После того как мы въехали на территорию деревни, дорога стала более узкой, и я заметила, что она и вправду все время поднимается вверх. Я даже испугалась, как бы мы не скатились обратно, поскольку к вечеру из-за мороза стало довольно скользко. Арчи вел машину очень осторожно, но периодически колеса пробуксовывали, и мы опасались, что застрянем.
Дирк, предчувствуя конец путешествия, поднялся на задние лапы и нетерпеливо скребся в окно.
— Ну, вот и все! — провозгласил Арчи и откинулся на спинку кресла, остановив автомобиль. — Приехали…
Руперт посмотрел на него с благодарностью:
— Мы все-таки успели.
Снег сразу же ударил нам в лицо, как только мы выбрались на улицу. Я поначалу остановилась, ослепленная ярким светом из окон, украшенных новогодними гирляндами. Ветер свистел где-то над вершиной горы, и Руперт поспешно повел нас с Корделией к входу, открыл перед нами дверь. Я переступила порог и оказалась в большой прихожей. Около лестницы стояла красиво украшенная, пушистая елочка. Навстречу нам спускалась полная, немного грубоватая женщина в очках.
— Руперт, дорогой мой! И Арчи приехал! — Я была немало удивлена, обнаружив, что ей не меньше пятидесяти. — Погода — просто кошмар, вы небось до костей промерзли!
Она пригласила нас пройти за ней следом, но сама не выпускала Руперта из объятий.
— Чудесно доехали, — возразил Руперт. — Как твои дела, Мэгги?
— Отлично, я очень рада тебя видеть. — Она потрепала его по щеке широкой крепкой рукой. — Арчи! Вы застали меня еще в фартуке… — Она была одета по-домашнему, в коричневую длинную кофту и маленький передник — мы появились в самый разгар кулинарных приготовлений к празднику.
— Здравствуйте, Мэгги, — Арчи галантно поцеловал ее руку, — вы, как всегда, прекрасны, и фартук с этим платьем вам очень идет.
Под кардиганом леди Пай было надето длинное желтое платье.
— Бессовестный обманщик, — рассмеялась хозяйка.
— Это Хэрриет Бинг, — представил меня Руперт, — и ее замечательный питомец по имени Дирк. Кстати, спас нас в темном лесу.
Леди Пай взяла мою руку и слегка пожала. Лицо у нее было совсем некрасивое, с крупными, грубоватыми чертами, и крашеные светлые волосы, завитые и уложенные, напоминали облако правильной формы, но было видно, что у нее добрый нрав и отменное чувство юмора. Она как-то расположила меня к себе с первого взгляда.
— Приятно познакомиться, мисс Бинг, хорошо, что вы не отказались приехать к нам в гости. Но дорога вас, должно быть, очень утомила! — Я заметила, что у нее очень сильный северный акцент.
— Это моя сестра Корделия.
— Милое дитя! Добро пожаловать. Вы замерзли, да? — Корделия, порозовевшая от мороза и свежая, потрясла золотистыми кудрями. — И промокла насквозь! Поднимайся наверх, тебе надо переодеться, а то простудишься. О, я еще вас не познакомила с Джанет. Милая, где же ты?
Джанет стояла за нашей спиной у елки, держа в руках груду шариков и мишуры. Они выглядели каким-то инородным ярким пятном на фоне ее темного платья, пепельных волос, собранных сзади в хвост, и бледного лица. Только на груди у нее слабо поблескивала вышивка; ее вид почему-то заставил меня вспомнить наших монастырских воспитательниц. И почему-то сразу я почувствовала себя виноватой, разумом понимая, что для этого нет никаких причин. Она была хороша собой, но в ее лице было нечто, заставляющее предположить непреходящую душевную печаль или несчастливую судьбу, с которой ей пришлось смириться. Мэгги взяла у нее елочные украшения и положила их в коробку.
— Это миссис Уэйл, моя подруга и компаньонка, не знаю, как бы я со всем справлялась, если бы не ее помощь.
Миссис Уэйл протянула мне руку, но вовсе не для пожатия, как я решила поначалу, а для того, чтобы забрать у меня чемодан. При этом она даже не подняла головы и не взглянула мне в лицо.
Наверху вдоль балюстрады на стенах висели картины, окно в самом конце коридора было наглухо занавешено. Я поднялась по ступеням вслед за Мэгги. За одной из дверей горел свет, и в этот момент я вспомнила то, что говорил мне Арчи, — «этот дом повидал так много призраков, как ни один другой в Англии». Хрупкая миссис Уэйл покачивалась из стороны в сторону, неся наш тяжелый чемодан. И мне стало неловко из-за того, что я доставила ей столько забот.
— Наверное, это очень старый дом? — спросила я.
— Очень старый, дорогая, — отозвалась Мэгги, остановившись у окна. Она отдернула плотную занавеску. — Его построил первый из рода Пай, Освальд, в тысяча пятьсот девяносто восьмом году. Он был незаурядным человеком, поднялся с самых низов, ему даже приходилось работать пастухом. Но перед смертью ему уже принадлежали все здешние рудники.
Она осторожно опустила красную портьеру, а затем подошла к одной из картин и провела пальцем по раме, покрытой заметным слоем пыли.
— А что это были за рудники? — полюбопытствовала я.
— Оловянные, дорогая… — Я была немного разочарована ее ответом, надеясь услышать какую-нибудь необычную историю о добыче золота или драгоценных камней. — Вот он, основатель нашей династии, — добавила она, указав на портрет на стене.
Я остановилась перед картиной, на которой был изображен маленький человечек с настороженными темными глазками и кожей, изрытой оспинами, в пышных накрахмаленных брыжах.
— А не он ли и есть тот самый наглец, что периодически невидимкой заглядывал в чужие спальни? — спросил Арчи.
Мэгги вздохнула и, прищурившись, строго посмотрела на него сквозь очки.
— Я не советовала бы тебе шутить такими вещами, милый мой, и на твоем месте сказала бы так: «Прости меня, мистер Освальд, да не будут меня ночью мучить кошмары, и да не услышу я над ухом леденящий кровь шепот».
— О чем идет речь? — спросил Руперт, поднявшись к нам и тоже остановившись перед портретом.
— Обычно Джонно повторял эту короткую молитву, перед тем как отправиться спать, а я всегда вспоминаю ее, когда мне нужно успокоить нервы.
Арчи пожал плечами, а я, продолжая разглядывать портрет, подумала об этом загадочном Джонно, всерьез, должно быть, относившемся к историям о похождениях призрака — основателя этого поместья. Сделав еще несколько шагов по галерее, я увидела другой портрет — старый беззубый плут, что-то царапавший пером на листе бумаги. Глаза у него от усердия собрались в кучку у переносицы.
— А это кто?
— Сэр Галахад Пай, первый сын Освальда.
— Вот кто, оказывается, первым воспользовался плодами достижений своего выдающегося предка, — заметил Арчи, — выглядит не менее зловеще, но все равно — страха он мне не внушает.
— Тс-сс… — Мэгги возвела глаза к потолку и приложила палец к губам, — старик Гэлли все слышит. Он пользовался всеобщим уважением, участвовал в нескольких войнах и всегда храбро сражался.
— В каких войнах? — уточнила я.
— Прежде всего в войне против Карла Первого — на стороне Оливера Кромвеля, и он был чуть ли не лично знаком с ним.
— И что с ним было потом, с сэром Галахадом, я имею в виду?
— Ему отрубили голову по приговору республиканцев, а тело бросили в реку. И как они могли так поступить с ним! — Мэгги покачала головой.
— А это что? — спросила Корделия, указывая на странный предмет, закрытый стеклянной рамой со специальным висячим замком. Я присмотрелась и заметила, что этот предмет покрыт ржавчиной.
— Это рука старого Гэлли. Он потерял ее, сражаясь за принца Руперта в битве при Марстон Мур. Ему отрубили ее по локоть. Но он заказал себе протез. И рассказывали, что, даже играя в кости, он ловко с ним управлялся. Вот почему наш фамильный девиз: «Держи крепко!»
Я повнимательнее рассмотрела длинные железные пальцы протеза.
— Почему вы храните ее здесь? — полюбопытствовала я. — Она выглядит устрашающе и даже неприятно.
— Гостям нравится, — отозвалась Мэгги, сняв фартук и протерев им пыль на стекле. — Сюда даже водили экскурсии летом. Мы заработали неплохие деньги, вход стоил пятьдесят пенсов, но желающих побродить по этому дому оказалось очень много.
— А почему рука закована в цепи?
— История гласит, что после казни сэра Гэлли его слуга хотел предать земле останки хозяина, как того требует христианское милосердие. Но в кустах ежевики на берегу реки ему удалось отыскать только протез, и потому колючая ветка кустарника, сжатая в кулаке, стала гербом рода Пай. Слуга принес руку в поместье и положил ее в часовне, дабы все окрестные жители могли прийти и проститься с останками сэра Гэлли, который пользовался немалым уважением в округе. Конечно же руку очистили от ржавчины, но на следующее утро обнаружили, что она снова потемнела. И так повторялось несколько раз. Тогда все уверовали в то, что дух сэра Гэлли дает знать о себе, не находя успокоения, пока тело его лежит непогребенным на дне реки. Вот что мы обычно рассказывали нашим гостям, которых интересовали подробности этой драматической легенды.
— Действительно, очень впечатляет! — призналась я, тут же принявшись обдумывать детали своей будущей статьи. — Но все-таки мне неясно, почему она в цепях?
Мэгги посмотрела на меня, а затем на Корделию.
— Причина неизвестна, это так и осталось тайной, дорогая моя.
— Я пишу серию статей о домах с привидениями, — пояснила я Мэгги, — и была бы вам признательна, если бы вы рассказали мне еще что-нибудь о Пай Плэйс.
— О, дорогая моя, с удовольствием расскажу вам даже о том, о чем никогда не рассказывала гостям и экскурсантам.
— И вы действительно видели призрака?
— Посмотрите, как поздно! — Мэгги кивнула на часы. — Уже пора ужинать. Лучше поговорим об этом позже. Сюда, дорогие мои, — она распахнула двери. — Я думаю, эти комнаты для вас и вашей сестры окажутся самыми уютными. Дом старый, и, чтобы шумы и скрипы не мешали отдыхать, вам следует расположиться именно здесь.
Я заверила ее, что ничто не помешает мне заснуть, и прошла вслед за ней в комнату. Она и вправду выглядела очень уютной: стены оклеены обоями в цветочек, в камине с красивой отделкой уже пылал огонь, и все помещение наполнял сладкий аромат сосновых дров, а окна и зеркала были в красивых рамах с серебряным напылением, потемневшим от времени.
— Как хорошо, что мы будем спать вместе, — прошептала Корделия, когда Мэгги повела нас посмотреть ванную комнату. — Здесь наверняка ужасно холодно, когда не топят камин, — она улыбнулась мне, обведя комнату блестящими от любопытства глазами.
Ванная оказалась большой и отделанной такими блестящими плитками, что сияла каким-то ледяным светом, а сама ванна была похожа на саркофаг, к которому вели две небольшие ступеньки.
— Чай подают с половины седьмого в гостиной, — сообщила Мэгги. — Я могу еще быть вам чем-нибудь полезной?
— Простите, леди Пай, — заговорила Корделия, — можно, с вашего разрешения, мне принять ванну и лечь спать. Я совсем не хочу есть, мне кажется, я отравилась в дороге.
— О Боже! — в ужасе воскликнула Мэгги. — Может быть, вызвать врача?
— Ей уже не так плохо, как раньше, — возразила я, — но, думаю, лучше ей действительно лечь спать поскорее.
Пока наполнялась ванна, я принялась раскладывать вещи, любуясь своим новым костюмом, который собралась надеть к ужину. Посмотрев на себя в зеркало, я не могла поверить, что вижу собственное отражение, — такой эффектной и привлекательной казалась мне молодая женщина, глядевшая на меня из серебряной рамы.
Мэгги вскоре снова навестила нас и принесла, по старой традиции, бутылки с горячей водой, чтобы согреть постель. Корделия выскочила из ванной и сразу же нырнула под одеяло. Но она до сих пор дрожала от холода, и лицо у нее было совсем бледное. Я немного беспокоилась за нее, боясь оставить ее надолго одну.
— Как твой животик?
— Не успокаивается, — пожаловалась Корделия, — но я надеюсь, что завтра мне будет лучше. Ты знаешь, пока я была в ванной, ручка двери все время поворачивалась. И вдруг кто-то постучал, но я не открыла. Тогда какой-то бородатый тип, весь в белом, заглянул за занавеску, но я сказала ему, что это дурной тон — мешать гостям мыться и совать свой нос куда не следует. А он мне ответил, что в детские годы его всегда мыли родители, покраснел, как горящие угли, и исчез, проскользнув сквозь закрытую дверь.
— Милая моя, какой непочтительный призрак тебе попался. Ну, ничего, забудь о нем, — я улыбнулась Корделии, но она все равно тревожно поежилась. — Здесь немного необычное место, очень старое, и о нем рассказывают много всяких небылиц, но не стоит придавать этому такое большое значение…
— Ну хватит читать мне лекцию, — простонала Корделия. — Тебе в школе надо было работать — ты настоящая школьная училка.
— Прости, я забыла, что ты устала и плохо себя чувствуешь.
Она скептически посмотрела на меня из-под одеяла и заявила безаппеляционно:
— Знаю я, почему ты стала наряжаться и краситься, ты меня не разубедишь — это все из-за Макса.
— Ничего подобного! Если хочешь знать, я просто из уважения к Руперту не хочу плохо выглядеть — ведь он потратил столько денег на мою одежду.
— Ну и пусть! Все равно все твои платья и кофты такие старые и дурацкие, что их давно пора было выбросить.
— Ладно, давай прекратим этот спор. Хочешь, я принесу тебе что-нибудь поесть? Бутерброды с колой, например…
Корделия дико вскрикнула и, помотав головой, закрыла лицо руками.