Николай Вавилов

ВОСХОЖДЕНИЕ НА ГОЛГОФУ

Вначале ученого поместили в одиночную камеру. Однообразные дни тянулись бесконечной чередой. Его деятельной натуре смириться с этим вынужденным бездельем оказалось особенно тяжело. Начал обдумывать книгу, которую уже давно хотел написать.

Но вот 12 августа объявился следователь А. Г. Хват, показал обвинительные материалы. Один из доносов написал Г. Н. Шлыков, работник ВИРа, которого Вавилов не раз критиковал за предвзятость, необъективность, низкий уровень исследований. И вот теперь в тюремной камере ученый читал: «…Пока еще не уничтожены бандиты — Чернов, Яковлев и Бауман (уже арестованные руководители Нарком-зема СССР и сельхозотдела ЦК ВКП(б) — В. III.), надо выяснить, что делали они в плоскости вредительства по организации сельскохозяйственной науки, опытных станций, постановки испытания и выведения новых сортов. Я все больше убеждаюсь, что тут могло быть разделение труда с Вавиловым, как с фактическим главой научно-исследовательского дела в стране в области растениеводства за все время после Октябрьской революции. Не являлось ли внешне отрицательное отношение к нему, а некоторое время и к их марионетке Мурадову А. И. (бывшему президенту ВАСХНИЛ. — В. Ш.) прикрытием подлинного отношения как к сообщникам, — подлости и хитрости этих людей, как доказывает процесс, нет предела.

Просто трудно представить, чтобы реставраторы капитализма прошли мимо такой фигуры, как Вавилов, авторитетной в широких кругах агрономии, в особенности старой… Не является ли в связи с этим и шумиха, поднятая иностранной прессой в конце 1936 года вокруг Вавилова, в связи с «гонениями» на него, затем печатание подложных некрологов по его адресу провокацией, затеянной и организованной им же самим, с его ведома? Ведь это же не случайно, что материал, освещающий положение в Институте растениеводства, который отчасти в копиях находится у вас и который направляли этим людям как представителям партии и правительства, не имел положительных последствий. Мало сомнений и в том, что они могли сигнализировать Вавилову об этом материале.

…Поэтому я и обращаюсь через Вас по всей Вашей системе принять меры к вскрытию обстоятельств, изложенных выше. А узнать досконально о вредительстве в деле организации сельскохозяйственной науки означает то же, что ускоренно освободиться от последствий вредительства».

В папке были собраны и другие доносы, например профессора И. В. Якушкина, а также сотрудников ВИРа А. К. Коля, Ф. Ф. Сидорова, С. Н. Шунденко.

Следователь А. Г. Хват начал допросы Николая Ивановича с таких слов: «Вы арестованы как активный участник антисоветской вредительской организации и шпион иностранных разведок. Признаете ли вы себя виновным?»

«Нет, не признаю, — ответил ученый. — Шпионом и участником антисоветских организаций я никогда не был. Я всегда честно работал на Советское государство».

Вавилов держался спокойно, твердо, отрицал все выдвинутые против него обвинения. Но следователь знал свое дело — фамилия точно отражала его сущность. За прошедшие до суда одиннадцать месяцев он вызывал ученого на допросы 400 раз! Поняв, что опровергать клевету здесь бесполезно, что в существо дела по-настоящему следователь даже не пытается вникнуть, вконец измученный, Николай Иванович подписал «признание».

После этого вызывать на допросы стали реже, и ученый снова взялся за обдумывание книги об истории мирового земледелия. Под рукой не было ни карандаша, ни бумаги — их пришлось выпрашивать у следователя. Трудно поверить, но Вавилов действительно написал в советской тюрьме книгу «Мировые ресурсы земледелия и их использование». Однако рукопись исчезла.

В марте 1941 года допросы возобновились. Вавилова перевели в камеру № 27 Бутырской тюрьмы, где уже сидело более двухсот человек. Один из арестованных — художник Г. Г. Филипповский вспоминал, как впервые увидел Николая Ивановича. Лежа на нарах, тот поднял кверху свои опухшие ноги с посиневшими ступнями: следователь заставлял его стоять непрерывно по многу часов. Лицо Николая Ивановича отекло, под глазами — мешки. Каждую ночь ученого уводили на допрос, а приводили на рассвете. До места на нарах он подчас добирался ползком, соседи помогали ему снять ботинки и лечь. Он почти перестал разговаривать.

Перед судебным заседанием ученого опять перевели во внутреннюю тюрьму НКВД. Хват организовал «экспертизу» научной деятельности Вавилова, включив в комиссию профессора И. В. Якушкина, а заключение ее сочинил бывший аспирант ВИРа С. Н. Шунденко. Для Хвата Шунденко оказался просто находкой. И когда список членов комиссии положили на стол президенту ВАСХНИЛ, тот написал на нем: «Согласен. Лысенко».

9 июля 1941 года состоялась трагикомедия — суд над великим ученым. Он продолжался всего несколько минут. Военная коллегия вынесла приговор: высшая мера наказания.

В помиловании Вавилову было отказано, и его снова перевели в Бутырскую тюрьму — для приведения приговора в исполнение. Но расстрел неожиданно отсрочили.

8 августа 1941 года Вавилов решил написать письмо Берии, возможно, считая, что произошло недоразумение и что стоит только Лаврентию Павловичу вникнуть в суть дела, как все обвинения отпадут сами собой. Просил Вавилов только одного: дать ему возможность закончить в течение полугода составление «Практического руководства для выведения сортов культурных растений, устойчивых к главнейшим заболеваниям», а в течение шести — восьми месяцев завершить составление «Практического руководства по селекции хлебных злаков» применительно к различным зонам страны.

2 октября 1941 года Вавилова снова перевели из Бутырской тюрьмы во внутреннюю тюрьму НКВД, известив, что 15 октября он получит полную возможность для ведения научной работы. Но 15 октября, когда немцы начали подступать к столице, заключенных «этапировали».

29 октября Вавилов был доставлен в Саратов. Он попал в корпус тюрьмы, где содержали в заключении бывшего редактора «Известий» Ю. М. Стеклова, философа, историка и литературоведа академика И. К. Луппола, еще ряд известных работников науки и культуры. Сначала Николая Ивановича поместили в камеру-одиночку, а потом перевели туда, где сидели академик Луппол и инженер-лесотехник Филатов. Здесь он пробыл год и три месяца. За это время арестантов ни разу не вывели на прогулку, они не получали передач или писем.

А надо сказать, жена Елена Ивановна и сын Юрий даже не знали, где он находится. Голодая, бедствуя (с работы ее, доктора наук, уволили без всякого объяснения причин), она регулярно отправляла по почте из Саратова, где жила у родственников, в Бутырскую тюрьму посылки с продуктами — там их принимали, регистрировали… Они и предположить не могли, что Николай Иванович находится совсем близко — в нескольких минутах ходьбы от дома.

25 апреля 1942 года Вавилов снова обратился к Берии с письмом: «…6 августа 1940 года я был арестован и направлен во внутреннюю тюрьму НКВД в Москве. 9 июля 1941 года решением военной коллегии Верховного Суда СССР я приговорен к высшей мере наказания. Как при подписании протокола следствия, за день до суда, когда мне были представлены впервые материалы показаний по обвинению меня в измене Родине и шпионаже, так и на суде, продолжавшемся несколько минут, в условиях военной обстановки, мною было заявлено категорически о том, что это обвинение построено на небылицах, лживых фактах и клевете, ни в коей мере не подтвержденных следствием.

Перед лицом смерти, как гражданин СССР и как научный работник, считаю своим долгом перед Родиной заявить, как уже писал Вам в августе 1940 года, вскоре после ареста, что я никогда не изменял своей Родине и ни в помыслах, ни делом не причастен к каким-либо формам шпионской работы в пользу других государств. Я никогда не занимался контрреволюционной деятельностью, посвятив себя всецело научной работе.

Все мои помыслы — продолжить и завершить достойным для советского ученого образом большие недоконченные работы на пользу советскому народу, моей Родине. Во время пребывания во внутренней тюрьме НКВД, во время следствия, когда я имел возможность получить бумагу и карандаш, написана большая книга «История развития мирового земледелия» (Мировые ресурсы земледелия и их использование), где главное внимание уделено СССР. Перед арестом я заканчивал большой многолетний труд «Борьба с болезнями растений путем внедрения устойчивых сортов». Неоконченными остались «Полевые культуры СССР», «Мировые ресурсы сортов зерновых культур и их использование в советской селекции», «Растениеводство Кавказа» (его прошлое, настоящее, будущее), большая книга «Очаги земледелия пяти континентов» (результаты моих путешествий по Азии, Европе, Африке, Северной и Южной Америкам за 25 лет)…

Мне 54 года. Имея большой опыт и знания, особенно в области растениеводства, владея свободно главнейшими европейскими языками, я был бы счастлив отдать себя полностью моей Родине, умереть за полезной работой для моей страны. Будучи физически и морально достаточно крепким, я был бы рад в трудную годину для моей Родины быть использованным для обороны страны по моей специальности, как растениевод, в деле увеличения растительного продовольствия и технического сырья…

Прошу и умоляю… о смягчении моей участи, о выяснении моей дальнейшей судьбы, о предоставлении работы по моей специальности, хотя бы в скромнейшем виде (как научного работника, растениевода и педагога) и о разрешении общаться с моей семьей (жена, два сына — один комсомолец, вероятно, на военной службе, и брат — академик, физик, о которых я не имею сведений более полутора лет).

Убедительно прошу ускорить решение по моему делу, г. Саратов

Тюрьма № 1

25. ГУ — 1942 года

Н. Вавилов».

Он еще надеялся, еще верил в справедливость…

Весной 1942 года в тюрьме началась эпидемия дизентерии. Заболел и Николай Иванович. Но это не стало последним испытанием. В камеру посадили умалишенного, который то и дело пускал в ход кулаки и зубы, отнимал скудную пайку хлеба…

Летом 1942 года в судьбе Вавилова, казалось, наметились перемены к лучшему. 13 июня 1942 года заместитель народного комиссара внутренних дел В. Н. Меркулов написал председателю Военной коллегии Верховного суда СССР Ульриху о Вавилове и Лупполе ходатайство:

«Ввиду того, что указанные осужденные могут быть использованы на работах, имеющих оборонное значение, НКВД СССР ходатайствует о замене высшей меры наказания заключением в исправительно-трудовом лагере НКВД сроком на 20 лет каждому». Президиум Верховного Совета СССР принял соответствующее постановление, и Вавилов с огромной радостью написал: «Настоящее постановление мне объявлено 4 июня 1942 года».

Обоих академиков перевели из подвала в общую камеру на первый этаж, и Луппола вскоре отправили в лагерь, а Вавилов так и не дождался столь желанного теперь для него события — отправки в лагерь.

Кто-то все время пристально следил за его судьбой, толкал к смерти.

Вскоре Николай Иванович тяжело заболел и 24 января 1943 года попал в тюремную больницу. Дежурная фельдшер сообщала руководству:

«Начальнику саратовской тюрьмы № 1 НКВД ст. лейтенанту т. Ирашину.

Вавилова Николая Ивановича 1887 года рождения, осужденного по ст. 58 на 20 лет, необходимо направить в больницу, температура — 39,6°.

Диагноз: воспаление легких. Корпус № 3, камера № 57. 24/1 — 43 года.

Фельдшерица

(подпись неразборчива)».

Выписка из протокола № 137, составленного на следующий день после того, как Вавилова перевели из камеры на лечебную койку.

«1943 года января 25 дня комиссия врачей больницы НКЗ при Саратовском изоляторе с/п (следственно-пересыльном, очевидно. — В. III.) в составе председателя, начальника тюрьмы ст. лейтенанта тов. Ирашина, врачей — ст. санинспектора Т. О. Турецкого, начальника санчасти Тверитина и врача Талянкера освидетельствовали: ВАВИЛОВА Николая Ивановича 1887 года рождения.

Жалобы свидетельствуемого: жалобы на общую слабость. Объективные данные: истощение, кожные покровы бледные, отечность на ногах. Находится в больнице. Диагноз: дистрофия, отечная болезнь.

Постановление комиссии: подходит под перечень болезней, пункт № 1».

Сохранился еще один — третий — медицинский документ. О смерти Вавилова.

АКТ

о смерти заключенного

Мною, врачом Степановой Н. Л., фельдшерицей Скрипиной М. Е., осмотрен труп заключенного Вавилова Николая Ивановича рожд. 1887 г., осужденного по ст. 58 на 20 лет, умершего в больнице тюрьмы № 1 г. Саратова 26 января 1943 года в 7 часов _ минут. Телосложение правильное, упитанность резко понижена, кожные покровы бледные, костно-мышечная система без изменений.

По данным истории болезни, заключенный Вавилов Николай Иванович находился в больнице тюрьмы на излечении с 24 января 1943 года по поводу крупозного воспаления легких. Смерть наступила вследствие упадка сердечной деятельности.

Дежурный врач: Степанова

Дежурная медсестра: Скрипина

От какого же все-таки заболевания скончался Вавилов: от истощения и дистрофии или от крупозного воспаления легких?

Уже в брежневские времена, накануне 80-летия со дня рождения ученого, члены комиссии АН СССР профессор Ф. X. Бахтеев и писатель М. А. Поповский стали выяснять, когда и как он умер и где похоронен. Обратились к истории болезни и обнаружили, что сам диагноз претерпел изменения, ибо в графе «окончательный диагноз» рукой врача Степановой было вписано: крупозное воспаление легких и энтерит. Степанова фальсифицировала историю болезни и явно по чьему-то указанию, недаром подполковник А. М. Гвоздев, которому были поручены розыски документов, считал приезд Бахтеева и Поповского в Саратов бессмысленным, поскольку «личное дело» ученого, по его словам, сожжено и установить дату и причину смерти невозможно. Он настойчиво и не раз предлагал членам комиссии вернуться в Москву.

О характере погребения Вавилова, как и других заключенных, умерших в саратовской тюрьме № 1, тоже удалось узнать много позднее. Поповский пишет, что один из «похоронщиков», некто А. И. Новичков, в конце января 1943 года подъехал к тюремной больнице на санях, чтобы забрать умерших и отвезти их в братскую могилу на Воскресенское кладбище. Случилась долгая задержка, и ему сказали: умер какой-то знаменитый арестант, которого решено хоронить в чистом белье. Обрядив в чистое, тело уложили в отдельный длинный ящик, и было приказано похоронить его отдельно: ни раньше, ни позже, по словам Новичкова, никто больше не удостаивался такой чести.