Николай Вавилов

ЧЕРЕЗ КРУТОЙ ПЕРЕВАЛ ВОЙНЫ

Научное наследие, которое оставил Н. И. Вавилов, не только велико и разнообразно, но и необычно богато по содержанию, насыщено идеями и проектами, по сей день требующими изучения и разработки. Но его имя могло войти в историю и только за собранную им коллекцию «зеленых шедевров» планеты.

Во время блокады Ленинграда ее существование оказалось под угрозой. 23 июня 1941 года первые авианалеты были отбиты, и здание ВИРа на Исаакиевской площади, в котором хранилась коллекция, не пострадало. В начале августа институт начал готовиться к эвакуации. Сотрудники уложили примерно 100 тысяч образцов семян в ящики весом по 20–25 килограммов, еще 20 тысяч образцов уложили в мешочки.

Срочно убирали урожай на опытных полях в Пушкине и Павловске. Машины, перевозившие семена из Пушкина в институт, делали по три-четыре рейса в сутки по дороге, которую постоянно бомбили. Лишь в середине августа ушла из Пушкина последняя трехтонка с коллекционным зерном.

Ящики с семенами в начале сентября погрузили в вагон, который прицепили к эшелону, двинувшемуся на восток. Но в первую же ночь, не доехав даже до станции Мга, поезд остановился: дорога впереди была перерезана противником. Постояв немного, эшелон вернулся назад, его перегнали на станцию Кушелевку.

Стало ясно, что коллекцию, пока не поздно, следует переправить обратно под крышу института. Но как это сделать? Машиной — невозможно: в городе не было горючего. На выручку пришла необычайно ранняя зима — в октябре уже лег снег и держался прочно. Овощеводы Т. В. Лизгунова и В. Т. Красочкин погрузили ящики на санки и благополучно доставили их в институт, хотя расстояние было около десяти километров. И так перевезли все семена. Для страховки наиболее ценные растения продублировали: разделив их на три части, разместили две в подвале самого ВИРа, а одну часть — в доме напротив.

Блокадная зима оказалась на редкость суровой, с морозами до 38 °C, в городе отключили электричество, мебель сожгли почти всю для обогрева помещений. Окна заделали наглухо. Работали при свете фонаря «летучая мышь», а когда закончился керосин, стали зажигать коптилки и лучину.

После открытия в 1942 году ледовой дороги через Ладогу некоторых сотрудников отправили на Урал, в Красноуфимск, куда удалось эвакуировать часть коллекции. Каждому из отбывавших вручали мешочки с семенами. В марте одному из вировцев довелось лететь самолетом. С ним отправили сразу четыре тысячи образцов семян и по одному клубню каждого сорта из коллекции картофеля.

Однако основная часть генофонда все же оставалась в ВИРе, ее круглосуточно охраняли дежурные. Боялись попадания зажигательных бомб, которые не однажды падали на институт, но специалист по рису Д. С. Иванов со своим «боевым звеном» ни разу не допустил пожара. Страшную угрозу для коллекции представляли крысы, расплодившиеся из-за отсутствия кошек, съеденных горожанами: они ухитрялись сбрасывать с полок металлические коробки, в которых хранились семена, от удара те раскрывались — зерно высыпалось. Поэтому коробки пришлось связывать в пачки, столкнуть которые крысам уже было не под силу. Бригада из нескольких человек за день связывала до четырех тысяч коробок, а всего сохранили около 120 тысяч коробок.

Сотрудники боролись с собственной потерей сил и здоровья, получая хлеба в сутки лишь «сто двадцать пять блокадных граммов с огнем и кровью пополам». Но никто из них не прикоснулся к коллекционным семенам или клубням. Сидя за рабочим столом, разбирая коллекцию миндаля, умер хранитель масличных культур и арахиса А. Г. Щукин, скончались от голода хранительница овса Л. М. Родина и знаток риса Д. С. Иванов, погиб при артобстреле ботаник Е. В. Вульф…

С первых дней войны все этажи здания напротив ВИРа на Исаакиевской площади занял эвакогоспиталь, а подвал передали институту для хранения картофеля: тогда в коллекции этой культуры насчитывалось уже более шести тысяч образцов, кроме того, был немалый фонд семенных (посадочных) клубней, размножаемых образцов и стандартных сортов.

…Посадку картофеля в 1941-м закончили как раз в день начала войны. Вся коллекция культурных и диких видов его, вывезенная из Латинской Америки, была высажена на поле в Павловске. Убирали урожай под артиллерийским обстрелом. Ольга Александровна Воскресенская вместе с лаборантками укладывала выкопанные клубни в маленькие мешочки — каждый номер отдельно. Коллекцию успели переправить до оккупации Павловска в подвал госпиталя, туда же привезли семена картофеля, собранные в прошлые годы и хранившиеся в лаборатории за городом.

Когда А. Я. Камераза, селекционера по картофелю, будущего автора многих районированных селекционных сортов, призвали на воинскую службу, подвал с картофелем передали на попечение В. С. Лехновичу, тоже специалисту по картофелю. В картофельном «хранилище» дневала и ночевала О. А. Воскресенская. Комендант ВИРа выдавала на неделю тощую охапочку дров, чтобы поддерживать в подвале нужные для клубней температуру и влажность, поэтому приходилось упрашивать госпитальную команду, рубившую мебель для отопления палат, дать еще вязанку-две щепок. Но вот как-то раз комендант института протянула Лехновичу бумажку — ордер на получение со склада полкубометра дров. Сказала, что раздобыла в райисполкоме. Получить дрова можно было только в одном месте, и это оказалось весьма далеко от института. Начался артобстрел. Но Вадима Степановича это не остановило, и на листе фанеры, как на санях, он привез в подвал свежие сосновые дрова дая обогрева коллекции, собранной Вавиловым и сотрудниками его института.

До начала посадки в 1942 году удалось сохранить почти всю коллекцию картофеля.

Оставшиеся в Ленинграде сотрудники института спасли не только коллекцию растений, но и жизни многих горожан: еще осенью 1941 года они передали городским властям 50 тонн семенного картофеля из тех запасов, которые можно было передать производству. Эти клубни (по нескольку центнеров) раздали совхозам и подсобным хозяйствам для посадки. Так же поступили с семенами многих зерновых культур.

«В тех условиях, когда кругом витала смерть, рушились дома, гибли материальные ценности, институт выпал из поля зрения властей. В декабре умерло от голода двадцать восемь работников института. Небольшая группа людей продолжала сохранять коллекцию. Едва передвигая ноги, они несли службу. Быть у хлеба, беречь его во имя будущего и медленно умирать от голода — пытка нечеловеческая. Но они ее выдержали» — так писала о сотрудниках института, считавших исполнение долга ученого превыше жизни, газета «Правда». И это было правдой.