Ника

29

Тихим днем, когда мохнатый иней висел на деревьях, на заборах, на каждой былинке, в Усовку вкатился газик-вездеход и остановился у правления. Из кабинки вылез Снегирев и легко взбежал на крыльцо, обмел веником бурки.

Приехал первый секретарь райкома без предупреждения. Увидев его перед собой, Венков подумал: «Так-то лучше: не готовились к встрече, пусть увидит все, как есть».

Поздоровались.

— Ехал я с Сенной, надумал к вам завернуть.

— Хорошо сделали, Петр Павлович. Раздевайтесь к садитесь вот тут, у печки.

— Кажется, не очень морозно сегодня, а в машине продувает.

— На «Волге» бы надо.

— Не везде на ней проедешь.

— А вот что, Петр Павлович, пойдемте ко мне, погреемся чаем.

— Ну что ж, можно, — согласился Снегирев. — Моего шофера тоже надо бы погреть.

— Возьмем и его.

— Ладно. Только сначала подлейте в машину горючего.

— Это можно. — Венков позвонил. Вошла секретарша. — Там райкомовский шофер. Пусть завгаражом заправит его машину, вот записка, а после подъедет ко мне домой.

Пока кипел чайник, Венков собрал закусить и поставил коньяк.

«Если откажется выпить, значит — ханжа».

Снегирев не отказался, выпил и с удовольствием стал есть.

— Не роскошно живете, — кивнул он на квартиру и посмотрел на Венкова долгим вопрошающим взглядом. Глаза у Снегирева были кругленькие, глубоко сидящие, добрые и умные. Тонкие морщинки изрешетили кожу вокруг них мелкой сеткой.

— Есть еще хуже меня живут.

Ответ Венкова понравился Снегиреву.

Самым характерным в облике Снегирева Николай Семенович отметил спокойствие. Казалось, лицо его не способно искажаться гримасами гнева, глаза не могут гореть злом, руки не умеют жестикулировать. Все движения его гибкие, непринужденные, и не угадывается в них силы.

Чай пили вместе с шофером.

— Я хотел бы посмотреть свинарник, — сказал Снегирев. — Овцеферма у вас небольшая, молочная ферма тоже, на птичник я заглянул, когда ехал сюда. Сейчас свинина вышла на первое место. Скороспелое мясо. Говядина вырастет через два-три года, а свининой можно обеспечить города уже через полгода.

— Еще что вас интересует?

— Ремонт машин. Ну и хватит на первый раз.

Пока ехали до свинарника, Снегирев расспрашивал о вывозе горючего для весеннего сева, об удобрениях, о кормах. Горючее еще не завезли. Снегирев сказал, что надо вывозить: нефтебаза жалуется, емкости заполнены, и цистерны некуда опоражнивать, приходится платить штраф железной дороге.

— Бураны, не пробиться было к нефтебазе, — почему-то стыдливо оправдывался Венков.

— Теперь дорога расчищена, и некоторые хозяйства возят горючее.

— Завтра и мы начнем, хранилища у нас готовы. С кормами трудно, — признался Венков. — Уменьшили нормы коровам, ну и надои стали меньше. Солому рубим на корм, подмешиваем к силосу.

— Значит, навоза мало будет для удобрения.

— Другого выхода нет. Дотянуть бы до весны. К будущей весне заготовим кормов побольше. — Венков развел руками. — Получается безвыходное положение: требуют увеличивать поголовье скота, а травы сеять запрещено, луга распаханы. Говорят, тут люцерны много собирали, вот бы посеять… но ведь и думать об этом боязно.

— А вы не бойтесь. — Снегирев рассмеялся, сверкнув ровными зубами. — Бывает мудрое непослушание.

— Посеешь, а вы мне шею намылите. Нет уж!..

Странным казался Венкову взгляд Снегирева — то теплый, сердечный, то вдруг холодный, изучающий.

Как только на свинарнике увидели подъехавшую машину, так закричали:

— Анна Семеновна! Анна Семеновна!

Заведующая фермой вышла из дежурки, натягивая на ходу ватник.

— Кто зовет? Что случилось?

— Приехали вон.

— Кто?

— А мы знаем?

Анна Семеновна увидела Снегирева и Венкова, когда они уже шли по бетонной дорожке, останавливаясь и глядя за решетчатую загородку на свиней.

— Вот заведующая Анна Семеновна, — представил ее Снегиреву Венков. — Она нам все покажет, все расскажет.

— Ну что же, — начала Анна Семеновна. — У нас свиньи крупной белой породы.

— Извините, — остановил ее Снегирев. — Это я вижу. Скажите, как прошел опорос?

— Хорошо. В среднем на матку девять поросят.

— Все уцелели?

— Нет. Трех поросят придавили матки во время кормления. А больше гибели не было. Так что за два опороса в год надеемся получить от каждой матки по восемнадцать-двадцать поросят.

Анна Семеновна отвечала торопливо, волнуясь. Венков жалел ее, но Снегирев спрашивал не его, и ему оставалось лишь сочувственно смотреть, как порозовело лицо женщины, выдавая нервное напряжение.

— Маловато. В некоторых колхозах около тридцати поросят на матку.

— У нас одна рекордистка пятнадцать штук принесла.

Задавая вопросы и вслушиваясь в ответы Анны Семеновны, Снегирев смотрел на свиноматок, на подстилку, на кормушки, на корм, нагибался и чесал у животных загривки.

— В каком возрасте сдаете свиней?

— В семь-восемь месяцев.

— Каким живым весом?

— Семьдесят с небольшим кило.

— Много недодаете мяса и недобираете денег. Можно выкормить на девяносто, а то и на сто кило.

— От кормов зависит.

Венков заметил, как нервное напряжение Анны Семеновны сменила горечь.

— Говорили, в газетах писали, мол, будем кормить скотину зерном, будем превращать зерно в мясо. — В повышенном голосе женщины звучал упрек. — А что получается? Зерна-то людям еле-еле, а скотину кормим тем, что бог послал.

Чувство неловкости выразилось на лице Снегирева.

— Не обижайтесь! — сказал он. — Простите меня. Я лишь говорю о потерях, но не по вашей вине. Покажите поросят.

В отделении молодняка Снегирев разглядывал животных с прежним вниманием.

— Хороши! Чистые!

Беленькие поросята лежали, зарывшись в солому и выставив пятачки или задки с колечками хвостов.

— Тут хозяйничает вот она, — заведующая показала на Дашу, прислонившуюся к столбу. Даша поклонилась, а Снегирев поздоровался с ней за руку. — Чуть не сбежала от нас. Может, еще сбежит.

— Анна, как не совестно тебе! — Бархатистые щеки Даши заалели, глаза заблестели, как мокрые ягоды терна.

— Ну, ладно, ладно! — виновато ответила Анна Семеновна. — Понимаете, у нее муж на военной службе, уже увольняется, все писал, чтобы в город переехать. Она колебалась.

— Колебалась, да не сломалась, — с улыбкой возразила Даша. — Скоро приедет муж, и будем тут жить.

— Интересно, почему вы отказались уехать в город? — спросил Снегирев.

— Да я деревенскую жизнь люблю. Просторно тут. А в городе тискаться в трамвае, в очередях в магазинах, на улицах тебя зашпыняют, везде теснота. А у нас идешь — никто тебя не толкнет, не заденет, видишь, как трава из земли лезет к свету, как яблоко наливается, хлеба зреют…

— Это хорошо. И за работу вас, слышал, хвалят?

— Работа, она и есть работа. От нее не убежишь.

— А вот зоотехник от нас сбежал, — сообщил Венков.

— Когда? — с живым интересом спросил Снегирев.

— Осенью прислали выпускника института. Проработал четыре месяца, попросился за вещами в город. Приехал-то он налегке, это верно. Отпустили на неделю. Ждали три недели. Вместо него пришла бумажка из управления сельского хозяйства, что пришлют другого.

— Значит, где-то в городе устроился, — без сомнений предположила Анна Семеновна. — А парень неплохой, видный такой, обходительный. Мы уж было обдумывали, на ком его оженить.

Осмотрел Снегирев откормочное отделение, пощупал животных, спросил:

— Выполните квартальный план по сдаче мяса?

— Обязательно, — не задумываясь, ответил Венков. — Но придется вместо сорока голов полсотни сдавать: привесы маловаты.

— Корма, Николай Семенович?

— Корма, Петр Павлович. Картошки и той мало даем.

— Не только у вас так, — задумчиво произнес Снегирев.

Только перед вечером Снегирев с Венковым вышли из ремонтной мастерской. Как и в свинарнике, секретарь райкома все осмотрел внимательно, выслушал жалобы на нехватку запасных частей.

— Какая-нибудь мелочь, копейка ей цена-то, а мы ее сами делаем, и обходится она дорого, — говорил Филатов и тут же брал в руки деталь, изготовленную в мастерской. — И будет она недолговечной: не той марки сталь, не можем термически обработать как надо по технологии.

Снегирев в смущении согласно кивал головой — видел, оборудование изношенное, организация работы кустарная.

— Будет со временем досыта, — это были единственные слова, какие он считал возможным сказать. Люди знают, по какой причине нехватка во всем, — война, но у них иссякает терпение.

— Технику надо беречь, — сорвалась у него ходкая фраза, к которой все давно привыкли.

— Правильно, надо, — отвечали ему. — Вот исправные машины, смазанные, простоят зиму под открытым небом и уже требуют ремонта.

— Это общая беда. И в совхозах мало гаражей, сараев для зимней стоянки тракторов, комбайнов, других машин.

— Гараж мы расширим этим летом, — пообещал Венков. — И построим стоянки для тракторов и комбайнов. Пока навесы, а потом бетонируем полы, поставим легкие стены. В планах есть.

— Насчет планов я хочу спросить, — вылез из-под полуразобранного трактора пожилой мужичок маленького роста, весь испачканный маслом и копотью. Держа в одной руке ключ, а в другой обтирочные концы, он ввинтил в Снегирева колючие глазки. — Читал я в газете быдто где-то… на Кубани ли, на Украине ли, не помню где… хотят колхозникам платить одними деньгами, как на заводе. И никакой натуры.

Один за другим стали подходить механизаторы, смотрели на Снегирева с ожиданием — что он ответит. Разговор у них меж собой об этом уже был не раз.

— Да, есть такая идея, — сказал Снегирев, усаживаясь на подставку для коленчатых валов и давая этим понять, что будет разговаривать без спешки. — Есть такая мысль. Представьте, что всю продукцию колхоз поставляет государству. Колхозники не получают на трудодни ни зерна, ни овощей, словом — никаких продуктов. Все, что надо колхознику, он покупает в государственных магазинах. Какая выгода государству? Оно получает всю продукцию, произведенную в стране, и лучше может распоряжаться ею. Не нужны будут рынки в городах. Какая выгода колхознику? Он освобождается от необходимости вести личное хозяйство, держать корову, овец, птицу. Он будет работать в общественном хозяйстве и получать зарплату два раза в месяц. У колхозника будет больше свободного времени для культурного развития, для отдыха.

Когда Снегирев умолк, долго стояла тишина. Лишь слышалось покашливание да ширканье спичек о коробки, как будто все сговорились сразу закурить.

Тот же чумазый маленький мужичок решительно произнес:

— Не пойдет! Не пойдет эта затея!

— Почему? — Снегирев посмотрел ему в глаза, теперь уже не колючие, а робкие, трогательно страдающие.

— Ладно, — горячо произнес мужичок. — Будем мы получать деньгами. Пускай и хорошие деньги будут. Намучаемся с деньгами-те. Купить хлеб надо каждый день. Значит, выпекать его надо каждый день, в каждом селе.

— А зачем в каждом? — спросил Снегирев.

— А как жа! Ну-ка, развези его в бездорожье, в пургу, в мороз из одной пекарни в десять деревень. А? И помороженной привезут, и черствой.

— А то и совсем несколько дней не привезут, — подбросил кто-то из толпы.

— Запросто, — подтвердил еще один голос.

— Ну вот, — горячился мужичок. — Не миновать строить пекарни в каждом селе. Где побольше, где махонькую, а без пекарен не обойтись. Ну, наладили с хлебом. А мясо? Опять магазин. И мясо, как и муку, из города привозить или морозильник строить. И опять в каждом селе. Так ведь? — Мужичок обращался уже к товарищам. — А молоко? Его в молоковозах в город возим, а тогда, значит, так: отвезли в город, там его переделают из жирного в постное, а потом цистерны по селам повезут на продажу. И опять же каждый день. А овощь? Картошка? Не-е-ет! — Мужичок замотал головой в треухе. — Не пойдет! Замучаемся.

Одобрительные голоса посыпались со всех сторон:

— Сначала надо устроить пекарни, магазины.

— Где там! В копеечку въедет.

— Мы, — опять перебил всех мужичок, — мы себя надежнее чувствуем, когда в сусеке зерно, в хлеву корова, хряк, овцы, куры, в погребе картошка, капуста… надежнее, чем при деньгах в кошеле. Деньги подешеветь могут, а хлеб, корова — всегда в цене. И в любой час — хошь испеки хлеб, хошь надои молока, свари курицу… Так ли я говорю?

— Так, — дружно выдохнули в ответ.

— Это, товарищи, пока идея. Где-то попробуют, проверят на опыте, и сами колхозы будут постепенно переходить на денежную оплату. Сначала не будут выдавать зерно. Личное хозяйство останется. А в далеком будущем, конечно, будет только денежная оплата.

Видел Снегирев, что грустно молчаливыми оставались люди, когда они с Венковым уходили из мастерской. Прощаясь, Венков сказал:

— Напугались новизны. Например, механизатор с женой-дояркой зарабатывают в переводе на деньги, к примеру, триста рублей. Предложи оплату только деньгами — не согласятся. Психологически еще не готовы. Да и насчет пекарни и торговли хлебом они правы. Сначала наладить это надо, потом на денежную оплату. В пригородных селах при хорошем транспорте может привиться, а у нас…

— А этот, активный оратор-то, думающий. Кто он?

— Тракторист. Хороший работник. На собраниях никогда не выступает, а тут прорвало.