Неистовый Роланд. Песни XXVI–XLVI

1 Ежели проникнуты ароматами

Борода ли, кудри ли, платье ли

Легкого ли юноши ли, девицы ли,

Над которыми плачется Любовь, —

Аромат, вздышав, не отдышит,

В днях и днях сохранит благоуханье,

И сие наилучшая порука,

Сколь он сладок излился в первый час.

2 Благодатная влага, за которую[301]

Был Икарий терзан первоотведавшими,

И с которой, не почуяв усталости,

Перешли за Альпы кельты и бойи, —

Сберегая вкус до исхода года,

Благородных лоз утверждает сладость;

Дерево, зеленое и зимою,

Доказует красу весенних дней, —

3 Добрый род,

Столько лет сиявший сияньем вежества,

А превыше прошлого — в наши дни,

Кажет верный знак,

Что первородитель светлейших Эсте

В лучших доблестях,

Возносящих смертного до небес,

Должен был блистать, как в светилах солнце.

4 И как в каждом своем достойном подвиге

Руджьер впрямь

Несомненные являл миру знаменья

Веледушия, доблести и вежества, —

Так здесь,

Пред Дудоном, как вам о том поведано,

Он сдержал свою силу при себе,

Пожалев о верной его погибели.

5 Как уверился Дудон,

Что Руджьер не желает ему смерти,

Потому что уж не раз и не два

Открывался и был в изнеможении,

Как увидел, что Руджьер бережет

Его жизнь и умеривает удары, —

Он, хоть силой и мощью уступив,

Не желает уступить ему вежеством.

6 «Господин мой, — говорит, — ради Господа,

Положим мир:

Не бывать, не бывать моей победе,

Я побит и пленник вашего вежества».

А Руджьер в ответ: «Будь же мир,

Я хочу его, как ты, но с условием:

Семерых королей, тобою пленных,

Отпусти на волю и выдай мне!»

7 И он кажет тех семерых,

Что стояли в цепях, потупясь лбами,

И гласит: «Да будет им путь

Вслед за мною в назначенную Африку!»

И на том отпускаются все семь

На свободу и вверены паладину;

И по взгляду его дается ладья,

И на той ладье они правят к полдню.

8 Правят к полдню и ставят паруса,

И вверяются неверному ветру,

А попутный северный

Бодрит кормчего, раздувая ткань;

Отбегает берег,

И вокруг лишь простершееся море;

Но как смеркся день —

Ветер встал вероломствен и предательствен.

9 Был он в спину — вдруг он в бок, вдруг он в лоб,

И где был, уж там его нет,

Кружит струг и кружит голову кормчего;

Справа, слева, и впрямь, и вкось

Вздыбились валы, крутые и грозные,

Белым стадом взревела хлябь, —

Сколько вод на приступе,

Столько нависает смертей.

10 Вихрь в лоб, вихрь в тыл

Гонят парусник вперед и назад,

Вихрь в бок

Крутит крутью, и все клубят к крушению.

Кормчий

Бледен, стонет, сменяется в лице

И кричит и кажет двумя руками,

Где поднять, где спустить какую снасть.

11 Но напрасен крик, тщетен знак,

Ничего не видно сквозь ночь и ливень,

Бьется голос,

Но невнятен, потому что вокруг

Полон воздух воззываний пловцов

И морского рушащегося шума,

И ни с носа, ни с бортов, ни с кормы

Что и крикнется, того не дослышать.

12 Ветер в вервиях

Свищет яростно, исторгая страшные звуки,

Пышут молнии,

В гулкий голос раскатывается гром.

Кто бросается к веслу, кто к кормилу,

Всякий за свое:

Тот связывает, тот развязывает,

Тот отсосом качает море в море.

13 Бьет Бореева

Буря парус с ревом о бревна мачт,

В неотступном бешенстве

Встает море столбами до небес.

Весла в щепьях,

И неистовствует злая судьба,

Так заворотивши корму,

Что беспомощный борт подстал пучине.

14 Правый бок ушел под волну,

Миг — и струг опрокинется вверх днищем;

Каждый в крик,

Ждет конца и вверяет душу Господу,

А судьба из беды несет в беду,

Разверзается не сбоку, так снизу:

Расседаются корабельные доски,

И вливается в щели злая хлябь.

15 А со всех сторон

Лютый ветер и ломит и неистовствует,

А валы то вздымутся до небес,

То

Перебросят судно с гребня на гребень,

Разевая внизу кромешный ад.

Пред очами неминучая смерть:

Нет пощады.

16 До зари

Гнал их ветер и носило их море,

До зари и после зари,

Потому что ветр не слабел, а силился.

Вдруг

Перед ними голый утес,

Они рвутся прочь, но без сил,

И крутая буря метет их к гибели.

17 Трижды и четырежды

Бледный кормщик налегает на брус,

Ищет, где бы выплыть, — но тщетно!

Сломлено его кормило и схлестнуто,

И таков напор в парусах,

Что уже их не снизишь ни на пядень:

Ничего уж не сдумать и не сделать

В смертный час.

18 Как взошло плывущим в умы,

Что ладье их всеконечный конец, —

Всяк хватается за свое спасение,

Всякий о себе, всякий для себя.

Кто поспел, тот вбивается в челнок —

И челн полн,

Челн тяжел непомерным людом

И едва уж держится на волне.

19 Руджьер видит: корабельщик и кормщик

И пловцы и гребцы в беде и в бегстве,

И как есть, без доспеха, лишь в кафтане

Хочет в челн, а челн

Не в подъем

Грузен новыми рвущимися и новыми,

И уже волна через край,

И уже идет ко дну переполненный.

20 Он идет ко дну, и на нем —

Все, кто поотчаялись в большом судне.

Слышатся небесам

Достослезные клики с мольбой о помощи,

Но недолго слышатся, потому

Что гневливое накатило море,

И не стало отколе быть

И стенанью, и жалобе, и плачу.

21 Кто пошел на дно, и конец,

Кто всплывает и борется с пучиною:

Там покажется из волн голова,

Там рука или иная конечность.

И Руджьер,

Не желая смириться перед бурею,

Всплыл и видит: вблизи нагой утес,

Тот, которого спасались, но тщетно.

22 Уповая к той ли твердой скале

Выгрести руками или ногами,

Он плывет, раздувая губы,

Чтоб отринуть докучную волну, —

А меж тем

Обезлюдевший брошенный корабль

Мчится ветром и мчится валом прочь

От желавших жить и приявших смерть.

23 О людские неверные упования![302]

Сей корабль, обрекшись гибели, — выжил,

И, покинутый правившими и плывшими,

Без кормила пустился в плавный путь —

Самый ветер,

Увидав, что на борту ни души,

Пременился и постремил корабль

Мимо мелей безопасною влагою.

24 И где кормчему правилось вкривь и вкось,

Там без кормчего плылось прямо к Африке

И прибилось возде самой Бизерты,

В трех верстах с египетской стороны.

Врезанный в песок,

Встал корабль, устали волна и ветер,

И тогда-то пришел к нему гуляючи,

(Как то было сказано) граф Роланд.

25 Пожелалось Роланду посмотреть,

Точно ль пуст он и точно ли безлюден;

И он всходит на легкий борт

С Брандимартом и свояком Оливьером.

Заглянув под сень,

Видит: в кузове никого,

Только славный стоит скакун Фронтин,

Да лежат доспех и клинок Руджьера.

26 Ибо так Руджьер торопился выжить,[303]

Что ему не пришлось вспоясать меч;

И увидевши, узнал паладин

Бализарду, для него не чужую,

Потому что вы читывали и сами,

Как отбил он ее у Фалерины,

Фалеринины разоряя сады,

И как после похитил ее Брунель,

27 А Брунель под Каренскою горою

В вольный дар преподнес ее Руджьеру.

Какова Бализарда навзруб и вплашмь,

Славно испытал

Граф Роланд своей собственною рукою,

И ликуя, взблагодарил Всевышнего,

Полагая (так сказывал он сам),

Что сие Господень дар к крайней надобе.

28 К крайней надобе, потому что он

Шел на бой с государем Серикании,

Зная быть у грозного молодца

И свою Дурендаль, и коня Баярда.

Прочий же доспех

Он, не знавши его и не пытавши,

Не умел ценить и почел

Что не так он хорош, как чист и пышен.

29 И как был он заговорен от ран,

То не льстясь ни на какие он брони,

Уступил доспех Оливьеру,

Только меч оставивши на боку,

А коня преднамерил Брандимарту,

Таковым справедливейшим разделом

Пожелав, чтобы каждый из друзей

Был бы в прибыли от общей находки.

30 К битвенному дню[304]

Каждый рыцарь справляет новый плащ,

И Роланд в четырех углах герба

Представляет Вавилон под перуном,

Оливьер же — серебряного пса,

Чтобы спал он, откинув сворный повод,

Под словами: «Покуда не завижу!» —

А вокруг вилось достойное золото.

31 Только Брандимарт положил[305]

Ради отческой памяти и чести

Бесприкрасно выйти на грозный бой

В облачении сумрачном и черном.

Флорделиза же сей черный покров

Обшивает алым обводом,

По которому отменные каменья,

А в обводе суконное всё и скорбное.

32 Белою своею рукою

Она шила черный плащ для доспеха,

Чтоб окутать рыцарю панцирь,

А коню его — гриву, грудь и спину.

И от первого дня и до последнего,

А потом и от последнего дня

Не бывало в челе ее веселости,

Ни улыбки в лике.

33 В сердце ее страх, в сердце мука,

Что отымется ее Брандимарт:

Сто и сто отпускавши его раз

В дальние места и большие битвы,

Никогда, как нынче,

Не бледнела она, не леденела;

И что внове ей такая боязнь,

Оттого и душа трепещет вдвое.

34 Изготовив оружие и сбрую,

Подымают рыцари парус в ветер,

Оставляя Астольфа и Сансонета

Над послушным войском на берегу.

Флорделиза, пронзаясь ужасом,

До небес взметает мольбы и жалобы,

И доколе хватает взора,

Следит парус в дальнем морском бегу.

35 Еле-еле Сансонет и Астольф

Увели ее, вперенную в волны,

И оставили во дворце на ложе,

Сотрясаемую гибельным горем.

А меж тем

Добрый ветер, попутствуя трем рыцарям,

Вынес челн без уклона к тому острову,

На котором условлен бой.

36 Сшед на сушу,[306]

Граф Роланд, Оливьер и Брандимарт

Не без умысла

Ставят сень на восточной стороне,

А на западной раскинул шатры

В тот же день подоспевший Аграмант;

Но как солнце уже склонялось в море,

То отложено дело до зари.

37 До зари[307]

С двух сторон на страже верные стражи;

Но еще не спустилась ночь,

Как предстал сарацинам Брандимарт,

И с Роландова соизволения

Повел речь к африканскому королю,

Ибо Аграманту он прежний друг,

И под стягом его входил во Францию.

38 И приветившись об руку рука,

Христов рыцарь короля басурманского

Как друг

Много увещал не пытать сраженья,

И от имени Роланда Англантского

Под высокую руку его сулил

Все края от Нила до Геркулесова знака,

Ежели он примет Христов закон.

39 Говорит он: «Я впрямь не лицемерствую,

Ибо как любил я вас, так люблю:

Что избрал я своим уделом,

То заведомо почитаю добром.

Я познал: Христос — бог, Магомет — глуп,

И хочу вас наставить на тот же путь,

Путь спасения,

40 В этом благо,

А все иное не к вашему добру,

Пуще же всего —

Если схватитесь с Милоновым сыном.

Вам победа в прибыль не столь,

Сколь в ущерб случилось бы поражение:

Победив, вы добудете немногое,

А сраженный потеряете всё.

41 Если вы убьете Роланда и

Нас, пришедших победить или пасть,

То ужель

Вы утраченные воротите ваши земли?

Не надейтесь, будто наша погибель

Вашей участи станет в перемену,

Ибо есть у Карла довольно войск,

Чтоб держать ваш край до последней башни».

42 Так сказал

Брандимарт, и еще хотел немало,

Но прервал его басурманский царь,

В лике гордость, в голосе ярость:

«Ты поистине рехнулся ума,

Коли дерзок

Добр иль худ советовать твой совет

Там, где и не спрашивают совета!

43 А что ты советуешь мне добро,

Как досель, так ныне,

Тому верить ли, видя тебя здесь

Воедине с франкским Роландом?

Верю я иному:

Твою душу сжирает злой дракон,

Вожделеющий за тобою вслед

Целый свет низвергнуть в муку гееннскую.

44 Победить мне или пасть, воротить

Мое царство или сгинуть в изгнании, —

Это ведомо единому Господу,

А не мне, не тебе и не Роланду.

Будь же воля Его,

А меня мерзкий страх не склонит к низости:

Если мне судьба умереть —

Пусть умру, не посрамивши породы.

45 Так ступай же прочь,

И коли заутра с тобой не будет

Крепче меч, чем сегодня твоя речь, —

То худого нашел Роланд товарища!»

Таковые горячие слова

Аграмант исторг из ярого сердца,

И на том они разошлись

Опочить, пока солнце не прянет в небо.

46 А едва забелелся новый день,

Миг — и всяк уже в броне, на коне,

И не тратя слов

И не ждавши ни срока, ни полсрока,

Настораживают копья во все шесть жал, —

Впрочем,

Мне не след бы для них позабывать

О Руджьере в захлестывающем море.

47 Юный рыцарь руками и ногами

Плыл, взрывая неистовые волны,

И терзали его ветер и буря,

Но стократ — угрызающая совесть..

Он страшится возмездия Господня,

Что не принял он святого крещения

В своевременье в чистейшей из влаг,

И теперь купель его — соль и горечь.

48 И всплывают в его уме

Все посулы, суленные возлюбленной,

И та клятва, которую положил

Он с Ринальдом, а положив, не держит;

И да минет Господень суд,

Он обетует трижды и семижды

Всею верой своей души

Принять крест, коли выйдет жив на сушу,

49 И вовеки не подымать копья

За язычников на Христовых воинов,

Но тотчас воротившись в франкский стан,

Воздать почести государю Карлу,

А с своею Брадамантою не вздорствовать

И достойно повенчать их любовь.

Чудо! помолился, и чуются

Крепче силы, и легче ему плыть.

50 Крепче силы, и неколеблем дух;

Руджьер плещет, расталкивая волны,

А волна волну погоняет,

И одна его вверх, другая вниз.

То вздымаясь, то упадая телом,

С превеликим Руджьер трудом

Выбрел на песок

И пошел, весь мокрый, по всклону суши.

51 Все другие, вверившиеся морю,

В нем не выгреблись и в нем погреблись.

На утесе спасся один Руджьер,

Ибо так угодно всевышней благости.

Но едва взошел он, грязен и дик,

С моря в гору, как новый просыпается

Страх:

Умереть без сил в столь тесном убежище.

52 Но неукротим его дух,

И, готовый претерпеть волю Божию,

Он упорно правит прямо и вверх

Твердый шаг по твердым каменьям.

Не прошел он и ста шагов,

Как глядит, а навстречу преклонный старец,

Изможденный постом, на вид отшельник,

Всем обличьем достойный любви и чести,

53 И приблизившись, восклицает так:[308]

«Савл, Савл, почто меня ты гонишь?» —

Каковыми словами Господь Христос

Нес целенье поверженному апостолу. —

«Ты ль умыслил преплыть моря,

Обманувши платою путеводца?

Берегись: хоть ты мнишь себя вдали,

Но десница Господня того длиннее!»

54 И повел он, пресвятой, свою речь,

Ибо ночью было ему от Господа

Явлено,

Что Руджьер приведется к его скале,

И какая Руджьерова былая жизнь,

И грядущая жизнь, и злая гибель,

И какие Руджьёру суждены

Сыны, внуки и иные потомки.

55 И повел он речь,[309]

Упрекая, а потом ободряя:

Упрекая, что до сей он поры

Медлил выгнуть выю под сладким игом,

И что должное сбыться вольною волею

Призыванию Божию в ответ —

Он умедлил до недоброго часа,

Когда грянул грозный Господень гром;

56 Ободряя же, что от райских врат[310]

Не отринуты ни ранние и ни поздние,

И к тому сказав евангельский сказ

О равнопожалованных виноградарях.

С благодатною ревностию

Наставляя его в истинной вере,

Он повел его медленною стопою

К келье, выбитой в неприступном камне.

57 А над благочестною кельею

Поднималась, глядючи на восход,

Божья церковь, малая, но пригожая,

А оттоль нискатывался к волнам

Скат, зеленый миртами, лаврами,

Можжевелами и плодными пальмами,

Орошаемый чистейшим источником,

Вниз журчавшим по уклону холма.

58 Скоро сорок

Тому лет, как отшельнический приют

Здесь указан от Господа Спасителя

Ко подвижничеству святого отца;

И питая смиренную свою жизнь

Плодом древ и ручейною чистой влагою,

Безущербен, крепок и бодр,

Он начел себе восемьдесят лет.

59 Запаливши старец в келье огонь,

Предложил застольцу земных плодов,

А Руджьер, подкрепляя снедью плоть,

Обсушил и платье свое и волосы.

И тогда-то на спокое святейший муж

Вразумил ему таинства нашей веры,

И наутро же приял он крещение

В чистой влаге при добром старце.

60 Здесь, довольствуясь по месту и радостью,

Пребывал Руджьер,

Ожидая, как вскоре преподобный

Препроводит его в желанный край.

А меж тем гостеприимец немало

Ему сказывал и про царство небесное,

И про ту земную судьбу,

Что на доле его и его кровных.

61 А Господь всевидящий и всеслышащий[311]

Возвестил святому пустынножителю,

Что Руджьеру жить на свете, крещенному,

Семь лет, день в день,

А потом за погибель Пинабелеву

(Взяв ответ за Брадамантину месть)

И за Бертолагия

Примет смерть от нечистых Майнцских рук;

62 И такое Майнцское вероломство

Будет тайно и не дастся молве,

Ибо где злодеи его погубят,

Там и погребут;

И не скоро настанет о нем месть

От сестры и от верной Брадаманты,

Долго будет она его искать,

Тяжела утробою,

63 А потом, между Адидже и Брентою,[312]

Там, где серные ключи и текучие ручьи,

Там, где зелен луг и веселы нивы,

Возле всхолмий, ради которых

Антенор забыл троянскую Иду

И любезный Ксанф, и милый Асканий, —

Породит она сына в той дубраве,

Где все помнит о фригийце Атесте.

64 И взрастет ее сын в красе и силе,[313]

По родителю прозовется Руджьер,

От троянцев будет признан троянцем

И объявлен повелителем края,

А от Карла, которому измлада

Будет помощен против лангобардов,

Примет право на весь пригожий округ

И высокий титул маркского графа;

65 И промолвит, даруя, великий Карл:[314]

«Este!» —

Во благое знаменье сему дому

Зваться Эсте во веки веков,

Стерев первый и стерев второй звук

В прежнем званье, гласившем об Атесте.

И еще открыл Господь своему верному,

Как Руджьерова отомстится смерть —

66 Как в предутреннем видении

Он предстанет верной своей жене

И расскажет, кем он убит,

И покажет, где он зарыт,

И как верная жена и со свойственницею

Разорят Понтьер огнем и мечом,

А вступивши в возраст,

Сын Руджьер побьет Майнцскую породу;

67 И еще велась речь о славном корени[315]

И Альбертов, и Обиссонов, и Ассонов,

До имен: Николай, Леонелл, Боре,

Геркулес, Альфонс, Ипполит, Изабелла.

Но и то, прикусив себе язык,

Святой старец

Доложил Руджьеру не все, что знал,

А что нужно, скрыл, и что нужно, молвил.

68 Между тем Роланд,

Брандимарт и Оливьер, копья к бою,

Мчались вскачь на сарацинского Марса, —

То король Градасс, —

И на двух его споборцев, которые

Тоже гнали коней во весь опор,

Оглашая брег от моря до моря, —

То Собрин и государь Аграмант.

69 Сшиблись,

Копья в щепья, щепья в высь,

От великого грома вздулось море,

От великого грома до самой Франции.

Спрянулись Ролад и Градасс,

И была бы их сила ровень в ровень,

Кабы у Градасса не под седлом

Конь Баярд, а с Баярдом он отважнее.

70 Грудью в грудь ударил Баярд

На Роландова коня, на слабейшего,

Так, что тот лишь качнулся вбок да вбок

И всем телом распростерся на поприще.

Роланд трижды, Роланд четырежды

Бьет и шпорой и тяжкою рукавицею,

И не смогши взнять его, сходит пеш,

В шуйце щит, и в деснице Бализарда.

71 Оливьер с африканским королем

Конь о конь бьются стать под стать,

А Собрина

Из седла ссадил Брандимарт, —

Конь ли то причинен или конник, —

Хоть Собрину такое и непривычно,

Но своею ли, конскою ли виною,

А случился он с коня под конем.

72 Как увидел Брандимарт, что соперник

Пал в прах —

Он его оставил и грянул в бой

На Градасса, повергшего Роланда,

Между тем как Аграмант и маркграф

Как сразились, так и сражались —

Переломлены копья о щиты,

Мечи вон из ножен, и длится сеча.

73 Увидав Роланд, что Градасс

Недосужен к нему оборотиться,

Потому что его теснит

Брандимарт, не давая ему ни вздоха,

Озирается и видит: Собрин

Пеш, как он, и как он, без супротивника.

Он — к Собрину, гулок шаг, грозен лик,

Содрогается небесная твердь.

74 Собрин, видя, каков грядет Роланд,

Сжался в латах, как кормщик, на которого

Грозно вздыбился взвывший вал,

Правит носом к волне и, видя море

Вставшим к небу, хотел бы быть на суше, —

И под рушащийся меч Фалерины

Подставляет щит,

75 Но таков булат в том клинке,

Что и щит ему не помеха,

И такая мощь в той руке,

Что подобной не сыскать в целом свете:

Взрублен щит,

Не в подкрепу ему стальные ободы,

Взрублен щит, и рушится меч,

Дорубаясь под щитом до плеча.

76 Дорубаясь до плеча; на плече

Две брони и под бронями кольчуга,

Но ни те и ни та не во спасение

От кровавой раны, вскроившей плоть.

Не бросает Собрин меча,

Но ничто его меч против Роланда,

Ибо Движущий сферы и светила

Непрорубную даровал ему кожу.

77 Вновь бьет граф,

Хочет голову ему ссечь с плеч;

Собрин, ведая Клермонтскую доблесть

И что щит мечу нипочем,

Отшатнулся вспять,

Но челом не миновал Бализарды:

Вплашмь удар, но таков удар,

Что разбит шелом и в очах темно.

78 Летит Собрин кувырком

И немалое время лежит без памяти.

Рассудив Роланд, что он мертв,

Полагает, что эта брань покончена,

И бросается на царя Градасса,

От которого Брандимарту беда,

Ибо крепче басурманин конем

И щитом, и мечом, и, верно, силою.

79 Но таков Брандимарт горяч и ловок,

И таков под ним удалой Фронтин,

Хаживавший прежде и под Руджьером,

Что не кажется сарацин сильней,

А, пожалуй, вышел бы и слабее,

Будь получше Брандимартов доспех.

Но доспех Брандимартов не получше,

И приходится гнуться то вбок, то вбок.

80 Нет коня, чтоб послушней, чем Фронтин,

Отзывался поводьям господина —

Как ни грянет на него Дурендаль,

Он скользнет то ли влево, то ли вправо.

Между тем Оливьер и Аграмант

По другую сторону поля

Бьются так, что никоторый из двух

Не слабей и не сильней супостата.

81 Стало быть, Роланд,

Распростерши Собрина по земле,

Пеший, ринулся большими шагами

На Градасса и в помощь Брандимарту

И уже на подступе

Вдруг увидел: через поле бежит

Добрый конь, с которого пал Собрин.

Он оборотился и вслед, и ловит.

82 На бегу

Уловил его, вспрыгнул, сел в седло,

В левой держит блещущую узду,

В правой — меч, острие наперевес.

Градасс видит: Роланд скачет, Роланд кличет,

А Градассу все нипочем —

Что Роланду, что Брандимарту

Он до вечера хочет справить ночь.

83 Повернулся от Брандимарта к графу,

Острием ударяет в нагортанник,

До живого достиг, а в живое не простиг —

Не в пробой ему Роландова кожа.

А Роланд его разит Бализардою,

Пред которой чары ничто:

Шлем, щит, бронь, ткань

Просекаются рушащимся булатом,

84 В лик, в грудь, в пах

Ранен до крови король сериканский,

Ни единой капли досель

Не проливший сквозь волшебные латы.

Ему диво, что чуждый меч

Страшен взрубом, как сама Дурендаль,

А случись он подлиннее или поближе —

И не снесть бы головы на плечах.

85 Испытавшись,

Ненадежны ему мнятся доспехи:

Осмотрительней он и осторожней

Держит бой, привыкая отбиваться.

Между тем,

Видя Брандимарт, что Роланд

Переял его противоборца,

Меж двух битв глядит, где бы он нужней.

86 О ту пору боя

Распростертый в прахе король Собрин

С лютой болью в плече и темени,

Поопамятовавшись,

Встал, стоит, взнял забрало, осмотрелся,

Видит в схватке теснимого государя

И широким шагом скорей к нему

Так бесшумно, чтоб никто и не слышал.

87 Подступил к Оливьеру, у которого

На уме один Аграмант,

И ударил злым ударом его коня

В задние подколенья.

Падает скакун,

Падает Оливьер, а нога

В левом стремени смялась конским боком:

Не пошевелить.

88 Собрин рубит второю отмашью,

Хочет голову ему ссечь с плеч,

Но железный ворот был тверд,

Кованый Вулканом для князя Гектора.

Видит Брандимарт, что беда,

Рвется вскачь на Оливьерову выручу,

Бьет Собрина в голову, Собрин — с ног,

Но вскочил, и вновь старик рвется биться:

89 Вновь на Оливьера —

Отпустить в вечный отпуск на тот свет

Или хоть не выпустить

В стременную впавшего западню.

Но и у лежащего

На свободе сильнейшая из рук,

И сколь меч его долог и остер,

Столь и рыцарь недосяжен Собрину.

90 Оливьер его чает, отсторанивая,

В малом времени вовсе избыть,

Ибо видит, тот весь в крови,

Красный ток бежит на песок,

Так он слаб, что уже едва и держится:

Недалек конец.

Оливьер вновь усиливается встать, —

Но не выбиться из-под конского бока.

91 А меж тем Брандимарт на Аграманта

Налетев, бушует вокруг,

Бок в бок, грудь в грудь —

Вьется конь, как токарное точило.

Славен Брандимартов скакун Фронтин,

Но не хуже у южного владыки —

То отменный Златоузд,

Дар Руджьера от гордого Мандрикарда.

92 И крепче его доспех,

Закален и испытан всеми пробами;

Брандимартов же схвачен наудачу,

Как успелось второпях к троеборству.

Но отвага его бодрит,

Что в победном бою он стяжает лучший, —

Хоть уже его правое плечо

Обагрилось африканским ударом,

93 И хотя в боку

Невеселая рана от Градасса

Франкский удалец,

Улучив клинком дорваться до недруга,

Вскроил щит,

Ранил левую руку и тронул правую.

Но сие — ничто

Против боя Градасса и Роланда.

94 Уж Роланду и доспех не в доспех,

Снес Градасс шлему гребень и нащечья,

Вышиб щит в прах,

Вспорол понизу панцирь и кольчугу,

А не ранил,

Потому что Роланд заговорен.

Сериканцу от него тяжелей:

На нем раны и в лоб, и в грудь, и в горло.

95 Наступает на Градасса отчаяние,

Что он весь в крови,

А Роланд, сколь ни бит и сколь ни рублен,

Цел и сух от темени и до пят.

В две руки он вздымает Дурендаль,

Чтоб рассечь череп, грудь, живот и тулово,

И уметил грозный булат

Выше лба гордящемуся графу.

96 Будь то не Роланд —

Развалился бы он ударом надвое;

Но как павши вплашмь,

Воротился клинок, блестящ и чист,

У Роланда, у ошеломленного,

Словно звезды посыпались из глаз —

Бросил повод, уронил бы и меч,

Не случись он прикован при запястье.

97 Гром и звон булатный о латы

Обезумил Роландова скакуна,

И, безудержен дрогнувшею дланью ошеломленного,

Как помчался он по пыльному праху прочь —

Поглядишь, не поверишь.

Градасс — вслед,

И Баярдом, верно, его настигнул бы, —

98 Но оборотил он взор —

Глядь, его государь на пядь от гибели,

Ибо доблестный Монодантов сын

Левым махом стряс и сшиб его шлем,

А десницею

Навострил ему в горло злой кинжал,

И бессилен перед ним Аграмант,

Потому что его меч уже выронен.

99 Как оборотился Градасс —

Так и вскачь от графа и к Аграманту,

А небережный Брандимарт,

Положась, что с Роландом не управиться,

На Градасса и не глядит и не мыслит,

Весь — в клинке, занесенном на язычника.

Подскакал сериканец и разит

В две руки и во всю мочь Дурендали.

100 Отче на небеси,

Упокой душу мученика меж избранных,

Ибо трудные исплавав пути,

Днесь поник он ветрилом в Твоей пристани.

Дурендаль, жестокая Дурендаль,

Ты ль безжалостна к твоему Роланду,

Что отъемлешь жизнь

Его самому верному и любезному?

101 На два пальца шелом был обдан ободом,

Но под рушащимся мечом

Треснул обод,

Раскололся стальной колпак,

Помутился лик,

И упал Брандимарт прениже стремени,

А из взрубленного лба на песок

Хлынью хлынула кровавая влага.

102 А Роланд, отскакав, опоминается,

Смотрит, видит: Брандимарт на земле,

Видит: сериканец над ним с мечом,

Понимает, от кого кто убит,

В нем — боль, в нем — гнев,

Но не в пору теперь слезам:

Боль — в груди, а ярость — рвется наружу;

Впрочем, тут и песни моей конец.