У Мистера Поудмора, помощника редактора «Брикстон Меркьюри», был большой красный нос, который выделялся на его бледно-крахмальном лице, словно искусственный нарост. Колючие маленькие глазки смотрели из-под очков очень внимательно, а волосы, тщательно разделенные прямым пробором, заканчивались странными завитками на висках. Ничего примечательного, кроме мятого пестрого галстука, в его одежде не было, но костюм его явно был не из дешевых.
Офис, который я без воодушевления успела осмотреть, ожидая, пока мой будущий начальник закончит чтение и приступит к разговору со мной, представлял собой нагромождение столов среди голых стен. Единственным украшением помещения были два плаката, на одном была изображена богиня Кали в ожерелье из черепов, на другом — улыбающийся Будда.
— Имя? — уточнил мистер Поудмор, даже не взглянув на меня.
— Хэрриет Бинг.
— Бинг? Ах да!.. — Его голос внезапно стал пронзительным, как свист ветра за окном. — Известный актер, обвиненный в убийстве!
Меня разозлила его бесцеремонность:
— Он его не совершал!
— М-мм… да, он друг семьи. Раньше часто гостил в нашем доме.
— Опыт работы?
— Боюсь, никакого.
— Чем раньше занимались? — Он вынул из кармана платок и громко высморкался.
— Ну, иногда писала стихи…
— Навыки стенографии?
— Боюсь, что нет…
— Грамотность?
— О, почти безупречная, правда, иногда я пользуюсь словарем….
— Будете разбираться с деловыми расходами. — Он поднялся из-за стола и подошел к двери соседней комнаты, а затем повернулся и кивнул мне, приглашая следовать за ним.
В менее просторном кабинете две дамы неопределенного возраста без устали стучали на машинках, выражение лиц у них было такое, будто они печатали списки приговоренных к смертной казни, которая должна состояться в то же утро. Они не подняли головы и не взглянули на меня из-под очков. Я была потрясена тем, каким рвением они делали свою работу, ни на минуту не останавливаясь и не отдыхая.
— Ваш стол, — мистер Поудмор указал мне мое место, машинки там я не заметила. Он бросил передо мной папку с бумагами: — Рассортируйте по видам расходов, итоговым суммам и месяцам. Это вы способны сделать, я надеюсь?
В голосе его прозвучал нескрываемый сарказм, но я сделала вид, что ничего не заметила, и решила, что волей-неволей мне придется смириться и с такой работой из-за полного отсутствия какой-либо квалификации. Но некоторое разочарование я все же испытала — Руперт обещал мне место журналиста, а в результате я вынуждена заниматься какими-то бухгалтерскими отчетами.
Мистер Поудмор вышел из комнаты и захлопнул за собой дверь.
Обе женщины тут же прекратили печатать, словно только и ждали момента, когда наконец начальник исчезнет.
— Я буду чай с сахаром, — сказала крашеная блондинка в зеленом кардигане.
— А как же зефир и пирожные? — спросила другая женщина, в ярко-красных штанах, подойдя к столику углу комнаты, где стояли чашки и чайник.
— Здравствуйте, — я решилась познакомиться первой, — меня зовут Хэрриет.
Вторая дама глянула на меня из-под очков:
— Приятно познакомиться, я — Мюриэл Минчин. — У нее был едва заметный акцент. — А это, — она указала на свою подругу, — Элин Фивер. Не хотите немножко подкрепиться?
— Спасибо. — Я радостно улыбнулась, но тут же устыдилась своей невоздержанности.
— У нас только растворимый кофе и булочки. Может быть, вам это не понравится? Но вы можете приносить с собой все, что захотите.
— Нет, я не хочу есть, большое спасибо.
Обе дамы налили себе кофе и начали завтракать.
— Мистер Поудмор сказал, что вам нужны деньги на карманные расходы. — Руперт, видимо, предусмотрительно попросил не распространяться о том, кто я такая, чтобы не привлекать ко мне излишнего любопытства сотрудников. — Вечерние платья сейчас так дорого стоят… — Мюриэл достала салфетку из сумки и вытерла шоколад, оставшийся на губах.
— Нет, это не так. Я вовсе не ради нарядов пришла на работу. Я терпеть не могу вечерние туалеты. Если честно сказать, то у нас в семье просто нет денег.
Женщины недоверчиво переглянулись.
— Еще кофе, дорогая? — спросила ее Элин.
— Да, пожалуй, выпью еще чашечку, хотя и растворимый, он хорошо поднимает настроение. Я тебе рассказывала, как в последние выходные Онти и я целый вечер играли в вист?
Они стали болтать друг с другом, уже не стесняясь моего присутствия. Я же в это время, чувствуя, как пот течет у меня по спине, поскольку в комнате было очень жарко, открыла папку мистера Поудмора, пытаясь понять, что мне нужно делать.
— Простите, пожалуйста, — обратилась я к моим новым коллегам, дождавшись, когда Элин сделает паузу в бесконечных рассуждениях о вкусах своей тетки, — я понимаю, это очень глупо с моей стороны, но я так и не поняла, как мне поступить с этими бумагами?
— Элин вам поможет разобраться, — ответила Мюриэл, — она приносила мистеру Поудмору все отчеты о расходах в течение десяти лет, и я могу подтвердить, что она ни разу не сделала ошибки.
— Спасибо, Мюриэл, — ласково произнесла Элин. — Я делала все, что в моих силах.
Она подошла к моему столу и взяла первый попавшийся листок.
— Отель «Астория», Брайтон, двухместный номер с завтраком. Это было как раз тогда, когда он взял с собой эту отвратительную нахалку Мариетту, или как там ее звали? Помнишь? От нее были одни неприятности. Мистер Поудмор, — она понизила голос, обращаясь ко мне, — человек весьма своеобразный и далеко не такой приятный при ближайшем знакомстве, как может показаться на первый взгляд. Поэтому советую: запишите этот счет как одноместный номер с обедом. Тогда все расценки и итоговая сумма совпадут. И не забудьте также проездные расходы. — Я уставилась на нее в полном недоумении. Элин вздохнула: — Милая моя, вам еще многому предстоит научится. Не знаю, где вы учились, наверняка в каком-нибудь вэст-эндском колледже, но запомните — с документами следует обращаться осторожно.
Мюриэл, слушавшая наш разговор, тихонько хихикнула.
— Не понимаю, на что ты жалуешься, — сказал мне Брон, усевшись на диване в гостиной, — у тебя по крайней мере теперь есть работа. А мне с моим талантом приходится бесконечно рыскать в поисках каких-нибудь унизительных подработок. И нечасто удается в этом преуспеть.
После того как Брон высадил меня у подъезда издательства, он проехал еще несколько улиц и не смог удержаться, чтобы не посадить в машину молоденькую девушку, ожидавшую на остановке автобус. С ней вместе он зашел в уютное тихое кафе, собираясь угостить ее чашкой чая, но вместо этого заказал бутылку портвейна. Завтрак затянулся еще на час, и за это время он успел как следует напиться, а потом сел за руль. Какой-то идиот вылетел ему навстречу из-за поворота и врезался прямо в его машину. Разумеется, когда он предъявил покалеченный фирменный транспорт, менеджер сообщил ему, что он уволен, а деньги за ремонт автомобиля вычтут из его жалованья.
— О Боже! — я всплеснула руками и отчаянно заметалась по комнате. — Как ты думаешь, что на это скажет Руперт?
— Нам вообще не нужно сообщать ему об этом, — спокойно заявил Брон.
— Но ты же нарушаешь соглашение.
— Нет никакой необходимости информировать Руперта обо всяких мелочах. Он человек занятой, и у него и так достаточно проблем. Я подыщу себе другую работу.
Я отправилась на кухню, едва не плача от досады.
Вернувшись, я увидела Офелию. Она только что пришла домой и сидела в кресле, не сняв пальто, перчаток и шарфа. Она, как и я, сегодня впервые отправилась на работу.
— Господи! Дайте мне что-нибудь выпить! Просто ужас какой-то!
Я невольно прониклась к ней состраданием:
— Что-то очень неприятное?
— Н-е-ет… — протянула Офелия. — Я просто в восторге. К ланчу я уже едва стояла на ногах, и глаза у меня слипались так, что боялась заснуть и свалиться на пол. Фэй — настоящий реактивный двигатель. Пришлось объяснять, что я не могу приезжать к ней каждое утро к пяти часам. И знаете, что она сказала? Чтобы я приезжала к шести! Вы можете это представить?
Фэй Сванн была преуспевающим декоратором и на время согласилась взять Офелию на работу. В течение нескольких лет она была подругой моей матери, но нельзя сказать, что она так уж тепло относилась к нам. Мама нуждалась в дружбе с кем-нибудь, кто не принадлежал бы к театральной среде и кому можно было бы без всяких опасений поведать о своих тайных делах и увлечениях. Мама уверяла, что у Фэй отличный вкус, однако я бы назвала это развитым коммерческим чутьем.
К счастью, Офелия еще не потеряла чувства юмора. Поначалу она весьма негативно отнеслась к условиям Руперта, находя их невыносимыми и нелепыми. Еще больше по этому поводу возмущалась мама, недовольная тем, что Руперт вообще что-то требует от нас. Так что первые несколько дней после его отъезда прошли в атмосфере яростного протеста и декларируемого презрения к обывательским ценностям. Однако никто так и не смог предложить ничего лучшего в решении нашей проблемы.
Руперт звонил нам каждый день. Поскольку нужно было экономить, то приходилось максимально пользоваться преимуществами дневного освещения, чтобы вечером беречь электричество, а любимые мамины свечи, которые обычно закупались для гостиной и зажигались каждый вечер, пришлось вовсе исключить из статьи расходов. Естественно, маму это привело в состояние крайнего уныния, и она, закутавшись в темную вуаль, часами сидела на троне Ричарда Третьего, стоявшем в папином кабинете. Ронни тщетно пытался ее утешать и все же не собирался покидать наш дом. Так продолжалось до того самого дня, пока Руперт не приехал к нам в гости, возвратившись в Лондон.
— Кажется, пять лет прошло, Руперт, с тех пор как мы виделись с тобой последний раз.
Она неохотно протянула ему руку, но Руперт лишь слегка коснулся ее пальцев и тут же отпустил их.
— Добрый день, Кларисса. Вообще-то прошло почти десять лет.
— Правда? — Мама натянуто рассмеялась. — А я все еще помню тебя маленьким мальчиком, таким замкнутым и необщительным.
— Возможно, я таким и остался.
Корделия вошла в комнату и, увидев Руперта, подошла к нему совсем близко.
— Здравствуйте, меня зовут Корделия. Я собираюсь стать киноактрисой.
Он посмотрел на нее очень внимательно:
— Если ты примитивна, как амеба, и нечувствительна, как камень, то, может, тебе это и удастся.
— Надеюсь, вы так не думаете, — произнесла Корделия с недовольством.
— Корделия, пойди и скажи, пожалуйста, Ронни, чтобы он принес немного шерри, — вела мама — ей не хотелось, чтобы Корделия присутствовала при неприятном для нашей семьи разговоре. — И позови всех остальных. — Затем она снова повернулась к Руперту: — Я очень рада снова видеть тебя в нашем доме.
Однако в голосе ее прозвучала явная ирония. Но Руперт не обратил на это внимания и ничуть не обиделся. Он быстро окинул картины, висевшие на стене, и заметил:
— Я совсем забыл о них. Восхитительно! Но Коро конечно же не подлинный.
Мама собралась было возразить, но тут в комнате появился Брон.
— Привет, старый друг! Как твои дела? — спросил он Руперта, пожав ему руку. — Отлично выглядишь и ничуть не постарел!
— Спасибо, — тепло отозвался Руперт.
— Я же говорил: старая дружба не кончается. Вот мы и снова собрались все вместе, да еще в папином кабинете. Сколько лет я ждал, что мы с тобой пообедаем в святилище всех театральных критиков, — речь шла о ресторане, где собирались сотрудники «Гардиан», — по-моему, теперь самое время.
— Пожалуй, нет, — коротко ответил Руперт.
— А вот и мы! — раздался голос Ронни, который нес на вытянутой руке поднос с бутылками и бокалами. Он по-прежнему не снимал темные очки, а шарф на голове заменил на красную бандану. — Здравствуйте, Руперт, рад вас видеть! Мы с Клариссой немного не в форме, но это скоро пройдет. О, чертов пес! — Он перескочил через Дирка и опустил поднос на стол. — Извините, Хэрриет, я не хотел обидеть вашего любимца, но он все время шныряет в темноте под ногами. Вот шерри, дорогая, — он протянул бокал матери, — выпейте, чтобы поднять настроение.
Мама взяла в руки бокал:
— Мне совсем немного — это любимое шерри Вальдо, надо оставить ему хоть немного.
— Руперт ведь не подумает, что мы продолжаем жить на широкую ногу, Кларисса, мы просто должны угостить гостя, — возразил Ронни, — мы чувствуем себя как крысы на тонущем корабле, одно неверное действие — и все пойдем ко дну, жестокое бурное море поглотит нас окончательно.
Я посмотрела на Руперта и заметила, как он улыбнулся. Его не удивляли странные отношения и манеры обитателей нашего дома, скорее он взирал на них со снисхождением. Офелия и Порция пришли в комнату и сели в кресла с каменными лицами, не произнеся ни слова. Порция только кивнула Руперту в знак приветствия и тут же уставилась в окно.
Офелия проявила еще меньше активности, протянув руку Руперту и тут же ее отдернув.
— Честно говоря, — холодно заметила она, — я не понимаю, как ты можешь, придя сюда после стольких лет дружбы с нами, еще требовать, чтобы мы выполняли какие-то чудовищные условия. И напрасно ты ожидаешь, что мы станем плясать под твою дудку.
— Я этого и не ожидаю. Твои обиды просто нелепы, — мягко отозвался Руперт, он прекрасно держал себя в руках, не подавая виду, что ему что-то не нравится.
— Кто-нибудь уже нашел работу?
— Я буду секретарем у одной писательницы, — сообщила Порция, отвернувшись от окна и глянув на Руперта, — слава Богу, она не нуждается в услугах машинистки, и печатать мне не придется — только организовывать ее деловые встречи и выступления. Она — убежденная феминистка и ради пропаганды своих идей стала писать романы. Мне будут платить полтора фунта за каждый час работы.
— Отлично! Ты тоже устроена, Хэрриет. — Я улыбнулась ему. — А ты, Брон?
— Я работал курьером и рекламным агентом, но мне это не очень подходит. Хорошо, если бы ты помог мне попасть в «Гардиан», а то придется с утра до ночи сидеть в какой-нибудь конторе.
— Ладно, я поговорю об этом. Офелия?
— Господи! — вздохнула Офелия.
— Я еще раз напоминаю: каждый должен найти работу. Если вы не станете этого делать, я умываю руки. Хэрриет, пожалуйста, позвони мне на следующей неделе. Расскажешь, как продвигаются дела. До свидания.
Он поставил свой бокал на стол и вышел. Я побежала за ним, пытаясь извиниться за не слишком теплый прием.
— Ты рассердился.
Руперт вздохнул:
— Пока еще нет, Хэрри, но, если побуду здесь еще немного и опоздаю на поезд, тогда уже точно начну злиться.
Я была страшно расстроена. Только его ласковое обращение ко мне по имени, которое давно осталось в прошлом, помогло мне немного успокоиться.