Окись серебра

Беспокойные дни IV[14]

София отодвинула шторку и взглянула в маленькое окошко кареты. Вдалеке уже виднелся небольшой, но достаточно крутой скалистый холм, чуть припорошенный снегом, а на самой его вершине возвышался замок — пока ещё совсем далёкий и маленький, но вскоре София рассмотрела и зубцы, и бойницы, и, конечно, желтовато-серые крепостные стены, длинные, словно бы опоясывающие холм.

Снега намело совсем немного, но в воздухе искрился мороз, а на далёком северном горизонте уже виднелись снеговые тучи.

Они добирались сюда довольно долго. Из Даррендорфа выехали в конце рукшеиса[15], первого месяца осени, и через две седмицы оказались в Айсбурге, да так удачно: Кристина как раз родила сына, и ни Хельмут, ни София, как и большинство дворян объединённых Нолда и Бьёльна не могли пропустить рождение и имянаречение наследника двух земель. Мальчика назвали Джеймсом — в честь отца Кристины и наставника Генриха, это имя, равно как и ныне почивший его носитель, были важны для них обоих. И фамилии мальчик унаследовал тоже обе — Коллинз-Штейнберг.

Хельмут и София задержались в Айсбурге на две седмицы и направились на юг, в Штольц, лишь в начале третьего месяца осени, лакритиса[16]. Путь, занявший едва ли не целую луну, был нелёгким: ясные, но уже ощутимо холодные дни сменялись ненастными; дождь хлестал, превращая дорожную пыль в грязь, в которой увязали колёса карет и копыта лошадей. Поэтому приходилось целыми днями ждать во встретившихся им на пути башнях, постоялых дворах и домах придорожных весей. Хельмуту это не нравилось: башни, принадлежавшие небогатым рыцарям и сквайрам, не могли сравниться по удобству ни с Даррендорфом, ни уж тем более с Айсбургом; дорожные трактиры кишели пьяницами и шлюхами; а крестьянские селения, горстками разбросанные вдоль тракта… про них и говорить нечего.

Но София не жаловалась — она всем улыбалась, всех благодарила, для всех находила добрые слова и ласковые взгляды. Впрочем, Хельмут что было сил старался оградить её от каких-либо неприятностей и обеспечить её всеми удобствами. По словам Софии, так далеко она путешествовала впервые, однако ей это явно нравилось.

Хотя теперь, подъезжая к конечной цели их путешествия, она не скрывала облегчения и счастья.

Хельмут с трудом оторвал взгляд от улыбающейся в предвкушении жены. Ей удавалось выглядеть изящно и утончённо даже в грубоватом меховом плаще, из-под капюшона которого выпало несколько медных прядей. На её щеках проступил слабый румянец, а тёмно-зелёные глаза счастливо сияли. София была невероятно прекрасна, и Хельмут не мог перестать ею любоваться.

Роэль сидел напротив и со скуки болтал ногами. Вид за окном его не особо интересовал, разговоры с сестрой и названным братом — тоже. Всю дорогу он ужасно скучал и вёл себя смирно. С одной стороны, это радовало: в тяжёлых дорожных условиях маленький ребёнок легко мог начать капризничать и плакать, но Роэль ничего такого не делал — он слушался Софию, делал то, что велят, и лишь изредка проявлял характер, когда совсем уж, видимо, что-то не нравилось. Но с другой… Хельмут помнил свою сестру в этом возрасте, знал многих других детей — они шумели, смеялись, постоянно бегали и так и норовили потеряться… Это было вполне обычное, нормальное поведение для пятилетнего ребёнка, особенно мальчика, поэтому сдержанность Роэля немного пугала.

Но когда Хельмут пообещал мальчику, что в Штольце ему будет куда веселее — с тётей Хельгой, с детьми гвардейцев и челяди, — тот встрепенулся и тут же весь засветился. Было понятно, что по играм, шуму и беготне он всё-таки соскучился, хоть и не подавал виду.

Хельга встречала их прямо у моста через ров, у главных ворот, одетая словно на праздник: фиолетовый упелянд, подбитый белым песцовым мехом, тончайший белый вейл, небрежно накинутый на рыжие кудри, убранные в простую причёску. И не холодно ей?

Не успела карета остановиться, как София тут же выскочила из неё, напрочь забыв о муже и брате, и бросилась к Хельге. Хельмут вздохнул и, взяв Роэля за руку, вышел следом за женой. Та уже обнимала Хельгу, которая смеялась и осыпала Софию комплиментами.

— Моя милая, ты прекрасно выглядишь, — протянула она, — даже лучше, чем в прошлую нашу с тобой встречу. Вы только посмотрите на её осанку, прямо как у истинной Штольц! — И только потом она наконец снизошла своим драгоценным вниманием до недостойного брата: — Ну чего ты там встал, иди сюда!

Ему пришлось чуть наклониться, чтобы Хельга смогла обнять его и чмокнуть в щёку. И то, что в этот раз встреча не была неожиданной, заставило Хельмута обнять её в ответ. Нет, всё-таки он дико скучал.

У него была возможность съездить домой перед свадьбой, но он предпочёл остаться в Эори, а потом просто ссылаться на недостаток времени, в первую очередь пытаясь оправдаться перед самим собой. А Хельга ведь была единственным близким ему человеком долгие годы. Разумно было предположить, что она ждала его с войны, беспокоилась и переживала. А он…

— Здравствуй, здравствуй, дорогая, — произнёс Хельмут с улыбкой, прижимая сестру к себе. Та сдержанно усмехнулась.

Затем она присела на корточки и посмотрела на Роэля. Поначалу мальчик отвёл взгляд, но Хельга взяла его за руки и начала что-то лепетать, будто сама была ребёнком или пыталась примерить на себя эту роль, чтобы легче войти в доверие. Хельмут не слушал, что она говорила, — он следил за тем, как слуги выгружали их с Софией вещи. Но уже через минуту он услышал громкий мальчишеский голосок:

— А ещё мы волка видели!

Хельга лишь покачала головой в преувеличенном восхищении.

Что ж, она не была бы собой, если бы не смогла увлечь ребёнка, даже такого непростого, как Роэль.

Перед входом в главную башню Хельмут подхватил Софию на руки — она засмеялись, неловко цепляясь пальцами за его плечи, словно это стало для неё неожиданностью. Впрочем, возможно, она и правда забыла об этой традиции: они ведь были женаты уже давно, со своими ролями супругов прочно свыклись… Но жену нужно переносить через порог сразу же по прибытии в мужнин дом — обычно это случалось через несколько дней после свадьбы, которая всегда проходила в доме жены, с учётом пути, что преодолевали молодожёны от одного места до другого. Только вот путь Хельмута и Софии чуть затянулся… В Даррендорфе после войны накопилось слишком много трудностей, и Хельмут не имел права не помочь своей молодой жене со всем разобраться. Поэтому и задержались они там почти на полгода.

Уже в замке, отпустив жену и направившись вместе с ней в предоставленные им покои, Хельмут заметил неладное. Он смотрел на Хельгу и понимал: что-то не так. Она смеялась и улыбалась лишь тогда, когда на неё смотрели, но если направленных на неё взглядов не замечала, то тотчас же убирала улыбку, украдкой вздыхая. И ещё она не шутила, против обыкновения, ни слова не сказала насчёт одного важного события, произошедшего с Хельмутом десять лет назад.

Да, он просил её не делать этого, по крайней мере, при Софии, но разве он ей указ?

Хельмут задумался: нужно было как-то очень осторожно спросить, что не так. Он украдкой поглядывал, как Хельга бездумно кивала, слушая рассказ Софии об их путешествии, и видел, что в глазах сестры не было ни веселья, ни заинтересованности. От этого даже знобило, и он поправил плащ.

Барон Штольц слишком хорошо знал свою сестру, чтобы понять: она глубоко опечалена. Он догадывался о причине, но эта догадка была шаткой, зыбкой. Жених Хельги, Вильхельм, погиб десять лет назад, на Фарелловской войне, и случилось это осенью, а не зимой. Каждую годовщину его смерти Хельга, вернувшись с мессы и панихиды, наливала полный бокал вина и садилась у окна, ни с кем не разговаривая и ничего не делая. Она любила Вильхельма, любила до сих пор — Хельмут прекрасно это видел, поэтому и не заставлял её выходить замуж даже сейчас, когда ей исполнилось целых двадцать шесть.

Его пугала неизвестность: если бы он знал причину этой отстранённости, то определённо смог бы утешить… А так он чувствовал себя неуютно, беспомощно и тревожно. Хельга нуждалась в поддержке и участии, но как оказать их, если не знаешь, насчёт чего нужно сочувствовать? Так можно сказать что-то лишнее, причинить ещё больше боли — и выставить себя дураком.

А вот София… Она, наверное, просто как женщина её бы поняла. А Хельга явно охотнее поделилась бы своими переживаниями именно с ней.

Да, это же отличная мысль! Хельмут усмехнулся своей догадливости. Конечно, сестра у него и красивая, и добрая, и заботливая, но из них двоих умом Бог наградил именно его.

София вернулась с ужина немного растерянной. Хельмут эту трапезу пропустил нарочно, чтобы предоставить жене полную свободу действий. Оставалось надеяться, что Хельга не обидится. Хотя… наверняка уже обиделась. Ну да ничего, это поправимо.

Хельмуту его часть ужина принесли прямо в комнату, но, увидев в дверях Софию, он отбросил приборы и салфетку и вскочил с кресла.

— Ну, как?

— Она рассказала мне про Вильхельма, — вздохнула София. Подойдя поближе, Хельмут увидел, что глаза у жены были заплаканными. Неудивительно, что сестрица растрогала её своей историей, хотя полная версия этой истории, неизвестная даже Хельге, явно задела бы ещё сильнее, причём не только Софию — кого угодно. — Но сказала, что сейчас всё в порядке, что рана почти затянулась…

— Но если дело не в Вильхельме, то в чём? — перебил Хельмут, беря жену за руки. Та пожала плечами:

— Она не сказала.

— А ты спросила?

— Да. А, и она рада, что ты заметил.

Что ж, значит, его прекрасный план провалился — Софии Хельга не сказала и, видимо, не скажет. Придётся узнавать всё самому. Но не сейчас: уже поздно, да и заявляться к сестре после того, как пропустил ужин, было чревато. Если утром случится чудо и Хельга встанет раньше Софии, то он с ней поговорит. А если нет… если нет, то у них всё равно будет ещё много времени.

— Ты всё равно молодец, радость моя. — Хельмут улыбнулся, проводя рукой по щеке Софии.

Хандра Хельги невольно распространилась на Хельмута, и он лёг спать в скверном расположении духа. И даже когда София, как всегда, прильнув к его плечу, осторожно поцеловала его в щёку, он почти не отреагировал.

— Хельмут, — протянула жена, и её рука скользнула вниз, застыв в полсантиметре от шнуровки брэ, — а тебе не кажется, что наследник Штольца просто обязан быть зачат именно в Штольце?

— Непременно. — Хельмут чуял улыбку в её голосе и тоже попытался улыбнуться, хоть это далось ему с трудом. — Но не сейчас, ладно?

Повисла долгая пауза, он даже не слышал дыхания Софии. Это было непривычно для них обоих. Даже в дороге, даже в небольших комнатах постоялых дворов и на скрипучих кроватях в бедных башнях он часто брал её — главное, чтобы рядом не находился Роэль. Надежда зачать ребёнка их не покидала, а о взаимном влечении и неиссякаемой страсти и речи не шло. Но сейчас у Хельмута попросту не было настроения, из-за чего всё возбуждение пропало, и он очень сомневался, что Софии удастся это исправить.

— Ну ладно, — наконец отозвалась она.

— Моя хорошая, ты только не обижайся.

— Да что ты, всё в порядке, — улыбнулась София.

Несмотря на это, уснула она, не выпуская его из объятий.

А вот Хельмут в ту ночь спал ужасно. У его чувств была одна особенность: к ночи они всегда обострялись и становились донельзя навязчивыми. В конце концов его начала терзать мысль, что виновником удручённого настроения Хельги является он сам. Ну правда — хуже брата только поискать… Пропадал где-то больше года, не писал писем, не позвал на свадьбу… А когда она сама приехала — встретил неласково, времени с ней проводил мало… А потом — ещё почти полгода отсутствия дома. Может, она теперь ему не рада вовсе? Может, не стоило ему приезжать?

Почти под утро ему приснилась битва, унесшая жизнь Вильхельма. Хельмут уже плохо помнил, что чувствовал в тот момент, но сейчас, во сне, он отчетливо осознавал близость смерти. Смерть то и дело пролетала над его головой стрелами-птицами, пролетала со свистом, оставляя после себя холодный след. А теперь она летела прямо ему в лицо — и смотрела ему в глаза своими пустыми глазницами. В голове пронеслась мимолётная мысль: «Надеюсь, мучиться буду недолго…» Но стрела в него так и не попала. Вместо этого он услышал сдавленный вскрик Вильхельма — как он, чёрт возьми, здесь оказался?

Хельмут почувствовал, что пальцы ослабевают и меч выпадает из рук… Все звуки для него смешались в один, совершенно нестерпимый, раздирающий на части. Эта стрела предназначалась ему. Так почему же, Господи Боже, почему она в итоге попала в Вильхельма?

Хельмут распахнул глаза. Всё та же спальня, в которую уже прокрались первые лучи рассвета. Всё та же София, спокойно спящая на его плече. Это просто сон. Да, когда-то он был явью, но сейчас, спустя годы, память многое исказила. На самом деле всё было несколько иначе, но Хельмут предпочёл об этом не думать. Пусть в его воспоминаниях — и как будто тогда, в давней реальности, — всё будет именно так, как в сегодняшнем сне.

Утро уверенно вступало в свои права. За окном тихо и медленно падал снег. Осторожно, чтобы не разбудить жену, Хельмут поднялся, легко поцеловал её в лоб, быстро оделся и вышел.

Лёгкий ветерок покачивал покрытые снегом деревья, и маленькие хрустальные снежинки вальсировали в прохладном свежем воздухе. Большинство тропинок в саду не были протоптаны, но снега навалило немного, и он приятно хрустел под ногами. Хельга сидела на скамейке под укрытой снегом старой яблоней. Снежинки путались в её покрытых вейлом кудрях, напоминающих осенние листья, чуть припорошенные первым снегом.

— Доброе утро, — сказал Хельмут, не решаясь подойти ближе. Сестра была погружена в свои мысли и не обратила на него внимания, хотя явно заметила, что он здесь.

— Значит, ты считаешь вполне разумным, — отозвалась Хельга, не поздоровавшись в ответ, — подослать ко мне ничего не подозревающую Софию с расспросами только потому, что тебе показалось, что со мной что-то не так?

Хельмут вздрогнул — не на такой отклик он надеялся.

— Нет, я, конечно, рада, что ты заметил. — Хельга горько усмехнулась, так и не взглянув на брата. — Никогда ещё ты не был столь внимательным, это семейная жизнь тебя таким сделала?

Хельмут не отвечал, судорожно пытаясь придумать оправдание. Да, он предполагал, что Хельга обидится, но всё же таких прямых, ядовитых упрёков не ожидал. В голове отчего-то зазвучал голос Кристины, сообщивший ему невиданную новость: «Болван ты, Хельмут. Полный болван».

— Прости, — наконец выдохнул он, и его слова в воздухе превратились в облачко пара. Утро было холодным, а он успел лишь набросить плащ поверх камзола и надеть на голову охотничью шляпку[17].— И прости, что заставил тебя снова вспомнить о…

Хельга прикрыла глаза, улыбнувшись, и медленно встала. Она смотрела на него снизу вверх, но Хельмут всё равно почувствовал себя по-настоящему ничтожным.

— Ладно, на первый раз прощаю, — произнесла сестра, и оба они прекрасно понимали, что это был вовсе не первый раз. — Ты тоже прости, он ведь был твоим другом…

Тогда Хельмут обнял её, уткнувшись лицом в пахнущие лавандой волосы, и девушка рассмеялась. Ему показалось, что смех этот был каким-то притворным, но он быстро прогнал эту мысль.

— Но София передала, что дело не в…

— Да, я не соврала, — сказала Хельга, отстранившись.

— Может, расскажешь?

— Ну, если для тебя это правда важно… — Она убрала за ухо одну из прядей и аккуратно, чтобы не сбить вейл, набросила капюшон серого мехового плаща.

— Важно, — кивнул Хельмут. — И, если ты забыла, я всегда всем с тобой делился и делюсь.

— Ну, тогда я тебя за язык не тянула…

Он взглянул на неё с укором. Хельга коротко улыбнулась, но в глазах всё ещё плескалась та странная непривычная печаль.

Они пошли в глубь сада по заметённой снегом тропинке. Ветер раззадоривался, развевая ярко-фиолетовый с золотом флаг на башнях и стряхивая снег с ветвей садовых деревьев. Хельга шла не торопясь и не спешила начинать свой рассказ, но Хельмут проявлял невиданное терпение, то и дело поглядывая на неё.

— Как я уже говорила, я до последнего ждала, когда ты сам дашь о себе знать, — вдруг заговорила Хельга. — Про приглашение на свадьбу я молчу — хотя бы просто письмо… Жив, мол, здоров, всё в порядке.

— Прости, — вновь взмолился Хельмут, но сестра лишь закатила глаза:

— Не перебивай. — Она вздохнула. — Тогда я решила сама тебя отыскать. Конечно, дома накопилось столько дел и вопросов, требующих моего решения… Рискованно было уезжать, но я уже спать ночами не могла, думая, что с тобой что-то случилось, а от меня просто скрывают, — выдавила усмешку Хельга — и Хельмут тоже усмехнулся. Да кому оно надо — скрывать? Генрих, например, точно бы не стал. Наверное. — Сначала я поехала в Айсбург.

— Зачем?! — не выдержал Хельмут. — Меня нет, так ты над Генрихом решила поиздеваться?

— Знаешь, жаль, что его здесь нет, — снова улыбнулась Хельга, уже не так натянуто. — Не помешало бы тебе сейчас рот чем-нибудь заткнуть…

Ответом ей послужил его смех. Господи, ну наконец-то… Бывало, и в худшие моменты сестра находила повод над ним посмеяться. И почти двенадцать часов без её шуток были, пожалуй, самыми угрюмыми и тягостными в жизни Хельмута. А теперь с его плеч словно огромный камень свалился: Хельга снова стала собой. Ну и слава Богу. Теперь он готов терпеть даже самые неприличные остроты.

— Ну, у меня было два варианта, — сказала сестра. — Я знала, на ком ты женился, но Даррендорф располагается дальше от Штольца, чем Айсбург… К тому же я привыкла, что ты постоянно ходишь за Генрихом, и решила сначала поехать к нему. Да и решить с ним кое-какие вопросы насчёт нашей земли тоже было надо… Если ты не понял, в твоё отсутствие Штольцем управляла я, — гордо вскинула голову она. — А вассалы иногда обращаются к своим сюзеренам за помощью, причём не только при зуде в штанах.

Хельмут снова рассмеялся. Нет, было в этих отвратительных шутках что-то… что-то очаровательное.

— Его милость убедил меня, что ты остался в доме жены, — не обращая внимания на его смех, продолжила Хельга. — Так что в Айсбург я в любом случае заехала не зря.

— Подожди, — вспомнил Хельмут, с трудом справившись со смехом, — но мы с Софией тоже были в Айсбурге, в спалисе[18], когда маленький Джеймс родился… И ни Кристина, ни Генрих не сказали, что ты заезжала.

— Я попросила их не говорить, — призналась Хельга.

Они проходили мимо занесённых снегом клумб, где обычно росли розы. Сейчас, зимой, без цветов и кустарников, с голыми, покрытыми снегом деревьями сад казался пугающе пустым — словно он не оживёт уже никогда… Но Хельга и её подручные садовники были настоящими волшебниками, и каждую весну сад всё же расцветал, превращаясь в буйство красок: зелёная листва, алые розы, фиолетовые ирисы, оранжевые бархатцы, белые цветки яблонь и вишнёвых деревьев… С каждым годом сад становился всё наряднее и шире, отнимая территории у скал и превращая сухую жёлто-серую землю в чёрную, мягкую и плодородную. Мама, помнится, говорила, что на самом деле эта земля тоже пригодна для плодородия — просто нужно ей помочь. Она хорошо разбиралась в подобных вещах, и Хельга унаследовала этот дар.

Но цветение настанет нескоро. Сейчас сад был белым, пустым и однообразным.

— Ну, а как тебе Кристина? — решил поинтересоваться Хельмут. Он сам до сих пор не знал, как относится к этой девушке, и ему стало любопытно, что о ней думает сестра.

Хельга вдруг замолчала и отвела взгляд, делая глубокий вдох. Казалось, она была готова выдать длинную эмоциональную речь — полную либо гнева, либо восторга. Но в итоге сестра, выдержав минутную паузу, ответила коротко и сухо:

— Думаю, её имя теперь войдёт в легенды.

— Да ну, — буркнул Хельмут, хотя тут было с чем согласиться. Кристина, конечно, была той ещё неудачницей, но в одном ей точно повезло: её правда запомнят надолго. Или не в одном — она же вышла за Генриха… — Слушай, но… что тебя так расстроило? Это же во время твоей поездки произошло, я правильно понимаю?

— Я влюбилась.

Тут Хельмут споткнулся на ровном месте, но смог сохранить равновесие. Он остановился, преграждая на узкой тропинке путь сестре, и уставился на неё огромными от изумления глазами. Это она-то? Влюбилась? Её светлость Хельга Штольц, пачками отшивающая многочисленных претендентов на её руку? Но ведь её сердце было разбито навсегда, а вся любовь устремлялась лишь к погибшему жениху — она сама не раз говорила об этом…

— Да-да, милый, я, оказывается, тоже способна на вполне человеческие чувства. — Хельга всё так же улыбалась, но только-только засветившееся в её глазах веселье погасло.

— И… и кто же этот мужчина, — заикаясь, спросил Хельмут, — что сумел растопить ту ледяную глыбу, в которую превратилось твоё сердце? Неужели он смог затмить даже Вильхельма?

— С чего ты взял, что это мужчина? — негромко протянула Хельга, продолжая коварно улыбаться.

— А-а… Ну тогда всё понятно. — Он постарался сделать вид, что не удивлён, хотя получилось не очень убедительно. На самом деле Хельмут чувствовал, как у него отвисает нижняя челюсть, и понимал, что вернуть её на место будет, мягко говоря, нелегко. — Я посмотрю, это у нас уже семейная традиция.

— Я тебя сейчас ударю. — Хельга наклонила голову и скрестила руки на груди.

— По коленке? — хмыкнул он. — Выше-то не достанешь.

Он всегда был на целую голову выше сестры, которая даже к двадцати шести годам не очень выросла.

— Уж поверь: до того места, что повыше коленки, я достану. И не будет у вас с Софией наследника, как ни старайся.

— Ладно, кто я такой, чтобы тебя осуждать… — На самом деле Хельмуту было безумно смешно, но он изо всех сил старался сохранять серьёзность. Вот так совпадение: брат и сестра — и оба способы полюбить и мужчину, и женщину… Может, это по наследству передаётся, а они чего-то не знают о своих родителях? — И кто же эта женщина?

— Всё тебе расскажи. Ты же совсем не умеешь держать язык за зубами. А если скажу, того и гляди, завтра об этом будет трещать весь Штольц, а послезавтра — весь Бьёльн.

Что ж, пожалуй, она права. Хельмут вот в своё время рассказал ей — и во что это превратилось? Хотя, наверное, ему бы не хватило воображения подкалывать Хельгу так же, как подкалывала его она. К тому же он понимал, что эти шутки могли ранить её ещё сильнее.

— Но тебя отчего-то расстраивает эта влюблённость, — напомнил Хельмут, и Хельга уверенно кивнула, опустив глаза.

— Расстраивает — это мягко сказано, — вздохнула она. — А тебя не расстраивало тогда?

Хельмут покачал головой. Он предпочитал убеждать самого себя, что не помнит, но на самом деле… Он был слишком юн тогда, чтобы расстраиваться из-за того, что полюбил мужчину. Им с Генрихом было хорошо вдвоём, они вообще ни о чём не думали, а общее осознание, что такие отношения ни к чему не приведут, почти не причинило боли. Почти.

— Она замужем? — спросил он. — Или не воспринимает твои чувства всерьёз?

— И то, и то. — Хельга снова вздохнула, мечтательно закатив глаза, и продолжила уже совсем другим голосом: — Она такая милая, такая непосредственная, и мы с ней любим один и тот же сорт вина…

— Да уж, Хельга, только тебя могла привлечь предрасположенность к пьянству, — заметил Хельмут.

— Не смей никому говорить об этом, — приказала сестра, строго взглянув на него. Он уже почти забыл, но всё же в памяти почему-то всплыл образ матери, которая всегда смотрела на нашкодившего сына так же… — А я просто буду надеяться, что это пройдёт. — Хельга сделала паузу, её взгляд стал совсем другим — снова насмешливым, весёлым, напрочь лишённым всякой тоски. Хельмут облегчённо выдохнул. Ему всё-таки удалось помочь ей… — Ни мне, ни ей эта любовь не нужна.

Хельмут пожал плечами — он не мог не признать её правоты.

— А ещё знаешь, — вдруг подала голос Хельга. Они дошли до очередной скамейки, он смахнул с неё ладонью снег и предложил сестре присесть. — То, что тебя так долго не было дома, меня тоже невероятно расстраивает. — Она таки села и закинула ногу на ногу, взбив снег носком сапога. — Ты знаешь, сколько у нас долгов? Какие у нас трудности с деньгами? Год не особо урожайный выдался, и, говорят, зима грядёт холодная… Тебе-то хорошо было в Даррендорфе на шее у жены сидеть, а я тут едва концы с концами сводила — и легче не станет!

Хельмут замер, ощутив болезненное покалывание в груди — похожее на чувство вины или стыда.

— Может… я займу у Генриха? — робко предложил он. Генрих точно не откажет, хотя Хельмут ещё не вернул ему прошлый долг.

— У Генриха тоже казна не бесконечная, — покачала головой Хельга с горькой усмешкой. — Ладно, пока не переживай. Я заложила свои украшения ростовщику.

— Хельга, милая… — Хельмут не выдержал — рухнул на колени в мокрый снег и сжал ладонями холодные пальцы Хельги. Она взглянула на него с диким изумлением. — Я куплю тебе в сто раз больше украшений, новых и модных! И мы всё наладим, обещаю. Нам больше не надо тратиться на войну, а в мирное время накопить гораздо легче.

Хельга посмотрела на него с теплотой и какой-то снисходительностью — опять же, как мама… И Хельмут снова ощутил то покалывание, только теперь то была тоска по ушедшей баронессе Джоленте.

— Ладно, — сказала сестра, — пойдём завтракать, что ли…

Ещё никогда Хельмут не испытывал такого облегчения. Его безумно радовало, что ситуация с Хельгой разрешилась, что он выяснил причину её тоски и что она всё ему простила. А та бездушная женщина, посмевшая не ответить на чувства Хельги взаимностью… Ну, она всё-таки тоже не виновата. Наверное.

Перед завтраком Хельмут забежал в спальню за Софией — заодно надо было сменить намокшие на коленях штаны. Он зашёл, на ходу скинув плащ и повесив его на крючок у двери, и обнаружил, что София уже проснулась. Она стояла у огромного зеркала и пыталась самостоятельно зашнуровать своё любимое розовое платье: шнуровка находилась с задней стороны лифа, и тянуться к ней руками было жутко неудобно. Хельмут подлетел к ней, на ходу сбрасывая с себя камзол.

— Не спеши одеваться, голубка моя, — прошептал он и, развернув её к себе, незамедлительно поцеловал.

София, быстро сообразив, в чём дело, с радостью ответила на поцелуй и попятилась, увлекая мужа на кровать.

Господи, у неё, наверное, самые нежные губы на свете, самые чувственные пальцы, и даже во время их сближения она умудрялась оставаться такой чистой… Хельмута это опьяняло. И он не мог оторваться от любимой жены, от этих больших зелёных омутов, от чуть припухших мягких губ… Хотелось остаться в ней навечно, хотелось целовать её, не прерываясь, ощущая её лёгкую дрожь, хотелось просто забыться и никогда, никогда не выпускать её из объятий.

После всего София, чуть задыхаясь, сказала:

— Знаешь, кажется, сегодня всё было как-то… как-то по особенному.

Хельмут негромко рассмеялся, прижимая её к себе. Впрочем, теперь уже вести себя тихо не было смысла: Хельга наверняка всё слышала и теперь заливается где-нибудь от смеха.

— Ты думаешь, у нас наконец получилось? — уточнил он, поглаживая Софию по плечу.

— Думаю, да. — Девушка улыбнулась и закрыла глаза.