Николай Вавилов

ПРОТИВОСТОЯНИЕ

В ответ на постановление Наркомзема СССР о необходимости «сократить время на выведение сорта до 3–4 лет» Лысенко выступил с обещанием создать скороспелый и высокоурожайный сорт пшеницы за два с половиной года: он знал, что новую форму получить нетрудно при наличии подходящего исходного материала. А он был, и весьма богатый. И для переделки, и для гибридизации. Ну а то, что истинно выдающийся сорт можно получить только при научно обоснованном «конструировании», причем с обязательным учетом генетических особенностей растений, «создатель рекордов» в расчет не брал.

По мнению Вавилова, разногласия ВИРа с ВСГИ — Всесоюзным селекционно-генетическим институтом состояли в следующем: «Одна школа, одно вероучение возвращает нас в значительной мере назад, к Ламарку», а наследственные изменения следует отличать от ненаследственных. Например, если хорошо удобрять почву под растениями, то у них будут более крупные побеги, листья, семена, но это вовсе не означает, что изменилась их наследственная природа. Другое расхождение заключается в том, что по теории Лысенко сложную гибридизацию можно заменить гораздо более простым приемом — прививкой. Но утверждения, что любые признаки таким путем можно передать от одного растения другому, отнюдь не соответствуют действительности, и это уже доказано историческим опытом прививок. «Генетика, — подчеркивал Вавилов, — прежде всего физиологическая наука, и ее основная задача состоит в том, чтобы переделать организм, для этого она и существует и формировалась как наука. В ходе исследований она доказывает, что не так просто изменить наследственную природу, как многим показалось. Были попытки сломать природу, пытались ее сломать, но не сломали. Оказалось — сложнее…»

В 1935 году начал выходить журнал «Яровизация» под редакцией Лысенко и Презента. Опубликованная в первом номере своего рода программная статья удивила и разочаровала Н. И. Вавилова. «В самом деле, — писал Лысенко, — чем занимаются генетики и цитологи… Они считают хромосомы, различными воздействиями изменяют хромосомы, ломают их на куски, переносят кусок хромосомы с одного конца на другой, прицепляют кусок одной хромосомы к другой и т. д. Нужна ли такая работа для решения основных практических задач сельского хозяйства?»

Далее в статье утверждалось, что любой пшенице можно придать преимущества перекрестника, используя ее свойства как самоопылителя, проведя так называемое внутрисортовое скрещивание: «Мы собираем пыльцу от 100–200 растений одного сорта (причем чем большего количества, тем лучше), смешиваем ее, отодвигаем пленку-чешуйку цветка пшеницы и наносим несколько тысяч пыльцевых зерен на рыльце. Проделав это, мы можем спокойно уйти с поля. Мы свое дело сделали. Мы предоставили возможность яйцеклетке выбрать того, кого она хочет. Тов. Презент довольно удачно назвал такое опыление «браком по любви»… Мой тезис гласит, — говорилось в статье, — что ни один сорт самоопылителей на значительных площадях в практике долго не держится».

Однако мировая земледельческая и семеноводческая практика с явлениями естественного генетического вырождения сортов пшеницы, ячменя, овса не сталкивалась! И в своей новой работе «Научные основы селекции пшеницы» Вавилов указывал, что научно обоснованных данных о так называемом «вырождении» сортов у самоопылителей нет, а имеет место нечто другое: «Засорение пшеницы рожью и превращением ее в суржу так же, как и смешение с другими сортами, относится к другому ряду явлений, к механической примеси и действию отбора, вытесняющего исходный сорт пшеницы». Спустя год на сессии ВАСХНИЛ он говорил: «Мы думаем, что первоочередной задачей являются правильная организация сортового семеноводства в колхозах и совхозах, решительный поворот в сторону нормальной организации очистки семян, чистосортность, борьба за хороший сорт. Эти мероприятия нам представляются более важными, более первоочередными, чем проведение внутрисортовых скрещиваний».

Лысенко на это возразил: он и его сторонники могут на полях селекционно-генетического института показать не только вырождение, но и возрождение сорта, более того, за два-три года поднять и наладить семеноводство. Несведущие в этом деле аплодировали будущим рекордам на полях. Рекорды были в моде в Стране Советов.

Вавилов же предлагал совсем другое: был собран богатейший исходный материал для селекции — генетические ресурсы культурных растений и их диких сородичей почти со всего земного шара, уже были разработаны и проверены в селекционной практике различные методы гибридизации, в том числе и скрещивания генетически отдаленных форм, то есть разных видов и даже родов, географически удаленных рас и популяций внутри одного вида, естественных, природных гибридных форм — все это позволяло селекционерам «конструировать» сорта и гибриды, промежуточные и конечные формы с нужными биологическими свойствами и технологическими качествами.

Честность и объективность — главные достоинства настоящего ученого, считал Николай Иванович и убежденно повторял: «на теоретических развилках» опыт и факты решают все. «Я нисколько не сомневаюсь в том, что они, во всяком случае на много процентов, не решают вопрос в пользу Лысенко… Какие бы доводы мне ни представляли, я от своих убеждений не откажусь, раз факты говорят за них, какие бы клички мне ни приклеивали».

Впервые публично о своем несогласии с Лысенко Вавилов заявил в докладе «Пути советской селекции» на сессии ВАСХНИЛ в декабре 1936 года. Методические и чисто теоретические разногласия между учеными не должны препятствовать развитию исследований, считал он, установленными и проверенными фактами, убедительными аргументами и доказательствами, научно обоснованными, только и нужно доказывать свою точку зрения на отказ от генетических исследований и применения их результатов в селекции.

Свой доклад на сессии ВАСХНИЛ Лысенко назвал так: «О двух направлениях в генетике», хотя никаких двух направлений в этой науке не прослеживалось, никакого «механизма», а иначе говоря, закономерностей передачи наследственности от одного поколения другому Лысенко даже не пытался рассмотреть; под словом «генетика» он подразумевал закономерности развития и роста растений — так, кстати, понимали ее многие агрономы и биологи, в том числе и селекционеры. Неудивительно, что Трофим Денисович сам механизм передачи наследственных качеств попросту игнорировал, его эти «детали» не интересовали.

«Дискуссия, которая у нас велась и ведется, — говорил с трибуны Т. Д. Лысенко, — не является простым столкновением мнений отдельных ученых, — она затрагивает важнейшие интересы исследовательской работы. Дело здесь идет не о частных мелких вопросах; дело идет о главной линии направления работ в агробиологической науке. Основным, на чем сейчас заостряется внимание нашей дискуссии, являются взгляды на процесс эволюции растительного и животного мира… Я и мои единомышленники… в корне не согласны со взглядами школы Вавилова и взглядами многих генетиков на эволюцию, на создание новых форм растений. В этом вопросе между двумя направлениями в науке есть принципиальное различие, примирить которое путем договоренности по отдельным мелким частным вопросам невозможно. Я не являюсь любителем в теоретических вопросах. Я с темпераментом дискуссирую только в тех случаях, когда вижу, что мне необходимо для выполнения поставленных практических задач преодолеть препятствия, стоящие на дороге моей научной деятельности. По ходу моей работы так я поступал по отдельным разделам физиологии, по отдельным разделам агротехники, поскольку это касалось яровизации как агроприема. Так я поступил и в разделе селекции. Мне кажется, что по всем этим разделам дискуссия уже закончилась или почти закончилась».

«По всем этим разделам» никакой дискуссии и не было. Никогда и нигде.

Николай Иванович в своем заключительном слове, очевидно, все еще надеялся на скорейшее урегулирование разногласий: «Первое, что необходимо, — побольше внимания к работе друг друга, побольше уважения к работе друг друга. Мы убеждены, что в нашей стране в исключительных условиях, в которых мы работаем, когда за нашей работой следит вся страна, когда наши достижения подхватываются десятками тысяч колхозов, имеются все основания для того, чтобы совершать великие дела. Хотя мы и расходимся по некоторым теоретическим вопросам, у нас одна устремленность: мы хотим в кратчайшее время переделать культурные растения, создать по всем важнейшим культурам для основных районов лучшие сорта. Мы будем работать, вероятно, разными методами в ближайшие годы, будем заимствовать лучшее друг у друга, но основной цели во что бы то ни стало мы добьемся».

Николай Иванович был воспитан как русский интеллигент и вел себя как истинный ученый, а Лысенко и его сторонники не скупились на хлесткие ярлыки: «формальная генетика», «менделисты-морганисты», «вейсманисты», «генетика — бесплодная наука». Развертывалась серьезная — политическая — кампания против генетики вообще.

По просьбе аспирантов и сотрудников Института генетики АН СССР Вавилов подготовил и прочитал пять двухчасовых обзорных лекций по генетике. Привлек к этому и других ученых, в том числе зарубежных — К. Бриджеса, Г. Мёллера, Д. Костова. Это был акт высокого гражданского мужества. Стенограммы лекций ученого сохранились — это по сути интереснейшие очерки о развитии генетики, насыщенные историческими фактами, экспериментальными данными, убедительными примерами, ссылками на выводы авторитетных ученых.

В конце 1936 года «наверху» приняли решение не проводить в Москве VII Международный генетический конгресс, хотя годом раньше Академия наук СССР официально обратилась в международный комитет по организации конгресса с приглашением провести его в Москве, а Совнарком СССР утвердил состав национального оргкомитета. Ученые разных стран уже сообщили о своем участии в конгрессе, да и сам Николай Иванович серьезно к нему готовился.

Когда президентом ВАСХНИЛ стал Т. Д. Лысенко, то вопрос о проведении в СССР когда-либо этого научного форума вообще отпал. Проведение его перенесли в Эдинбург на более поздний срок.

Николай Иванович Вавилов, конечно, тяжело переживал все эти неожиданные для него и унизительные для страны события. Ведь еще задолго до конгресса ему от профессора Крю пришло такое письмо: «Дорогой профессор Вавилов! Как генеральному секретарю седьмого Международного генетического конгресса мне выпала большая честь известить Вас, что организационный комитет единогласно и при всеобщем одобрении избрал Вас президентом конгресса. Более удачного выбора на этот пост сделано быть не могло… Я считаю, что успех конгресса обеспечен заранее. Во-первых, Ваша президентская речь будет, конечно, сообщением большого интереса и важности. Во-вторых, работа в области генетики в СССР в течение последних двадцати лет оставила настолько глубокий след в науке, что совершенно естественно высший пост на конгрессе предоставить представителю Вашей страны».

Однако в Эдинбург и в сентябре 1939 года Вавилов не приехал. Профессор Крю, открывая конгресс в качестве президента, сказал с нескрываемым огорчением: «Вы пригласили меня играть роль, которую так украсил бы Вавилов. Вы надеваете его мантию на мои, не желающие этого плечи. И если я буду выглядеть неуклюже, то вы не должны забывать: эта мантия сшита для более крупного человека».

Вавилов был вынужден обратиться с письмом к секретарю ЦК ВКП(б) А. А. Андрееву и наркому земледелия СССР И. А. Бенедиктову и по такому поводу: «Во время моего отъезда на Кавказ в научную командировку распоряжением президента Сельскохозяйственной академии акад. Т. Д. Лысенко, подписанным им и ученым секретарем Н. Я. Чмора, постановлено утвердить ученый совет ВИРа в новом составе.

Совет утвержден помимо представления директора, безо всякого согласования с ним, в его отсутствие, что считаю действием, совершенно противоречащим конституции наших научных учреждений. Это тем более странно, что я состою директором Института растениеводства 20 лет, и поэтому обход директора в важнейшем вопросе о составе квалифицированного совета, по меньшей мере, является странным.

Более того, из состава совета института, действовавшего до настоящего времени, распоряжением президента изъяты наиболее крупные работники… по принципу изъятия главным образом лиц, придерживающихся научных воззрений иных, чем Т. Д. Лысенко (далее перечислены фамилии 27 сотрудников)… Это недопустимое сведение счетов путем административного вмешательства с наиболее квалифицированной группой по специальностям генетики, селекции и растениеводства…

Я прошу Вашего срочного вмешательства в это дело, чтобы приостановить угрожающий учреждению развал…»

Обращение это осталось без ответа.

Высшей точкой противостояния, пожалуй, можно назвать конференцию по генетике и селекции, проходившую 7— 14 октября 1939 года в редакции журнала «Под знаменем марксизма». Н. И. Вавилов решил «дать бой облысению науки».

Лысенко выступал с основным докладом «Настоящая генетика — это мичуринское учение», и начинался он так: «Плох будет работник (особенно, когда он занимает в науке руководящее положение), если он не будет отметать неверные, застывшие научные положения, мешающие движению практики и науки вперед. А ведь формальная генетика — менделизм-морганизм — не только тормозит развитие теории, но и мешает такому важному делу для колхозно-совхозной практики, как улучшение сортов растений и пород животных.

Успехи нашей прекрасной практики и советской науки колоссальны и общепризнанны. О них я не буду говорить, так как мне кажется, что настоящее собрание хочет от меня узнать главным образом, почему я не признаю менделизм, почему я не считаю формальную менделевско-моргановскую генетику наукой…

Генетикой советского направления, которую мы ценим и которую развивают десятки тысяч людей науки и практики, является мичуринское учение (а в науке я нескромен, поэтому с гордостью заявляю, что успехи есть немалые), и все труднее становится менделизму-морганизму маскироваться всяческими неправдами под науку…»

По инициативе Лысенко президиум ВАСХНИЛ буквально накануне этой дискуссии, даже не заслушав отчета о работе дирекции ВИРа, счел ее неудовлетворительной, нисколько не считаясь с действительным положением дела: огромные посевные площади в стране уже фактически засевали сортами, выведенными с участием образцов из коллекции института, многие были созданы на основе рекомендаций и методических разработок, полученных из ВИРа. Все это мгновенно пришло на память Николаю Ивановичу.

Нестерпимо стыдно было слушать хвастливые заверения докладчика о будущих небывалых успехах ВАСХНИЛ. Вавилов взглянул на товарищей по работе, друзей — почти все с невеселыми лицами. Каково им слушать незаслуженные оскорбления, нелепые обвинения? А хвастовство, откровенно глупое?

Когда Лысенко закончил выступление, не скупясь на улыбку на широкоскулом лице, Вавилов поднялся и начал говорить как можно спокойнее, проще и убедительнее.

— В области теории у нас имели место крупные сдвиги, особенно по разделу отдаленной гибридизации и в познании материальных основ наследственности. Школа академика С. Г. Навашина, которая давно стала ведущей в мировой науке, продолжала успешно работу. Создается крупный раздел генетической цитологии, в которой ведущую роль играет советская наука…

Далее Николай Иванович особо подчеркнул, что никакого кризиса в биологии, в том числе и в генетике, нет: все это выдумано. А о Мичурине, повысил он голос, стоит сказать отдельно.

— Лысенко и его сподручные — это настоящие, подлинные «мичуринцы», а все остальные — нет, не понимают Мичурина, не согласны с ним? Так ли это на самом деле? Не правильнее ли сказать, что «настоящие» сами себе присвоили это звание и повторяют его без конца, хотя многие точно даже и не знают, как, где, в каких условиях работал великий селекционер и что сделал. Жаль, что нельзя сюда, на это собрание, пригласить самого Мичурина — он бы рассказал… Впрочем, можно показать его письма, очень дружеские и доверительные, искренне благодарные. Мичурин настолько ценил достижения генетики, — подчеркнул Николай Иванович, — что своих учеников и помощников направлял к вашему покорному слуге, то есть… в Институт генетики. И некоторые ближайшие ученики Ивана Владимировича до известной степени являются и моими учениками.

Его давно уже беспокоили однобокое администрирование и необдуманные распоряжения Наркомзема и руководства ВАСХНИЛ по так называемому внедрению многочисленных новшеств в производственную практику: научно они были не обоснованы, обходились недешево, окупались плохо, поэтому свои соображения по этому поводу Николай Иванович высказал следующим образом:

— Решение многих спорных вопросов по существу допустимо только путем прямого эксперимента. Необходимо предоставить полную возможность опытной работы, хотя бы с противоположных точек зрения… И, наконец, последнее, что я считаю своим долгом подчеркнуть, — нужна научная, точная апробация предлагаемых мероприятий.

Занимаясь созданием, развитием, налаживанием исследовательской работы во всех учреждениях ВАСХНИЛ, Вавилов и представить себе не мог, что через несколько лет во главе ее окажется человек, с порога отвергающий генетику как науку, игнорирующий мировой опыт, выдвигающий вымышленное им и его помощниками некое новое «мичуринское учение». Вавилов не мог не коснуться поэтому сущности теоретических расхождений с Лысенко:

— Первое расхождение наше — в сущности понимания наследственной и ненаследственной изменчивости. Основой современных знаний в селекции и генетике является различие между наследственной и ненаследственной изменчивостью организмов, в понятии генотипа и фенотипа… Как будто это положение является ныне азбучной истиной, а вот академик Лысенко говорит нам, что различия между генотипом и фенотипом нет, различать наследственную и ненаследственную изменчивость не приходится, модификации неотличимы от генетических изменений. Более того, дело дошло до того, что Наркомат земледелия решает коренным образом изменить методику селекционных станций — по предложению академика Лысенко: путем воспитания, путем воздействия агротехническими методами.

Перехожу к разделу о материальных основах наследственности, о хромосомной теории, — продолжал Николай Иванович. — Я позволю себе как биолог только сказать, что хромосомная теория разрабатывается по существу не менее восьмидесяти лет. Селекционер будет в настоящее время слепым, если не будет знать этой генетической стороны. Отрицать роль хромосом, сводить все к организму в целом, к клетке, значит отодвинуть биологическую науку назад — к времени Шванна…

Третий раздел наших споров, теоретических расхождений, при этом резких, принципиальных, — наше отношение к законам Менделя, явлениям гибридной наследственности. Здесь уже подробно развивали этот раздел. Я только позволю себе как растениевод заявить, что… отрицать Менделя после сорокалетней проверки его, по меньшей мере странно.

Перехожу к следующему разделу. Нам говорят: бросьте заниматься половой гибридизацией, расщеплением, заменим половую гибридизацию вегетативной — куда проще будет дело! Речь идет, таким образом, о серьезном расхождении не только с Вавиловым, а с современным уровнем биологической науки. Мы имеем в науке большой опыт, особенно по этому разделу.

…К разделу о наследственной изменчивости. Никто из современных генетиков и селекционеров не стоит за неизменность генов. По существу генетика как наука имеет право на существование и привлекает нас потому, что она является наукой об изменчивости наследственной природы организмов.

Специфика наших расхождений, — сказал в заключение Вавилов, — состоит еще и в том, что под флагом передовой науки нам предлагают вернуться по существу к воззрениям, которые пережиты наукой, изжиты, то есть к воззрениям первой половины или середины XIX века…

Николай Иванович написал академику М. Б. Митину, председательствовавшему на конференции, своего рода письмо-пояснение:

«…На конференции мы по тактическим соображениям недостаточно остановились на организационных аномалиях. Фактическое преимущественное положение одной стороны используется ныне сознательно для администрирования, злоупотребления положением. Не случайно на конференцию не явились селекционеры-практики, на основе современной теории выведшие сорта, занимающие десятки миллионов гектаров в нашей стране. Люди, больше других давшие стране практически в смысле сортов, такие ученые, как академики Рудницкий, Лисицын, Константинов, профессор Юрьев, селекционеры Шехурдин, Плачек и другие, они оказываются тоже в лагере реакционеров.

Однобокое администрирование на нашем участке принимает характер, могущий нанести ущерб стране. Наркоматы проводят в жизнь положения, непроверенные достаточно в смысле применимости. Так дело обстоит с яровизацией, с внутрисортовым скрещиванием, с так называемым воспитанием элиты, с поздней посадкой картофеля.

Дирижерами науки становятся в широком смысле презенты и Шлыковы. С заднего хода они проникают в Наркомпрос и в другие соответствующие организации, пытаясь дискредитировать точку зрения Н. И. Вавилова, не останавливаясь даже перед программой средней школы.

В исторической перспективе, я в этом нисколько не сомневаюсь, генетическая теория восторжествует, даст огромные практические результаты. Работая 30 лет в области растениеводства, изучая внимательно поступательный ход науки и практики, я нисколько не сомневаюсь и в том, что в настоящее время генетическая теория дает неизмеримо больше, чем противоположная ей точка зрения».

Перед самым новым годом, 26 декабря, Николай Иванович выступает в газете «Социалистическое земледелие» со статьей «Какой должна стать Всесоюзная академия сельскохозяйственных наук им. В. И. Ленина», где развивает свою версию рациональной реорганизации академии, улучшения ее деятельности, исходя из имеющегося уже опыта повышения эффективности исследований. Однако все выводы и предложения ученого остались благими пожеланиями: руководство наркомата земледелия и в целом государства остались к ним глухи. Зато со страниц изданий, из радиоэфира посыпались многочисленные обвинения в адрес генетиков, начались гонения на ученых, продолжавших мужественно заниматься ею. В опалу попали физиологи, ботаники, цитологи и другие ученые из сферы биологии.