Обещание Серебряной Крови

Глава 12 ВСЕГО ЛИШЬ ИЛЛЮЗИЯ

Это началось с ладони правой руки; зуд, переросший в едва уловимый жар, который не был совсем неприятным, пока не появился первый приступ боли, который ощущался так, словно в ладонь вогнали горячий гвоздь. Лукан ахнул, когда жар усилился и перешел на руку. Словно по венам потекла расплавленная сталь. Он вздрогнул, когда еще один укол боли пронзил его кожу, дыхание со свистом вырвалось сквозь стиснутые зубы. Я справлюсь с этим. Просто держи себя в руках. Слезы застилали ему глаза, и он, сморгнув их, посмотрел на свою руку...

Пламени не было.

Вместо этого что-то задвигалось у него под кожей.

Его решимость пошатнулась, когда он увидел выпуклость, которая, извиваясь, поднималась по его предплечью. Боль повторилась, еще более сильная, чем раньше, и на этот раз он не смог удержаться от крика. Его рука начала бесконтрольно трястись, сердце бешено колотилось, дыхание было прерывистым. Новый приступ боли вырвал из его губ еще один крик, глаза расширились, когда он понял, что опухоль становится все больше, а кожа белеет, растягиваясь.

Милосердие Леди, оно выходит наружу...

Кожа лопнула.

Лукан в ужасе уставился на огромную сороконожку с черным сегментированным телом, скользким от крови. Она обвилась вокруг его руки, бесчисленные ножки впились в его плоть, как иглы. Он отчаянно замахал руками, пытаясь схватить существо и оторвать его от своей кожи, но пальцы, казалось, не могли найти опоры на теле сороконожки. Кошмарная тварь, извиваясь, вскарабкалась ему на плечо. Он почувствовал, как жвалы существа щекочут его подбородок, когда оно скользнуло ему под рубашку.

Лукан вскочил со стула и отшатнулся назад.

— Нет, — взмолился он, и желчь подступила к горлу, когда сороконожка, извиваясь, поползла к его паху. — Нет, нет, нет, пожалуйста, пожалуйста...

Он упал на пол, отчаянно срывая с себя одежду, и заскулил, почувствовав, как жвалы существа коснулись его яиц.

Он закричал, закрыв глаза в ожидании взрыва смертельной боли.

Этого не произошло.

Через несколько мгновений он затих, грудь его вздымалась, ноздри раздувались, отдаленная часть его сознания осознавала, что он больше не чувствует скользкого тела сороконожки, извивающейся на нем, — фактически, он не чувствовал боли ни в одной части своего тела. Он судорожно вздохнул, медленно приходя в себя. Иллюзия, подумал он с облегчением, сладким, как нектар. Всего лишь иллюзия.

Именно тогда он почувствовал под собой холодный каменный пол, кислый привкус во рту и смех, эхом разносящийся по комнате. Он слегка покачнулся, поднимаясь на ноги, сбитый с толку прилившей к голове кровью. Его желудок скрутило; он подумал, что его сейчас вырвет, но, к счастью, это ощущение прошло.

— Сэр? — сказал служитель, подходя к нему. — Вы хотите продолжить?

Нет, черт возьми.

— Да, — сумел прохрипеть он.

Раздалось несколько одобрительных возгласов, когда Лукан вернулся к столу. Он поднял глаза и встретился взглядом с Джуро — не промелькнул ли в выражении лица мужчины намек на уважение? Я, черт возьми, очень на это надеюсь. Трое товарищей корсара, конечно, не разделяли подобных чувств, поскольку они насмехались над Луканом и делали еще более непристойные жесты. Он был бы рад ответить каким-нибудь жестом, но не был уверен, что рука не задрожит, если он ее поднимет. Ему было трудно даже просто встать.

— Какое убожество, — прорычал корсар, когда Лукан сел. — Ты блеешь, как испуганная овца.

— Полагаю, ты достаточно их поимел, чтобы понимать, — ответил Лукан.

Леди в Красном гортанно рассмеялась. Наемница промолчала.

— Что, черт побери, ты только что сказал? — требовательно спросил мужчина, вскакивая на ноги.

— Джентльмены, пожалуйста, — сказал служащий, поднимая руку в перчатке, — мы здесь не терпим насилия.

— Закрой свой дурацкий рот, — рявкнул корсар, тыча в воздух пальцем, унизанным кольцом.

— ...и если вы и дальше будете вести себя подобным образом, — невозмутимо продолжил служитель, — вы будете удалены из помещения и лишитесь вступительного взноса.

— Это означает, что ты не получишь его обратно, — объяснил Лукан.

— Я знаю, что это означает, — прорычал корсар. Лукан улыбнулся ему. Продолжай, настаивал он. Ударь меня. Он мог бы сказать, что мужчина думал об этом, сжимая свои мясистые кулаки, но вместо этого проявил удивительную сдержанность и только плюнул на пол, прежде чем снова сесть. Черт. И все же, возможно, это к лучшему. Тело Лукана онемело, конечности отяжелели. Если дело дойдет до драки, он сомневался, что сможет защитить себя, и последнее, что ему было нужно, — настоящая боль от сломанной челюсти. Даже если это означало дисквалификацию корсара. Тогда вернемся к игре.

— Твой ход, моряк, — сказал Лукан, пока корсар изучал пирамиду. — На этот раз шансы хуже.

Мужчина презрительно фыркнул.

— Каждый раз, когда я нападаю на корабль, — ответил он, — я сталкиваюсь с худшими шансами, чем сейчас. Но все еще стою.

С этими словами он нажал на ячейку во втором ряду пирамиды. Его товарищи заулюлюкали, когда пирамида засияла золотом. Корсар откинулся на спинку стула и скрестил свои татуированные руки, ухмыляясь Лукану. Леди в Красном тоже сделала удачный выбор — на этот раз быстрее и по-прежнему без каких-либо признаков беспокойства.

Следующий раунд начался с того, что наемница тоже коснулась золота, хотя ее дрожащая рука свидетельствовала о том, что нервы начали сдавать.

Кровь Леди, подумал Лукан, когда игра вернулась к нему. И снова мы. Его сердце, которое только что успокоилось, снова заколотилось. Ему потребовалась вся его выдержка, чтобы не выдать растущий страх на лице. Четыре к одному, сказал он себе, разглядывая пять ячеек в третьем ряду. Все еще хорошие шансы. Эта мысль была не такой обнадеживающей, как следовало бы.

— Теперь не так быстро, а? — сказал корсар, потирая челюсть. — Тебя что-то расстраивает?

— Только твое уродливое лицо, — ответил Лукан, не отрывая взгляда от пирамиды. Какая? спрашивал он себя, вглядываясь в каждую ячейку, как будто та могла дать какую-нибудь подсказку. Просто выбери одну, убеждал он себя, но, казалось, не мог собраться с силами, чтобы поднять руку — образ синего свечения был еще слишком свеж в его памяти, печальная нота все еще эхом отдавалась в голове. У него скрутило живот, когда он застыл в нерешительности.

— Эй, — крикнул корсар, указывая на служителя, — это занимает слишком много времени.

Служитель бросил на мужчину острый взгляд, но, тем не менее, подошел к столу.

— Сэр, — обратился он к Лукану, — боюсь, я должен вас попросить...

— ...сделать выбор, — прервал его Лукан, отмахиваясь от мужчины. — Да, я знаю.

— Поторопись, сукин сын, — крикнул кто-то из зрителей. Без сомнения, один из друзей корсара.

— Тишина, — рявкнул служитель, терпение которого, наконец, лопнуло.

Краем глаза Лукан заметил, как корсар ухмыляется, и решил больше не доставлять ему удовольствия. Он протянул руку — на удивление твердую — и нажал на ячейку в центре ряда. Не синий, Милосердие Леди, не синий...

Золотое свечение было одной из самых приятных вещей, которые он когда-либо видел в своей жизни, а сопровождающий его звон был музыкой для его ушей. Он откинулся на спинку стула, едва слыша негромкие аплодисменты и пытаясь скрыть свое облегчение. Все еще в игре.

— Ты играешь как испуганный маленький мальчик, — сказал корсар, выпрямляясь, когда игра перешла к нему. — Я покажу тебе, как играет мужчина. — Давай, давай, подумал Лукан. Посмотрим, к чему это тебя приведет. Корсар двигался с той же скоростью, что и раньше, кольца сверкнули, когда он потянулся вперед.

Его бравада не выдержала столкновения с пирамидой.

Подведенные черным глаза мужчины расширились, когда зазвучала монотонная нота, а сверху донесся возбужденный шепот.

— Упс, — сказал Лукан.

Корсар застыл, его мощные мускулы напряглись. Когда он поднял правую руку, она задрожала, обнажив большой волдырь, который образовался в центре ладони, а кожа приобрела нездоровый зеленоватый оттенок. Он стиснул зубы, когда кровоподтек двинулся вверх по его руке, образуя кисты и абсцессы. На лбу у него выступил пот, а глаза так расширились, что, казалось, вот-вот лопнут. Через несколько мгновений вся его рука превратилась в сплошное месиво из кровоточащих ран и гниющей плоти. Он неуверенно поднялся на ноги как раз в тот момент, когда кусок мяса выпал из его руки и с влажным шлепком упал на пол.

— Постарайся не кричать, — с усмешкой посоветовал Лукан.

Корсар закричал.

Наблюдая за страданиями корсара, которые доставляли Лукану далеко не такое удовольствие, как можно было бы предположить по его ухмылке, Лукан надеялся, что первое знакомство этого человека с возможностями пирамиды окажется для него непосильным испытанием. Конечно, часть этой бравады должна была быть вынужденной. И все же он подозревал, что это была хрупкая надежда; так оно и оказалось: как только иллюзия рассеялась и корсар понял, что его рука на самом деле не превратилась в болезнетворное месиво, он поднялся с земли и вернулся к столу. По крайней мере, этот опыт стер ухмылку с его лица. Теперь ковать железо, пока горячо...

— Обезьяна, страдающая запором, — беззаботно сказан Лукан. — Вот на кого ты был похож. Обезьяна, страдающая запором, которая решила, что было бы неплохо намазать свой член медом и засунуть его в гнездо огненных муравьев.

Корсар попытался улыбнуться, но у него получилась гримаса.

— Когда мы здесь закончим, — ответил он, слегка невнятно, — я отрежу тебе язык, раз уж ты его так любишь.

— Твоя мать тоже его любит, так что лучше не надо — ты только ее разочаруешь. — Лукан пожал плечами. — С другой стороны, ты вырос убийцей, вором и дерьмовым насильником, так что, думаю, она и так достаточно разочарована...

Корсар бросился на него со скоростью, которая была тем более впечатляющей, что всего несколько мгновений назад он стоял на коленях, содрогаясь всем телом от рвоты. Несмотря на стремительность нападения, Лукан был готов. Вместо того чтобы попытаться блокировать удар корсара, он стиснул зубы, бросился на пол и перекатился, используя инерцию. Он услышал общий вздох толпы, а затем услышал только шум крови в ушах, когда сильные руки корсара сомкнулись на его горле.

— Где теперь твои умные слова? — прошипел корсар, приблизив лицо к лицу Лукана так близко, что их носы практически соприкасались. Ярость сверкнула в его глазах, когда он усилил хватку. Лукан безнадежно цеплялся за руки мужчины, темнота стала наполнять края его зрения, пока, наконец, не осталось только оскаленное лицо корсара. Ну же, взмолился он, в глубине души задаваясь вопросом, не переоценил ли он эффективность службы безопасности Салазара. Слезы застилали ему глаза, паника усиливалась, когда он пытался дышать, но безуспешно. Давай, давай, давай...

Корсар вздрогнул, широко раскрыв глаза. Давление на шею Лукана ослабло, когда мужчина повалился набок, открыв взору двух охранников, одна из которых держала дубинку, которой, по-видимому, только что ударила корсара по черепу. Рядом с ними с серьезным видом стоял служитель.

— Заняло... ваше чертово... время, — прохрипел Лукан, хватая ртом воздух.

— Мои искренние извинения, сэр, — сказал служитель, пока другой охранник помогал Лукану подняться на ноги. — Как я уже объяснял ранее, мы здесь не терпим насилия — нападавший, конечно, будет дисквалифицирован. — Он кивнул охранникам, которые оттащили потерявшего сознание корсара под яростные оскорбления его товарищей, наблюдавших за происходящим. Одна из них перегнулась через бортик купальни и плюнула в Лукана, проведя пальцем поперек ее горла.

— Вы хотите продолжить, сэр? — спросил служащий. — Учитывая обстоятельства, если вы хотите уйти, я могу позаботиться о возврате вашего вступительного взноса.

— В этом нет необходимости, — ответил Лукан, морщась и потирая челюсть. Хотя, честно говоря, я бы не хотел ничего большего. Он поставил свой стул на место и сел обратно под одобрительные возгласы толпы. — Что ж, это мило, — сказал он, оглядывая стол. — Я предпочитаю, чтобы все было немного более интимно.

— Как и я, — промурлыкала Леди в Красном, поджав свои алые губки, и в ее глазах заплясали веселые искорки. Несмотря на свое ослабленное состояние — не говоря уже о том, что у него были гораздо более насущные проблемы, — Лукан испытывал трепет от того, как она смотрела на него. Эта застенчивая улыбка... При других обстоятельствах он, не теряя времени, предложил бы им немного побыть наедине в более уединенном месте.

— Ваша очередь, по-моему, — сказал он, возвращая ей улыбку.

— Да, — невозмутимо ответила она. — Так оно и есть.

Можешь ждать, сколько захочешь. Лукан, конечно, не спешил возвращаться к игре, но если Леди в Красном и прочла его мысли, то не обратила на них никакого внимания. Она что-то тихо напевала себе под нос, покачивая головой из стороны в сторону, как будто выбирала бутылку вина — красного вина, готов поспорить, — прежде чем прикоснуться к пирамиде.

Снова золото — и ее нижняя губа изогнулась, что могло означать удивление или разочарование. Или и то, и другое.

Наемница раздумывала над своим решением дольше. Лукан молчал — не было смысла пытаться вывести ее из себя, она была слишком хладнокровна для этого. Все, что он мог сделать, это надеяться, что она выберет синее и не сможет справиться с последствиями, хотя многочисленные шрамы, которые она получила, говорили о том, что ей не привыкать к боли. И все же, давайте посмотрим, сможет ли она вынести зрелище сороконожки, выползающей из ее руки. Он поморщился от этой мысли, ужас все еще был свеж в его памяти, и сморгнул ее. Он наблюдал, как наемница протянула руку, но тут же заколебалась, ее пальцы дрогнули прямо перед пирамидой. Синее, мысленно убеждал Лукан, как будто мог как-то повлиять на действия женщины. Выбери синее, выбери синее...

Наемница выбрала золото.

Дерьмо. Страх снова охватил Лукана, и ему потребовалась вся оставшаяся решимость, чтобы его подавить. Ни единого трепетания, сказал он себе, как часто говорил за игорными столами в Парве. Даже на мгновение ока. Мое лицо — маска...

— Вы боитесь.

Лукан поднял глаза и увидел, что Леди в Красном наблюдает за ним, и напряженность ее взгляда никак не сочеталась со страстной улыбкой на ее лице.

— Почему вы так говорите? — спросил он, стараясь казаться беспечным.

— Потому что вы изо всех сил стараетесь казаться спокойным. Но страх берет верх, так? Давит на вас. — В ее словах не было злобы, хотя простая честность задела Лукана гораздо сильнее, чем любая насмешка или оскорбление. Он хотел что-то ответить, но на этот раз не смог подобрать слов. Трудно спорить с правдой.

— Вас пугает вид синего свечения, — продолжила она. — Вы все еще видите его в своем воображении. Фаэронцы с презрением относились к синему цвету, вы знаете об этом?

— Нет, но я знаю о них много другого бесполезного дерьма. Возможно, мы могли бы как-нибудь обменяться впечатлениями.

Женщина поджала свои алые губы и наклонилась вперед, в глубине ее красных глаз мелькнуло веселье.

— Возможно, — промурлыкала она. — Как только вы оправитесь от мучений, которые фаэронцы собираются вам причинить. Если вы оправитесь.

Она играет со мной в мою собственную игру. Лукан улыбнулся ей в ответ:

— Вы думаете, я не смогу с этим справиться?

— Я думаю, вам следует сдаться до того, как мы это выясним.

— Откровенно говоря, — ответил Лукан, не отводя от нее взгляда, — я бы не хотел ничего большего. Но необходимость обязывает. — И долг зовет. Глубоко вздохнув, он протянул руку и коснулся одной из ячеек в третьем ряду пирамиды.

Синее свечение заставило его сердце заледенеть.

Леди в Красном откинулась на спинку стула, все еще улыбаясь, но в ее глазах не было и следа сочувствия.

Лукан ахнул, когда правую руку внезапно словно погрузили в ледяную воду. Его охватил леденящий холод, кожа потрескалась и почернела. Он понял, что это обморожение, и стиснул зубы, когда оно распространилось по плечам и груди. Всего лишь иллюзия. Но он все равно вскрикнул, когда боль поднялась по шее и распространилась по лицу, тихий стон сорвался с его потрескавшихся губ. Это нереально, это нереально... Мысль казалась далекой, как будто его мозг был заключен в лед. Его охватила паника; он почувствовал, как кожа на лице трескается, щеки вваливаются внутрь. Нет, пожалуйста... Он поднял трясущуюся руку и в ужасе увидел, как один из его пальцев — не более чем почерневший обрубок — отломился и упал на пол. К горлу подступила желчь.

Лукан упал со стула, его тело забилось в конвульсиях, когда его вырвало.

Мгновение спустя его поглотила темнота.