Окись серебра

Крепкая связь[30]

Хельмут, немного потоптавшись у двери, чтобы подобрать слова и пару раз прокрутить в голове получившийся монолог, постучал и тут же, не дожидаясь приглашения, зашёл. Кристина будто не услышала стука: она подняла на него удивлённый взгляд, и ни дружелюбия, ни радости в нём не было. Хельмут закатил глаза — казалось бы, они давно уже всё решили между собой и оба пообещали Генриху больше не ссориться, но… то он срывался и огрызался, то Кристина начинала шипеть, как змея, и их хрупкий мир постоянно оказывался под угрозой.

Вот и сейчас она, кажется, была готова вскочить из-за стола и либо опрокинуть этот самый стол на Хельмута, либо с кулаками выгнать его прочь. Это, конечно, адски злило его, но в то же время и умиляло: Кристина и Генрих были женаты почти три луны, но она никак не могла привыкнуть, что даже после свадебных клятв муж принадлежит не ей одной. Собственница, что тут сказать…

Генрих, кстати, Хельмуту улыбнулся, и он невольно улыбнулся ему в ответ, на мгновение забыв о том, что Кристина вот-вот сорвётся с цепи и бросится его душить за то, что посмел ворваться в её с мужем личное пространство.

Однако она осталась сидеть, даже полулежать в не очень удобном для такой позы дубовом кресле. Яростный блеск в глазах сменился на усталость, и тогда Хельмут вспомнил об ещё одной причине, по которой Кристина не хотела видеть никого постороннего.

Она была беременна.

Это до сих пор не укладывалось в голове, хотя Хельмут узнал об этом пару седмиц назад и уже мог бы привыкнуть… Но привыкнуть так и не получалось — это напоминало ему первые дни после войны, когда ему было как-то дико видеть Кристину в платье после того, как он долгие месяцы видел её лишь в рубашке и штанах или в доспехах.

И теперь из-за беременности она не захотела буйствовать и с криками и кулаками выгонять Хельмута прочь. Просто устала, ибо нехорошо себя чувствовала.

В глубине души барон Штольц даже пожалел свою горе-подругу.

Однако сейчас он пришёл вовсе не к ней. Да и Кристина тоже быстро переключила своё внимание на какой-то пергамент — указ или письмо.

— Милорд, ваша милость. — Хельмут, конечно, не вполне серьёзно обратился к другу таким образом. Видит Бог, они не на светском приёме, чтобы звать друг друга по титулу. Генрих, подойдя к столу, подвинул подсвечник ближе к Кристине и кивнул, готовый слушать дальше. — Думаю, я уже завтра-послезавтра поеду в Даррендорф… надеюсь к именинам Софии успеть, и… мне бы на дорогу…

— Опять? — вдруг подала голос Кристина, чего Хельмут никак не ожидал.

— Да мне сотни хватит! — сказал он растерянным голосом — молчание Генриха его встревожило. — Я потом всё верну, ты же знаешь.

Раньше друг ему никогда не отказывал и давал в долг столько, сколько было нужно, но теперь такому порядку вещей легко могла помешать Кристина. Она и так позволила Хельмуту пожить в своём замке до его свадьбы, есть с её стола, ездить на охоту в её леса… и поэтому теперь была против, чтобы Генрих одалживал ему деньги. Как в Эори, так и в Айсбурге казна, видит бог, не была бесконечной, и Хельмут это прекрасно понимал. Но пока у него не было возможности вернуть долги.

Генрих, тоже явно порядком уставший от всего этого, закатил глаза.

— Где Дикон?

— Они с Рихардом пошли прогуляться, — пожал плечами Хельмут, свято уверенный, что видел своего оруженосца с его другом на выходе в Нижний город.

— Я разве его отпускал? — насторожился Генрих.

— Отпускал, — усмехнулась Кристина, не отрываясь от пергаментов. — Они утром с Рихардом вдвоём к тебе подходили.

— Допустим… ладно, сам схожу.

Не меняясь в лице, Генрих стремительно обошёл Хельмута и покинул кабинет, громко хлопнув дверью.

— Не отпускал? — хмыкнул барон Штольц.

— Я отпустила, — улыбнулась Кристина. — Дикон не нашёл Генриха и поэтому обратился ко мне.

— Какие мы добренькие.

Она положила пергамент на стол и снова взглянула на него недоуменно.

— Что-то не так? — протянула она.

— Да нет, почему же, — нагло ухмыльнулся Хельмут, присаживаясь в свободное кресло напротив Кристины. — Мы же с тобой решили, когда ездили на остров Зари, помнишь? Всё отлично.

Она не ответила и снова надолго уткнулась в пергамент, изредка отрываясь, чтобы позволить глазам отдохнуть. Молчание затянулось, и Хельмут заскучал. И где только Генриха носит?

— Что ты там вычитываешь такое? — поинтересовался он как бы невзначай.

— Считаю, сколько сотен золотых ты должен моему мужу, — фыркнула Кристина. — Мне кажется, тебе уже давно пора засунуть свою знаменитую гордыню в свою не менее знаменитую задницу, написать её светлости баронессе Штольц и потребовать прислать тебе денег из вашей казны. Сколько можно разорять Генриха и весь Бьёльн?

— О, так ты уже его деньгами распоряжаешься? — парировал Хельмут. — Сначала без его позволения Дикона погулять отпустила, теперь считаешь, сколько я должен ему, — слова «я» и «ему» он выделил голосом, давая понять, что Кристине до этого дела быть не должно, — а потом что? Будешь распоряжаться им самим? Без твоего слова он и шагу ступить не посмеет?

Кристина ничего не ответила, лишь в возмущении округлила глаза, и Хельмут не выдержал и рассмеялся.

— Для этого ты его захомутала, да? — продолжил он. В голове возникали всё новые и новые издевки, которые так и рвались наружу сквозь смех. — Хочешь, чтобы он делал всё только ради тебя и только так, как тебе угодно?

Она снова не ответила, и это немного остудило его пыл. Ему даже показалось, что в её глазах блеснули слёзы, но потом она взяла себя в руки и встала. Кажется, сейчас всё-таки опрокинет на Хельмута стол…

Он уже готовился к тому, что придётся вскакивать с кресла и убегать, но Кристина на удивление спокойно вдруг сказала:

— Ну что ты…

Она обошла стол, медленно приблизилась к Хельмуту и зачем-то сорвала синий ободок со своих волос, распуская их.

— Мы наконец-то одни, — тихо заявила Кристина, делая ещё шаг вперёд и отрезая Хельмуту все пути к отступлению. — Это так редко случается последнее время, да?

— Да я бы не сказал… — удивлённо протянул он.

А Кристина тем временем начала творить какое-то полнейшее безумие: бросила ободок на стол и потянулась к шнуровке своего тёмно-зелёного платья. Шнуровка у него начиналась под шеей и доходила до живота, и Кристина медленно, при этом не запутав ни одного шнурочка, распустила её и распахнула верх платья, выставляя напоказ свою чёрную шёлковую камизу.

Хельмут нервно сглотнул, облизал пересохшие губы и отвёл взгляд, будто был пятнадцатилетним девственником, которому выпал шанс впервые познать женщину.

— Ну же, загляни мне в глаза, — пропела Кристина и наклонилась, двумя пальцами беря его за подбородок и заставляя посмотреть на неё. И Хельмут таки посмотрел, только не в глаза, а кое-куда пониже. Кристина же свободной рукой дёрнула довольно глубокий вырез камизы, обнажая ключицы и левое плечо. — Мальчик мой, — продолжила она невероятно соблазнительным, тягучим, намеренно заниженным голосом, — между нами уже давно установилась слишком крепкая связь, правда?

— Н-не знаю… — честно признался Хельмут, понимая, что его ладони начали действовать против его воли — они легли на талию Кристины, а потом спустились кое-куда пониже… Надо сказать, что там у леди Коллинз-Штейнберг было так же, как и на груди, то есть немного. Однако ладони Хельмута всё равно чуть сжали её бёдра, и девушка ещё сильнее приблизилась к нему. Он почувствовал запах граната, исходящий от её волос.

И тут Кристина сама, чуть расставив ноги и приподняв подол платья, забралась к Хельмуту на колени, вцепилась пальцами в воротник его дублета и принялась его расстёгивать.

— Ты думаешь, твои слова задели меня? — зашептала она ему на ухо, опаляя его горячим дыханием, отчего Хельмут сразу почувствовал, что в штанах становится тесновато.

Если бы ему прошлой весной кто-то сказал, что он будет хотеть Кристину, мать её, Коллинз, он бы велел дать пятьдесят плетей этому человеку.

А теперь, пожалуй, было бы неплохо дать даже не пятьдесят, а сто пятьдесят плетей самому себе.

Это же жена его друга… самого близкого, да что там, единственного друга… и она сама вроде как ему подруга, не более… да ещё и беременная… А у него встаёт на неё? Он лапает её за задницу и позволяет ей себя раздевать? Он, у которого свадьба через две недели, он, который женится на любимой девушке, он, который решил, что впредь будет отдавать себя только ей одной? А тут эта… с чертями в серо-голубых глазах, чуть прикрытых от предвкушения, с розовым румянцем на щеках… Какого, спрашивается, хрена?

Кристина уже расстегнула его дублет и начала водить пальцами по груди, щекоча и чуть царапая кожу сквозь шёлк нижней рубашки.

— Они меня только завели, мальчик мой, — сказала она и убрала руки, чуть отстранившись.

Через мгновение Хельмут почувствовал такую адскую боль в области левой щеки, что не выдержал и взвыл. Удар был точным, сильным, хорошо поставленным. Не просто пощёчина, которая на мгновение обжигает кожу (а пощёчин за свою жизнь Хельмут получил немало и прекрасно знал, что это такое). Это был настоящий удар кулаком, после которого у него начало ныть буквально всё лицо.

Кристина быстро слезла с его колен и принялась зашнуровывать платье.

— Если ты ещё раз меня оскорбишь, я отрежу тебе член, — уже ни томности, ни соблазнительности в твёрдом голосе, а взгляд её вообще стал хмурым и гневным. — Понял?

Хельмут лишь беспомощно кивнул.

Когда в кабинет вернулся Генрих с небольшим мешочком денег в руках, барон Штольц всё ещё держался за ушибленную челюсть, а вот Кристина как ни в чём не бывало продолжала изучать свои документы, что-то в них подправлять, подписывать и зачёркивать.

— Что с тобой? — спросил Генрих, протягивая тихо стонущему от боли Хельмуту деньги.

— Зуб болит, — буркнул тот.

— А зачем дублет распахнул? Жарко тебе, что ли?

— Ага, — кивнул Хельмут и бросил короткий взгляд на Кристину, вспомнив, как она извивалась на его коленях. — Очень жарко.