Облака среди звезд

Глава 30

«Дорогая Мария-Альба!

Это будет короткое письмо, потому что я так устала, что с трудом могу держать ручку. Я пишу сидя в кровати, Корделия рядом со мной и уже спит. Она прекрасно себя чувствует и хорошо проводит время, так что не беспокойся о ней. Все мужчины от нее в восторге, и с Аннабель они ладят прекрасно, учитывая, насколько они разные.

Сэр Освальд разразился речью о высочайших достоинствах Корделии и назвал ее ангелом благотворного влияния. Сестра Имельда была бы поражена».

Я задумалась, нужно ли упоминать о менее привлекательных чертах сэра Освальда, и решила, что все-таки не стоит. Мария-Альба всегда подозревала, что сестры везде суют свой нос и копаются в ее вещах, когда она находится на кухне. Если они случайно прочитают о педофилии сэра Освальда, то будут крайне шокированы.

«Мэгги приболела. У нее ушная инфекция, и ей нельзя подниматься с постели. Поэтому мы с помощью миссис Уэйл выполняем всю домашнюю работу. Представляешь, ручки ножей из слоновой кости необходимо протирать лимоном перед мытьем. В этом доме ничего не выбрасывается. Обмылки собираются в жестянку, которая прикручена к крану на кухне. Перед мытьем посуды нужно поболтать ими в воде, а потом повесить обратно. Я устала спрашивать у миссис Уэйл: неужели в доме такая проблема с деньгами? В конце концов, ну сколько может стоить бутылка моющего средства?! Хотя, конечно, это не мое дело.

Я еще должна рассказать тебе о том, что меня порадовало, и тогда смогу лечь спать, чтобы достойно встретить новый рабочий день. Мне еще нужно начать писать статью для следующего выпуска «Призрачной зоны».

Я решила, что не буду рассказывать суеверной Марии-Альбе о том, что нашла палец от руки старины Гэлли в ящике с носовыми платками у Мэгги. Это неприятно шокировало меня. Вне витрины он выглядел вовсе не жалко, а скорее зловеще. К тому же на одном из платков осталось ржавое пятно. Исполняя свою миссию охотницы за сверхъестественным, я собрала волю в кулак, взяла палец так, чтобы Мэгги не видела, и сунула его в карман. Мне был нужен ключ, чтобы вернуть его на место, но связки Мэгги нигде не было видно.

«Я рассказывала тебе о Джонно, который все время пьет. Мы серьезно поговорили с ним сегодня днем, и я начала думать, что, несмотря ни на что, в нем есть нечто хорошее. Во всяком случае, я устроила ему разнос в связи с его отношением к Мэгги, и он воспринял это без обид. Он совсем не пил за ужином — были поданы вегетарианский суп, суфле из морской капусты и миндальный пудинг — и после этого исчез. Я думала, он отправился за бутылкой. Но когда я поднялась к Мэгги пожелать ей спокойной ночи, то обнаружила его там, читающим ей вслух любовный роман, — абсолютно дурацкий, но выглядело это очень трогательно. Полагаю, Джонно сам получал от этого удовольствие, но, конечно, ни за что бы в этом не признался. Я видела, что Мэгги очень рада видеть его рядом с собой…»

На следующее утро я поднялась рано, чтобы взяться за дела. Завтрак подали поздно, но на жалобы сэра Освальда уже никто не обращал внимания, поэтому в конце концов он заткнулся и сосредоточился на поглощении максимально возможного количества oeufs frits по-сербски — плов с луком и изюмом, залитый яйцом. Блюдо было необычным, но вполне съедобным. Потом я отмывала кладовую для дичи карболкой, которая воняла так, что мне казалось, будто запах впитался не только в мои волосы и одежду, но даже в кожу. Когда я закончила, то пошла наверх к Мэгги за подносом.

У нее была миссис Уэйл, которая меняла постель и убирала в комнате. Потом она отворила окно так широко, что камин задымил, и все мои попытки прогреть комнату пошли прахом.

— Я избавилась от микробов, — заявила она, взбивая подушки на креслах так, что в воздух поднялось облако пыли, и удалилась, не взглянув в мою сторону.

— Милая Джанет, — с теплотой в голосе произнесла Мэгги. — Я так счастлива, что есть люди, которые так заботятся обо мне.

Я закрыла окно и села к ней на кровать, чтобы не кричать, потому что ее глухота прогрессировала.

— Миссис Уэйл рассказала мне все: про тюрьму и так далее. Мне так жаль ее. Каково это — совершить столь ужасный поступок, который перевернет всю жизнь? — Конечно, я при этом думала и об отце.

— Она была такой красивой девушкой…

— Но жизнь изобилует терниями. Мне было так тяжело, когда умерла леди Пай — мать ребятишек. Справляться с таким огромным домом! У них совсем не было денег, приходилось все продавать. Ты знаешь, ведь сэр Освальд в первый раз женился по любви. Она была дочерью приходского священника, из хорошей, но очень бедной семьи. Мой отец пообещал сэру Освальду, если он женится на мне, три четверти прибыли от его ковров прямо в день свадьбы.

— Черт побери! А что вы об этом думали?

— Я умоляла отца не делать этого. Я знала, что недостойна оказаться на месте этой милой девочки. Но он не слушал.

— В самом деле, я не знаю никого более достойного уважения, чем вы. Пожалуйста, никогда не думайте, что вы кого-то недостойны.

Но Мэгги, казалось, не слышала меня, полностью погрузившись в прошлое.

— Ну, он взял деньги и женился на мне. Я чувствовала себя полной дурой, когда шла с ним к алтарю. К счастью, я не могла видеть лиц присутствующих, потому что была без очков. Все они были из местной знати, и я представляла, что они обо мне думают. Я была красная, как петушиный гребень. Услышала пару смешков, но не могла осудить их за это.

— О, Мэгги! — Я почти потеряла дар речи, живо представив себе картину.

— Потом, конечно, состоялось венчальное угощение. Это было еще хуже. Но он старался вести себя подобающим образом. И не удалился к своим великолепным друзьями. Нет, он оставался со мной и пытался под держать разговор, но мне было очень неловко. Я не могла посмотреть на него без того, чтобы не подумать о предстоящей ночи. Понимаешь, я никогда не знала мужчину. — Она повернула голову на подушке, чтобы посмотреть на меня. — Я не расстраиваю тебя такими разговорами?

Я помотала головой.

— Наверняка он думал о том же. Слишком большой контраст был между мной и той крошкой. Он представлял меня всем. Они говорили по паре вежливых слов и устремлялись прочь, как грачи от пугала. Все, кроме Руперта. Он поднес мне блюдо с клубникой, а потом пригласил погулять по саду. Мы долго разговаривали, и мне стало с ним совсем легко.

— Могу себе представить.

— Я не знаю, почему Руперт был так добр ко мне. Видимо, просто сочувствовал. Он видел, как мне плохо, и что-то в нем откликнулось. Я думала о доброте Руперта до самой ночи — чтобы успокоиться. Я лежала в постели, без света, одетая в новую ночную рубашку — такую скользкую и холодную, — и дрожала, боясь… Ты понимаешь, о чем я говорю. Больше всего я боялась, что он будет ненавидеть меня за то, что я — не она. Он вошел и лег со мной рядом. Потом я услышала, что он плачет. «Что случилось?» — спросила я. Он ответил: «Я не могу этого сделать. Прости меня». И мы всю ночь молча лежали рядом. Я ни на минуту не сомкнула глаз. Он, я думаю, тоже. Когда уже рассвело, он наконец начал похрапывать, а я встала и пошла разжигать камин. В тот же день я перенесла свои вещи в эту комнату и до сих пор обретаюсь здесь.

— Милая Мэгги. Я надеюсь, вы не очень расстроились из-за… из-за того, что у вас не было…

— Нет, девочка. По правде говоря, это было облегчением. Я не из тех, кого любят мужчины. Я обрела свое счастье, занимаясь этим домом, и им тоже. Знаешь, я люблю его — по-своему. Я никогда не желала ему зла. Он становился старым и толстым у меня на глазах, и мне всегда было жаль его, потому что он действительно был благородным джентльменом когда-то. Я прекрасно помню, как он выглядел двадцать лет назад, когда выходил из церкви с той девочкой, похожей на эльфа. — Казалось, Мэгги доставляют удовольствие эти воспоминания. — Да, я вполне удовлетворена жизнью. Меня волнуют только дети. Но вчера вечером Джонно… Ты знаешь, что он сказал? — В глазах у Мэгги блеснули внезапные слезы. — Он сказал: «Мэгги, ты всегда была молодчиной, а я был идиот. Я надеюсь, ты простишь меня». А я ответила…

Я с неохотой поднялась — меня ждала еще тысяча дел.

— Будем надеяться, все пойдет на лад. Но многое зависит от того, перестанет ли он пить.

— Я чувствую, что так и будет, — проговорила Мэгги. — Не знаю почему, но я уверена.

Так получилось, что управление домашними делами легло на меня. Как ни крути, это был мой первый опыт обладания хоть какой-то властью. Я находила в этом некое новое удовольствие, что заставило меня вспомнить небезызвестную аксиому, что власть развращает. Когда мисс Типпл, поставленная перед выбором встать со своего кресла или быть убранной Корделией, спросила, не может ли она быть чем-нибудь полезна, я отвела ее в мойку и нагрузила ножами, вилками, ложками, солонками и перечницами, а также шерстяной тряпочкой для чистки. После этого несколько часов она сидела, абсолютно счастливая, за работой, напевая «Я бледные руки любила». Из чего я заключила, что одно из худших состояний в старости — ощущать себя никому не нужным.

Когда я протирала телефон, то увидела рядом с ним записку. Полагая, что ничего конфиденциального на таком месте оставить не могли, я прочла ее: «Портер и суп. Обед, четв.» Я вспомнила, что портер — тот самый гнусный напиток, которым мистер Баррет каждый день поил свою больную дочь Элизабет, пока та не сбежала благоразумно в Италию, где стала миссис Браунинг.

Когда я показала эту шифровку Мэгги, она сказала:

— А, это какая-то дама звонила, но я не расслышала точно, что она сказала. Это было день или два назад, и с моими ушами уже было что-то не в порядке. Я записала это, понадеявшись, что потом пойму, о чем шла речь. Скорее всего, звонили из магазина по поводу доставки заказов.

Я скомкала бумажку и забыла о ней.

Новый объект для моей газетной колонки появился в тот же вечер. Я поняла: если мое пребывание в Пай-Плейс не сделает из меня мастера жанра, значит, я абсолютно безнадежна. День вся компания, кроме Мэгги, сэра Освальда, мисс Типпл и миссис Уэйл, провела в Бантоне. Вечером, когда уже все улеглись, мы с миссис Уэйл прибирались в кухне. Я сложила в корзину выстиранные посудные полотенца и отправилась к сушильному шкафу, который находился внизу, у черной лестницы. Дирк побежал впереди меня по коридору, но в нескольких ярдах от кухни вдруг резко остановился и начал возбужденно подвывать.

— Тише, Дирк, — велела я, когда он начал лаять. — Нельзя быть такой шумной собакой. — Тут я почувствовала нечто такое, что заставило меня замолчать — запах гниющего мяса. Я огляделась вокруг в поисках дохлой мыши или крысы. Но коридор был пуст.

— Миссис Уэйл! — позвала я. — Не могли бы вы подойти сюда на минутку?

Ее лицо сохраняло обычное замкнутое выражение, пока она не оказалась в зоне запаха.

— О Боже! — Она подняла передник, чтобы прикрыть нос. — Не может быть!

— Что? Это не может быть — чем?..

— О, ничего. Не знаю, что я сказала. Я так устала.

— Что бы это могло быть?

Миссис Уэйл затрясла головой и убежала обратно в кухню.

— Привет, Хэрриет! Что случилось?

Это был Джонно. В кино он сидел со мной рядом и всю вторую серию держал меня за руку, что совсем отвлекло меня от картины и крайне удивило девочек.

— Ты чувствуешь это?

— Что? О Боже! Что за черт?!

— Запах идет от этой стены. Но я не понимаю, каким образом. Она выглядит вполне обычно.

Джонно вытащил из кармана грязный носовой платок и зажал нос:

— Кто бы мог подумать…

— О чем?

— Ты ничего не слышала о призраке Фанни Кост?

— Нет! Кто это?

— Пойдем куда-нибудь отсюда.

— Расскажи мне о ней, — попросила я, когда мы поднимались по лестнице.

— Фанни Кост была здесь служанкой еще во времена Кромвеля. Она родила незаконного ребенка. Сэр Освальд, второй баронет, и его жена были ревностными пуританами. Никогда не поднимались с колен. В галерее есть портреты обоих. Жуткая парочка, больше всего напоминает пару ворон.

— Я думала, в роду Пай все были роялистами и католиками.

— За нахождение не на той стороне приходилось дорого платить. Можно было и головы лишиться. Ну так вот, хозяева бедной Фанни решили преподать урок девушке и ее соблазнителю. Они хотели завоевать ее признаться, кто отец ребенка, но Фанни Кост исчезла, а одновременно — один из конюхов. Все решили, что они сбежали вместе. Но остальные слуги начали жаловаться на ужасный запах. Когда все же стену в людской сломали, то обнаружили ее разлагающийся труп с мертвым ребенком на руках. Сэр Освальд, весьма удачно, был местным судьей. Провели расследование. Пропавший конюх был признан виновным и приговорен к смерти, если он появится. Но рука старины Гэлли стала появляться с ужасающей регулярностью, все время показывая на хозяина дома. Он заболел и вскоре умер, признавшись на смертном одре, что это он отец ребенка Фанни Кост. Он заплатил конюху, велев ему убить девушку и ребенка и замуровать их в стену. Потому тот и скрылся. А она с тех пор напоминает о себе этим запахом. Конечно, все это изрядная чушь… — Джонно выглядел расстроенным.

— Конечно. Но не говори Мэгги.

— Ты думаешь, она верит в привидения?

— Да. И они приводят ее в ужас.

Мы дошли до длинной галереи.

— Ну, тогда я отправляюсь в кровать, — сказал он.

— Спокойной ночи.

Я сохраняла суровое выражение лица, но, видя, каким затравленным он выглядит, чмокнула его в щеку в знак дружбы. Это было ошибкой. Мужчин дружба с женщинами никогда не интересует. Джонно обнял меня и поцеловал в губы. Масса разнообразных эмоций и бессвязных мыслей пронеслась у меня в голове, но ни одна из них не имела отношения к сексуальному удовольствию. Я боялась, что прямой отказ вернет его к саморазрушению. По каким-то причинам я чувствовала себя в ответе за него.

— Он сжал меня в объятьях. — О-о-оу! Что за чертовщина? Что-то воткнулось в меня.

Я ощупала свой карман.

— Извини. Это палец старины Гэлли. — Я достала его, и мы некоторое время молча созерцали этот мрачный непривлекательный предмет. — Я нашла его сегодня утром и подумала, что лучше оставить его у себя, пока не решу, что с ним делать. — Я хотела убедить себя в том, что не боюсь его. И действительно, я уже почти не боялась.

— По-моему, ты испытываешь судьбу, таская его с собой. Надеюсь, то, что я на него напоролся, не значит, что он на меня показал? Мне вдруг стало как-то нехорошо.

— Ну, Джонно! Ты меня удивляешь. Любому понятно, что это просто старая жестянка, неспособная причинить никакого вреда.

В этот момент освещение замерцало и погасло.

— Хэрриет, все в порядке! Не надо так кричать! Это всего лишь генератор.

Услышав мой голос, слоняющийся без дела по галерее Дирк прервал свою прогулку и начал ворчать.

— Хорошо. Прощальный поцелуй, чтобы я знал, что ты на меня не сердишься. О, черт! Хэрриет, заткни его! Он всех перебудит. — Дирку, видно, надоели наши разговоры. Он поднял морду и продемонстрировал свое вокальное искусство.

Я потащила его прочь.

— Спокойной ночи! — крикнула я через плечо. — Жду тебя в кухонной команде!

— Спокойной ночи, милая Хэрриет.

— Черт возьми, — твердила я, лежа в темноте рядом со спящей Корделией. — Черт, черт, черт!..