Облака среди звезд

Глава 11

По обе стороны канала среди голых уже осенних деревьев стояли ряды домов, фонари ярко горели у каждого подъезда, и мутно-желтые отражения их расплывались на мокром тротуаре. Причудливые тени ветвей колыхались на стенах из красного кирпича. В окнах за опущенными занавесками уютно горел свет. В Ричмонде сохранилось больше всего игривых домиков — памятников георгианской архитектуры, располагавшихся в основном на возвышенности холма, который издавна называли Зеленым рогом, поскольку с одного конца он примыкал к большому парку. Но в вечерней темноте я уже почти не могла разглядеть его очертания.

Нащупав в кармане письмо, данное мне отцом, я подошла к фонарю, чтобы еще раз проверить номер дома и название улицы. В письме было написано следующее: «Дорогой Вальдо, я очень сожалею, что вы оказались в столь плачевном состоянии, и, если могу хоть чем-нибудь помочь, я — к вашим услугам. Руперт Вульвеспурджес».

Тон этого послания, довольно дружественный и проникнутый искренней теплотой, вселял в меня надежду, но тем не менее я не чувствовала в себе достаточно храбрости, чтобы попросить две тысячи фунтов у человека, с которым я не общалась уже много лет.

Удивляло меня и еще кое-что: оказывается, отец поддерживал с ним отношения, но никогда ни словом не обмолвился об этом. Можно представить, как разгневалась бы мама, узнав правду. Она не терпела даже упоминания имени Руперта. Вероятно, этим и объяснялось то, что Руперт надолго исчез из нашей жизни. Некоторое время, еще в детстве, мы с Порцией ужасно скучали по нему. Но ни тогда, ни позднее никто из нас не пробовал отыскать Руперта и встретиться с ним.

До меня донеслись голоса, как раз тогда, когда я подошла к дому номер 10, который и должен был быть домом Руперта. Я позвонила, прислушиваясь к разговору, и дверь почти сразу же открылась. На меня повеяло теплом, растворившемся в прохладе осенней ночи. Я вошла в прихожую и начала снимать шарф и пальто.

— Привет, курочка моя, — услышала я женский голос.

Девушка с пышным бюстом и накрашенными блестящими тенями глазами поцеловала меня в щеку, поставив бокал с вином на тумбочку. Я узнала ее голос. Несколькими часами ранее мы говорили с ней по телефону — я звонила, чтобы попросить разрешения на визит к Руперту. Девушка произносила имя Руперт как Вуперт, она сообщила, что они с Арчи устраивают небольшую вечеринку, и я поначалу подумала, что мне следует отложить нашу встречу, но она добавила, что Руперт на следующий день улетает в Нью-Йорк, и если мне действительно необходимо с ним увидеться, то лучше посетить его сегодня вечером.

Девушка провела меня в комнату — прямиком на ночную пирушку. Что-то в окружающей обстановке напоминало мне одновременно и шик Веймарской республики времен упадка, и изысканные детали в стиле любимого фильма Руперта «Кабаре». Двое молодых людей в строгих черных костюмах играли на пианино, а рядом на саксофоне импровизировал негритянский джазист. Мне показалось, что моя юбка и строгий жакет, позаимствованные у Порции и заменившие мне желтое шелковое платье, оставленное сестрой в доме Дмитрия, как-то мало подходили к этой праздничной атмосфере.

— Я и есть Хэрриет Бинг, — сказала я девушке, стараясь не смотреть на ее великолепную грудь, — мы говорили с вами по телефону.

— Да, да… Привет, дорогая. А я — Уотлинд, Розалинда… — Она вздохнула, и ее совершенные формы заколыхались под тонкой тканью платья. Не могу сказать, что женская грудь когда-либо вызывала у меня интерес, но броская внешность этой девицы являла слишком ощутимый контраст с моей худобой и невзрачностью, и я невольно в ее присутствии чувствовала себя немного неловко. — Так это ты звонила?

— Да.

— Дорогая Хэрриет, — она подняла бокал шампанского и посмотрела на меня сияющими глазами, — правда, забавно получилось? Вуперт и Арчи умеют устраивать вечеринки.

— Мне нужно поговорить с Рупертом. Но, может, я пришла не вовремя…

— Я очень люблю Вуперта. Даже слишком. Но он никогда не принимал меня всерьез… — После нескольких ее фраз я поняла, что у нее сильно нарушена дикция, — она умудрялась искажать даже самые простые слова.

Розалинда опустила глаза и огорченно вздохнула.

— Может, мне лучше прийти в другой раз…

— Не беспокойся, дорогая, Вуперт такой внимательный, но только не ко мне… — она оглянулась вокруг и указала мне куда-то в угол гостиной, — да, не ко мне…

Затем она повернулась и, печально посмотрев на меня, быстро удалилась.

Пройдя по комнате, я увидела Руперта, окруженного гостями. Он был одет в короткий узкий пиджак, волосы его, темные и блестящие, были зачесаны назад, открывая высокий красивый лоб. Лицо покрыто белилами, брови подведены черной краской, а губы — ярко накрашены. Он что-то рассказывал взахлеб, веселя слушателей.

За окном, около которого я оказалась, открывался великолепный вид в сад. Я закрылась руками от света, озарявшего гостиную, и прижалась носом к стеклу.

— Привет, ну и как он вам?

Я повернулась и увидела рядом седоволосого мужчину. На нем были пиджак и галстук, верхняя пуговица его рубашки была расстегнута. Судя по его виду, он не принимал активного участия в вечеринке, а предпочитал держаться в стороне.

— Сад? Просто прелесть. В городе сады такие убогие, а этот — настоящее чудо. Но я думала… — Я снова оглянулась и посмотрела на Руперта, продолжавшего свое выступление, — в нем было столько легкости и артистизма, что можно было подумать, будто он всю жизнь провел на сцене, хотя ни красивым, ни даже симпатичным, в обычном смысле слова, я бы его не назвала. Должно быть, до сих пор я отождествляла его с героями тех историй, которые мы так любили в детстве. — Я не ожидала, что он так изменился, полагала… — И снова умолкла, не зная, как выразить первое впечатление, и опасаясь сболтнуть лишнее. — Мы давно не виделись, раньше он был очень замкнутым…

Незнакомец уныло взглянул на меня, а затем на Руперта. Я успела заметить ядовитую усмешку на его лице, которая тут же исчезла.

— Вы не пьете. — Он наполнил мой бокал, взяв с ближайшего столика бутылку. — Не хотите посидеть? Я уже настоялся за сегодняшний день, так что ноги не держат, к тому же вино крепковато.

— Вечеринка, по-моему, вполне удалась, — продолжала я, прервав затянувшуюся паузу.

— Может, окликнем его, а? — предложил мой случайный собеседник.

— Нет-нет, ни в коем случае, — поспешно отозвалась я. — Я не хочу никому мешать, не хочу испортить людям праздник, наверное, мне лучше пойти домой.

— Да ну, бросьте, здесь никто никому не мешает… — Он посмотрел на меня так пренебрежительно-скептически, что мне захотелось поскорее от него отделаться. К счастью, в гостиной был полумрак, и он вряд ли заметил мое недовольство. К тому же было очень жарко, и я боялась, что потечет мой макияж, а зеркала нигде поблизости видно не было. — Вы ведь актриса, да? — В его голосе обозначилось любопытство. — Дайте-ка я попробую угадать: вы сыграли в спектакле, который с треском провалился, а теперь вам нужно, чтобы о вас написали реабилитирующую статью.

— Нет! — Его наглость возмутила меня. — Мы были друзьями с Рупертом…

— Правда? — Он явно не верил мне.

— Правда. И даже очень, — повторила я с вызовом, — он был близким другом моей семьи. И хотя на десять лет старше меня, в детстве мы с ним часто играли вместе. Строили замок в Вороньем лесу.

— Вороньем лесу? Ну надо же! — Лицо его приняло серьезное выражение, вероятно, мои доводы произвели на него должное впечатление. Я немного успокоилась, ощутив себя победителем. А он со смехом добавил: — Я тоже увлекался Вальтером Скоттом. Но с тех пор прошло много лет. Неужели сейчас кто-нибудь его читает?

Вдруг, утомленно вздохнув, обратился ко мне:

— Хэрри…

Я вздрогнула от неожиданности. Только один-единственный человек называл меня так, и я просто застыла в недоумении.

— О Боже мой! Как ты мог, как тебе не стыдно! Черт, ты такой вредный…

Руперт, а это он оказался моим странным собеседником, взял меня за руку:

— Остерегись ругать меня, ведь ты пришла ко мне в гости с какой-то просьбой…

— Ты так нечестно поступил со мной, зачем ты меня дурачил?

— Ты тоже нечестно поступила, спутав меня с Арчи.

— Это все из-за волос. Ты выглядишь старше, чем я думала, то есть, извини, я хотела сказать…

— Тебе не нравится?

— Н-н-нет, я не то хотела сказать, просто очень необычно, но так даже лучше. Я ничего не имею против седины.

— А мне тем более все равно. Это наследственная черта, все мужчины в нашем роду рано седеют.

Теперь я очень внимательно и с интересом принялась разглядывать его лицо. За много лет разлуки я действительно совершенно позабыла его черты. И дело было не только в седине. Реальный Руперт совсем не походил на того, чей расплывчатый образ еще хранило мое воображение. Теперь у него было жесткое, волевое лицо, прямой нос и квадратный подбородок, только глаза оставались прежними — большие и темные, с каким-то неевропейским разрезом, унаследованным от матери.

— Ты была той еще штучкой, у тебя частенько бывало дурное настроение, и ты все время молчала, когда у тебя выпали передние зубы.

Он, вероятно, забыл, что когда-то хвалил меня за храбрость.

— Ты уже напился до потери памяти.

— О нет! Я все отлично помню, — возразил Руперт. — Что с Вальдо? Расскажи мне, что случилось.

Но все, что я могла добавить к сведениям, почерпнутым Рупертом из газет, касалось только деталей следствия: отпечатков пальцев и показаний костюмерши, а также двух работников сцены, которые выбежали на крик и не увидели никого, кроме отца, ни рядом с убитым, ни поблизости.

— Вот что мне совсем непонятно, — сказал Руперт задумчиво, — почему Вальдо не сказал сразу, что он не убивал.

— Ты же знаешь, у него такой характер — он склонен ко всяким экстраординарным поступкам, лишь бы привлечь внимание публики. Ему казалось, что это все еще игра, он даже не осознал в ту минуту всю серьезность случившегося.

— Мне надо немного протрезветь, пойду суну голову под холодный душ, — он встал с дивана, — не уходи, я сейчас вернусь.

Я осталась на месте. Вечеринка шла своим чередом, музыканты наигрывали хиты Курта Уэйлла.

В это мгновение я услыхала голос, явно обращавшийся ко мне. Я подняла глаза и увидела Макса Френшэма. Он сел около меня на диван.

— Я видел, как вы пришли, но не мог отойти от Марины Марлоу, пока она не уехала. Вы же знаете, как она обидчива.

— Не знала, что она тоже здесь. — Я невольно отвернулась, стараясь скрыть волнение, — мне не очень-то было приятно слышать имя этой женщины. — Вы что, были ее кавалером сегодня?

Макс пожал плечами:

— Она страдает нарциссизмом и оценивает всех только по степени внимания, выказанного ее персоне. Если она сочтет, что я достоин быть с нею рядом, то мне достанется главная роль в следующей пьесе с ее участием.

— А как чувствует себя Каролина? — Я с трудом вспомнила имя его жены, дабы перевести разговор на другую тему.

— Неплохо. Но, если честно, я сильно за нее беспокоюсь.

— А что вызывает ваши опасения?

— Ей приходится принимать слишком много лекарств, сначала снотворных, потом наоборот — тонизирующих. От переутомления, от депрессии, от каких-то бесконечных нервных болезней. Невыносимо видеть, как она страдает. — Я несказанно удивилась его словам: Каролина представлялась мне непробиваемой, как железобетонная плита. Но, видя, как расстроен Макс, не могла усомниться в его искренности. — Если бы вы только знали, Хэрриет, как много вреда принесло ей это проклятое наследство.

— Я не знала, что она получила наследство.

— Давно. У ее отца были земли в Новой Зеландии. Представьте себе, что вам не нужно думать о куске хлеба, у вас есть все, чего бы вы ни пожелали. Всякий в таком положении почувствовал бы себя хозяином жизни. Каролине ведь никогда не нужно было работать, она никогда не сталкивалась ни с какими трудностями и в результате почувствовала себя выше всех остальных, талантливее, умнее, оригинальнее… Она даже захотела стать актрисой. Господи, — он обхватил голову руками, — иногда я сам не понимаю, как мог влюбиться в нее! — Но что я все говорю о своих делах, как ваш папа?

— Так себе…

Макс тронул меня за руку:

— Вы ведь не сомневаетесь, что он невиновен? Я жизнью готов поклясться. Он просто не способен совершить убийство. Кто угодно, только не он.

Я была так благодарна ему за эти слова, что даже не почувствовала, как сильно он сжал мое запястье.

— Я знаю, какая это трагедия для вас… — Вероятно, он имел в виду то, что мой отец оказался в тюрьме. — Почему бы нам не пообедать вместе на следующей неделе? Где-нибудь в уютном, тихом месте. Мы могли бы побеседовать обо всем… — Он уловил явную растерянность в моих глазах и поспешно добавил: — Не поймите меня превратно. Вы ведь красивая молодая женщина, а я несчастный женатый мужчина. Но у меня нет дурных мыслей на ваш счет.

Он грустно улыбнулся.

— Я вижу, что появился не вовремя, — раздался голос Руперта, — но, с вашего позволения, я хотел бы похитить у вас эту прекрасную юную особу для деловой беседы.

Макс тут же поднялся с дивана:

— Привет, Руперт, я думал, ты в Италии.

— Я возвращаюсь туда завтра утром.

— И куда на этот раз?

— Во Флоренцию.

— Ну, я пойду, с вашего позволения. — Макс улыбнулся мне: — Не забывайте, о чем мы договорились. — И повернулся к Руперту: — Спасибо за отличный вечер. Все, как всегда, очень удачно.

— Это Арчи стоит благодарить, без него ничего не вышло бы.

— До свиданья, Макс, — я помахала ему рукой на прощанье. Судя по его движению, он надеялся, что я позволю прикоснуться к себе еще раз, однако я воздержалась. — Надеюсь, Каролине станет лучше.

— Пойдем, нам уже пора… — Руперт взял меня под руку и повел сквозь толпу гостей прочь от Макса.

— Твои друзья не обидятся, что ты их покинул? — спросила я, когда мы подошли к двери.

— Не смеши.

Руперт поймал такси прямо около дома, и мы сели в машину.

— Так на чем мы остановились? — заговорил он, как только мы покатили по шоссе. — Ты о чем-то хотела попросить меня?

Он молча выслушал мой рассказ о том, в каком положении оказалась наша семья после ареста отца.

— Понимаешь, — сказала я в завершение, — у нас почти не осталось денег, чтобы платить за хлеб и молоко, за воду и газ. Нас шесть человек, а сейчас у нас еще живет Ронни. Это такая дурацкая идея… Я бы ни за что не стала просить тебя, если бы папа не настоял. Он сказал, что ты единственный, кто может… кто может… — Мне смертельно не хотелось продолжать, и больше всего я боялась, что он решит, будто отец обратился к нему, напоминая о том, что Руперт обязан нам за прошлое гостеприимство… — Вообще, ты единственный наш близкий друг…

Руперт не глядел на меня. Трудно было понять, сердится ли он или просто размышляет над моей просьбой.

— Сколько тебе нужно денег?

— Две тысячи фунтов. — Только сейчас я вдруг осознала, как велика эта сумма, и мне стало невыносимо стыдно за свою дерзость. Что может быть унизительнее, чем просить взаймы? Насколько это тяжелее и неприятнее любой другой проблемы в человеческой жизни! Я чувствовала, что ни за что на свете больше не соглашусь вновь испытать этот позор!

Руперт молчал еще довольно долго. Я уже собралась было сказать ему, чтобы он позабыл о моих словах и больше не вспоминал об этом, когда он наконец ответил:

— Я не дам денег.

— И правильно! — выпалила я. — Это было глупо — мне не следовало просить! Просто ужасно…

— Замолчи, пожалуйста, и послушай. Если даже я дам эти деньги, вам не хватит их и на два месяца, и вы опять окажетесь в том же положении. Две тысячи фунтов ничего не изменят. В вашей семье ни один человек не умеет нормально расходовать деньги. Вы тратите их, даже не задумываясь.

Я мрачно кивнула. Он говорил весьма обидные вещи, но, к сожалению, это была правда.

— Что я действительно могу сделать, так это оплатить ваши счета за продукты, воду и электричество. Но при условии: ты, Брон, Порция и Офелия найдете себе работу. В вашем распоряжении две недели. Желательно, чтобы работа была хорошо оплачиваемая, но, возможно, поначалу придется согласиться на то, что предложат. Любая другая помощь вам больше повредит, чем пойдет на пользу. — Я ничего не сказала ему. Мне трудно было представить Офелию, каждое утро оправляющуюся на работу. — Каждый из вас должен зарабатывать деньги, постарайтесь ограничиться только самым необходимым. Хорошенько продумайте все расходы на электричество, питание, телефон, такси. Большая часть ваших денег будет уходить именно на это, и только то, что будет оставаться, вы сможете трактовать по своему усмотрению — покупать сигары, сумочки из крокодиловой кожи, помаду или еще какие-нибудь мелочи.

Я все еще пыталась вообразить себе Брона или Офелию, которые садятся в автобус, чтобы ехать в какую-нибудь контору.

— Боюсь, это будет для тебя слишком обременительно, — осторожно заметила я.

— Немного, возможно. Но тебя это не должно беспокоить. Вам предстоит более тяжелое испытание, чем мне. Всю жизнь вы целиком зависели от гонораров и доходов отца, и эту привычку нелегко преодолеть.

— Да, — кивнула я, вынужденная признать его правоту, — это было слишком эгоистично и неразумно с нашей стороны.

— Прежде всего это было вредно и даже опасно для каждого из вас. — Он вздохнул и пожал мою руку. — По-моему, не следует читать тебе нотации, к тому же я устал сегодня. Держи меня в курсе. В четверг я вернусь в Лондон. Не забудь — у вас две недели.

— Но что же нам делать?

Руперт посмотрел на меня с нескрываемым раздражением: — Начнем с тебя. Чем ты хотела бы заниматься?

— Я пишу стихи, но, мне кажется, их никому не стоит показывать.

— За стихи, издавай ты их хоть томами, никто платить не будет. Завтра перед отъездом я позвоню Сидни Поудмору, помощнику редактора «Брикстон Меркьюри». По моей рекомендации он возьмет тебя в штат начинающим репортером.

— Журналистом? — Я сразу же вспомнила о Стэнли Нормане и обо всех прочих представителях прессы, часами толпившихся у нашего дома, дабы состряпать очередную скандальную статейку о жизни семьи Бингов, и в отчаянии крикнула: — Я не смогу!..