Он между нами жил… Воспоминания о Сахарове

В. Ф. Турчин Впереди всех и в одиночестве

Как-то в начале 70-х гг. американский журналист сказал мне: «Вы знаете, в Америке есть такое мнение, это недавно было написано в журнале «Тайм», что Сахаров, хотя он и замечательный человек, в сущности, не более чем генерал без армии. Вы согласны?» Я сказал: «Нет. Но не потому что у Сахарова есть армия, а потому что он не генерал. Тем не менее он играет более важную роль, чем весь генералитет Советской Армии».

Люди, вошедшие в историю, могут быть, в первом приближении, разделены на вождей и пророков. Вожди указывают людям, что они могут сделать, и люди следуют за ними массами. Пророки и святые указывают людям, что они должны были бы делать, но не делают по недостатку мудрости или мужества. Массы не любят этого и платят раздражением и часто ненавистью. Роль пророков в истории однако не меньше, чем роль вождей. День за днем, год за годом их слова и пример воздействуют на образ мышления масс, что в конечном счете ведет к эпохальным историческим переменам. Сахаров принадлежал к категории пророков и святых, но не к категории вождей. Даже среди диссидентов он не играл роли лидера в обычном смысле слова. Он никогда не побуждал людей следовать за собой. Наоборот, он следил за тем, чтобы его моральный авторитет не побудил кого-либо делать слишком смелые поступки, к которым человек не был еще подготовлен.

Смерть Андрея Дмитриевича вызвала проявление уважения и любви к нему со стороны масс, чего он не знал при жизни. Может быть, проживи он немного больше, он оказался бы центром кристаллизации массового движения, которое вывело бы страну из тупика. Может быть. А может быть и нет. Наверное, он опять оказался бы на шаг впереди всех и в одиночестве. На его похоронах, которые транслировались телевидением по всему свету, мне бросился в глаза один из плакатов: «Прости нас!» Так обращаются к святому, не к лидеру.

Я познакомился с Андреем Дмитриевичем осенью 1968 г. Я написал эссе под названием «Инерция страха» и запустил в самиздат. Мне хотелось узнать мнение Сахарова. Я попросил общего знакомого передать работу Андрею Дмитриевичу. Он нашел ее интересной, и мы встретились. Годом позже у меня возникла идея, что было бы хорошо, если бы представительная группа ученых, академиков, объяснила правительству и народу, что демократизация необходима не только сама по себе, но и для успешного развития экономики. Я составил предварительный текст письма к правительству, в котором начавшиеся тогда неудачи в экономике объяснялись как следствие тоталитарной политической системы и предсказывалось, что если политическая система не будет модернизирована, то и экономика придет к полному и непоправимому упадку. Не будучи академиком, я пришел к Сахарову с предложением собрать десять-двадцать подписей академиков под такого рода письмом. Сахарову понравился текст. «Но я не уверен, — сказал он, — что я найду хотя бы трех академиков, которые согласятся участвовать в этом, не то что двадцать. Я все же попробую».

Это было в начале 1970 г. Время было тяжелое. После краткого периода увлечения письмами протеста, который закончился с вторжением в Чехословакию, либеральная интеллигенция все более откатывалась в пессимизм и пассивность. Через пару недель Андрей Дмитриевич сказал мне: «Это безнадежно. Я не нашел никого. Но такое письмо нужно. Я добавлю к нему список конкретных мер, с которых можно было бы начать демократизацию, и давайте подпишем его вдвоем». Позже мы показали письмо Рою Медведеву, который охотно присоединился к нам, и в марте 1970 года письмо было отправлено в правительство. Вскоре оно стало широко известно по обычным для того времени каналам: самиздат, зарубежная печать, радио. Горбачевская гласность и перестройка начались, в сущности, с выполнения тех начальных двадцати пунктов, которые Андрей Дмитриевич сформулировал в этом письме.

С тех пор я провел много часов на знаменитой кухне на улице Чкалова, обсуждая различные документы и просто беседуя с Андреем Дмитриевичем и Люсей. Без преувеличения могу сказать, что это были одни из лучших часов моей жизни. Андрей Дмитриевич был исключительно открытым человеком — не только в смысле открытости своего глубокого ума к различным идеям, но и в том, что самый процесс мышления как бы приоткрывался для вас, и поэтому разговаривать с ним было одно наслаждение. Он был не просто искренним и чутким человеком, он был физически неспособен к неискренности и неправде. Все, кто знал его близко, не могли не любить его.

Возвращаясь к теме о вождях и пророках, хочу отметить, что Сахарову была абсолютно чужда тенденция лидеров всегда оказываться правыми и все знающими наперед. Хотя он был тверд как скала в отношении основных принципов, он очень часто говорил «Не знаю» или «Я не уверен». Я вспоминаю один вечер в моей квартире. Было нечто вроде неформального семинара. Присутствующие были в большинстве гуманитарии, но было и несколько физиков, в том числе и Андрей Дмитриевич. Обсуждалось нечто по философии истории, я сейчас уже не помню, что именно. Андрей Дмитриевич сидел молча, внимательно слушая говоривших. Кто-то спросил его: «А вы что думаете, Андрей Дмитриевич?» Сахаров сказал: «Ну, я, пожалуй, недостаточно знаю о предмете. Когда один говорит, я соглашаюсь. Потом, когда другой доказывает противоположное, я опять соглашаюсь». Все засмеялись, а я подумал: «Господи, я знаю не больше чем он, а ведь только что горячо доказывал что-то».

Сахаров был ученым до мозга костей; его подход к общественным проблемам был подходом ученого. Уважение к мысли и к истине, свойственное науке, он перенес на проблемы своей страны и общества, которое в то время было обществом абсурда, так что дар Сахарова этому обществу был горек, но жизненно важен. От самого же Андрея Дмитриевича этот дар потребовал огромного упорства и мужества. Он заплатил изгнанием, физическими мучениями и преждевременной смертью.

В архиве Сахаровых есть фотография: Андрей Дмитриевич сидит за столом, за которым писал Галилей. Это символично. Борьба ученого за право провозгласить истину, как он ее понимает: Галилея — за то, как устроен мир, Сахарова — за то, как он должен быть устроен.

Личность и судьба Сахарова имеют общемировое значение. Рождается новая глобальная цивилизация, и Сахаров один из ее пророков. Заповеди этой цивилизации включают стремление к истине, права личности и человеческое достоинство. Сахаров боролся за утверждение этих заповедей. Он не принадлежал к какой-либо из традиционных религий, которые сейчас больше разделяют, чем объединяют человечество. Он закладывал фундамент грядущей всемирной цивилизации на основе науки и гуманизма, и личным примером показал, какие высоты мужества и самоотречения могут быть достигнуты на этой основе. Он не верил в воображаемую жизнь после смерти, но достиг реального бессмертия через свой бессмертный вклад в развитие человеческого общества.