ствол,

Вошел в древо и на пядь и на две —

И тогда-то

Холм и дол сотряслись великим трясом,

И взгремел из той дубравной гробницы

Голос громче человечьего голоса:

59 «Да престанет, — грянуло, — брань,

Ибо нечестиво и неправедно,

Если брат сестру

Или если сестра повергнет брата!

Ты, о мой Руджьер, ты, о моя Марфиза,

Верьте вещему слову:

От единой вы утробы, от единого

Сева, и в единый родились час.

60 Ваш зачатель — Руджьер Второй,[229]

А родительница — Галациелла,

Чьи два брата

Умертвили злосчастного отца,

А сестру свою, хоть и несшую во чреве

Вас, двух отпрысков от их же корней,

На захлестывающую смерть

Попустили в море на утлой лодке.

61 Но судьбина,[230]

До рожденья вас назначивши к славным подвигам,

Безопасно привеяла ваш челнок

Через Сирт к неживому берегу,

Где, явивши вас на свет,

Отошла избранница в кущи райские,

А по воле Бога и рока

Я случился в этот час подле вас.

62 Погребением почтив вашу мать,

Сколь могло быть почету в той пустыне,

Я окутал вас бережным плащом

И унес в мои Каренские горы,

Где и повелев

Укрощенной львице оставить львенышей,

Дважды десять месяцев

Вас я вспаивал от ее сосцов.

63 Но как в некоторый день

Довелось мне покинуть обиталище,

Вдруг нагрянула орава арабов

(Может быть, и вам оно памятно)

И тебя, Марфиза, схватила в беге,

А тебя, быстрейшего, не могла настичь.

О тебе, Марфиза, в тоске,

Стал Руджьеру я пестуном из пестунов:

64 Сам и ведаешь,[231]

Сколько блюл тебя Атлант, пока жил.

Но предначертано было в недвижных звездах

Пасть тебе изменою меж крещеных;

Чтобы свесть тебя с недоброй стези,

Я трудился держать тебя поодаль,

Но не пересилив твою

Волю, изнемог и умер в горести.

65 В предконечный же

Час, провидя здесь твой с Марфизой бой,

Повелел я адским моим пособникам

Здесь сложить гробницу из тяжких глыб,

А к Харону воззвал кричащим голосом:

«Как умру,

Да пребудет дух мой под сею сенью,

Пока здесь не спрянутся Руджьер с сестрой!»

66 Много дней

Вас я ждал и дождался в должной роще;

Посему не омрачай подозрением,

Брадаманта, твоей любви!

Но приспел мой час

Из-под света сойти в селенья теней».

Смолк, —

И дивятся Марфиза, Руджьер и дочь Амонова.

67 С превеликою отрадою

Признает Руджьер сестру, она — брата;

Обнялись

Без обиды Руджьеровой влюбленной

И пошли припоминать оны дни:

«Я сказал», «я была», «я делал», —

И уже никакого в них сомнения,

Что поведал им дух святую правду.

68 Открывает Руджьер сестре,

Столь тверда в его сердце Брадаманта,

Повествует страстную повесть,

Сколь он ей обязан всем во всем,

Достигает, чтоб недавняя распря

Обратилась в великую любовь

И чтоб ныне обе

Обнялись в полюбовном примирении.

69 Начинает Марфиза свой расспрос:

Кто отец их, из какого он рода,

Кем убит,

Как убит, в поединке или в сече,

И на ком вина, что несчастная

В злое море была брошена мать?

Что она и слышала в малолетстве,

То забылось, едва оставя след.

70 Отвечает Руджьер: их древний род — [232]

От троянского Гекторова корня,

Ибо Гекторов сын Астианакт

Ускользнул из тенет и рук Улисса,

Подменившись сверстным дитятею, —

И покинув Трою,

Долго странствовал в пучинах, пока

Не пришел владеть Мессиной в Сицилии.

71 А потомки его простерли власть

Через Сциллу и Харибду по всем Калабрам

И, не раз сменив сынами отцов,

Утвердились даже в Марсовом городе,

Где от них над Римом и миром

Не единый был царь и государь

От старинных Константа и Константина

До Пипинова до Карла Великого.

72 Между ними — Старший Руджьер,[233]

Гамбарон, Бовон, Рамбальд, и последний —

Тот Руджьер Второй, от которого,

Как нам молвлено, понесла наша мать.

Полон свет

Славных сказов о родительских подвигах, —

И Руджьер повел повесть, как король

Аголант явился в сию их землю

73 С сыновьями Альмонтом и Трояном

И с воительницею дочерью,

Многих рыцарей выбившей из седла;

И как стала в ней такая любовь к Руджьеру,

Что она пошла супротив отца,

И крестилась, и повенчалась с милым,

Но Руджьеров изменник брат Бельтрам

Воспылал к невестке нечистой страстьк)

74 И в надежде ее достичь

Предал братьев, и отца, и отечество

На великие им муки из мук,

Отворил ворота Регия недругам,

И тогда-то

Аголант и злые его сыны

Галациеллу на шестом ее месяце

Без весла пустили в зимние бури.

75 С ясным взором[234]

Братнюю Марфиза внимала речь

И гордилась проистечь из истоков,

Из которых столько великих рек:

Она ведала,

Что отселе и Монгран и Клермонт,

Две породы, сияющие в веках,

Чьим мужам — ни подобья, ни сравненья.

76 Но когда договорил ее брат,

Как отец Аграмантов, дед и дядя

Вероломно умертвили Руджьера

И злой участи предали их мать, —

Не желая она более слушать,

Перебила его и крикнула: «Брат!

Милуй тебя Бог,

Но неправ ты, не отмстив за родителя!

77 Если не достичь

До Альмонта и Трояна, покойников, —

Кровь на их сынах:

Ты в живых, но как в живых Аграмант?

Вот пятно, которого не омыть:

После столькой тебе обиды

Ты не только не умертвил короля,

Но живешь и служишь его знаменам?

78 Присягаю пред истинным Христом

(Будь мне истинным богом бог отеческий!),

Что не совлекусь моих лат

Прежде мести за мать и за родителя.

Горе мне,

Ежели увижу тебя меж войск

Аграмантовых или иного мавра

Не на их отмстительную погибель!»

79 О как вскинула чело, как возрадовалась

На сии слова славная Брадаманта!

Побуждает Руджьера и бодрит

Повестись по Марфизину увещанью

И предстать и назвать себя пред Карлом,

Ибо Карл о родителе-Руджьере

Столь ревнует честью, хвалой и славою,

Что поселе не знает ему равных.

80 Отвечает Руджьер непрекословно,

Что и впрямь изначален этот долг,

Но затем промедлен платеж,

Что не сразу он узнал то, что знает;

Ныне же,

Прияв рыцарский меч из Аграмантовых рук,

Худо бы он и вероломно бы

Встал бы смертью на своего старейшего.

81 Но уже он обещал Брадаманте,

Обещает вновь и сестре,

Что не минет он ни малого случая

Небесчестно уйти от короля,

А что он досель не ушел,

В том вина не его, а Мандрикардова,

Ибо бившись с тартарийским царем,

Каков вышел он победен — всеведомо.

82 А тем паче ведомо ей,

Повседневно бывшей у его ложа.

На такой в ответ на ответ

Не молчали и знатные две воительницы;

И порешено

Воротиться Руджьеру под стяг старейшего,

Но лишь до причины

С должным правом отъехать в Карлов стан.

83 «Не страшись о нем, а положись

На меня, — говорит Марфиза

Брадаманте, — и в считанные дни

Уж не быть ему под тем Аграмантом».

Так она промолвила,

Но о чем помыслила — ни гугу.

Поклонясь,

Повернул Руджьер коня в свою сторону, —

84 Как вдруг

Слышен крик из ближнего дола,

Будто женщина взывает и плачет;

Все насторожили слух, —

Но довольно вам доселе поведанного,

Здесь пора моей песне принять конец,

Ибо много у меня лучшего впереди,

Если вам благоугодно дослушать.