Облака среди звезд

Глава 29

Комната Мэгги находилась на верхнем этаже. Окно смотрело на конюшню. Обстановка — железная кровать, сундук с ящичками и гардероб из лакированной сосны — заставила меня предположить, что раньше это была комната горничной.

— Здравствуй, дорогая! — Мэгги открыла печальные глаза. Лицо ее было землистого цвета. Она лежала на спине, но, когда я вошла, попробовала приподняться. — Мне так жаль, что приходится лежать. Но, надеюсь, скоро станет лучше. О Господи! — Она потянулась к ведерку, стоящему у кровати, и ее начало тошнить прямо на одеяло.

Я держала ведерко, пока не кончился приступ.

— Ты не должна этого делать, — пробормотала Мэгги. — Мне так стыдно.

— Дорогая Мэгги, я рада помочь вам. Хотя, само собой, мне очень жаль, что вы заболели. Разрешите миссис Уэйл пригласить доктора.

— Я не хочу затруднять вас. Мне уже лучше. Только когда я поднимаю голову, комната начинает кружиться, и я не понимаю, где верх, а где низ.

Я заметила, что глаза Мэгги быстро дергаются туда-сюда, как у человека, глядящего из окна мчащегося поезда. Она застонала.

— Как Джанет сможет со всем справляться? Но я не могу подняться. Попроси, чтобы Джанет занялась одеждой сэра Освальда. Я всегда кладу сначала галстук и пиджак, а потом брюки и на них подтяжки — главное, чтобы они не перекрутились.

— Я пойду и попрошу ее. — Я заметила, что Мэгги дрожит, несмотря на дополнительные одеяла. — И принесу вам чай.

На черной лестнице я встретила Фредди с чайным подносом.

— Хэрриет, как хорошо, что ты здесь! Бедная Мэгги! Но я должна ехать. Обещают усиление снегопада, а Вере тревожится о своих лошадях. И к тому же наш любимый старый пес остался на попечении брата Вере, а он не слишком ответственный.

— Не беспокойся. Поезжай. Я со всем справлюсь.

Когда Мэгги выпила чай, я посмотрела в окно и увидела, как Фредди с Вере грузят свои вещи в машину. Хотя мы общались всего несколько дней, я чувствовала, что возникшая дружба может продолжиться.

Я с сожалением смотрела, как они отъезжают, пытаясь представить себе, каково это — поехать к ним в гости. Мои приятные мысли были прерваны Мэгги, которую опять тошнило.

— Бедняжка! Я принесу вам еще чаю. Может быть, попробуете съесть тост?

— Что ты говоришь, дорогая? Я не слышу тебя. Как будто оглохла.

Я нашла в телефонной книге номер доктора Парсонса. Он сказал, что будет в течение часа. Когда я поднялась обратно наверх с растопкой, спичками и ведром угля, Мэгги выглядела еще хуже. Ее била лихорадка, она то впадала в забытье, то пыталась приподняться и говорила что-то о картофеле и стирке. Я разожгла огонь и опустила тяжелые занавески, чтобы сохранить тепло.

Когда я спускалась обратно, думая, как же лучше помочь Мэгги, то заметила краем глаза, что в длинной галерее что-то изменилось. Стеклянная витрина, обиталище руки старины Гэлли, была снова загорожена цепью и заперта на замок. Я осторожно приблизилась к ней. Рука вернулась. Она была еще более ржавой, чем обычно, и на ней не хватало пальца. Когда первый ужас прошел, я решила, что вид у нее достаточно жалкий.

Миссис Уэйл в гостиной стояла на коленях перед камином с совком в руках.

— Сдается мне, цепь с замком — это пустое дело, — сказала она, когда я рассказала ей о возвращении руки. — Эти силы только смеются над человеческими приспособлениями.

— Вы имеете в виду сверхъестественное?

— Я имею в виду дьявола. — Она дважды перекрестилась.

— М-м, думаю, вы правы. — Мне не однажды приходилось вести с Лавди бессмысленные беседы о существовании или отсутствии дьявола, но у меня не было никакого желания начинать еще одну. — Мэгги просила вас подготовить одежду сэра Освальда.

— Пропади она пропадом! Я совсем про нее забыла! — Из камина поднялось облако золы. Она расчихалась и замахала рукой перед носом. — Я убрала постели и подмела холл, но мне еще нужно помыть посуду после завтрака, убраться в ванной, отобрать белье для стирки и поменять воду в вазах. И это все до того, как чистить овощи для ланча. А еще просмотреть скатерти и отполировать серебро — это леди Пай всегда делала сама. А еще кухня! Я мало что в этом понимаю. Могу приготовить картошку с фаршем. И рисовый пудинг. Но ему это не понравится.

— А вазы не могут подождать хотя бы денек?

— Сэр Освальд всегда обращает внимание на запах из них. — Она набросилась тряпкой на несколько отлетевших хлопьев пепла.

— Давайте я что-нибудь сделаю. Могу поменять воду в вазах и почистить овощи.

— А кто займется его одеждой?

— Вряд ли я смогу это сделать. Я имею в виду — зайти в его комнату. И копаться в его белье. Меня это ужасно смущает.

Миссис Уэйл посмотрела на меня с осуждением:

— Леди Пай умрет от огорчения, если узнает, что никто этого не сделал.

— Может быть, она об этом не узнает?

— Обязательно узнает. Как только он оденется, то пойдет и скажет ей, не обращая внимания на ее болезнь.

Я открыла дверь в комнату сэра Освальда. Полосы яркого света из окна лежали на полу. Кровать была убрана малиновым покрывалом с золотыми кистями. Белые султаны свисали с каждого угла бело-золотого балдахина. Задняя панель была украшена фамильным гербом, гордым символом той груды, которая лежала под ним, полностью скрытая одеялами. Груда ритмично поднималась и опускалась, издавая громкий храп. Я на цыпочках прокралась к шкафу.

Полки были заполнены аккуратно сложенными стопками одежды, на вешалках висели брюки и пиджаки. Я нашла предметы, описанные Мэгги, и взяла их, чтобы разложить в должном порядке. Задумалась над тем, надевают мужчины носки до или после брюк, как вдруг раздался голос:

— Девочка, ты любишь леденцы?

Я обернулась. Красное лицо сэра Освальда выглядывало из-под одеял, словно солнце, садящееся в облака. Он вытащил руку и поманил меня:

— Если нет, у меня есть ириски.

Я помотала головой, положила одежду и попятилась к двери.

— Только посмотри, какая игрушка спрятана у меня здесь, в кровати! — Одеяла энергично зашевелились. — Ты можешь заставить ее встать, если ей понравишься! — услышала я, когда уже захлопывала дверь.

— Лабиринтит, — сообщил мне диагноз доктор Парсонс, когда я провожала его вниз. — Воспаление внутреннего уха. Леди Пай слишком много работала. Она переутомилась. Я сказал ей, что необходим отдых, тогда она сумеет справиться с болезнью.

— Это опасно?

— Иногда глухота не проходит. Но я прописал ей курс антибиотиков, которые должны помочь. Несколько дней ей еще будет нехорошо — тошнота и головокружение. Проследите, чтобы она не вставала с постели, чтобы ее ничто не беспокоило. Я позвоню завтра.

Оградить Мэгги от беспокойства было для меня непосильной задачей. После того как Руперт отбыл на станцию, в доме оставалось еще одиннадцать человек. К счастью, Эмилио и Джорджия тоже к вечеру должны были уехать. Из девяти оставшихся трое — мисс Типпл, сэр Освальд и Мэгги — были абсолютно беспомощны. Я решила подключить к работе детей.

— Почему? Почему мы? — в один голос взвыли девчонки, когда я вручила им тряпки и пылесос.

— Потому что это подходящая работа для вас. Тот, кто будет хорошо работать, поедет завтра со мной и Арчи в Бантон на «Четырех мушкетеров». — Я очень надеялась, что Арчи не воспротивится. Не в первый раз я пожалела, что не могу водить машину так, чтобы куда-нибудь не врезаться.

Я нашла Арчи лежащим на диване в библиотеке и плачущим над книгой.

— Это история жизни Яна Гуса, — объяснил он, вытирая глаза. — Он был протестантским священником в Германии в пятнадцатом веке. Его сожгли живьем. Когда беззубая старуха, вся в язвах и воняющая мочой, подошла к костру, сгибаясь под тяжестью вязанки хвороста, и бросила ее в огонь, он крикнул: «О, святая простота!» Принимая во внимание тогдашние обстоятельства, ее поступок понятен. Гус действительно был святым…

— Ты не мог бы почистить ванны и тазы? — прервала я. — Мэгги просила обратить особенное внимание на цепочки от пробок. Их надо отцепить и выдержать час в дезинфицирующем растворе. — Я протянула ему тряпку и бутылку чистящего средства.

Арчи смотрел на меня в изумлении:

— Неужели любовная неудача помутила твой разум, моя милая девочка? — Он взглянул на свои безупречные оксфордские штаны и коричневые с белым ботинки. — Я должен мыть за кем-то ванну?

Я объяснила ему, что сказал доктор по поводу Мэгги.

— Я готов откликнуться. Но никто и ничто не заставит меня пожертвовать своими ногтями. — Он спустил ноги с дивана. — Я буду готовить.

Ланч подали на полчаса позже обычного, но он оказался необычным и восхитительным. Сэр Освальд, ожидавший его со стаканом шерри в руке, жалуясь всем подряд на задержку, жадно набросился на суп из лука и петрушки и самое загадочное блюдо — пирог с каштанами и еще чем-то непонятным.

Когда мы стали наперебой хвалить его, Арчи заскромничал:

— Каждый может готовить. Требуются лишь воображение и немного усилий. Но готовить мясо я не могу. Жилы, горлышки, языки — для моих чувств это слишком.

Мэгги более-менее успокоилась, узнав, что Арчи может готовить, и заснула. Я поддерживала огонь в камине, и скоро комната прогрелась так, что от отсыревшего кресла начал подниматься пар.

После того как я помогла миссис Уэйл вымыть посуду, решила почитать в гостиной полчасика до прогулки с Дирком. Я подложила бревно в камин и уселась напротив дремлющей, как обычно, мисс Типпл. Тут вошла Джорджия:

— Ты не видела Эмилио?

— После ланча — нет.

— О! — Она подошла к столу и заглянула в сигаретный ящичек, который я забыла наполнить. — Нам уже надо ехать.

Я еще раз вежливо улыбнулась и открыла книгу.

— Глупо бегать за мужчиной, — вдруг заявила Джоржия.

— Возможно…

— Почему они думают, что можно обращаться с женщиной, как с дерьмом?!

— Ну, я не думаю, что единственный выход — отвечать тем же.

— Я понимаю, о чем ты. Во всяком случае, никаких ссор по поводу Макса?

— Конечно, нет, — холодно сказала я. — С чего бы?

— Ты еще многого не знаешь, — продолжала она, обнаружив, что мне нечего сказать, — ты слишком молода. Но с годами понимаешь, что вокруг крайне мало достойных мужчин. Либо они уже ни на что не годны, либо сумасшедшие, либо всю жизнь оглядываются на свою матушку. Ты же знаешь, мне уже за сорок.

— Ты выглядишь моложе. — Еще одна ложь.

— Грудь и подбородок обвисают с каждым днем, а под глазами появляются мешки. Мои волосы стали совсем безжизненными. — Она тронула пепельные, твердо залакированные кудри, которые выглядели хромированными.

— Постепенно теряешь надежду. Тебя все реже куда-то приглашают. Вдруг оказывается, что тебе нечем занять уикэнд, что рада поговорить даже с разносчиком газет. Эмилио сделал мне предложение, пытаясь затащить в постель. Он и подумать не мог, что я приму его. Он живет с теткой в каком-то курятнике в Шефердс-Буш, у него нет ни гроша. Обычный поистрепавшийся жиголо. Я приняла его предложение, потому что боюсь остаться одинокой старой девой.

— Как ты говоришь, я еще очень многого не знаю, однако мне уже известно, что лучшее средство от несчастий — работа.

Джорджия затушила сигарету и бросила окурок в сторону камина.

— Сидеть целый день в офисе и подчиняться какому-нибудь мелкому человечишке, который занимается продажей скобяных изделий или запчастей. — Джорджия скорчила гримасу отвращения. — Спорить с толпой машинисток из пригорода о том, чья очередь идти за бисквитами. Нет, уж лучше я выйду замуж за Эмилио.

— Но ведь сегодня женщине вовсе не обязательно заниматься черной работой. У тебя может быть собственный скобяной бизнес, ты завладеешь рынком и станешь скобяной королевой. Тогда никто не будет воспринимать тебя как старую деву. В любом случае работа не дает все время думать только о себе, а это огромное облегчение.

Я по-настоящему увлеклась темой разговора, но, к сожалению, появился Эмилио.

— Ага, сеньорита Хэрриет! — Он схватил мою руку и принялся осыпать ее смачными поцелуями. От него изрядно попахивало бренди. — Грустное время пришло — мне нужно покинуть вас! Я был рад вас узнать! Милая мисс, такая красивая и сладкая…

— Эмилио, ради всего святого!.. — Джорджия закрыла сумочку и застегнула пальто. — Ты можешь просто выливать на людей патоку — эффект будет тот же. Если собираешься возвращаться в Лондон, тогда пойдем.

— О, Джорджия, я уже иду. Не бойся, дорогая, мое сердце принадлежит тебе.

Только я успела вернуться к книге, вошел Джонно:

— Они уехали? У-ух! Жуткая парочка! Они стоят друг друга. — Они сам выглядел довольно жутко, осунувшийся, с глазами в красных прожилках. В руках у него была тарелка с холодными сосисками и пикулями, которые он ел руками, периодически вытирая их о джинсы. — Завтрак. — Он протянул тарелку мне. — Хочешь одну?

Меня передернуло:

— Ты ведь знаешь — если будешь так пить, то убьешь себя.

— Ну и кому какое дело? Мне все равно.

— Жалеть себя — последнее дело. Это отталкивает от тебя людей. — Джонно нахмурился, но я не отступала, вспомнив стремление Руперта сделать из него человека. — Твоей семье не все равно. Мэгги все время тревожится о тебе. Одна из причин ее болезни — то, что она забывает о себе, постоянно заботясь о других.

Джонно издал характерный горький смешок.

— Почему ты так много пьешь?

— А почему бы и нет?

— Потому что это делает тебя больным и несчастным. И непривлекательным.

— Я и вправду такой ужасный? — спросил он со вздохом, больше похожим на стон.

— Когда ты трезвый, то вовсе не ужасный. Любой пьяный становится докучливым.

— Докучливым?

— Невыносимо. Общаться с таким человеком — только время терять.

Я хотела добиться какого-то эффекта своим увещеванием, но была шокирована, когда он обхватил голову руками и начал всхлипывать.

— Я так хочу… чтобы все изменилось, — сквозь слезы проговорил он. Я никогда не могла спокойно смотреть, как люди плачут. К горлу подступил комок. Я погладила его конский хвост.

Он склонил голову мне на грудь, и я принялась укачивать его, как ребенка, сама чуть не плача. Проснувшийся от рыданий Джонно Дирк подошел к нам, посмотрел удивленно, а затем, как я ни хмурила брови и ни гримасничала, осторожно взял с тарелки последнюю сосиску и унес ее на свое место перед камином.

— Извини, — наконец сказал Джонно, отстраняясь от меня и вытирая лицо рукавом. Он зацепился цепочкой, продетой в нос, за пуговицу на манжете и поморщился от боли. — Ты, должно быть, думаешь, что я невозможно жалок.

— Расскажи мне о своей матери. Если хочешь.

— Мне было двенадцать, когда она умерла. Она была самой красивой женщиной в мире. Правда, много болела, и я думаю, папа тоже сильно огорчал ее. Но она говорила, что чувствует себя прекрасно, когда я ухаживаю за ней. Она называла меня своим безупречным нежным рыцарем. Это были слова из ее любимой поэмы — я уже забыл название. После ее смерти я стал никому не нужен. У Аннабель была нянька, а папа через год женился на Мэгги, которая делала для него — и для всех — все возможное. Я стал лишним. Как ты говоришь, общаться с такими — пустая трата времени.

— Ты знаешь, что я не это имела в виду.

Я попыталась добавить немного строгости в мои слова. Сочувствуя ему, я хотела все же воспользоваться редким моментом, когда Джонно не пьет и не валяется в отключке. Некоторое время он задумчиво молчал.

— Да. Я понимаю. Я привык играть в нечестные игры с самим собой и остальными. Я хотел, чтобы Кейт меня оставила, чтобы я мог быть несчастным — тогда у меня появилась бы причина жалеть себя. Фактически я сам оттолкнул ее. Я знал, что делаю ей больно, но не мог остановиться. — Он снова задумался. — Обещай, что не будешь презирать меня за то, что я плакал.

— Ты стал лучше в моих глазах из-за этого. Правда.

— Как это?

— Потому что ты так любил свою мать. Теперь я знаю, что на самом деле тебе не наплевать на других.

— Я намеренно вел себя так, чтобы не испытывать боль.

— Ты не прав. Но даже если и так, ты не сможешь защитить себя, став черствым. Это самообман.

— Хэрриет… Мне вдруг захотелось поцеловать тебя.

Я подставила ему щеку.

— На самом деле я имел в виду не такой братский поцелуй. Но, видимо, я не нравлюсь тебе. Я не такой красавчик, как Макс Фрэншем.

— Вполне возможно, что ты мог бы им быть. Трудно сказать при такой маскировке. По-моему, ты был бы гораздо симпатичнее без этой штуки в носу. А также без хвоста и этой омерзительной бороды.

Джонно рассмеялся:

— Черт с ней! Я и в самом деле устал от нее. Она цепляется за стулья и щеколды. Не то чтобы очень больно, но выглядишь полным идиотом. А что не так с остальным? Неужели девушкам не нравятся мужественные волосатые мужчины?

— Некоторым — несомненно. Но я патологически не переношу бороды.

— Кейт она тоже не нравилась. Но я считал, что не должен поддаваться.

— Почему?

— Потому что показал бы себя слабаком. — Он принюхался. — Что за черт! Откуда пахнет горелым?

До этого момента мы были так заняты разговором, что не замечали струйки дыма, поднимающиеся из-под обширных юбок мисс Типпл.

— Окурок Джорджии! — Я беспомощно оглядывалась вокруг, выискивая, чем потушить, и не решаясь воспользоваться вышитой подушкой или персидским ковром.

Джонно схватил вазу с цветами, упал на колени и выплеснул ее содержимое под кресло.

— Что? Что? — Мисс Типпл проснулась, схватила свою палку и стукнула Джонно по голове с удивительной для ее возраста силой. — Уйди, сексуальный маньяк! Спасите! Насилуют!..